[Hrolv Ganger]

На пути к войне

Вторая мировая война 1939–1945 гг. стала одним из важнейших событий в истории XX века, воздействие которого ощущается до сих пор. За прошедшие полвека, благодаря напряженному труду исследователей разных стран, возникла поистине необозримая мировая историография, содержащая анализ разных аспектов и событий войны. К сожалению, на процесс изучения общих проблем генезиса, хода и исхода войны определенный отпечаток наложила политическая конъюнктура времен "холодной войны", что затрудняет комплексный анализ событий 1930‑х – первой половины 1940‑х годов, без которого невозможно их объективное изучение. Так, в советской историографии господствовал тезис, что война была порождением капитализма, а в западной литературе сформировалась концепция, что война явилась столкновением "тоталитаризма" и "демократии", хотя ей противоречило утверждение, что СССР также был тоталитарным государством. Несмотря на то что в литературе продолжается дискуссия относительно точных определений понятий "тоталитаризм" и "демократия", ныне эту концепцию позаимствовали некоторые отечественные авторы.

Как правило, при анализе проблем генезиса Второй мировой войны предпочитают не вспоминать, что война – это один из методов взаимоотношений государств на международной арене вне зависимости от существующих социально‑экономических отношений и политических режимов. Следовательно, сами по себе социально‑экономические и политические различия совершенно не обязательно приводят к войнам. Значительно более важную роль в данном случае играют конкретные политические и экономические противоречия государств. Политика великих держав в 20‑30‑е гг. XX в., как и в любую другую эпоху, характеризовалась постоянным соперничеством и борьбой за расширение своего влияния на международной арене. Подобная политика проводится, как правило, вне зависимости от существующего политического режима, а уж влияние господствующих социально‑экономических отношений вообще ощущается столь опосредованно, что не позволяет делать настолько прямолинейных выводов. В зависимости от объекта политики и общей ситуации любая великая держава применяет широкий диапазон методов от пропагандистко‑идеологического влияния до прямого военного вмешательства.

Анализ ситуации межвоенного периода невозможен без рассмотрения некоторых общих проблем развития мировой экономики. Глобальное мировое хозяйство сложилось к началу XX в. в результате дополнения мирового рынка международным переплетением ссудного и предпринимательского капитала, создания колониальных империй. В начале XX в. мировое хозяйство состояло из индустриальных стран Запада и их аграрно‑сырьевых придатков (колоний). Условием формирования мирового хозяйства был мировой рынок, образование которого особенно интенсивно проходило с середины XIX в., когда развитие массового машинного производства привело к перерастанию мирового рынка в мировую экономику. Наряду с обменом товарами большое развитие получили международные производственные связи, стимулируемые международной миграцией капитала. Сложившееся мировое хозяйство с установившимся международным разделением труда было подорвано в годы Первой мировой войны, что привело к переформированию мировой экономики. Основная роль в ней перешла от Англии к США, восстановление большей части Центральной и Восточной Европы потребовало колоссальных вложений, большая часть которых досталась Германии, поскольку только она имела достаточно развитую промышленную и финансовую инфраструктуру и могла окупить вложенные средства. Малые государства Восточной и Юго‑Восточной Европы могли предложить на мировой рынок лишь аграрную продукцию и сырье.

Развитие мировой экономики в 1918–1939 гг. отражало борение двух основных тенденций. Одна из них – это идущая с XIX в. традиция либерального экономического режима, вторая – сложившаяся в годы Первой мировой войны государственно регулируемая экономика. С окончанием войны эта казавшаяся случайностью экономическая политика была отброшена. Среди великих держав превалировало стремление возродить экономический режим довоенного периода, и в 1920‑е гг. казалось, что это в основном удалось. Лишь кризис 1929–1933 гг. окончательно развеял эти надежды. С целью преодоления кризиса все великие державы в большей или меньшей степени использовали государственное вмешательство в экономику. Тем самым окончательно сложилась тенденция, направленная на создание планомерно развивающейся современной системы регулируемой рыночной экономики, основанной на передовой технологии и рационализации производства, на усилении регулирующей роли государства.

Развитие мировой экономики в межвоенные годы четко распадается на два больших этапа: 1920‑е и 1930‑е годы, которые разделяются мировым кризисом 1929–1933 гг. В свою очередь каждый из этих этапов делится на два периода. Для 1920‑х гг. это 1918–1923 гг. – включающие послевоенный бум и экономический спад – своего рода период адаптации экономики к мирному периоду и 1924–1929 гг. – период завершения послевоенного восстановления и роста национальных и мировой экономик. Англо‑американское экономическое соперничество, в ходе которого США все сильнее наступали на экономические позиции Англии, пронизывает все 1920‑е годы. Вслед за интенсивной американской финансовой экспансией и другие великие державы во второй половине 1920‑х гг. расширили экспорт капитала, что привело к увеличению частных долгосрочных инвестиций с 41,6 млрд долларов в 1913–1914 гг. до 47,5 млрд долларов в 1929–1930 гг. Соответственно и объем мировой торговли, сократившейся с 64,8 млрд долларов в 1913 г. до 51,8 млрд долларов в 1920 г., возрос до 83,9 млрд долларов в 1929 г.16

Переместив экономический центр мира с европейского на американский берег Атлантического океана, Первая мировая война кардинально изменила систему мирового хозяйства. Наибольший выигрыш от войны получили США17, увеличившие свое национальное богатство на 40 %, что сделало их потенциально господствующей силой в мире. Преодолев послевоенный экономический спад 1920–1923 гг., американская экономика стала уверено набирать темп. До 1929 г. объем промышленного производства возрос на 26 %, составив 43,3 % мировой промышленной продукции. Используя свою экономическую мощь, США стремились распространить на весь мир доктрину Монро, создав под своей эгидой на основе соглашения с другими промышленными странами экономическую империю "открытых дверей и равных возможностей", которая рассматривалась в качестве панацеи от революции, что должно было сделать ее более привлекательной для будущих партнеров. Тем самым американское руководство пыталось экономическими средствами перевести потенциально господствующее положение США на мировой арене в реальное влияние.

Для ограничения экономических возможностей конкурентов США использовали вопрос о военных долгах европейских союзников, получивших кредитов на 10,6 млрд. долларов, большая часть которых приходилась на Англию, Францию и Италию. Естественно, что все призывы Парижа и Лондона об аннулировании этих долгов вызывали резкий отпор Вашингтона. В 1923 г. Англия, а в 1926 г. и Франция были вынуждены подписать с США соглашения об уплате долгов, которые были наиболее жесткими по содержащимся в них условиям. В то же время Италия, чей долг составлял 2 015 млн долларов, должна была выплатить всего около 20 % общей суммы из расчета 0,4 % годовых. Тем самым проблема военных долгов стала экономическим рычагом подавления конкурентов. Добиваясь экономического внедрения в Европу, США в условиях послевоенного экономического хаоса предприняли целенаправленную финансовую интервенцию и успешно использовали проблему германских репараций. Принятие плана Дауэса (1924 г.) и широкие инвестиции в германскую экономику позволили США занять прочное место в центре Европы, а заодно создать экономический и политический противовес влиянию Франции и Англии.

Американская экономика, переживавшая во второй половине 1920‑х гг. экономический бум, была кровно заинтересована в расширении экспорта и мировой торговли в целом. К концу 1920‑х гг. США удалось значительно потеснить Англию на мировых рынках. Так, доля американского экспорта в Японии возросла с 16,8 % в 1914 г. до 30 % в 1927 г., а доля Англии сократилась соответственно с 16,8 % до 7 %. В Китае доля американского экспорта возросла с 6 % в 1913 г. до 16,4 % в 1926 г., а английского снизилась с 16,3 % до 10,2 %. В Латинской Америке американский экспорт возрос с 24 % в 1913 г. до 38 % в 1927 г., а английский сократился соответственно с 25 % до 16 %. Кроме того, США значительно расширили экономическое проникновение в Британскую империю и к 1929 г. американский экспорт в Канаду вырос до 68,6 % по сравнению с 15 % английского. В течение всех 1920‑х гг. США уверено наступали на английские позиции в мировой экономике.

После Первой мировой войны Англия18 утратила роль мирового экономического и финансового центра, из кредитора превратилась в должника США. Внутри Британской империи ощутимо возросла экономическая роль доминионов. Окончание войны стимулировало экономический бум за счет перехода на выпуск гражданской продукции. Однако уже к концу 1920 г. в английской экономике наметился спад, а в 1921–1923 гг. она существовала в условиях кризиса. Стабилизируя финансовую систему и стремясь возродить веру в устойчивость фунта стерлингов, Англия была вынуждена согласиться на жесткие условия выплаты военного долга США. К 1925 г. Англии удалось восстановить "золотой стандарт", что позволило сбалансировать бюджет, но привело к сокращению социальных программ и снизило конкурентоспособность английского экспорта. К 1928 г. мировая торговля превысила уровень 1913 г. на 24 %, в то время как внешняя торговля Англии была все еще на 20 % ниже довоенного уровня. Соответственно и доля Англии в мировом экспорте сократилась с 12,9 % в 1924 г. до 10,9 % в 1929 г., поскольку ее товары вытеснялись более дешевыми американскими. 1920‑е гг. были для английской экономики периодом затяжной стагнации, что объяснялось ее устаревшей структурой. Лишь в 1929 г. был достигнут довоенный уровень промышленного производства.

Франции19 удалось завершить восстановительный период к середине 1920‑х гг., использовав германские репарации. Восстановление северо‑восточных департаментов страны стимулировало экономический бум, а на его основе происходила индустриализация промышленности, ее техническое обновление. Достигнув в 1924 г. довоенного уровня, французская экономика к 1930 г. превысила его на 40 %. Однако доля Франции в мировом промышленном производстве снизилась с 7,2 % в 1913 г. до 7 % в 1928 г. Постоянное обесценивание франка до 1926 г. способствовало расширению внешней торговли, объем которой возрос с 14,9 млрд франков в 1912 г. до 18 млрд франков в 1929 г. В 1926–1929 гг. Франция имела бездефицитный бюджет, стабильную валюту, ввела в 1928 г. "золотой стандарт". Вместе с тем французская экономика характеризовалась относительно низким техническим уровнем промышленности, невысокой производительностью труда и степенью концентрации производства. Попытки расширить экономическое сотрудничество с Германией во второй половине 1920‑х гг. натолкнулись на ряд экономических и политических препятствий и окончились безрезультатно. В итоге, хотя промышленное производство во Франции возросло с 1920 г. до 1929 г. на 77 %, ее экономика значительно отставала от экономики США, Англии и Германии.

Потерпев поражение в Первой мировой войне, Германия20 оказалась в состоянии экономического краха. Территориальные потери, передача материальных ресурсов победителям в счет репараций, инфляция, политическая нестабильность вели к постоянному спаду промышленного производства. Доля Германии в мировом экспорте упала с 13 % в 1913 г. до 5,8 % в 1924 г. Правда, в условиях инфляции и финансовой реформы начала 1920‑х гг. Германии удалось освободиться от 154 млрд внутреннего долга. Отсутствие механизма уплаты репараций вело к постоянным кризисам, которые под давлением Франции решались силой. Урегулирование проблемы репараций в плане Дауэса (1924 г.) позволило Германии получить необходимые инвестиции и на их основе модернизировать промышленность. К 1929 г. доля Германии в мировом экспорте возросла до 9,8 %. Однако связанная репарациями и процентами по займам германская экономика была обречена на незначительную долю накоплений. До конца 1920‑х Германии удавалось совмещать репарации, социальные выплаты и приемлемый уровень налогов, однако это равновесие было шатким из‑за отсутствия финансовых резервов.

Экономическое положение Италии21, которая практически сразу же после окончания войны оказалась охваченной кризисом 1919–1923 гг., было сложным. Лишь в середине 1920‑х гг. экономика Италии вошла в полосу подъема, чему способствовали стабилизация лиры в 1926 г. при помощи американских займов и значительные льготы по условиям выплаты военного долга США. В целом объем промышленного производства Италии возрос за 1924–1929 гг. на 19 %, а ее доля в мировой промышленной продукции увеличилась с 2,7 % в 1913 г. до 3,3 %. В 1930‑е гг. на развитии экономики Италии сказывалась ограниченность сырьевых запасов страны, что делало ее зависимой от импорта. Для экономики характерен длительный застой, сменившийся военной конъюнктурой. Прирост промышленного производства за 1929–1938 гг. составил лишь 10 %, а удельный вес Италии в общем объеме мировой продукции обрабатывающей промышленности в 1930‑е гг. несколько сократился.

Япония22 довольно успешно использовала Первую мировую войну для своего экономического развития, увеличив на 25 % свое национальное богатство. Ослабление конкуренции великих держав на Дальнем Востоке позволило японской промышленности развиваться за счет экспорта, но восстановление довоенной ситуации привело к спаду вследствие узости внутреннего рынка. В 1920–1923 гг. японская экономика переживала кризис, осложненный землетрясением в районе Токио. Вторая половина 1920‑х гг. характеризовалась умеренным промышленным подъемом, сдерживавшимся узкой сырьевой базой Японии. Объем внешней торговли вырос незначительно, с 1,9 млрд иен в 1920 г. до 2,1 млрд иен в 1929 г. В целом японская экономика была еще недостаточно развита. Хотя объем промышленного производства и возрос за 1924–1930 гг. на 28 %, в 1930 г. легкая промышленность давала 61,8 % продукции, а удельный вес Японии в мировом производстве составил 2,5 %.

Перед советским руководством23 после окончания Гражданской войны стояла насущная задача восстановления экономики и нормализации жизни в стране. Снятие экономической блокады в январе 1920 г. позволило начать экономические контакты с европейскими странами, но они так и не стали прочными, поскольку на их развитии сказывалась политическая конъюнктура. Невозможность получения инвестиций на Западе без уплаты дореволюционных долгов вынудила советское руководство принять идею экономической автаркии с опорой на собственные силы. Провозглашенная в 1921 г. новая экономическая политика позволила восстановить экономику, но поставила ряд трудноразрешимых проблем. Центральной из них была проблема баланса государственного и частного секторов экономики, который так и не был найден. Применение принципов НЭПа было достаточно избирательным, порождая проблему степени государственного управления экономикой. Сформировавшийся рынок в силу вышеуказанных причин оставался неразвитым и деформированным, сохраняя высокий уровень монополизации. Сохранение высокого уровня дефицитности товарного рынка порождало периодические кризисы в 1923, 1925, 1927–1928 гг., урегулирование которых неэкономическими средствами из‑за стремления сохранить политическую стабильность подрывали развитие рынка. Будучи компромиссом, НЭП не мог не кончиться кризисом, но позволил нормализовать экономическое положение в стране после Гражданской войны. В целом восстановление промышленности затянулось до 1928 г. СССР за счет экспорта сырья импортировал промышленное оборудование. Ставка на иностранные концессии как на проводников новейших технологий в целом не оправдалась, хотя и позволила получить некоторые выгоды.

"Военная тревога" 1927 г. обнажила ряд внутренних противоречий советского общества, показав, что значительная часть населения не поддерживает власть, паника обострила дефицит и привела к срыву хлебозаготовок. Советское руководство убедилось, что имеющаяся оборонная промышленность и армия не позволяют вести масштабные военные операции. Соответственно начался период планомерной подготовки экономики и армии к войне, которая была, по мнению советского руководства, неизбежна. Но развитие ВПК и армии требовало решения крестьянского вопроса и достижения морально‑политического единства общества. Низкая товарность сельского хозяйства стимулировала необходимость государственного контроля за хлебным рынком, который был практически монополизирован им к 1926–1927 гг. Экономическая отсталость, характерная для дореволюционной России, не только не была устранена в 1920‑е гг., но, наоборот, усугублялась, что ставило под угрозу выполнение задачи возвращения СССР в клуб великих держав. Перед советским руководством стояла дилемма: либо страна вновь станет великой державой и усилит свое влияние в мире, для чего требуется коренная модернизация экономики, либо ей придется довольствоваться ролью региональной державы с перспективой дальнейшего ослабления своего влияния. Стремление быстро поднять экономический уровень страны вело к подготовке экономического скачка, который должен был завершить начатое в конце XIX в. создание индустриальной структуры экономики.

Проблема финансирования модернизации усугублялась отсутствием свободных капиталов, что требовало от СССР получения средств из‑за границы или изыскания их внутри страны. Интеграция в капиталистическую экономику была для советского руководства совершенно неприемлема, поскольку ставила проблему сохранения командных высот в экономике, а тем самым и власти в стране. Оставался лишь один путь – опора на внутренние средства, что вело к усилению традиционного вмешательства государства в экономику, которое было единственной силой, способной осуществить аккумуляцию финансовых средств и их использование для модернизации промышленности. Убедившись на рубеже 1920‑1930‑х гг., что в международном плане у СССР нет серьезных проблем, советское руководство решилось на скачок. Кризис хлебозаготовок 1927–1928 гг., совпавший с подготовкой экономического скачка, обнажил проблему взаимосвязи дальнейшего развития сельского хозяйства при сохранении нэповских принципов и индустриализации. Осуществление форсированной индустриализации зависело от стабильного снабжения населения продовольствием, что требовало государственной монополии не только на хлебном рынке, как оказалось – явно недостаточной, но и во всем сельском хозяйстве. Эту проблему была призвана решить начавшаяся в 1929 г. коллективизация, которая резко подняла товарность сельского хозяйства за счет снижения жизненного уровня в деревне.

В ходе начавшейся одновременно Первой пятилетки дефицит финансовых средств стимулировал сокращение непроизводственных расходов, внеэкономическое принуждение и ударничество, которое должно было позволить преодолеть первую фазу индустриализации. В этих условиях советское руководство сделало ставку на форсированное развитие передовых отраслей тяжелой промышленности, которые могли стать базой для индустриализации других отраслей экономики. Мировой экономический кризис 1929–1933 гг. умело использовался СССР для закупок техники и технологии за рубежом. В годы Первой пятилетки около 95 % советских промышленных предприятий получили западную помощь в форме техники, технологии или технической помощи. Сотрудничество с западными фирмами и использование дешевого труда советского населения позволили заложить основу современной тяжелой промышленности. Одновременно в сельском хозяйстве нарастал кризис, который привел в 1932–1933 гг. к голоду в деревне. Экстенсивное развитие в период создания основ современной индустрии в годы Первой пятилетки сменилось во Второй пятилетке более планомерным промышленным строительством, интенсивным освоением производственных мощностей и наращиванием производства. Одновременно ускоренным темпом развивался советский ВПК, общий прирост производства которого возрос за 1933–1937 гг. на 286 % по сравнению с общим промышленным приростом на 120 %.

Между 1928 и 1940 гг. СССР был радикально преобразован и стал могущественной военно‑экономической великой державой, была создана современная тяжелая промышленность, заложены новые экономические центры. Создание современной промышленности позволило несколько повысить жизненный уровень населения и сократить закупки техники за границей. Теперь закупались лишь новейшие образцы техники и технологии, что привело к сокращению внешнеторгового оборота страны. Если в 1913 г. доля России в мировой торговле составляла 3,9 %, то в 1929 г. на СССР приходилось всего 1,3 %, в 1936 г. – 1,24 % и в 1938 г. – 1,1 %. Тем самым значительно сократилось использование страной международного разделения труда. Страна достигла высокого уровня экономической автаркии, что позволяло, наряду со стабильностью политического режима, целенаправленно готовиться к борьбе за усиление советского влияния в мире. "Единство нации укреплялось перед войной всеми возможными (и невозможными) средствами и было сильно, как никогда, в то время как весь мир, введенный в заблуждение чистками и репрессиями 1936–1938 гг., полагал, что СССР стоит на пороге краха. Только 22 июня 1941 года, когда Гитлер напал на Россию, миру открылась подлинная мощь этой страны"24.

Мировой кризис 1929–1933 гг. нанес тяжелый удар по мировой экономике. Мировое промышленное производство снизилось на 37 %, сократилась емкость мирового рынка. Финансовый кризис привел к резкому сокращению экспорта капитала, который упал с 2,8 млрд долларов в 1928 г. до 344 млн долларов в 1932 г. и до 311 млн долларов в 1936 г. В индексном выражении экспорт капитала сократился со 100 в 1925–1928 гг. до 12 в 1932 г. и 10 в 1934 г. Соответственно, сократилась и общая сумма частных долгосрочных инвестиций с 47,5 млрд долларов в 1929–1930 гг. до 31,1 млрд долларов в 1938 г. Оказалась разрушенной кредитная сфера: в период кризиса 25 стран прекратили платежи на общую сумму 6,3 млрд долларов. Мировой валютный кризис привел к краху системы "золотого стандарта" и складыванию валютных блоков, что явилось попыткой защититься от девальвации валют. Стремление ведущих стран оградить свою экономику высокими таможенными барьерами в совокупности с вышеперечисленными проблемами вело к росту автаркических тенденций и формированию торговых блоков, что стимулировало атомизацию мирового рынка, усиливало двустороннюю торговлю в ущерб многосторонней. Стремление великих держав преодолеть кризис и его последствия на путях расширения экспорта усиливало рост конкуренции, государственную поддержку экспортеров и протекционизм. В результате относительно единая мировая экономика 20‑х гг. оказалась в кризисе и стала распадаться на локальные экономические системы, подрывая мировую стабильность25.

Кризис в наибольшей мере ударил по американской экономике26. Пытаясь преодолеть кризис, американское руководство ввело в 1930 г. высокие таможенные пошлины на импорт, вызвав ответные меры, что ударило по американскому экспорту. В условиях валютного кризиса большая часть американских инвестиций в Европе, Канаде и Австралии обесценилась, а отмена долговых платежей с 1932–1933 гг. еще больше сократила заграничные инвестиции. Пытаясь надавить на отказавшихся от уплаты должников, США в 1934 г. приняли закон об отказе в кредитах этим странам, что еще больше ограничило возможности экспорта капиталов. В итоге объем внешней торговли сократился в 3,1 раза, а доля США в мировой торговле снизилась с 13,8 % в 1929 г. до 10,8 % в 1932 г. В течение 1930‑х гг. США использовали все способы для преодоления зарубежных таможенных барьеров. К 1937 г. им удалось несколько увеличить свою долю в мировой торговле до 11,7 %, но уже в 1938 г. она вновь сократилась до 10,7 %. В 1930‑е гг. сокращение объема внешней торговли США было более значительным, чем Англии.

Таблица 1

Индекс внешней торговли27

1929 г.

1932 г.

1937 г.

1938 г.

США10030,539,231,1Англия10039,648,142,8

Одним из наиболее заманчивых для США рынков являлась Британская империя, ставшая в 1920‑е гг. объектом американского экономического проникновения. Однако кризис 1929–1933 гг. изменил ситуацию. Англия создала имперскую систему преференций. Соответственно, американский экспорт в империю сократился со 100 в 1929 г. до 26 в 1932 г. и вырос лишь до 66,9 в 1937 г. В то же время для Англии сокращение экспорта в империю было менее значительным: со 100 в 1929 г. до 50,9 в 1932 г. и 76,9 в 1937 г. Частные американские инвестиции в империи сократились с 5 164,3 млн долларов в 1930 г. до 4 165,8 млн долларов в 1938 г., а английские возросли со 2 187 млн фунтов стерлингов до 2 318 млн фунтов стерлингов (почти 11 590 млн долларов). Местом англо‑американского торгового соперничества оставалась и Латинская Америка. В годы кризиса Англии удалось улучшить там свои позиции. Ее удельный вес во внешней торговле 20 латиноамериканских стран возрос. В 1930‑е гг. торговым конкурентом США стала и Германия. С 1929 г. до 1938 г. американский экспорт в Германию сократился с 401 млн долларов до 104 млн долларов, США были вытеснены с рынков Юго‑Восточной Европы.

Таблица 2

Доля стран во внешней торговле Латинской Америки (%)28

1929 г.

1933 г.

1938 г.

Англия16,720,114,2США36,429,333,3Германия9,49,214,1

Международная экономическая конференция 1933 г. в Лондоне провалилась из‑за позиции США по таможенным тарифам и девальвации доллара. В рамках "нового курса" было введено государственное регулирование экономики, что позволило перевести кризис в стагнацию, продолжавшуюся до 1936 г. и сменившуюся новым спадом в 1937–1938 гг. Несмотря на государственную поддержку, американская экономика развивалась в первой половине 1930‑х гг. очень низкими темпами. Лишь в 1937 г. промышленность США превзошла уровень 1929 г., но уже во второй половине года наметился новый спад. Восстановление промышленности шло в США медленнее, чем в Англии, соответственно сократилась их доля в мировом промышленном производстве. Уверенное наступление США на экономические позиции Англии, успешно продолжавшееся все 1920‑е гг., было прервано в условиях мирового кризиса начала 1930‑х гг.

Английская экономика29 ощутила воздействие кризиса с начала 1930 г. Относительно неглубокий спад производства поставил Англию в более выгодные условия по сравнению с США. В 1931 г. Англия отказалась от "золотого стандарта" и девальвировала фунт стерлингов, что вызвало снижение цен на английский экспорт, сделав его более конкурентоспособным, нежели американский. Для борьбы с американской торговой конкуренцией в 1931 г. создается Стерлинговый блок, а с 1932 г. вводятся имперские преференции. Все это позволило Англии вновь занять первое место в мировой торговле, увеличив свою долю с 13,05 % в 1929 г. до 13,24 % в 1932 г., тогда как доля США сократилась с 13,84 % в 1929 г. до 10,8 %. В условиях валютного кризиса Англия смогла сохранить относительно высокие показатели в экспорте капиталов. Так, в 1932–1938 гг. США вывезли 191,2 млн долларов, а Англия 1 млрд долларов. Борьба девальвированных фунта стерлингов и доллара велась с переменным успехом до 1936 г., когда США, Англия и Франция договорились о финансовой стабилизации на достигнутом уровне. За это время Англия значительно улучшила свои позиции.

Уже в 1934 г. английская промышленность смогла превзойти уровень докризисного 1929 г., и середина 1930‑х гг. стала для Англии периодом экономического подъема. Начавшееся с 1934 г. перевооружение британских вооруженных сил и рост военных расходов стимулировали промышленное производство. Потеснив на мировых рынках американские товары, Англия столкнулась с новым конкурентом – Германией, экономическое соперничество с которой также приняло мировой характер. В 1937 г. удельный вес в мировом экспорте готовых изделий составлял для Англии – 20,8 %, Германии – 20,8 %, США – 18,2 %, Японии – 6,7 %. Благодаря более высоким темпам промышленного развития Германия к 1938 г. обогнала Англию по доле экспорта машин – 24 % к 23 % соответственно. К концу 1930‑х гг. изменилось положение Англии на европейских рынках. Германия стала преобладать на рынках стран Юго‑Восточной Европы, которые в силу своего преимущественно аграрного развития оказались привязанными к германскому рынку промышленных изделий. Для Англии, связанной имперскими преференциями, развитие торговли с этими странами оказалось затруднено. Жесткое англо‑германское торговое соперничество шло и в Латинской Америке. Экономическая экспансия Германии оживила традиционные англо‑германские противоречия, которые Лондон стремился преодолеть на основе глобальной договоренности с Берлином.

Влияние кризиса, сказавшегося лишь в 1931 г., на экономику Франции30 было, в отличие от других великих держав, более продолжительным. Затяжная стагнация, поразившая французскую экономику в 1930‑е гг., привела к падению доли Франции в мировом промышленном производстве с 7 % в 1928 г. до 5,1 % в 1937 г. На протяжении большей части 1930‑х гг. промышленное производство во Франции находилось на уровне ниже довоенного 1913 г., что в условиях аграрного кризиса значительно повысило социальную конфликтность в обществе. В условиях кризиса Франция также ввела протекционистские тарифы. Внешняя торговля сократилась с 18 млрд франков в 1929 г. до 10,4 млрд франков в 1936 г. и лишь немного возросла в 1938 г. – до 14,1 млрд франков, за счет увеличения торговли с колониями. Соответственно доля Франции в мировой торговле также сократилась – с 7,7 % в 1913 г. до 5,1 % в 1937 г. В условиях девальвации доллара и фунта стерлингов франк также был девальвирован в 1936 г. Это спровоцировало резкий рост цен и привело к тому, что с 5 мая 1938 г. франк стал денежной единицей, привязанной к фунту стерлингов. На столь сложном состоянии экономики Франции сказались узость сырьевой базы, падение объемов внешней торговли. Устарелое оборудование и узость внутреннего рынка вели к введению протекционизма, что еще более сократило связь французской экономики с мировым рынком. Политические амбиции Франции после Первой мировой войны привели к трате значительных финансовых средств на иллюзорные цели, что способствовало подрыву денежной системы и росту государственного долга.

Мировой кризис 1929–1933 гг. очень сильно проявился в Германии31, что было связано с репарационными обязательствами и наличием в германской экономике слишком значительной доли иностранных инвестиций. Отзыв иностранных средств в период кризиса привел к краху финансового фундамента германской экономики. Экономический кризис в Германии привел к острому политическому кризису, выход из которого был найден в передаче власти НСДАП. Соответственно резко усилилось государственное вмешательство в экономику на основе стимулирования тяжелой промышленности и милитаризации. Инвестиции в легкую промышленность возросли с 1933 до 1935 г. лишь в 1,7 раза, тогда как в тяжелую – в 4 раза. Это быстро сказалось на развитии экономики, позволив Германии усилить экономическую экспансию на мировых рынках. Цель германской внешней торговли, также полностью контролировавшейся государством, состояла в обеспечении страны стратегическим сырьем. Во внешней торговле со странами Юго‑Восточной Европы Германия широко использовала клиринг, что позволяло ей, имея пассивный торговый баланс, постоянно расширять импорт сырья и продовольствия с Балкан. К концу 1930‑х гг. Германия стала преобладающей силой на рынках Юго‑Восточной Европы, вытеснив оттуда Англию и США. В 1930‑е гг. Германия успешно внедрялась и на рынках Латинской Америки, используя ту же клиринговую систему. В экспорте готовой продукции, особенно машин, Германии удалось внедриться и на рынки Британской империи, пользуясь относительной дешевизной своих товаров по сравнению с английскими.

Еще в 1929–1932 гг. Германия добилась снижения объема, а затем и полной отмены репараций. Однако к 28 февраля 1933 г. внешняя задолженность Германии составляла 23,3 млрд марок. Германское руководство на основе соглашения с крупными кредиторами смогло реструктурировать свои долги. В течение 1934 г. германский долг был сокращен на 97 %, что только в этом году сэкономило Германии 1 043 млн марок. Даже американские банки, которым Германия была должна 1 788 млн долларов, согласились на уступки, поскольку только на размещении облигаций по планам Дауэса и Юнга они получили почти 13 млрд долларов. Тем более, что Германия гарантировала выплаты по этим займам. Англия, которой Германия должна была на 30 сентября 1933 г. 132 млн фунтов стерлингов (1 718 млн марок), заключила соглашение о невостребовании кредитов, что подтолкнуло к подобному решению и малые страны Европы. Несмотря на германские махинации с выплатой долгов по планам Дауэса и Юнга, ни США, ни Англия не применяли санкций, опасаясь краха нацистского режима и большевизации Германии.

Став в 1930‑е гг. крупнейшим рынком сбыта сырья и военных материалов, Германия обеспечила себе относительно благоприятное положение в торговле с Англией и США, которые опасались, что ограничения на подобные операции могли бы привести к увеличению германского экспорта и усилить конкуренцию. Тем более что к 1935 г. Германия стала крупнейшим импортером сырья и военных материалов из США и Англии. Реэкспорт стратегического сырья Англией в Германию давал ей значительные прибыли и одновременное ограничивал германское проникновение в Британскую империю. Соответственно доля сырья в германском импорте возросла с 53,6 % в 1929 г. до 61,4 % в 1935 г. Умело используя англо‑американскую конкуренцию, Германия постоянно закупала в Англии и США новейшие военно‑технологические разработки и лицензии на производство необходимых военных приборов. Гонка вооружений, все явственнее набиравшая темп во второй половине 1930‑х гг., стимулировала производство и приносила крупные прибыли международным картелям, которые активно использовались Германией для получения дополнительных финансовых средств в качестве премий за неиспользование экспортных квот, что было результатом милитаризации экономики.

Под прикрытием необходимости выплаты оставшихся долгов Германия постепенно расширяла экспортные операции. Англо‑германская торговля осуществлялась на базе взаимных уступок, что привело к проникновению Германии на английский рынок. Доля Англии в экспорте Германии возросла с 7,4 % в 1929 г. до 9,5 % в 1937 г. Платежное соглашение от 10 августа 1934 г. позволило Германии получать за свой экспорт в Англию фунты стерлингов, расплачиваясь с английскими партнерами с помощью специального счета в Рейхсбанке. Только от махинаций в торговле с Англией Германия за период с 1 октября 1934 г. до 31 марта 1939 г. получила 55,5 млн фунтов стерлингов, из которых около 20 млн пошло на уплату долгов, а остальное на развитие германской внешней торговли.

Государственное стимулирование очень скоро сказалось на темпах экономического развития Германии. Общий объем производства средств производства в Германии составил в 1938 г. 37,5 млрд марок, тогда как в Англии – 25,4 млрд марок, во Франции – 10,9 млрд марок. В 1939 г. на Германию приходилось 43 % общего производства вооружения в Германии, США, Англии, СССР, Италии и Японии. Обеспеченность Германии продовольствием также возросла с 65 % в 1927 г. до 83 % в 1939 г. Удельный вес Германии в мировом промышленном производстве возрос с 8,3 % в 1932 г. до 13,3 % в 1939 г. (в границах 1937 г.), или 15 % с оккупированными территориями. Соответственно Германия и экономически связанные с ней страны образовали третий торговый блок, основанный на клиринге и двусторонних финансовых отношениях. В 1938 г. Германия прочно заняла третье место в мировом внешнеторговом обороте, в котором на ее долю приходилось 9,4 %. Попытки США и Англии сепаратно договориться с Германией о разделе рынков и координации экономической политики не дали результатов, поскольку в условиях англо‑американского соперничества германское руководство умело использовало его для достижения собственных целей.

Состояние японской экономики32 к началу мирового кризиса характеризовалось преобладанием в ней отраслей легкой промышленности и сельскохозяйственного производства. 1930‑е гг. стали периодом индустриализации Японии и создания современной по тому времени промышленности, развитие которой опиралось на военную конъюнктуру и использование сырьевых ресурсов Китая. Уже в 1937 г. тяжелая промышленность дала 57,8 % продукции промышленности. Оборот внешней торговли возрос с 2,3 млрд иен в 1931 г. до 7,1 млрд иен в 1940 г. В течение 1930‑х гг. в Японии значительно усилилось государственное регулирование экономики, завершившееся принятием в 1938 г. закона о контроле за промышленностью. Пытаясь решить проблему снабжения промышленности сырьем, японское руководство усилило контроль за валютными операциями и внешней торговлей, доля которой в мировой возросла с 2,9 % в 1929 г. до 3,7 % в 1937 г. Япония располагала довольно ограниченным финансовым рынком, поэтому было широко распространено государственное финансирование экономики. Значительное влияние на экономическое развитие оказывала военная конъюнктура.

Американо‑японские экономические связи способствовали модернизации японской промышленности и делали Японию одним из наиболее выгодных рынков для американских экспортеров на Дальнем Востоке. Кроме того, модернизация японской экономики вела к усилению японо‑английской конкуренции в Азии, что также было выгодно США. Общая архаичность общественных отношений в Японии способствовала извлечению высоких прибылей крупнейшими японскими промышленными группами и их американскими партнерами. В 1930‑е гг. Япония стала вытеснять английские изделия легкой промышленности с рынков Азии. Используя свое географическое и военное положение, Япония усилила проникновение капиталов в Китай. Если в 1931 г. доля Японии в иностранных инвестициях в Китае составляла 35,1 %, уступая только Англии, то в 1937 г. она возросла до 41,8 %. Однако, несмотря на значительные изменения, произошедшие в японской промышленности в 1930‑е гг., Японии не удалось существенно увеличить свою долю в мировой продукции обрабатывающей промышленности.

Развитие мировой экономики в межвоенное двадцатилетие, как уже отмечалось, прошло два основных этапа. В 1920‑е гг. существовала в целом достаточно стабильная система мирового хозяйства, что способствовало сохранению послевоенного экономического статус‑кво. Кризис 1929–1933 гг. изменил экономическую ситуацию. Единая мировая экономическая система оказалась расколотой на ряд локальных экономических систем, что привело к резкому усилению конкуренции великих держав. В 1930‑е гг. начался явный процесс перераспределения экономических ролей великих держав в мировой экономике и изменения экономической картины мира. США и Англия продолжали противоборство за первое место в экономической иерархии великих держав. Германия стала третьей мировой державой, значение Франции снизилось, а Италия в целом сохранила свои позиции. Новыми промышленными державами стали СССР и Япония. Если достигнутую к концу 1930‑х гг. производительность труда в Англии и Германии принять за единицу, то в США она была в полтора раза выше, во Франции ниже в полтора раза, в Италии – в два, в СССР – в три, в Японии – в шесть33.

Англо‑американское экономическое соперничество стало настолько привычным за 1920‑е гг., что экономическое усиление Германии поначалу не воспринималось сторонами как серьезная угроза. Не случайно и Англия, и США способствовали развитию экономики Германии, надеясь использовать ее для давления на соперника. Используя англо‑американские противоречия, Германия смогла не только значительно усилить свою экономику, но и проводить самостоятельную политику. В результате сформировалась система тройственного экономического соперничества Англии, США и Германии, что позволяло всем его участникам играть на противоречиях соперников. Правда, положение трех экономически ведущих великих держав было различным. Так, экономика США при всех сложностях затяжной депрессии все‑таки обладала значительными потенциальными резервами и была заинтересована в консолидации мировой экономики, где она могла бы играть ключевую роль. Экономика Англии смогла преодолеть последствия кризиса на пути усиления экономического обособления Британской империи, но обладала ограниченными ресурсами для сохранения своего экономического положения в рамках открытой мировой экономики. Германия, сумевшая благодаря жесткому государственному контролю мобилизовать свою экономику и стать третьей экономической державой мира, вообще не обладала существенными ресурсами для долговременной экономической борьбы. Поэтому экономическая экспансия Германии сопровождалась использованием скрытой, а позднее и открытой военно‑политической угрозы.

Англия стремилась не только использовать германо‑американскую конкуренцию в своих интересах, но и добиться всеобъемлющего урегулирования отношений с Берлином, создав своего рода европейский политико‑экономический блок, направленный против США и СССР. В середине 1930‑х гг. США также осознали необходимость определенной договоренности с Германией. В конце 1936 г. Вашингтон предложил создать европейский консорциум для эксплуатации бассейна реки Конго и предоставить средства для стабилизации экономики Германии, которая в ответ прекратила бы политику вооружения и автаркии. В результате осуществления этого плана международная торговля получила бы существенный толчок, США смогли бы усилить свою экономическую экспансию в Европе и Африке. Естественно, Англия всячески способствовала срыву этого плана и с начала 1937 г. усилила политику умиротворения Германии, надеясь достигнуть с ней собственного экономического соглашения. В 1937 г. США предложили провести конференцию для выработки мер по обеспечению равного доступа к сырьевым ресурсам в духе политики "открытых дверей", что, конечно же, вызвало негативную реакцию Англии, являвшейся собственником значительной части этих ресурсов. В ответ США и Германия провели в ноябре 1937 г. переговоры в Сан‑Франциско о разделе мировых рынков, но в условиях экономического спада в США и более чем щедрых английских предложений в отношении пересмотра границ в Европе Германия уклонилась от каких‑либо конкретных договоренностей34.

Стремясь использовать Германию против США, Англия вовсе не собиралась ухудшать свои отношения с Вашингтоном, осознавая необходимость противовеса Берлину, который всеми способами оттягивал заключение соглашения с Лондоном. Продолжая добиваться договоренности с Германией, Англия 17 ноября 1938 г. заключила с США торговый договор, предоставив им режим наибольшего благоприятствования, что приоткрыло для американской экономики дверь в Британскую империю. Однако контакты с Германией не прерывались и 14–16 марта 1939 г. в Дюссельдорфе было заключено англо‑германское картельное соглашение, которое давало возможность изменить картельную структуру мира в пользу англо‑германских монополий, а отказ США присоединиться к нему мог вызвать совместные ответные действия Англии и Германии. 11 марта 1939 г. Франция также предложила Германии заключить обширное экономическое соглашение. Все это не могло не вызвать бурного недовольства в США, которые в условиях угрозы экономической консолидации Европы с облегчением восприняли начавшийся предвоенный политический кризис, означавший подрыв этой опасной для них тенденции, что способствовало сохранению раскола Европы и возникновению войны35.

Прочие великие державы не имели возможности вступить в глобальную экономическую борьбу, но зачастую становились конкурентами ведущих экономических держав на региональном уровне. Япония довольно успешно играла эту роль на Дальнем Востоке, Италия – на Балканах и в Восточной Африке, Франция – в Европе и собственных колониях. Лишь СССР не участвовал в этой экономической борьбе, хотя и использовал свои внешнеторговые связи для усиления своего влияния. Распад мировой экономики на локальные экономические системы не только обострил взаимную конкуренцию великих держав, но и способствовал усилению гонки вооружений, которая рассматривалась в качестве средства стимулирования экономического подъема. В 1938 г. военные расходы Германии, Италии и Японии составляли 1 905 млн фунтов стерлингов, Англии, Франции и США – 829 млн фунтов, СССР – 924 млн фунтов стерлингов36. Понятно, что милитаризация экономик Германии и СССР и развитие японской экономики в условиях военной конъюнктуры оказало определяющее влияние на их структуру. Не располагая возможностями для экономического противоборства на мировой арене, эти страны целенаправленно создавали военно‑промышленный комплекс, готовясь к войне, что отражало их экономическую слабость, вынуждая ставить на первое место подготовку к деятельности в период военного времени, когда сама война рассматривается как необходимое условие для изменения своего места в мире.

Таблица 3

Военные расходы великих держав Европы (млн $)37

Год Германия Англия Франция Италия Всего

1932 253,5 (17,3 %) 426,1 (29,2 %) 509,2 (34,9 %) 270,6 (18,6 %) 1 459,4 (100 %)

1936 3 600,0 (58,1 %) 846,9 (13,7 %) 834,4 (13,4 %) 916,1 (14,8 %) 6 197,4 (100 %)

1939 4 500,1 (50,1 %) 1 817,0 (20,2 %) 1 800,2 (20 %) 873,4 (9,7 %) 8 990,7 (100 %)

Экономическое соперничество в треугольнике Англия – США – Германия наложилось на политическое противоборство великих держав на международной арене, что привело к взаимному стимулированию тех и других противоречий.

[Hrolv Ganger]

Версальско‑Вашингтонская система представляла собой определенную форму политической организации международных отношений после войны 1914–1918 гг. и была закреплена в договорах и соглашениях 1919–1922 гг. Как обычно, основой системы международных отношений, важнейшим внутренним фактором ее развития являлся баланс сил, понимаемый как конкретно‑историческое соотношение удельного веса и влияния входящих в систему государств, и в первую очередь великих держав, которые по сути являлись основными системообразующими элементами. Конечно, средние и малые государства также влияли на общий баланс сил в системе международных отношений, но преимущественно на региональном уровне. Существование любой, в том числе и Версальско‑Вашингтонской системы, продолжается до тех пор, пока закрепленное в ней соотношение (баланс) сил между отдельными странами соответствует реалиям процесса исторического развития государств. Определенная устойчивость, присущая системе международных отношений, зависит от степени ее равновесности, являющейся частным случаем баланса сил, при котором он соответствует как минимум балансу главных интересов великих держав38.

Однако в силу внутреннего развития великих держав "интересы одной или нескольких стран начинают выходить за рамки сложившегося баланса сил, в результате чего стабильность системы нарушается. В случае, если не удается модифицировать систему и прийти к новому консенсусу, система разрушается. Переход от одной системы к другой, как правило, сопровождается войнами. Взаимоотношения государств внутри системы международных отношений определяются в первую очередь их отношением к существующему балансу. Некоторые стремятся к его закреплению, другие – к трансформации, третьи – к разрушению. В зависимости от этого государства и строят свои отношения друг с другом как союзники, партнеры или же как противники. Страны, стремящиеся к поддержанию равновесности системы, называют государствами‑балансирами. Они выступают гарантами сохранения системы международных отношений, ее адаптации к новым историческим реалиям"39.

Оформление нового мирового порядка в Европе после Первой мировой войны было осложнено революцией в России и хаосом в Восточной Европе. Выработкой Версальского договора занимались только победители, которые зачастую преследовали различные цели. Для Франции основное значение имело максимальное ослабление Германии, что позволяло закрепить французскую гегемонию в Европе и обезопасить ее восточные границы. Англия и США были более заинтересованы в сохранении европейского равновесия. Для этого требовалось в большей степени учитывать интересы Германии, которую в условиях распада Австро‑Венгрии, революции в России, общего национально‑революционного подъема и действенной большевистской пропаганды можно было использовать в качестве стабилизирующего фактора в Центральной и Восточной Европе. В итоге Версальские договоренности были компромиссом между этими крайними позициями за счет побежденных, что предопределило революционный подъем в Венгрии, становление массовых коммунистических партий и реваншистский вектор внешней политики Германии. Англия и Франция пытались использовать новые государства, возникшие в Европе, как против большевистской революции, так и против германского реваншизма. Однако роль союзников Лондона и Парижа никогда не была слишком высока и имела тенденцию к снижению.

Гарантией прочности Версальской системы могла бы стать согласованная позиция Англии, Франции и США. Однако США по ряду причин самоустранились от политических проблем Европы, а Англия и Франция по‑разному видели перспективу европейского равновесия. Германия, ставшая объектом Версальского договора, и СССР, вообще находившийся вне рамок новой системы международных отношений, вполне естественно стали ее противниками. Тем самым Версальская система оставалась неравновесной и неуниверсальной, а ее относительно высокая степень конфликтности, несмотря на широкую пропаганду пацифизма, предопределялась сохранением деления политической карты Европы на победителей и побежденных.

Урегулирование международных отношений в Азиатско‑Тихоокеанском регионе проходило в более спокойной обстановке. В ходе конференции в Вашингтоне (12 ноября 1921‑6 февраля 1922 г.) было установлено новое соотношение сил на Дальнем Востоке, в основе которого лежало партнерство великих держав на базе консенсуса по военно‑морским проблемам, взаимных гарантий региональных интересов и общих принципов политики в Китае. Равновесность системы закреплялась новой ролью Японии, которая хотя и была вынуждена отказаться от союза с Англией и ограничить свои притязания в Китае и России, но получила гарантии военно‑морской безопасности. Таким образом, Япония оказалась в роли основного гаранта Вашингтонской системы международных отношений. Однако гарантами от японского экспансионизма могли быть только дальневосточные державы в сотрудничестве с США и Англией, но они (СССР и Китай) были либо исключены из системы международных отношений, либо являлись её объектом. Поэтому, будучи более равновесной системой, нежели Версальская, она оставалась неуниверсальной, поскольку исключила из своих субъектов СССР и Китай.

В рамках Версальско‑Вашингтонской системы международных отношений все великие державы преследовали собственные цели, колеблющиеся в диапазоне от полного изменения мирового порядка до его значительной трансформации.

Основной целью Англии было сохранение роли политического центра мира и верховного арбитра в европейских делах, что требовало прежде всего восстановления в Европе "баланса сил". Европейское равновесие при косвенном британском контроле позволило бы Англии более активно противостоять двум основным угрозам ее положению в мире, исходившим от СССР и США. Создание "баланса сил" в Европе требовало от Англии ослабления преобладающего влияния Франции за счет усиления позиций Германии, что вело к уступкам Берлину. К консолидации Европы Англию также подталкивали центробежные тенденции, все явственнее ощущавшиеся в Британской империи. Сохранение положения Англии в мире в условиях изменения соотношения сил великих держав требовало контроля за процессом модернизации Версальско‑Вашингтонской системы. Отражением этой политики стало "умиротворение", сводившееся к ревизии существующего мирового порядка под контролем Англии. К концу 1930‑х гг. к двум уже традиционным угрозам английским интересам со стороны СССР и США добавилась угроза со стороны Германии, что поставило Англию перед проблемой выбора будущего партнера и цены сближения с ним.

Основной целью Франции было сохранение завоеванных позиций на основе создания общеевропейской системы безопасности, что встречало сопротивление остальных великих держав. Уступки Франции в вопросе о репарациях и равенстве прав Германии в вооружениях (1932 г.) и подписание Пакта четырех (1933 г.) вели к ослаблению ее влияния в Европе. Переговоры о Восточном пакте с целью создания общеевропейской системы безопасности натолкнулось на нежелание других великих держав и ряда французских союзников сотрудничать с СССР. В этих условиях договор с СССР стал для французского руководства средством давления на Англию и Германию. Кризис 1935–1938 гг. еще больше ослабил позиции Франции в Европе и привязал ее внешнюю политику к позиции Англии, рассматривавшейся в качестве естественного союзника против Германии.

В течение 1920‑х гг. Италия продолжала внешнеполитическую традицию союза с Англией для усиления своего влияния на Балканах. Но реальное усиление позиций Италии в Восточном Средиземноморье привело с 1928 г. к охлаждению итало‑английских отношений. В 1930‑е гг. усиление Германии увеличивало заинтересованность Англии и Франции в сотрудничестве с Италией, что позволило последней добиться от них ряда уступок в Африке. В ходе кризиса 1935–1938 гг. Италия начала сближение с Германией, положив в основу своей внешней политики балансирование между Германией, Англией и Францией для расширения влияния в Средиземноморье, что было вполне совместимо с трансформацией существующей системы международных отношений.

Основной внешнеполитической целью Японии было расширение зоны влияния на Дальнем Востоке. В условиях гражданской войны в Китае, активного советского проникновения в Синьцзян, Монголию и Северную Маньчжурию, советско‑китайского конфликта и англо‑американского соперничества Япония сделала ставку на военно‑политическое решение дальневосточных проблем. Использование межимпериалистических противоречий в регионе, антибольшевистская и антиколониальная пропаганда, обретение союзников в Европе позволили Японии проводить экспансионистский курс и сохранять приемлемые отношения с прочими участниками борьбы за влияние в регионе. В целом японское стремление к усилению своего влияния ограничивалось Дальним Востоком и было вполне совместимо с трансформацией существующей системы международных отношений.

Для Германии основной внешнеполитической целью была ревизия Версальского договора, а в перспективе и глобальное изменение существующей системы международных отношений. Используя противоречия между остальными великими державами, Германии удалось к концу 1932 г. устранить наиболее тяжелые последствия поражения в Первой мировой войне. Новое германское руководство успешно продолжило эту политическую линию, взяв на вооружение "политику свершившегося факта". Кризис 1935–1938 гг. усилил позиции Германии, которая нашла союзников и новые возможности для давления на Англию и Францию. Используя политику "умиротворения", свои достижения в экономике, военном строительстве, идеи антибольшевизма, пацифизма и национализма, Германия смогла с начала 1938 г. перейти к ревизии территориальных установлений Версальского договора. В итоге к концу 30‑х гг. Германия значительно увеличила свой военно‑экономический потенциал и влияние на международной арене.

В годы революции и Гражданской войны Советский Союз утратил завоеванные Российской империей позиции на международной арене и территории в Восточной Европе. По уровню своего влияния в Европе страна оказалась отброшенной на 200 лет в прошлое. Не случайно советское руководство взяло на вооружение концепцию "мировой революции", совмещавшую новую идеологию и традиционные задачи внешней политики по усилению влияния страны в мире. Стратегической целью внешней политики страны стало глобальное переустройство системы международных отношений, что делало основными противниками Англию, Францию и их союзников. Сделав ставку на неизбежность возникновения нового межимпериалистического конфликта, СССР стремился не допустить консолидации великих держав, справедливо воспринимая это как главную угрозу своим интересам. Советское руководство умело использовало официальные дипломатические каналы, нелегальные возможности Коминтерна, социальную пропаганду, пацифистские идеи, антифашизм, помощь некоторым жертвам агрессоров для создания имиджа главного борца за мир и социальный прогресс.

Основой внешней политики Соединенных Штатов было стремление занять вместо Англии положение политического центра мира, что требовало полного переустройства системы международных отношений на основе создания глобального баланса сил великих держав под эгидой Вашингтона. Взяв на вооружение политику "изоляционизма", США положили в основу своей внешнеполитической деятельности экономическую экспансию, а экономическое соперничество с Англией вело США к поддержке Германии и Японии, экономическое усиление которых должно было осложнить положение Лондона и подтолкнуть его к уступкам Вашингтону. В 1930‑е гг. при наличие сложных внутренних проблем США успешно использовали традиции английской политики "блестящей изоляции" XIX в., что позволяло им сохранять свободу рук, выжидая развития событий. Соответственно в отношении стран Латинской Америки с конца 1920‑х гг. начинает проводиться политика "доброго соседа", на Дальнем Востоке – политика "непризнания", а в Европе – политика "нейтралитета". Наибольшую опасность для США представляла английская политика "умиротворения", реализация которой привела бы к сохранению основ существующей системы международных отношений. Тогда как срыв этой политики и эскалация кризиса благоприятствовали американским внешнеполитическим целям.

Говоря о развитии Версальско‑Вашингтонской системы в межвоенное двадцатилетие, следует отметить наличие глобальных противоречий, оказавших первостепенное влияние на политику великих держав. Формирование послевоенной системы международных отношений проходило без учета интересов Германии и СССР, что сделало их ее противниками, и в Европе сложился политический треугольник (Англия и Франция – Германия – СССР), участники которого стремились достичь своих внешнеполитических целей, играя на противоречиях соперников. Опасаясь советско‑германского сближения, Англия и Франция в середине 1920‑х гг. пошли на уступки Германии, что привело к некоторому сглаживанию противоречий в Европе. Однако проблема СССР, стремившегося вернуть себе роль великой державы, так и осталась нерешенной, и в 1920‑х гг. основным мировым противоречием было внешнее по отношению к системе международных отношений противоречие между СССР и мировым порядком, который в основном устраивал все остальные великие державы.

В 1930‑е гг. изменение баланса сил великих держав привело к тому, что ряд держав сделали откровенную ставку на насильственную трансформацию Версальско‑Вашингтонской системы, принципы которой перестали отвечать их интересам. Периферийное положение этих стран в системе международных отношений позволяло им использовать основное противоречие для улучшения своих позиций. К этому следует добавить общий рост регионализма, стремление всех великих держав использовать сложности соперников для улучшения собственных позиций. Тем самым обозначился внутренний кризис системы международных отношений, который невозможно было устранить без достижения нового баланса сил и интересов. Однако достаточно убедительные стимулы его достижения отсутствовали. Кризис мировой экономики совпал с кризисом Версальско‑Вашингтонской системы, и все великие державы в той или иной степени стали на путь гонки вооружений, готовясь к новой борьбе за передел мира. Просто одни делали ставку на грубую силу, а другие – на использование ситуации в своих интересах. Таким образом в 1930‑х гг. внешнее противоречие (СССР – Версальско‑Вашингтонская система) было дополнено внутрисистемным, следствием чего стали кризис и крах системы международных отношений.

В результате политическая организация мира после Первой мировой войны оказалась слишком уязвимой в силу внутренне присущих Версальско‑Вашингтонской системе пороков. Крушение межвоенной системы международных отношений прошло несколько этапов. В 1920‑е годы можно выделить два крупнейших кризиса Версальско‑Вашингтонской системы, которые привели к ее модернизации в Европе (1923–1925 гг.) и изменению соотношения сил на Дальнем Востоке (1925–1929 гг.). В 1930‑е годы кризис 1931–1933 гг. положил начало насильственной трансформации системы международных отношений, а в ходе кризиса 1935–1938 гг. обозначилось ее крушение.

Первым внешним кризисом Версальско‑Вашингтонской системы стали события 1923–1925 гг.40 в Европе и на Ближнем Востоке, связанные с установлением Версальской системы. К осени 1922 г. стало ясно, что Турция, опираясь на советскую поддержку, отстояла свою независимость и Севрский договор требует коренного пересмотра. Новое соглашение вырабатывалось в ходе Лозаннской конференции (20 ноября 1922‑24 июля 1923 г.), на которой кроме собственно турецкой проблемы обсуждался вопрос о режиме Черноморских проливов. Борьба Англии и СССР по вопросу о проливах привела к обострению их отношений, и, опасаясь советско‑турецкого союза, творцы Версальской системы пошли на уступки Турции, получившей современные границы, а вопросы режима проливов были решены без учета советских интересов. 17 декабря 1925 г. СССР заключил с Турцией договор о дружбе и нейтралитете, гарантировав безопасность своих южных границ, а 5 июня 1926 г. была окончательно установлена турецко‑иракская граница.

Тем временем многочисленные трения между Германией и ее победителями по вопросам репарационных выплат и выполнения в полном объеме Версальского договора в конце концов переросли в острый кризис. Попытка Германии добиться пятилетнего моратория на уплату репараций и получить инвестиции для экономического восстановления не встретили поддержки на Западе. Это привело к отказу Германии от уплаты очередного репарационного взноса. В ответ Франция и Бельгия 11 января 1923 г. оккупировали Рур, а германское руководство провозгласило политику "пассивного сопротивления". Германия оказалась охвачена острым кризисом, оживились сепаратистские, националистические и социальные движения. Предложение Англии выработать действенный механизм взимания репараций при финансовом содействии восстановлению германской экономики вызвало возражения со стороны Франции, а попытки германского руководства привлечь для решения этих проблем США не увенчались успехом. СССР осудил империалистический разбой Франции и решил использовать ситуацию в Германии для подготовки силами германской компартии (КПГ) революционного переворота.

КПГ развернула активную пропаганду, вынудив прочие рабочие организации ориентироваться на нее из опасения утратить влияние в массах. Это оживило сепаратистские настроения местных элит, которые боялись революции и политического хаоса. В условиях нарастания политического кризиса 27 сентября 1923 г. в Германии было введено чрезвычайное положение и заявлено об отказе от политики "пассивного сопротивления". Опираясь на рейхсвер, германское руководство начало наводить порядок. 11–16 октября в нарушение конституции были устранены рабочие правительства Саксонии и Тюрингии. КПГ не решилась на обострение обстановки, и "германский Октябрь" не состоялся. Лишь в Гамбурге, куда не успели сообщить об отмене выступления, 23–25 октября произошли уличные столкновения рабочих с войсками и полицией. На западе Германии 21 октября при негласной поддержке Франции была провозглашена Рейнская республика, но это эфемерное политическое образование так и не стало реальностью. В Баварии сепаратистские настроения поблекли на фоне путча НСДАП 8–9 ноября, который стал последним крупным столкновением властей с политическими движениями в Германии. В начале 1924 г. политическая ситуация в стране нормализовалась, и 28 февраля чрезвычайное положение было отменено.

Обострение политической обстановки в Германии повлияло на позицию Англии и США, которые стали решительнее выступать за компромиссное решение проблемы репараций. В ноябре 1923 г. начала работу комиссия экспертов по выработке плана экономического соглашения и Германия получила первые англо‑американские кредиты, а в декабре 1923 г. был подписан американо‑германский торговый договор. Тем самым США начали активное внедрение на германский рынок, а Франция, оказавшись в политической изоляции и столкнувшись с рядом экономических трудностей, пошла на уступки. На Лондонской конференции (16 июля – 16 августа 1924 г.) был принят план Дауэса, вступивший в силу с 1 сентября 1924 г. Еще с декабря 1922 г. Германия предлагала гарантировать свои западные границы, а с сентября 1924 г. стала требовать места в Совете Лиги Наций. Начавшиеся в декабре 1924 г. переговоры по этим вопросам завершились выработкой в ходе конференции 5‑16 октября 1925 г. и подписанием 1 декабря Локарнских соглашений. Включение Германии в Совет Лиги Наций, отложенное до сентября 1926 г., дало Берлину повод заключить 24 апреля 1926 г. договор о нейтралитете с СССР.

В итоге Версальская система был модернизирована с учетом реальной ситуации на Ближнем Востоке и в Европе. Германии удалось использовать противоречия как между западными великими державами, так и между Западом и СССР для начала ревизии Версальского договора и интеграции в существующую систему международных отношений, что не мешало развитию секретного военного сотрудничества с Москвой. Англии удалось вернуть себе роль общеевропейского арбитра, ограничить притязания Франции и укрепить свои позиции в отношении США. Франция, лишившись возможности односторонних санкций, была вынуждена ограничить свои притязания к Германии, ее восточноевропейские союзники не получили гарантий своих границ, что несколько ослабило французское влияние в регионе. Советскому руководству не удалось устроить в Германии революционный переворот, а опасения в отношении консолидации Европы на антисоветской основе были несколько смягчены дипломатическим признанием СССР со стороны Англии, Италии и Франции и заключением договора 1926 г., который рассматривался в качестве гарантии неучастия Германии в возможных антисоветских акциях Англии и Франции. США расширили свое экономическое присутствие в центре Европы, получив новый рычаг влияния. Италия, минимально затронутая кризисом, смогла сохранить свои владения в Эгейском море и, благодаря конфликту с Грецией в августе 1923 г., урегулировать спорные проблемы в отношениях с Югославией. События 1923–1925 гг. продемонстрировали малую эффективность Лиги Наций как международного органа и ее зависимость от политики великих держав.

Вторым внешним кризисом Версальско‑Вашингтонской системы стали события 1925–1929 гг.41 в Китае, который являлся традиционным объектом эксплуатации великих держав. Хотя формально, согласно договору 9‑ти держав, в Китае были ликвидированы сферы влияния Англии, Франции и Японии, в условиях фактического раскола страны на самоуправляющиеся регионы при сохранении номинального правительства в Пекине все великие державы поддерживали связи с теми или иными местными кликами, осуществляя через них свое влияние. Кроме того, в стране существовало два правительства: северное в Пекине и южное в Гуаньчжоу, из которых первое признавалось на международной арене правительством единого Китая, хотя и не могло осуществлять свои функции внутри страны в полном объеме. В условиях национально‑освободительного подъема, активной советской пропаганды и связей СССР с Гуаньчжоу, пекинское правительство 31 мая 1924 г. вслед за Англией и Италией пошло на нормализацию отношений с СССР. 20 января 1925 г. были нормализованы советско‑японские отношения на основе признания сторонами Портсмутского мирного договора, и к 15 мая японские войска были выведены с Северного Сахалина, а за СССР была признана сфера влияния в Северной Маньчжурии. Тем самым СССР создал предпосылки для более активного вмешательства в китайские дела в процессе противостояния Вашингтонской системе международных отношений.

30 мая 1925 г. в ходе забастовки в Шанхае на японском предприятии английская полиция применила против забастовщиков оружие, что привело к взрыву возмущения в стране. Началось широкое антиимпериалистическое движение, ударившее прежде всего по позициям Англии в Китае. США и Япония постарались предоставить инициативу подавления движения Англии, исподволь укрепляя свое влияние в регионе. СССР также использовал начавшиеся события для расширения своего влияния в Китае, еще в январе 1924 г. содействовав созданию в Гуаньчжоу союза китайской компартии (КПК) и Гоминдана (ГМД), который смог отразить попытку мятежа местных милитаристов и сформировать Народно‑революционную армию (НРА). На севере Китая шла борьба за Пекин между армией генерала Фэн Юйсяня, поддержанного СССР, и войсками Чжан Цзолина, которого поддерживала Япония.

Тем временем в Китае в июле 1926 г. НРА начала Северный поход, и к марту 1927 г. южная часть страны вплоть до Янцзы была подчинена правительству Гуаньчжоу. 22–23 марта 1927 г. войска НРА вступили в Нанкин и Шанхай, что резко обострило отношения с Англией и США, предпринявших обстрелы города и начавших переговоры с Чан Кайши о поддержке в случае антикоммунистического переворота. Тем временем СССР решил подтолкнуть события за счет устранения Чан Кайши и усиления влияния КПК. В Пекине 6 апреля 1927 г. части Чжан Цзолина напали на советское консульство и захватили документы о предполагавшемся аресте Чан Кайши, которые немедленно были переданы ему. 12 апреля Чан Кайши осуществил антикоммунистический переворот, разорвал союз с КПК и начал репрессии против ее членов.

С середины 1925 г. англо‑советские отношения стали ухудшаться, так как английское руководство считало, что именно СССР спровоцировал волнения в Китае. В 1926 г. в условиях свертывания социальных программ в Англии начались массовые забастовки, что резко обострило внутреннюю ситуацию в стране. СССР не только использовал эти события для расширения пропаганды, но и поддерживал некоторые профсоюзы материально, что вело к еще большему охлаждению англо‑советских отношений. 12 мая 1927 г. в Лондоне был совершен налет на советское торгпредство, где были обнаружены документы о помощи СССР забастовщикам, и 27 мая Англия разорвала дипломатические отношения с СССР. В тот же день японское руководство послало в Шандунь войска для прикрытия своего ставленника Чжан Цзолина в Пекине от НРА. Одновременно перед Токио встал вопрос об определении своей внешнеполитической линии в создавшейся обстановке, и в ходе Восточных конференций июня – августа 1927 г. японское руководство решило усилить экспансию в Китае. В начале сентября 1927 г. японские войска были выведены из Шандуня, а Чан Кайши совершил визит в Японию, пытаясь урегулировать отношения с этой страной в условиях начала гражданской войны на юге Китая. Визит закончился без особых результатов, и нанкинское руководство стало ориентироваться на США, которые использовали эту возможность для усиления своих позиций в Китае.

После заключения в марте – апреле 1928 г. американо‑нанкинских соглашений о будущих договорах, НРА начала поход на Пекин. Япония вновь использовала войска в Шандуне, но не смогла удержать Чжан Цзолина от вывода его войск из Пекина. Более того, многолетний японский ставленник в Маньчжурии был заподозрен в намерении договориться с Чан Кайши и США и убит во время возвращения в Мукден. Открытое вмешательство Японии привело к росту антияпонского движения в Китае. 5 июня 1928 г. НРА заняла Пекин, 25 июля правительство Чан Кайши было признано США, а 20 декабря – Англией. 29 декабря 1928 г. сын и преемник Чжан Цзолина Чжан Сюэлян признал власть ГМД над Маньчжурией. В этих условиях Япония, опасаясь ухудшить отношения с США и Англией, в мае 1929 г. вывела свои войска из Шандуня и 3 июня 1929 г. вместе с Германией и Италией признала новое правительство в Китае.

Консолидация Китая дала возможность нанкинскому правительству добиваться отмены привилегий иностранных держав. В 1928–1929 гг. Китаю удалось увеличить таможенные пошлины с 5 до 7,5 % и вернуть 20 из 33 концессий. Стремясь ослабить советское влияние в Маньчжурии, китайское руководство в марте 1929 г. попыталось добиться выполнения советско‑китайского соглашения о паритетном управлении КВЖД. Отказ СССР вызвал попытку Китая решить этот вопрос силой. 27 мая 1929 г. был совершен налет на советское консульство в Харбине, где были обнаружены документы о связях СССР с КПК и Фэн Юйсянем, находившемся в оппозиции к Чан Кайши, а 10–11 июля КВЖД была занята китайскими войсками. Переговоры сторон из‑за неуступчивости СССР не дали результатов, что наряду с пограничными инцидентами вело к эскалации конфликта. Англия, Франция и США призвали стороны к решению проблем в рамках пакта Бриана – Келлога, но не признали самовольных действий китайской стороны, опасаясь создания прецедента. Япония и Германия заявили о своем невмешательстве. В октябре – ноябре 1929 г. Красная Армия вторглась в Маньчжурию и разгромила войска Чжан Сюэляна. Фэн Юйсянь поднял мятеж, сковав войска Чан Кайши и не позволив использовать их в Маньчжурии. Переговоры сторон при посредничестве Германии привели 22 декабря 1929 г. к урегулированию конфликта на базе восстановления статус‑кво.

В итоге событий в Китае изменился баланс сил великих держав на Дальнем Востоке. В Китае возник новый центр власти, значительно более влиятельный в масштабах страны, нежели прежнее пекинское правительство. Английское влияние в Китае снизилось, а американское возросло. Япония была вынуждена считаться с новой ситуацией в Китае. Казалось, что на Дальнем Востоке создана база для укрепления Вашингтонской системы за счет поддержания баланса сил между СССР, Китаем и Японией. Однако в условиях начала гражданской войны в Китае между КПК и ГМД, разрыва советско‑китайских отношений 15 декабря 1927 г. и военного конфликта в Маньчжурии отсутствовала база для сотрудничества Москвы и Нанкина, что объективно вело к дестабилизации системы международных отношений и открывало дорогу японскому экспансионизму.

Первым внутренним кризисом Версальско‑Вашингтонской системы вновь стали дальневосточные события 1931–1933 гг.42 В условиях мирового экономического кризиса оживился японский экспансионизм. Великие державы были заняты борьбой с кризисом и с этой точки зрения не являлись угрозой для Японии. Китай и СССР после военного конфликта 1929 г. не достигли улучшения отношений. Нанкин был занят войной с КПК на юге Китая, а СССР экономически и политически осваивал Синьцзян. Все это исключало консолидацию Москвы и Нанкина против Японии. Используя благоприятную международную обстановку, войска Квантунской армии 18 сентября 1931 г. вторглись в Маньчжурию. Вновь не получивший помощи от Нанкина Чжан Сюэлян, стремясь сохранить войска, отвел их, не ввязываясь в серьезные бои с японцами.

Обращение Китая в Лигу Наций, которая занялась изучением вопроса, продемонстрировало незаинтересованность Англии и Франции в решении этой проблемы. США посоветовали Нанкину не отвлекаться от войны с КПК. Само китайское руководство было заинтересовано в ослаблении Маньчжурской армии Чжан Сюэляна, поскольку это усиливало влияние Нанкина. Япония пропагандировала идею наведения порядка в Маньчжурии и очищения ее от коммунистических элементов. В условиях провозглашения КПК 7 ноября 1931 г. Китайской советской республики эта пропаганда встречала полное понимание на Западе. Это не мешало японскому руководству проявлять лояльность в отношении СССР и советских граждан на КВЖД. СССР со своей стороны не проявил стремления к вмешательству, хотя и осудил агрессию в прессе. В ноябре – декабре 1931 г., когда японские войска стали продвигаться в Северную Маньчжурию, считавшуюся советской сферой влияния, отношения Москвы с Токио несколько ухудшились, что породило в западном мире надежды на возникновение войны между ними. Но советское руководство решило договориться и 31 декабря 1931 г. предложило Токио заключить договор о нейтралитете на основе сохранения "свободы рук" в Китае.

7 января 1932 г. американское руководство опубликовало свою "доктрину непризнания" изменений на Дальнем Востоке, а Англия вообще официально не отреагировала на эти события. Нападение Японии на Шанхай 23 января 1932 г. обострило ее отношения с Англией, Францией и США, которые, даже предприняв военную демонстрацию, действовали несогласованно. СССР попытался использовать ситуацию и подписал с Японией соглашение о торговле бензином с Маньчжурией и разрешил ей использовать КВЖД для военных перевозок. Однако ситуация вокруг Шанхая была урегулирована, и советско‑японские противоречия в Маньчжурии, где 1 марта 1932 г. было провозглашено Маньчжоу‑Го, вновь оживились. СССР негласно поддерживал антияпонские восстания и действия партизанских отрядов КПК.

Осенью 1932 г. СССР пытался договориться с Японией на основе взаимного признания статус‑кво и договора о ненападении, но Япония отклонила эти предложения, ибо была заинтересована в сохранении неопределенности и контролируемой конфронтации с СССР, что позволяло пропагандировать антикоммунистическую борьбу и получать поддержку западных держав. СССР, не имевший дипломатических отношений с США и Китаем и только 3 октября 1929 г. восстановивший дипотношения с Англией, был изолирован в Азиатско‑Тихоокеанском регионе, и Япония могла не опасаться альтернативных советских блоков. В этих условиях Китай и СССР восстановили 12 декабря 1932 г. дипломатические отношения, а на следующий день Япония официально отказалась от предложенного СССР пакта о ненападении.

24 февраля 1933 г. Лига Наций наконец‑то рассмотрела Маньчжурский вопрос и, констатировав нарушение Японией договора 9‑ти держав, высказалась за непризнание Маньчжоу‑Го. В результате Япония 27 марта вышла из Лиги Наций. Консенсус тихоокеанских и дальневосточных держав распался, обозначив кризис системы международных отношений. Отсутствие поддержки со стороны великих держав вынудило Китай на уступки Японии, что привело к перемирию в Таньгу 31 мая 1933 г., воспринятое в мире как завершение кризиса. Освободившись от угрозы расширения конфликта, Япония усилила давление на СССР по вопросу о КВЖД, и в 1935 г. она была продана Маньчжоу‑Го. Это привело к сужению советского влияния в Маньчжурии, но позволило Москве избежать войны на Дальнем Востоке.

Тем временем в Европе во второй половине 1920‑х гг. Германии удалось устранить ряд контрольных установлений Версальского договора. В 1929 г. была выработана новая система выплаты репараций в иностранной валюте при одновременном уменьшении ежегодных взносов и окончания выплат в 1988 г. (план Юнга), принятие которой Германией привело к выводу оккупационных войск из Рейнской области в июне 1930 г. В условиях мирового валютного кризиса с июля 1931 г. был введен мораторий на взаимные расчеты, и выплата репараций была прекращена. В ходе Лозаннской конференции (16 июня – 9 июля 1932 г.) германские репарации были сокращены до 3 млрд марок, которые должны были быть выплачены в течение 15 лет. На конференции по разоружению 11 декабря 1932 г. Англия, Франция, Италия и США признали за Германией равные права в деле развития вооруженных сил. Подобные уступки Германии вызвали заметное беспокойство французского руководства, которое начало искать возможности сближения с СССР. Заключение договоров о ненападении СССР с Финляндией, Эстонией, Латвией и Польшей в 1932 г. обезопасило его северо‑западные границы от возможного антисоветского союза этих стран и позволило заключить 29 ноября 1932 г. советско‑французский договор о ненападении. Используя выдвинутую Францией в конце 1920‑х гг. идею общеевропейского союза, Англия и Италия предложили проект договора великих держав Европы, который был подписан 15 июля 1933 г., но так и не вступил в силу. Не добившись удовлетворения своих требований о довооружении, Германия покинула конференцию по разоружению и 14 октября 1933 г. вышла из Лиги Наций. Это подтолкнуло Францию продолжить сближение с СССР и привело к началу переговоров о Восточном пакте.

В итоге событий начала 1930‑х гг. на Дальнем Востоке и в Европе система международных отношений дала первые трещины. Япония, используя разобщенность СССР и Запада и соперничество великих держав на Дальнем Востоке, начала насильственную ревизию Версальско‑Вашингтонской системы. Однако, оказавшись перед выбором направления дальнейшей экспансии, решила не доводить дело до войны с СССР и вести осторожную политику в Китае, пытаясь расширить зону своего влияния мирными средствами и создать в Маньчжурии военно‑экономическую базу для будущего. Германия смогла с согласия остальных великих держав ревизовать репарационные установления и военные ограничения Версальского договора и обеспечила себе более широкое пространство для маневра между великими державами. Англия продолжала политику консолидации Европы, что вело к новым уступкам Германии. США старались использовать создавшуюся ситуацию для осложнения положения Англии и пошли на дипломатическое признание СССР, рассчитывая использовать его в качестве противовеса Японии. Опасавшаяся за свою безопасность Франция выступила за создание европейской системы коллективной безопасности с привлечением СССР. СССР, на дальневосточных границах которого возник очаг военной напряженности, для обеспечения прочного тыла в Европе стал налаживать контакты со своими западными соседями, Францией и США, заявив о поддержке политики коллективной безопасности. Италия стремилась усилить свое влияние в Центральной Европе (Австрия, Венгрия) и Восточном Средиземноморье.

Второй внутренний кризис Версальско‑Вашингтонской системы, обозначивший ее крушение, разразился в 1935–1938 гг.43 в Европе и на Дальнем Востоке. Выход Германии из Лиги Наций привел по инициативе Англии к оживленным переговорам об условиях ее возвращения в эту организацию. Английское руководство пыталось найти компромисс между требованиями Германии и интересами Франции, которая в условиях усиления угрозы ее безопасности продолжала добиваться заключения Восточного пакта. Это соглашение, зародившееся в условиях германо‑польского сближения, ухудшения советско‑германских отношений и развития франко‑советских контактов, по разным причинам не устраивало Англию, Германию, Италию и Польшу, что сделало его заключение невозможным и стимулировало выработку советско‑французского договора о взаимопомощи. Итогом переговоров о Восточном пакте стало вступление СССР по инициативе Франции в Лигу Наций в сентябре 1934 г. Одновременно в условиях угрозы независимости Австрии летом 1934 г. началось франко‑итальянское сближение, завершившееся 7 января 1935 г. соглашением о содействии итальянского руководства в деле противодействия нарушению Германией версальских военных и территориальных ограничений в обмен на признание интересов Италии в Эфиопии.

1 марта 1935 г. Саар по итогам плебисцита был передан под юрисдикцию Германии, расширив ее экономическую базу. 3 февраля 1935 г. Англия и Франция предложили Германии переговоры о вооружениях и о пакте о взаимопомощи в Восточной Европе. В ответ Германия согласилась на двусторонние переговоры, чем тут же воспользовалась Англия. 4 марта 1935 г. в Англии была опубликована "Белая книга" о вооруженных силах, а во Франции 15 марта были увеличены сроки службы в армии, что дало Германии повод объявить об отказе от военных ограничений Версальского договора. 10 марта 1935 г. в Берлине было официально объявлено о создании ВВС, а 16 марта – о введении всеобщей воинской повинности. 18 марта Германия предложила гарантировать все свои границы, что было успешно использовано ею в пропаганде. 25–26 марта состоялись англо‑германские, а 28–29 марта англо‑советские переговоры, в ходе которых стороны обменялись мнениями соответственно о германских вооружениях и об отношении СССР к событиям в Европе.

Отказ Германии от выполнения военных ограничений Версальского договора привел к созданию англо‑франко‑итальянского "фронта Стрезы" 11–14 апреля 1935 г. 2 мая 1935 г. Франция пошла на подписание с СССР договора о взаимопомощи, который, однако, не был дополнен военной конвенцией, что ограничивало его значение. Незавершенность процесса создания франко‑советского союза отражала необходимость для Франции сохранить своих союзников в Восточной Европе, которые были, как правило, настроены против возможного союза с СССР. Кроме того, Франция опасалась быть обвиненной в расколе Европы на военно‑политические блоки и продолжала диалог с Германией в надежде на урегулирование. В ответ на заключение советско‑французского и советско‑чехословацкого договоров о взаимопомощи Германия 21 мая 1935 г. потребовала пересмотра статуса Рейнской области. Создание "фронта Стрезы" не помешало Англии продолжить переговоры с Германией о военно‑морских вооружениях. Заключение 18 июня 1935 г. англо‑германского соглашения явилось двусторонним нарушением Версальского договора, нанесло удар по "фронту Стрезы", облегчив Германии игру на противоречиях великих европейских держав, ухудшило англо‑французские отношения и стимулировало экспансионистские претензии Италии в Эфиопии. 19 июня 1935 г. было подписано франко‑итальянское военное соглашения об использовании войск сторон в Австрии и на Рейне. Англия, заинтересованная в сохранении нормальных отношений с Италией, 23 июня 1935 г. в ходе англо‑итальянских переговоров об урегулировании эфиопской проблемы на основе обмена территориями молчаливо согласилась на любые действия Италии в Африке.

Нападение Италии 3 октября 1935 г. на Эфиопию и обсуждение этого вопроса в Лиге Наций в условиях предвыборной кампании в Англии привело к установлению с 18 ноября 1935 г. экономических санкций против Италии. В угоду общественному мнению Англия сосредоточила в Средиземном море Флот метрополии, не прекращая секретных поисков путей удовлетворения Италии в Африке. Столкновение с Италией или ее поражение не было целью Англии, потому что могло подорвать стабильность фашистского режима и усилить опасность создания "красной Италии". Франция отказалась поддержать военно‑морскую демонстрацию Англии в Средиземном море и тайно нарушала экономические санкции. В санкциях не участвовали Германия, США, Япония, Австрия, Венгрия, Албания и ряд других стран, расширивших свое присутствие на итальянском рынке. Кризис в отношениях Италии с Англией и Францией был использован Германией для нормализации отношений с Римом. Стремление создать в Европе мощный противовес Англии, чтобы затруднить ей проведение политики экономического соперничества, определило внешнеполитическую стратегию США, которые использовали эскалацию напряженности вокруг Эфиопии для принятия закона о нейтралитете 1935 г., затруднявшего сотрудничество с другими странами в деле отпора агрессии, но не затрагивавшего экономические аспекты отношений.

В условиях охлаждения отношений между Англией, Францией и Италией Германия готовила ремилитаризацию Рейнской области, используя в качестве предлога предстоящую ратификацию советско‑французского договора о взаимопомощи. Англия, Франция и США располагали сведениями о намерениях Берлина, но по разным причинам решили не противодействовать им. Англия надеялась усилить влияние на внешнюю политику Франции в условиях возрастания германской угрозы. Французское руководство, рассчитывая на поддержку Англии и Италии, не предприняло никаких самостоятельных действий, хотя согласно Локарнскому договору имело на это право. США были заинтересованы в осложнении положения Англии в Европе. Поэтому, когда 7 марта 1936 г. германские войска вступили в Рейнскую область, они не встретили отпора со стороны Франции. Лига Наций констатировала нарушение Германией Версальского и Локарнского договоров, что дало Франции формальный повод требовать помощи от Англии и Италии. Однако Италия отказалась от содействия до снятия наложенных на нее экономических санкций и признания оккупации Эфиопии, а Англия сослалась на отсутствие угрозы французской территории. Германская авантюра удалась, и Берлин тут же предложил заменить Локарнские договоры новыми соглашениями о ненападении, втянув Англию и Францию в бесперспективные переговоры. В результате бездействия Франции ее позициям в Европе и системе союзов был нанесен сильнейший удар, усиливший тенденцию "умиротворения" во французской политике.

Стремление Англии сблизиться с Турцией, которую предполагалось использовать в качестве противовеса Италии, привело к тому, что Лондон поддержал стремление Москвы и Анкары пересмотреть решения Лозаннской конференции о режиме Черноморсvких проливов. Италия отказалась от участия в конференции до снятия с нее экономических санкций, но и после их отмены позиция Рима осталась неизменной. В ходе конференции в Монтрё (22 июня – 21 июля 1936 г.) Англия и Франция согласились на изменение режима Черноморских проливов с учетом интересов СССР. Начало франкистского мятежа в Испании 18 июля 1936 г. способствовало отвлечению внимания Англии и Франции от центральноевропейских проблем. Германия и Италия почти сразу же поддержали Франко, демонстрируя всему миру свою антикоммунистическую позицию, за которой скрывалось стремление усилить влияние в Испании и западном Средиземноморье. Позиция невмешательства, занятая Англией, Францией и США, как нельзя лучше соответствовала решению этой задачи. Несмотря на осложнение положения на Средиземном море, английское руководство сочло необходимым, прикрываясь пацифистской риторикой, проводить политику "невмешательства", то есть фактически поддержать Франко, в котором видели гарантию от "красной опасности", особенно в условиях расширения советского вмешательства в войну. Под нажимом Англии Франция также согласилась проводить политику невмешательства. Французское руководство не решалось на дальнейшее сближение с СССР, опасаясь ухудшения отношений с Англией и Германией и распада своих союзов в Восточной Европе, которые имели и антисоветскую направленность. Столь нерешительная политика Франции привела к отходу от нее ее прежних союзников. Применение США закона о нейтралитете в период гражданской войны в Испании было прямой поддержкой мятежников и интервентов и способствовало усилению Германии и формированию германо‑итальянского союза, который рассматривался в США в качестве противовеса Англии и Франции.

Изменение ситуации в Европе стимулировало сближение Германии, Италии и Японии. Оккупация Эфиопии и прочие африканские проблемы заставляли Италию искать противовес Англии и Франции. На основе помощи Франко Италия все сильнее сближается с Германией, и 26 октября 1936 г. возникает "Ось Берлин – Рим". Вступление СССР в Лигу Наций, подписание советско‑французского и советско‑чехословацкого договоров в мае 1935 г. и поддержка Москвой МНР требовали от Японии поисков антисоветских союзников в Европе, поэтому в Токио благосклонно восприняли начавшиеся с мая 1935 г. германские зондажи. Осенью 1935 г. и весной 1936 г. на монголо‑маньчжурской границе произошли новые столкновения, что вынудило СССР открыто заявить о своем союзе с МНР. Это, в свою очередь, ускорило заключение Германией и Японией Антикоминтерновского пакта 25 ноября 1936 г., которое было подкреплено новым столкновением на маньчжуро‑советской границе у озера Ханка 26–27 ноября 1936 г. Тем самым Япония наглядно продемонстрировала всему миру антикоммунистическую подоплеку своих действий. 2 декабря 1936 г. был заключен итало‑японский договор, а 6 ноября 1937 г. Италия вошла в Антикоминтерновский пакт. В рамках германо‑австрийского соглашения 11 июля 1936 г. была обеспечена возможность германского влияния на эту страну. Пообещав Бельгии гарантию ее независимости и территориальной неприкосновенности, Германия добилась ее отказа от Локарнских договоренностей и провозглашения 14 октября 1936 г. нейтралитета.

Учитывая занятость Англии и Франции испанскими событиями, сотрудничество с Германией и Италией и не опасаясь вмешательства США, Япония решилась перейти к активным действиям на континенте. Советско‑маньчжурский инцидент на Амуре 29–30 июня 1937 г. дал Японии возможность продемонстрировать Западу неизменность своего антикоммунистического курса, а 7 июля 1937 г. Япония начала войну в Китае. Предложение Англии 12 июля 1937 г. предпринять совместный демарш в Токио и Нанкине не было поддержано США, которые, рассчитывая на обострение англо‑японских отношений, 16 июля 1937 г. заявили, что не исключают возможность пересмотра итогов Вашингтонской конференции. Соперничество Англии и США на Дальнем Востоке успешно использовалось японским руководством. Заключение 21 августа 1937 г. советско‑китайского договора о ненападении ухудшило японо‑советские отношения, но стороны лишь усилили пропагандистскую войну в прессе. В сентябре 1937 г. КПК и ГМД создали единый фронт, а Англия и США признали морскую блокаду китайского побережья Японией. Предложение Англии в октябре 1937 г. обсудить вопрос о бойкоте Японии не встретило поддержки США.

В создавшейся ситуации Лига Наций вновь продемонстрировала свою неэффективность. Поскольку великие державы в условиях начавшегося кризиса старались не портить отношений с Японией, поглощавшей значительную часть их экспорта, конференция стран‑участниц договора 9‑ти держав в Брюсселе в ноябре 1937 г. в силу общего нежелания вмешиваться в японо‑китайский конфликт закончилась безрезультатно, обозначив крах Вашингтонской системы. Американское руководство, зная слабость японской экономики, совершенно не опасалось каких‑либо антиамериканских военных акций с ее стороны. Англия и США больше были озабочены своими переговорами с Германией, а Япония успешно использовала жупел советской угрозы. Даже нападение японских войск на английские и американские суда вызвало со стороны Англии и США лишь дипломатические протесты. Правда, США с января 1938 г. расширили свою военно‑морскую программу, но англо‑американские переговоры декабря 1937 января 1938 г. о взаимодействии против Японии были прерваны, поскольку каждая сторона стремилась взвалить на партнера основное бремя действий. Отказ Японии выполнить требование совместной англо‑франко‑американской ноты от 5 февраля 1938 г. – прекратить начатое с 1935 г. строительство военно‑морских баз на подмандатных островах, выходящее за рамки Вашингтонских соглашений, также не привел к каким‑либо санкциям.

С весны 1938 г. Англия и Франция были связаны развитием событий вокруг Австрии и Чехословакии, но Япония, испытывавшая финансовый и экономический кризис, решила продемонстрировать свои хорошие отношения с Англией и США. В мае 1938 г. Англия передала Японии контроль над китайскими таможнями на оккупированной территории, а в июле начались секретные англо‑японские переговоры, вызвавшие озабоченность США и обострившие англо‑американские отношения. В условиях роста общественного недовольства попустительством японской агрессии и симпатий к СССР, снабжавшего Китай оружием, США были вынуждены 16 июня 1938 г. ввести "моральное эмбарго" на поставки авиационной техники в Японию, что не имело каких‑либо серьезных последствий. Наступление японских войск в долине реки Янцзы потребовало от СССР определенных действий для отвлечения внимания Токио. Спровоцированный советской стороной конфликт у озера Хасан вызвал падение курса ценных бумаг на токийской бирже и позволил сторонам продемонстрировать свою непримиримость. 3 ноября 1938 г. Япония заявила о планах создания "Великой Восточной Азии". Это привело к началу англо‑американских военно‑морских переговоров о взаимодействии на Тихом океане, которые, правда, окончились безрезультатно. В декабре 1938 г. Англия и США предоставили Китаю займы, чтобы удержать его от капитуляции, поскольку затяжка войны сковывала Японию и была выгодна Англии, Франции, США и СССР. Захваты Японии в феврале 1939 г. в южном Китае вызвали протесты Англии, Франции и США, но предложение Вашингтона подкрепить эти протесты посылкой ВМС встретило возражение Англии.

Усиление германской экономики и начавшийся в 1937 г. новый спад производства в мире способствовали тому, что Германия все явственнее стала требовать ревизии территориальных решений Версаля. Именно с 1937 г. во внешней политики Англии на первый план выходит идея "умиротворения" Германии за счет Восточной Европы и СССР. Удовлетворение экспансионистских претензий Германии должно было, по мнению английского руководства, привести к новому "пакту четырех". Сепаратные переговоры США и Англии с Германией в ноябре 1937 г. показали германскому руководству, что ни Англия, ни США, ни Франция не станут вмешиваться в случае присоединения Австрии, Судет и Данцига, если эти изменения не приведут к войне в Европе. С осени 1937 г. германское давление на Австрию нарастает. Во время англо‑французских переговоров 29–30 ноября 1937 г. стороны договорились, что их интересы в Восточной Европе не имеют принципиального характера и не требуют проведения антигерманских акций. Попытки Австрии найти поддержку в Англии и Франции оказались тщетными, и 12–13 марта 1938 г. она была аннексирована Германией, которая значительно улучшила свое стратегическое положение в центре Европы. 17 марта 1938 г. СССР предложил созвать конференцию по борьбе с агрессией, но Англия, опасаясь раскола Европы на военно‑политические блоки, высказалась против этой идеи.

Обострение ситуации вокруг Чехословакии в апреле – мае 1938 г. продемонстрировало нежелание Англии и Франции вмешиваться в дела Восточной Европы. Предложения СССР о проведении военных переговоров с Францией и Чехословакией от 27 апреля и 13 мая не были приняты, поскольку было бы "несчастьем, если бы Чехословакия спаслась благодаря советской помощи"44. Англия пыталась возродить "фронт Стрезы" и 16 апреля 1938 г. признала захват Италией Эфиопии в обмен на сохранение статус‑кво на Средиземном море, но расколоть германо‑итальянскую ось не удалось. Майский кризис 1938 г. показал, что политика невмешательства чревата утратой англо‑французского влияния на развитие событий, поэтому в разгар кризиса оба правительства заявили 21 мая 1938 г. о вмешательстве в случае германской агрессии, что вынудило Германию отступить. Однако вместо помощи Чехословакии Англия и Франция усилили нажим на нее в пользу передачи Германии стратегически важных приграничных районов. Английское руководство опасалось, что неуступчивость в Судетском вопросе может привести к германо‑американскому сближению, а то и к краху нацистского режима, что не отвечало интересам Англии. США со своей стороны через своего посла в Лондоне 20 июля 1938 г. намекнули Берлину, что в случае сотрудничества между США и Германией Вашингтон поддержал бы германские требования к Англии или сделал бы все для удовлетворения германских требований к Чехословакии. Италия в ходе Чехословацкого кризиса старалась отвлечь Германию от Средиземноморских проблем и устранить оплот французского влияния в Центральной Европе.

Летом 1938 г. английское руководство стремилось найти новый компромисс великих держав Европы. Но вместо нажима на Германию Англия и Франция продолжали требовать от Чехословакии уступок во имя сохранения мира в Европе, поскольку война могла способствовать ее большевизации. Таким образом Чехословакия стала разменной картой в политике умиротворения Германии и базой нового компромисса. Английское руководство исходило из того, что слабая Германия не хочет, а сильная Франция не может пойти на закрепление британской гегемонии. Поэтому было необходимо усилить Германию, ослабить Францию, а заодно изолировать СССР, который 21 сентября вновь предложил провести конференцию для выработки мер против агрессии. В итоге 29–30 сентября 1938 г. в ходе Мюнхенской конференции Англия и Франция передали Германии Судеты в обмен на декларации о ненападении. Англия рассматривала Мюнхенское соглашение как фундаментальную основу для дальнейшего англо‑германского компромисса по всем кардинальным проблемам.

Эскалация кризиса и умиротворенческая позиция Англии и Франции позволили Италии сыграть роль миротворца на Мюнхенской конференции и, играя на противоречиях великих держав, к началу 1939 г. существенно повысить свою роль в европейских делах. Вместе с тем итальянское руководство было вынужденно отказаться от своих устремлений в Центральной Европе в пользу Германии. В результате Мюнхенского соглашения система военных союзов Франции распалась, а франко‑германская декларация о гарантиях границ и консультациях не могла заменить ее. В декабре 1938 г. Франция признала итальянскую оккупацию Эфиопии. Это был апогей политики умиротворения, нанесшей колоссальный удар не только по влиянию Англии и Франции в Европе, но и по всей Версальской системе, которая практически прекратила свое существование.

Кризис и крах Версальско‑Вашингтонской системы в течение 1930‑х гг. не могли не привести к очередному столкновению между великими державами. В этом смысле можно говорить о том, что Вторая мировая война была закономерным явлением в период смены систем международных отношений и вряд ли могла бы быть предотвращена, поскольку экономические изменения в мире вели к изменению баланса сил великих держав, а достижение нового соглашение о статус‑кво затруднялось сложностью определения нового соотношения сил. Великие державы по инерции продолжали строить свою политику, исходя из привычных оценок и стремясь максимально использовать сложившуюся ситуацию в своих интересах. США, Германия и СССР стремились к полному переустройству системы международных отношений, тогда как Англия и Франция были согласны лишь на ее частичную модернизацию, а Италия и Япония занимали промежуточную позицию, стремясь с максимальной выгодой использовать нарастающий кризис. Откладывание всеобъемлющего урегулирования вело к аккумуляции проблем и создавало еще более взрывоопасную ситуацию. Ее результатом стало возникновение Второй мировой войны, которая представляла собой совокупность войн великих держав между собой и другими странами за расширение своего влияния и пересмотр границ, сложившихся в 1919–1922 гг., и, как и предыдущие конфликты великих держав, носила империалистический характер, дополняемый освободительной борьбой оккупированных стран и территорий.

[Hrolv Ganger]

Политический кризис 1939 г

Развитие международной ситуации в Европе в конце 1930‑х годов неумолимо вело к новому вооруженному столкновению между великими державами. К концу 1938 г. Версальская система в Европе практически прекратила свое существование, а Мюнхенское соглашение значительно усилило Германию. В этих условиях германское руководство поставило перед собой новую внешнеполитическую цель – достичь гегемонии в Европе, закрепив за собой роль великой мировой державы. В результате захватнических действий Германии и Италии в марте – апреле 1939 г. в Европе начался предвоенный политический кризис – период непосредственной расстановки военно‑политических сил в предвидении вероятной войны.

События 1939 г. уже свыше 50 лет остаются в центре внимания мировой и отечественной историографии. В зарубежной историографии эти события стали объектом всестороннего анализа и послужили основой для формирования различных историографических концепций. В отечественной исторической науке до второй половины 1980‑х годов господствовала сложившаяся еще в 1939–1941 гг. и окончательно закрепленная в "исторической справке" 1948 г. "Фальсификаторы истории" официальная точка зрения45. После того как в конце 1980‑х годов принципиальные аспекты проблем истории предвоенного политического кризиса в Европе стали предметом бурной дискуссии, это принудительное единомыслие распалось, и в отечественной историографии возникла естественная ситуация спора точек зрения, что позволяет более объективно исследовать прошлое. Значительное количество трудов, посвященных событиям 1939 г., позволяет дать их обобщенную картину и выделить основные тенденции развития международных отношений.

Хотя Мюнхенское соглашение создало новую политическую обстановку в Европе, оно рассматривалось всеми великими державами как очередной этап их взаимоотношений. Ситуация осени 1938 – лета 1939 годов в Европе представляла собой запутанный клубок дипломатической деятельности великих держав, каждая из которых стремилась к достижению собственных целей.

Как только завершилась реализация Мюнхенского соглашения, Германия 24 октября 1938 г. предложила Польше урегулировать проблемы Данцига и "польского коридора" на основе сотрудничества в рамках Антикоминтерновского пакта. Тем самым Германия решила бы для себя задачу тылового прикрытия с Востока (в том числе и от СССР) в предвидении окончательной оккупации Чехо‑Словакии, ревизовала бы германо‑польскую границу, установленную в 1919 г., и значительно упрочила бы свои позиции в Восточной Европе. Тем временем Польша, продолжая свою традиционную политику балансирования между Берлином и Москвой, 21–22 октября начала зондаж СССР на предмет нормализации советско‑польских отношений, обострившихся в период Чехословацкого кризиса летом 1938 г. 4 ноября Москва предложила подписать коммюнике о нормализации отношений, которое после консультаций и было подписано 27 ноября. На следующий день Польша уведомила Германию, что эта декларация распространяется лишь на двусторонние советско‑польские отношения и не направлена на привлечение СССР к решению европейских проблем. Польское руководство опасалось, что слишком тесное сближение с Германией может привести к утрате независимости, поэтому, несмотря на неоднократные обсуждения германских предложений в октябре 1938 – январе 1939 г., Берлин так и не получил желаемого ответа46.

Хотя при определенных условиях не исключалось создание германо‑польско‑японского военного союза с антисоветской направленностью, позиция Польши осложнялась наличием германо‑польских проблем. Кроме того, сама Германия пока не ставила своей целью войну с СССР, а, готовясь к захвату Чехо‑Словакии, была заинтересована в нейтрализации Польши и невмешательстве Англии и Франции, для воздействия на которые вновь использовалась антисоветская риторика. Не случайно Берлин санкционировал шумиху в прессе относительно планов создания "Великой Украины" под германским протекторатом, что было с пониманием встречено в Лондоне и Париже. Этой же цели способствовала франко‑германская декларация от 6 декабря 1938 г. и предпринятые в январе 1939 г. новые попытки добиться положительного ответа Варшавы на германские предложения. Польское руководство было согласно на определенные уступки в вопросе о Данциге лишь в обмен на ответные шаги Германии. Неуступчивость Польши привела к тому, что германское руководство стало склоняться к мысли о необходимости военного решения польской проблемы в определенных условиях47.

Англия и Франция надеялись закрепить и продолжить процесс контролируемых ими изменений на континенте, чтобы на этой основе консолидировать европейские великие державы. Англо‑германские и франко‑германские отношения были несколько омрачены ноябрьскими еврейскими погромами в Германии и появившимися в январе 1939 г. слухами о подготовке германского удара по Голландии. Все это вынуждало Англию и Францию координировать свою политику, ускорить модернизацию своих вооруженных сил, поддерживать контакты с СССР и одновременно добиваться всеобъемлющего соглашения с Германей в духе Мюнхена. Как показали секретные экономические англо‑германские переговоры в октябре 1938 – марте 1939 г., перспектива широкого экономического соглашения двух стран была вполне реальной. Особенно наглядно это проявилось в ходе экономических переговоров в Дюссельдорфе 15–16 марта 1939 г., окончившихся подписанием картельного соглашения представителями промышленности обеих стран. С октября 1938 г. Франция также активизировала процесс сближения с Германией, что было поддержано Англией. Лондон и Париж в принципе не исключали признания Восточной Европы зоной германского влияния при условии устранения для себя германской угрозы и прекращения односторонних экспансионистских действий Берлина. По мнению английского руководства, это открывало перспективу для дальнейшего движения к всеобъемлющему соглашению Англии, Франции, Германии и Италии48.

11‑14 января 1939 г. в Риме состоялись англо‑итальянские переговоры, в ходе которых обсуждался вопрос о посредничестве Италии в англо‑германских отношениях. Муссолини легко обещал свое содействие, хотя был удивлен столь очевидным заблуждением английского руководства. 2 февраля Франция предложила Италии секретные переговоры по колониальным проблемам, что открывало возможность для нормализации франко‑итальянских отношений и могло бы привести к некоторому охлаждению итало‑германских связей. Одновременно в Берлине Франция зондировала возможность германского содействия улучшению франко‑итальянских отношений. Германию это совершенно не устраивало, и информация о франко‑итальянских контактах просочилась в прессу, что привело к их срыву49.

Рассчитывая стать лидирующей силой на континенте, Германия добивалась признания за собой статуса мировой державы со стороны Англии и Франции, что было невозможно без демонстрации силы или даже нанесения поражения этим странам. К марту 1939 г. германскому руководству стало очевидно, что, хотя влияние Германии в Восточной Европе значительно возросло, оно все еще не стало решающим. Достижение этой цели требовало новых политических действий. Окончательное устранение Чехо‑Словакии позволяло Германии продемонстрировать свою силу восточным соседям, сделав их более сговорчивыми, и значительно снизить опасность антигерманского союза в Восточной Европе. По мнению Берлина, решение чехословацкого вопроса привело бы к нейтрализации Польши, экономическому подчинению Венгрии, Румынии и Югославии. Возвращение Мемеля (Клайпеды) привело бы к контролю Германии над Литвой и усилению германского влияния в Прибалтике. Тем самым был бы обеспечен тыл для войны на Западе, которая рассматривалась в Берлине как первый этап в деле обеспечения германской гегемонии в Европе. Лишь после решения этой задачи Германия могла позволить себе антисоветский поход50.

Исходя из этих общих соображений и продолжая политику балансирования между Западом и Востоком, германское руководство с осени 1938 г. стало постепенно добиваться нормализации отношений с СССР. 19 декабря 1938 г. без всяких проволочек был продлен на 1939 г. советско‑германский торговый договор. 22 декабря Берлин предложил СССР возобновить переговоры о 200 млн кредите, намекнув на необходимость общей нормализации отношений. Опасаясь германо‑польского сближения в результате визита министра иностранных дел Польши Ю. Бека в Германию 5–6 января 1939 г., советская сторона 11 января согласилась начать экономические переговоры, а на следующий день Гитлер несколько минут побеседовал на дипломатическом приеме с советским полпредом, что стало сенсацией в дипломатических кругах. Вновь не добившись ясного ответа от Польши на свои предложения, Германия санкционировала передачу Закарпатья Венгрии, что вызвало недовольство Польши, но успокоило СССР, опасавшегося, что эта территория станет зародышем "Великой Украины"51.

Подписав соглашение с Англией о поставках угля, Германия 20 января уведомила СССР о том, что в Москву 30 января прибудет германский представитель для ведения экономических переговоров. Стремясь поднять значение СССР в Европе, советская сторона 27 января инициировала проникновение сведений об этом в английскую печать. Опасаясь ухудшения отношений с Англией, Германия 28 января заявила о переносе срока переговоров. Естественно, СССР остался недоволен тем, что Германия оглядывается на Англию и Францию, поскольку это подтверждало возможность возрождения "соглашения четырех". Правда, переговоры окончательно прерваны не были и вяло продолжались в последующие месяцы. Политическая ситуация продолжала меняться. 2 января 1939 г. Польша установила консульские отношения с Маньчжоу‑Го, а 12 января Венгрия заявила о готовности вступить в Антикоминтерновский пакт. В качестве контрдействия Москва 2 февраля разорвала дипломатические отношения с Будапештом, а 19 февраля был подписан советско‑польский торговый договор. 24 февраля Маньчжоу‑Го и Венгрия присоединились к Антикоминтерновскому пакту, 27 февраля правительство Франко в Испании было признано де‑юре Англией и Францией52.

Уточнение тактики советской дипломатии, начавшееся с осени 1938 г., нашло свое выражение на страницах журнала "Большевик", где была опубликована статья В. Гальянова "Международная обстановка второй империалистической войны". Под этим псевдонимом скрывался заместитель наркома иностранных дел СССР В. Потемкин. Статья дает общее представление о внешнеполитической доктрине Советского Союза, которая исходила из того, что Вторая мировая война уже началась, поскольку во второй половине 1930‑х гг. был предпринят ряд военных акций, изменивших обстановку в мире. Эти события разделили главные капиталистические державы на агрессоров (Германия, Италия, Япония) и тех, кто попустительствует агрессии (Англия, Франция, США). Хотя это попустительство наносит ущерб интересам западных держав, оно является политикой, направленной на столкновение агрессоров и СССР, который представляет собой оплот революции и социального прогресса. Англия и Франция идут на уступки Германии и Италии, поскольку опасаются краха фашистских режимов, на смену которым может прийти большевизм.

Анализируя международную ситуацию, автор показывал слабость и конфликтность германо‑итало‑японского блока, экспансия которого идет по пути наименьшего сопротивления. Поэтому в первую очередь агрессоры угрожают интересам Англии, Франции и США, но не спешат портить отношения с СССР, хотя и ведут антисоветскую пропаганду. Германия будет и далее проводить политику шантажа и угроз, объектом которой на этот раз, скорее всего, станет Франция, сделавшая все, чтобы ослабить советско‑французский договор 1935 г. Степень верности капиталистических стран своим обязательствам была продемонстрирована летом 1938 г., когда только СССР был готов оказать помощь Чехословакии. По мере нарастания кризиса капитализма происходит усиление СССР, на стороне которого находятся симпатии всего прогрессивного человечества. Дальнейшая перспектива событий рисовалась автору следующим образом. "Фронт второй империалистической войны все расширяется. В него втягиваются один народ за другим. Человечество идет к великим битвам, которые развяжут мировую революцию". "Конец этой второй войны ознаменуется окончательным разгромом старого, капиталистического мира", когда "между двумя жерновами – Советским Союзом, грозно поднявшимся во весь свой исполинский рост, и несокрушимой стеной революционной демократии, восставшей ему на помощь, – в пыль и прах обращены будут остатки капиталистической системы"53.

Схожие идеи прозвучали в выступлении А.А. Жданова на ленинградской партийной конференции 3 марта 1939 г., в котором он, напомнив, что СССР является "державой самой сильной, самой независимой", заявил, что в силу этого фашизм – "это выражение мировой реакции, империалистической буржуазии, агрессивной буржуазии" – угрожает главным образом Англии и Франции. В этих условиях Англии очень хотелось бы, чтобы "Гитлер развязал войну с Советским Союзом", поэтому она старается столкнуть Германию и СССР, чтобы остаться в стороне, рассчитывая "чужими руками жар загребать, дождаться положения, когда враги ослабнут, и забрать". По мнению Жданова, этот несложный маневр разгадан Москвой, которая будет "копить наши силы для того времени, когда расправимся с Гитлером и Муссолини, а заодно, безусловно, и с Чемберленом"54. Эти материалы важны тем, что они дополняют характеристику международной ситуации, данную Сталиным в Отчетном докладе ЦК ВКП(б) XVIII съезду партии 10 марта 1939 г., в котором были сформулированы задачи советской внешней политики в условиях начала новой империалистической войны и стремления Англии, Франции и США направить германо‑японскую агрессию против СССР. Советский Союз должен был "проводить и впредь политику мира и укрепления деловых связей со всеми странами; соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками; всемерно укреплять боевую мощь" своих вооруженных сил и "крепить международные связи дружбы с трудящимися всех стран, заинтересованными в мире и дружбе между народами", что позволяло и далее использовать пропаганду для поддержания имиджа "страны рабочих и крестьян". Из контекста речи становится ясно, что "поджигателями" войны являются страны, проводящие политику невмешательства: Англия, Франция и США55. В этих условиях целью советского руководства было использовать кризис и противоречия великих держав для дальнейшего усиления своего влияния в мире с перспективой окончательного решения вопроса о существовании капиталистического общества.

В середине марта 1939 г. США, СССР, Англия и Франция располагали сведениями о подготовке Германии к оккупации Чехо‑Словакии, но державы‑гаранты Мюнхенского соглашения не предусматривали никаких мер противодействия. Кроме того, формально мюнхенские гарантии чехо‑словацких границ действиями Германии нарушены не были. 14 марта Словакия под давлением Германии провозгласила независимость, а президент Чехо‑Словакии выехал в Берлин, где в ходе "переговоров" дал согласие на политическое переустройство своей страны. 15 марта германские войска вступили в Чехию, на территории которой был создан Протекторат Богемия и Моравия. Первоначально реакция Англии и Франции была довольно сдержанной, но по мере возбуждения общественного мнения Лондон и Париж ужесточили свою позицию и 18 марта, как и СССР, выразили протест действиями Германии, из Берлина были отозваны "для консультаций" английский и французский послы. США также не признали аннексии и заморозили чехословацкие активы в своих банках. То же формально сделала и Англия, но чехословацкое золото было тайно возвращено в Прагу56.

Тем временем в ходе продолжавшихся германо‑румынских экономических переговоров англофильские круги в Бухаресте решили прозондировать реакцию Англии на вероятность дальнейшего экономического проникновения Германии в Румынию. 17 марта румынский посланник в Лондоне уведомил Форин Оффис о том, что Германия готовится предъявить Румынии ультиматум, выполнение которого поставит ее экономику на службу рейху. Это сообщение подтолкнуло Англию к активизации своей политики в Восточной Европе, и 18 марта она запросила СССР о его действиях в случае германского удара по Румынии. Аналогичные запросы были посланы Польше, Греции, Югославии и Турции. В свою очередь, эти страны запросили Англию о ее намерениях, а СССР предложил созвать конференцию с участием СССР, Англии, Франции, Польши, Румынии и Турции для обсуждения ситуации. 21 марта Англия выдвинула контрпредложение о подписании англо‑франко‑советско‑польской декларации о консультациях в случае агрессии. В тот же день Германия вновь предложила Польше решить вопрос о передаче Данцига и "польском коридоре" в обмен на присоединение к Антикоминтерновскому пакту с перспективой антисоветских действий57.

Обсуждение вопроса о предложенной Лондоном декларации выявило, что Польша и Румыния не хотят подписывать документ, если под ним будет стоять подпись советского представителя. В свою очередь, Москва, опасаясь толкнуть Варшаву в объятия Берлина, не собиралась подписывать этот документ без участия Польши58. Англия столкнулась с проблемой, как обеспечить привлечение СССР к решению вопросов европейской политики, что ранее неизменно отвергалось ею, в условиях, когда многие страны, чье мнение Лондон старался учитывать, не одобряли заигрывания с Москвой. В итоге к концу марта вопрос о декларации отпал, а вышеуказанная проблема была вновь отложена на будущее. Столь же безрезультатно закончились и англо‑советские экономические контакты 23–27 марта59.

Тем временем 21–22 марта Англия и Франция договорились о начале 27 марта военных переговоров, в ходе которых было решено, что в случае войны Англия пошлет во Францию первоначально 2 дивизии, через 11 месяцев – еще 2 дивизии, а через 18 месяцев – 2 танковые дивизии. Варианты помощи Польше даже не рассматривались. Считалось, что "судьба Польши будет определяться общими результатами войны, а последние, в свою очередь, будут зависеть от способности западных держав одержать победу над Германией в конечном счете, а не от того, смогут ли они ослабить давление Германии на Польшу в самом начале". Основным способом военных действий западных союзников должна была стать оборона и экономическая блокада Германии. Действия ВВС ограничивались только военными объектами. Исходя из этих планов, Англия и Франция были заинтересованы в затягивании войны в Восточной Европе, что связало бы германскую инициативу и позволило бы им лучше подготовиться к войне60.

Пока же в Восточной Европе Лондон и Париж попытались создать польско‑румынский антигерманский союз. Однако Польша была не склонна участвовать в этом союзе, а стремилась получить поддержку в деле ограничения германской экспансии для дальнейшего лавирования между Берлином и Москвой. Поэтому Варшава отказалась и от антисоветской, и от антигерманской комбинаций, хотя и предложила Англии 23 марта соглашение о консультациях в случае угрозы агрессии. Английское руководство, преувеличивавшее мощь Польши, решило сделать ставку на нее как противовес Германии с Востока. 21–23 марта Германия под угрозой применения силы вынудила Литву передать ей Мемельскую (Клайпедскую) область. Все надежды Каунаса на поддержку Англии, Франции и Польши оказались напрасными. Польша не собиралась ухудшать отношений с Германией, хотя была бы не прочь в будущем еще продвинуть свои границы на запад, а Англия была озабочена слухами о скором германском ударе по Польше и возможном германо‑польском сближении61.

23 марта Англия попыталась через Италию добиться урегулирования на Востоке Европы, но это лишь раззадорило Рим в собственных экспансионистских намерениях. В тот же день было подписано германо‑румынское экономическое соглашение, значительно укрепившее влияние Германии в этой стране, а Польша провела частичную мобилизацию. Пытаясь добиться согласия Польши на гарантию границ Румынии и сдержать германскую экспансию, Англия пошла на односторонние гарантии независимости Польши. Вопреки мнению Варшавы о сохранении их в тайне, 31 марта гарантии были опубликованы, но при этом Англия не отказалась от содействия германо‑польскому урегулированию. Тем не менее Польша все же отказалась дать гарантии границ Румынии. 4–6 апреля в ходе англо‑польских переговоров стороны дали друг другу взаимные гарантии, и Англия в определенной степени попала в зависимость от Польши в вопросе о вступлении в войну. Гарантии подтолкнули Германию продемонстрировать их никчемность, Польшу – к дальнейшей неуступчивости в отношении соседей, Советскому Союзу вновь продемонстрировали его "второсортность", а проблема поддержки Румынии не была решена. Вместе с тем английские гарантии могли стать для Москвы своеобразным заслоном от Германии, поддержанным Англией и Францией. 28 марта СССР заявил о своих интересах в Эстонии и Латвии62.

Еще 25 марта Германия не намеревалась решать польский вопрос в ближайшее время, но после того, как 26 марта Польша окончательно отказалась принять германское предложение о территориальном урегулировании, а 28 марта заявила, что изменение статус‑кво в Данциге будет рассматриваться как нападение на Польшу, чем сорвала осуществление там нацистского путча, перед германским руководством встал вопрос о подготовке войны с Польшей. 1 апреля Берлин пригрозил расторгнуть англо‑германское военно‑морское соглашение 1935 г., если Лондон не прекратит политику "окружения Германии". Началось конкретное военное планирование, задачи которого были определены "Директивой о единой подготовке вооруженных сил к войне на 1939–1940 гг.", утвержденной Гитлером 11 апреля. Теперь германское руководство было озабочено локализацией будущего конфликта. 7‑12 апреля Италия оккупировала Албанию, что нарушало англо‑итальянское соглашение о сохранении статус‑кво на Средиземном море. 13 апреля Англия и Франция дали гарантии Румынии и Греции, а 12 мая – Турции, что должно было не допустить сближения этих стран с Германией и поддержать англо‑французский престиж. 15 апреля президент США предложил Германии и Италии дать обещание не нападать на 31 упомянутую в его послании страну в течение 10 лет в обмен на поддержку в вопросе о равных правах в международной торговле. 28 апреля Германия расторгла англо‑германское морское соглашение 1935 г. и договор о ненападении с Польшей 1934 г., а 30 апреля неофициально информировала Францию, что либо Лондон и Париж убедят Польшу пойти на компромисс, либо Германия будет вынуждена наладить отношения с Москвой63.

По мнению большинства исследователей, именно экспансионистские действия Германии и Италии в марте – апреле 1939 г. положили начало предвоенному политическому кризису, что вынудило Англию и Францию начать зондаж позиции СССР64. М.Л. Коробочкин указывает, что отход от Мюнхенского соглашения в политике Германии начался еще осенью 1938 г., а действия Германии весной 1939 г. потребовали от Англии поисков союзников для сдерживания германской экспансии, но не для войны с ней, поскольку в Лондоне хотели решить эту задачу без применения силы65. В литературе в той или иной степени признается, что с весны 1939 г. Англия и Франция стали отходить от однозначной линии на "умиротворение" Гитлера. По мнению М.И. Семиряги, с марта 1939 г. Англия и Франция решили, не теряя связи с Германией, достичь определенных соглашений и с СССР. Вслед за западной историографией автор считает, что это был "новый курс" Лондона и Парижа, поскольку были даны гарантии Польше и другим странам Восточной Европы, а Советскому Союзу было предложено заключить соглашение о взаимодействии66.

1 апреля Москва уведомила Лондон, что, поскольку вопрос о декларации отпал, "мы считаем себя свободными от всяких обязательств". На вопрос, намерен ли СССР впредь помогать жертвам агрессии, был дан ответ, "что, может быть, помогать будем в тех или иных случаях, но что мы считаем себя ничем не связанными и будем поступать сообразно своим интересам"67. 4 апреля, ориентируя советского полпреда в Германии об общих принципах советской политики, нарком иностранных дел СССР М.М. Литвинов отметил, что "задержать и приостановить агрессию в Европе без нас невозможно, и чем позднее к нам обратятся за нашей помощью, тем дороже нам заплатят"68. 11 апреля в письме советскому полпреду во Франции Литвинов отметил, что Англия и Франция стремятся получить от СССР одностороннее обязательство защищать Польшу и Румынию, полагая, что поддержка этих стран отвечает советским интересам. "Но мы свои интересы всегда сами будем сознавать и будем делать то, что они нам диктуют. Зачем же нам заранее обязываться, не извлекая из этих обязательств решительно никакой выгоды для себя?"69 Нарком выразил озабоченность английскими гарантиями Польше, поскольку они могли в определенных условиях принять антисоветскую направленность70.

11 апреля Германия предприняла зондаж позиции СССР на предмет улучшения отношений, но советская сторона предпочла занять выжидательную позицию. В тот же день Англия запросила СССР, чем он может помочь, в случае необходимости, Румынии. 14 апреля Франция предложила СССР обменяться письмами о взаимной поддержке в случае нападения Германии на Польшу и Румынию на основе советско‑французского договора о взаимопомощи 1935 г. Одновременно Париж приглашал Москву внести собственное предложение о сотрудничестве. В тот же день Англия предложила СССР заявить о поддержке своих западных соседей в случае нападения на них. 17 апреля в ответ на предложения Англии и Франции СССР предложил этим странам заключить договор о взаимопомощи. Оккупировав Чехию, Германия стала препятствовать выполнению советских военных заказов чешскими предприятиями. Выражение Советским Союзом дипломатического протеста 17 апреля было использовано сторонами для взаимных зондажей. 25 апреля Франция предложила СССР взять на себя обязательство помочь Англии и Франции в случае их вступления в войну и обеспечить тем самым себе англо‑французскую поддержку. 29 апреля Париж уточнил свое предложение в том смысле, что в случае вступления Англии, Франции или СССР в войну с Германией они обязуются помогать друг другу71. Тем временем 26 апреля Лондон неофициально уведомил Берлин, что советское предложение принято не будет72.

В 1939 г. именно эти апрельские контакты Англии, Франции и СССР считались началом политических переговоров между ними. Теперь же вопрос о инициаторе начала переговоров подается по‑разному, при том, что авторы далеко не всегда уточняют, о каких именно событиях идет речь. Большинство исследователей называет инициатором переговоров Советский Союз73, и лишь некоторые – Англию74, что более справедливо, поскольку опирается на соответствующие дипломатические документы. При этом никто не оспаривает тот факт, что именно СССР предложил Лондону и Парижу договор о взаимопомощи.

Цели Англии и Франции в ходе начавшихся переговоров с СССР не вызывают в отечественной историографии существенных разногласий. В основном воспроизводится официальная советская версия, согласно которой Англия и Франция хотели отвести от своих стран угрозу войны; предотвратить возможное советско‑германское сближение; демонстрируя сближение с СССР, достичь соглашения с Германией; втянуть Советский Союз в будущую войну и направить германскую агрессию на Восток75. Как правило, отмечается, что Англия и Франция, стремясь сохранить видимость переговоров, в то же время не желали равноправного союза с СССР76. Ныне эти оценки пополнились указанием на то, что Франция была заинтересована в военном соглашении и вообще Запад был более заинтересован в союзе с СССР, нежели советское руководство – в союзе с Англией и Францией77. Правда, подобные тезисы, заимствованные из западной историографии, следовало бы доказать. Ведь реальная политика Англии и Франции, как верно отметил О.В. Вишлев, только затрудняла создание системы коллективной безопасности, поскольку это требовало признание равноправия СССР в европейских делах. Такая уступка не привлекала Лондон и Париж, опасавшихся, что в случае создания реальной атигерманской коалиции возможен крах нацистского режима в Германии и фашистского в Италии и "большевизация" этих стран. Поэтому все эти дипломатические шаги западных союзников были направлены лишь на запугивание Германии и достижение договоренности с ней78.

Основная дискуссия продолжается по вопросу о целях СССР на этих переговорах. Как правило, считается, что советское руководство ставило перед своей дипломатией три основные задачи: 1) предотвратить или 2) оттянуть войну и 3) сорвать возможный единый антисоветский фронт79. М.И. Панкрашова, отмечая, что Англия и Франция исходили в своих действиях из заинтересованности СССР в сохранении "санитарного кордона", указывает, что Советский Союз был заинтересован в ликвидации этого "кордона" (т. е. изменении статус‑кво в Восточной Европе), поскольку его западные соседи могли, по мнению автора, сговориться с Германией на антисоветской основе80. В.Я. Сиполс, наоборот, полностью отклоняет эту версию, заявляя, что СССР был заинтересован в сохранении положения дел в Восточной Европе81. Если сторонники официальной советской версии считают, что стратегической целью советского руководства летом 1939 г. было обеспечение безопасности СССР в условиях начавшегося кризиса в Европе82, то их критики отмечают, что советская внешняя политика способствовала столкновению Германии с Англией и Францией, что было необходимо для успеха дела расширения зоны "социализма", поскольку возникновение войны в Европе открывало дорогу к достижению "мировой революции"83. По мнению ряда авторов, с марта 1939 г. СССР получил возможность выбирать, с кем ему договариваться, а следовательно, вовсе не находился в международной изоляции, поскольку в переговорах с ним были заинтересованы и Англия с Францией, и Германия84.

Правда, следует помнить, что для Англии и следующей в ее фарватере Франции на переговорах с СССР речь шла прежде всего не о достижении взаимоприемлемого соглашения, а всего лишь о затяжке переговоров, что можно было использовать для давления на Германию. В отношении же Берлина Лондон и Париж то делали грозные заявления, то намекали на готовность к соглашению, убеждая тем самым германское руководство в том, что оно может не опасаться решительных действий с их стороны85. С 13.15 до 16.50 21 апреля в Кремле состоялось совещание по проблемам советской внешней политики в условиях зондажей Германии и советских предложений Англии и Франции, материалы которого все еще остаются секретными. 3 мая, когда стало ясно, что Англия и Франция не приняли советское предложение, вместо Литвинова народным комиссаром иностранных дел был назначен В.М. Молотов, по совместительству оставшийся главой СНК СССР86.

Западные страны не прореагировали на это событие, а Германия, убедившись, что Япония не пойдет на договор, направленный против западных держав, 5 мая заявила об удовлетворении требований СССР относительно возобновления поставок из Чехии. 10 мая в Берлине было решено активизировать зондажи СССР, но в ходе контактов 9, 15 и 17 мая советская сторона отмечала, что именно от Берлина зависит улучшение двусторонних отношений. 8 мая в Москву поступил английский ответ на советское предложение трехстороннего пакта, в котором СССР предлагалось помочь Англии и Франции, если они вступят в войну в силу взятых на себя обязательств в отношении Польши и Румынии. Английское руководство в оценке советского предложения исходило из того, что союз с СССР перекрыл бы путь к англо‑германской договоренности, что могло привести к войне, а этого Лондон стремился избежать, поэтому английское предложение не содержало упоминаний о помощи Москве. 9‑10 мая в ответ на советские предложения Польша заявила, что не пойдет на союз с Москвой87.

11 мая в передовой статье газеты "Известия" анализировались изменения международной ситуации в последние недели. Газета утверждала, что остановить агрессию может только союз Англии, Франции и СССР, но эта позиция советского руководства не находит поддержки в Лондоне и Париже, которые не хотят равноправного договора с Москвой. В статье утверждалось, что СССР не имеет пактов о взаимопомощи ни с Англией, ни с Францией (?!), ни с Польшей88. 14 мая советская сторона вновь предложила англо‑франко‑советский союз, заключение военной конвенции и гарантии малым странам Центральной и Восточной Европы. В тот же день Англия неофициально предложила Германии углубить экономические переговоры89. Вообще за последние два с половиной месяца политика западных союзников в отношении Германии развернулась на 180 градусов. Если в марте – апреле Англия и Франция делали заявления с угрозами в адрес Германии, то в первой половине мая они всего лишь демонстрировали спокойную уверенность в своих силах, а к началу июня призывали Берлин к переговорам90.

Тем временем 14–19 мая в ходе франко‑польских переговоров о военной конвенции Франция старалась уклониться от принятия на себя твердых обязательств, но вынуждена была обещать поддержать Варшаву в случае угрозы Данцигу и при нападении Германии на Польшу "начать наступление против Германии главными силами своей армии на 15‑й день мобилизации". Правда, из соглашения была изъята фраза об "автоматическом оказании военной помощи всеми родами войск"91. Англо‑польские переговоры 23–30 мая привели к тому, что Лондон обещал предоставить Варшаве 1 300 боевых самолетов для польских ВВС и предпринять воздушные бомбардировки Германии в случае войны. Это было заведомым обманом, поскольку никаких наступательных действий на западе Германии англо‑французское командование не предусматривало вообще. Очередные англо‑французские военные переговоры показали, что союзники знают о наступательных намерениях Германии на Востоке, но не знают, как долго может затянуться война в Польше. Англо‑французское руководство опасалось германских ВВС, сведения о которых были чрезмерно завышенными, и считало, что союзники не готовы к войне с Германией, а поэтому было бы лучше, чтобы война в Польше продолжалась как можно дольше. Хотя английские военные сделали вывод о том, что гарантии провоцируют Германию на вторжение в Польшу, никаких мер помощи ей предложено не было. Естественно, Варшаву об этом не известили92.

[Hrolv Ganger]

В середине мая в Москве состоялось новое многодневное совещание, обсудившее вопросы советской внешней политики, материалы которого все еще недоступны для исследования. 20 мая германская сторона предложила СССР возобновить экономические переговоры, а советская сторона намекнула на необходимость подведения под советско‑германские отношения "политической базы", то есть предложила Германии внести конкретные предложения. В тот же день Берлин получил из Лондона сведения о трудностях на англо‑франко‑советских переговорах, а Франция зондировала позицию Германии на предмет улучшения отношений93. Поэтому 21 мая германское руководство решило не торопить события в Москве. 24 мая Англия решила какое‑то время поддерживать переговоры с СССР, и 27 мая Москва получила новые англо‑французские предложения, предусматривавшие заключение договора о взаимопомощи на 5 лет, консультации в случае необходимости, но упоминавшие Лигу Наций. Этот шаг Англии, в свою очередь, подтолкнул Германию 30 мая вновь попытаться уточнить в Москве, что означает фраза о "политической базе", но советская сторона предпочла занять позицию выжидания94.

7 мая был парафирован, а 22 мая подписан "Стальной пакт" между Германией и Италией. 23 мая, выступая перед военными, Гитлер четко обозначил основную проблему германской внешней политики – стремление вернуться в число "могущественных государств", для чего требовалось расширить "жизненное пространство", что было невозможно "без вторжения в чужие государства или нападения на чужую собственность". Германии было необходимо создать продовольственную базу на Востоке Европы на случай дальнейшей борьбы с Западом. С этой проблемой был тесно связан вопрос о позиции Польши, которая сближалась с Западом, не могла служить серьезным барьером против большевизма и являлась традиционным врагом Германии. Поэтому следовало "при первом же подходящем случае напасть на Польшу", обеспечив нейтралитет Англии и Франции. Далее Гитлер сделал обзор возможных дипломатических комбинаций и высказал общие соображения на случай войны с Западом, в которых в общем виде была сформулирована программа достижения Германией гегемонии в Европе95.

31 мая на сессии Верховного Совета СССР в выступлении Молотова прозвучала критика позиции Англии и Франции на переговорах, которые, по мнению Москвы, лишь демонстрировали уступки и не хотели дать гарантии Прибалтийским странам. Поэтому "пока нельзя даже сказать, имеется ли у этих стран серьезное желание отказаться от политики невмешательства, от политики непротивления дальнейшему развертыванию агрессии. Не случится ли так, что имеющееся стремление этих стран к ограничению агрессии в одних районах не будет служить прикрытием к развязыванию агрессии в других районах?" СССР следовало соблюдать осторожность и не дать втянуть себя в войну. В этих условиях, отметил Молотов, "мы вовсе не считаем необходимым отказываться от деловых связей" с Германией и Италией, не исключено, что германо‑советские экономические переговоры могут возобновиться96. Тем самым Москва стремилась оказать давление как на Англию и Францию, так и на Германию.

2 июня возобновились советско‑германские экономические контакты, а СССР вручил Англии и Франции новый проект договора. Эстония и Латвия высказались против гарантий со стороны Англии, Франции и СССР и 7 июня заключили с Германией договоры о ненападении. 6–7 июня Англия и Франция высказались в пользу соглашения с СССР, а Германия 8 июня добилась от Москвы согласия на возобновление экономических переговоров. Советская сторона вновь намекала на необходимость создания "политической базы", ожидая, что Германия сделает конкретное предложение, но Берлин не спешил. 12 июня Москва уведомила Лондон, что без гарантий Прибалтийским странам СССР не пойдет на подписание договора. 13 июня Англия зондировала Германию на предмет переговоров по вопросам свертывания гонки вооружений, экономического соглашения и колоний97. 14 июня в Москву прибыл У. Стрэнг, получивший задание тянуть время, избегая вместе с тем создавать впечатление, что Лондон настроен против соглашения. На следующий день СССР был передан новый английский проект, и англо‑франко‑советские переговоры стали более регулярными. 16 июня СССР вновь потребовал от Англии и Франции взаимности и гарантий Прибалтийским странам, или заключения простого тройственного договора без гарантий третьим странам98.

14 июня советский полпред в Берлине в беседе с болгарским послом получил данные о тех проблемах, которые Берлин, вероятно, будет готов обсудить с Москвой. Экономические контакты 17 и 25 июня завершились неудачей, поскольку Германия посчитала советские требования слишком высокими, а СССР настаивал на принятии своих предложений. Вместе с тем выяснилось, что Германия ждет ответного жеста с советской стороны на свои предыдущие зондажи. 21 июня последовало новое англо‑французское предложение СССР, в ответ на которое Москва 22 июня вновь предложила заключить простой трехсторонний договор с Англией и Францией, оставив за своими партнерами право выбора. 26 июня от Италии СССР узнал о наличии "плана Шуленбурга", предполагавшего поэтапное улучшение советско‑германских отношений на основе германского содействия нормализации советско‑японских отношений, заключении пакта о ненападении или гарантии Прибалтики и заключения широкого торгового соглашения99. 27 июня Англия опять зондировала Германию на предмет переговоров. 28 июня Германия вновь заявила о необходимости нормализации советско‑германских отношений, но Москва так и не услышала конкретных предложений, поскольку Гитлер запретил торопить события100.

29 июня в газете "Правда" появилась статья члена Политбюро А.А. Жданова, в которой отмечалось, что англо‑франко‑советские переговоры "зашли в тупик", поскольку Англия и Франция "не хотят равного договора с СССР". Именно Лондон и Париж затягивают переговоры, что "позволяет усомниться в искренности" этих стран, не желающих дать гарантии Прибалтийским странам и стремящихся возложить на СССР "всю тяжесть обязательств". Скорее всего, Англия и Франция хотят "лишь разговоров о договоре" с тем, чтобы облегчить себе путь для сделки с агрессором. Естественно, что без учета интересов СССР Москва не пойдет на договор, поскольку "не хочет быть игрушкой в руках людей, любящих загребать жар чужими руками"101. В тот же день в выступлении министра иностранных дел Англии Галифакса прозвучала мысль о возможности переговоров с Германией по вопросам, которые "внушают миру тревогу". К этим вопросам он отнес "колониальную проблему, вопрос о сырье, торговых барьерах, "жизненном пространстве", об ограничении вооружений и многие другое, что затрагивает европейцев"102.

В июне Германия все еще не получила твердого ответа на основной вопрос, что будут делать Англия и Франция в случае германо‑польской войны. В Берлине опасались английских ВВС и французской армии, которые в случае своего вмешательства в германо‑польскую войну могли значительно осложнить положение Германии. В начале июня англо‑германские контакты показали, что Лондон выступает за компромисс и опасается германских ВВС, а Берлин уверен, что его твердая позиция влияет на Англию в нужном направлении. 15 июня Берлин намекнул Лондону, что английские гарантии Польше провоцируют Германию на применение силы и их надо отозвать. В конце июня в Берлине получили сведения, что Англия проводит некоторые меры по подготовке к войне, но правительство воевать не хочет, хотя и располагает значительными вооруженными силами, а планы крупных операций отсутствуют. Продолжая политику изоляции Польши на международной арене, германское руководство решило тщательно маскировать свои военные приготовления, чтобы не дать Англии и Франции повода для ускорения военных приготовлений. В июне в ходе очередных англо‑французских военных переговоров было решено, что союзники не станут помогать Польше, постараются удержать Италию от вступления в войну и не станут предпринимать контрударов по Германии. В ходе англо‑польских переговоров выяснилось, что Англия не станет поставлять в Польшу новейшую технику, а просимый Варшавой кредит был урезан с 50 до 8 млн ф. ст. Позиция Англии сводилась к тому, что Польша не получит помощи, но, когда война будет выиграна, ей возместят ущерб103.

Здесь следует коротко остановиться на событиях, произошедших весной летом 1939 г. за пределами Европы. Внутренние трудности в США, связанные с проведением политики "нового курса", требовали отвлечения внимания общественности на международные дела. Возникновение войны в Европе рассматривалось в Вашингтоне в качестве стимулятора развития американской экономики, поэтому летом 1939 г. в США началась подготовка экономики к действиям в условиях военного времени. Внимательно следя за событиями в Европе, где возрастала угроза войны, американское руководство старалось не вмешиваться в ход событий, ограничиваясь общепацифистскими заявлениями. США знали о ходе германских зондажей СССР и информировали об этом Англию и Францию, которые не придали значения этим сведениям (видимо, так составлялась информация). Лондон и Париж интересовали не общие фразы из Вашингтона, а то, какую помощь они могли бы получить от США в случае начала войны. В этом вопросе американское руководство занимало уклончивую позицию. С одной стороны, имели место полусекретные англо‑американские и франко‑американские контакты по вопросам получения американского вооружения, но с другой – в силе оставался закон о нейтралитете, затруднявший военные закупки в США. Сохранение в неизменном виде закона о нейтралитете объективно подталкивало войну в Европе, поскольку Германия считала, что США еще долго не вмешаются.

С весны 1939 г. администрация Рузвельта, стремясь облегчить себе внешнеполитическую деятельность, начала предпринимать некоторые меры по подготовке пересмотра закона о нейтралитете. Однако сторонники пересмотра закона действовали нерешительно, и после бурных дебатов 30 июня Палата представителей Конгресса США проголосовала против изменения закона о нейтралитете, а 11 июля решение этого вопроса было отложено до следующей сессии Конгресса в январе 1940 г. Это, однако, не мешало администрации и Конгрессу США в полном согласии увеличивать военные ассигнования и давать займы странам Латинской Америки, укрепляя свои позиции в регионе. Кроме того, американское руководство обещало Англии определенное содействие в войне с Германией и официально заявило о том, что США в силах защитить Новый Свет от любого посягательства извне. Вместе с тем США неоднократно заявляли Англии и Франции, что будут рассматривать новые уступки с их стороны в пользу Германии и Италии как угрозу своим национальным интересам со всеми вытекающими отсюда последствиями для Лондона и Парижа, и наоборот, "в случае неспровоцированной агрессии Америка бросится на помощь Англии и Франции". В Вашингтоне прекрасно понимали, что неуступчивость Польши приведет к кризису, в который будет вынуждена вмешаться Англия, а война в Европе позволит США окончательно решить англо‑американский спор о преобладающем влиянии в мире в свою пользу104.

Осенью 1938 г. оживились переговоры о военно‑политическом договоре между Германией, Италией и Японией. Однако вскоре стало ясно, что стороны по‑разному видят перспективы дальнейшей экспансии. Германия настаивала на том, что договор должен был быть направлен как против СССР, так и против Англии, Франции и США, а Япония считала, что это должен быть исключительно антисоветский союз. Кроме того, в Берлине были недовольны тем, что Япония не спешила предоставить Германии определенные экономические преимущества в Китае. Требования Германии и Италии о подписании необходимого им договора натолкнулись на англо‑франко‑американский дипломатический нажим на Токио. 4 мая Япония заявила, что в данный момент не может принять германо‑итальянское предложение. Со своей стороны США заявили Англии, что, пока не будет заключен англо‑франко‑советский договор, можно не опасаться создания германо‑итало‑японского блока.

11 мая начались бои на Халхин‑Голе, а в конце мая Токио выдвинул идею созыва Тихоокеанской конференции с участием Англии, Франции, Германии, Италии, Японии и США для обсуждения проблем Дальнего Востока. В условиях благожелательного отношения Вашингтона Япония решила осуществить нажим на Англию, и в июне 1939 г. японо‑английские отношения обострились. Начавшиеся 15 июля англо‑японские переговоры вызвали озабоченность США и Франции, которые высказались против широких англо‑японских договоренностей, но Лондону не удалось ограничиться решением Тянцзиньского вопроса. 24 июля стороны опубликовали соглашение Арита‑Крейги о признании Англией японских захватов в Китае, тем самым Лондон нарушил договор 9‑ти держав. 13 июня СССР предоставил Китаю 150‑млн долларовый заем, что способствовало росту советской популярности. Это требовало от США контрдействий, и 26 июля они заявили о денонсации с 1 января 1940 г. торгового договора с Японией, что широко использовалось американской пропагандой для подтверждения тезиса о помощи Китаю и отпора агрессору. В этой ситуации Японии требовалась победа на Халхин‑Голе, что должно было подкрепить ее авторитет и ускорить созыв конференции. Японские войска готовили наступление на 24 августа, но 20 августа в наступление перешли советские войска и к 31 августа японская группировка была разгромлена. Уже 25 августа Япония заявила, что ввиду советско‑германского пакта прекращает переговоры с Германией и Италией, правительство ушло в отставку, а 26 августа было решено нормализовать отношения с США105.

Но все это будет чуть позже, а пока в ходе переговоров с СССР Англия и Франция 1 июля согласились дать гарантии Прибалтийским странам, предложили перенести список гарантируемых держав в секретный протокол и дали свою формулировку "косвенной агрессии". В тот же день Москва намекнула Берлину, что "ничто не мешает Германии доказать серьезность своего стремления улучшить свои отношения с СССР"106. 3 июля СССР отказался гарантировать Голландию, Люксембург и Швейцарию, поставив условием гарантий заключение двусторонних договоров с Польшей и Турцией, и выдвинул свою формулировку "косвенной агрессии". В тот же день Берлин предложил Москве договориться о будущих судьбах Польши и Литвы. 4 июля СССР информировал Италию, что пойдет на договор с Англией и Францией только тогда, когда они примут все наши условия, и вновь заявил, "что ничто не мешает германскому правительству доказать на деле серьезность и искренность своего стремления улучшить отношения с СССР"107. 7 июля Германия решила возобновить экономические контакты с СССР на советских условиях, о чем 10 июля было заявлено Москве. 8 июля Англия и Франция отметили, что договор в целом согласован, но началась дискуссия по советскому определению "косвенной агрессии", которое было 9 июля еще более расширено. 10 июля Англия решила, что надо попытаться достичь компромисса с СССР на базе взаимных уступок, но "обеспечить свободу рук, чтобы можно было заявить России, что мы не обязаны вступать в войну, так как мы не согласны с ее интерпретацией фактов". В ходе переговоров выяснилось, что Москва не идет на уступки, а ждет согласия с ее позицией. Кроме того, СССР настаивал на одновременном заключении политического договора и военной конвенции, хотя и был согласен на парафирование договора108.

Опасаясь англо‑германо‑японского сговора, СССР пошел на уступки в экономических переговорах, которые с 18 июля возобновились в Берлине. 19 июля английское руководство решило никогда не признавать советской формулировки "косвенной агрессии", но пойти на военные переговоры для того, чтобы затруднить советско‑германские контакты и усилить позиции Англии в отношении Германии. Считалось, что военные переговоры позволят не допустить советско‑германского сближения и затянуть время до осени, когда Германия в силу погодных условий не решиться начать войну. Франция более осторожно отнеслась к военным переговорам до заключения политического соглашения. Кроме того, и Лондон, и Париж знали, что Польша и Румыния категорически возражали против пропуска Красной Армии через свою территорию. В итоге в Лондоне пока отложили решение этого вопроса, обсуждая, не прервать ли переговоры с СССР вообще. Выполняя задачу изоляции Польши, Германия 22 июля решила возобновить политические зондажи СССР, который в тот же день заявил о возобновлении экономических переговоров с Берлином. В свою очередь, Англия и Франция, констатировав, что "уже достигли достаточного согласия по основным вопросам, чтобы перейти к изучению конкретных военных проблем", 23 июля согласились на предложенные Москвой военные переговоры, о чем и уведомили ее 25 июля109.

Весной – летом 1939 г. Англия и Франция вновь старались найти приемлемую основу соглашения с Германией, используя для давления на Берлин угрозу сближения с СССР. Однако было совершенно очевидно, что они не горели желанием иметь Москву в качестве равноправного партнера – это полностью противоречило их внешнеполитической стратегии. Не случайно в конце июля Англия довела до сведения Германии, что переговоры с другими странами "являются лишь резервным средством для подлинного примирения с Германией и что эти связи отпадут, как только будет действительно достигнута единственно важная и достойная усилий цель – соглашение с Германией"110. Понятно, что в этих условиях, как показали переговоры в Москве, Англия и Франция не собирались соглашаться с тем, что Советский Союз наряду с ними получит право определять, когда Германия действует как агрессор. Именно этим и объяснялась бесплодная дискуссия по вопросу об определении "косвенной агрессии". В итоге взаимной подозрительности и неуступчивости сторон англо‑франко‑советские переговоры к середине июля фактически провалились.

Тем временем 17–19 июля Польшу посетил английский генерал У. Айронсайд, убедившийся в том, что она не сможет долгое время сопротивляться германскому наступлению. Эти выводы не изменили позицию Лондона в отношении Варшавы, но, вероятно, подтолкнули к согласию на военные переговоры с Москвой. В ходе неофициальных контактов с Англией Германия, шантажируя Лондон угрозой войны, требовала признания себя в качестве мировой державы и решения вопроса о Данциге. 8 июля Германия согласилась на секретную встречу с англичанами, а 22–25 июля была достигнута договоренность о неофициальной встрече в Шлезвиге. 10 июля в Берлине стало известно, что английская общественность требует действий, но правительство придерживается курса на компромисс с Германией. Этот вывод подтверждался беседами Г. Вольтата с Р. Хадсоном и Г. Вильсоном 18, 20–21 июля, в ходе которых Англия предложила Германии широкую программу политического (отказ от агрессии в международных делах, взаимное невмешательство), экономического (вопросы снабжения сырьем, торговой, валютной политики и колоний) и военного (взаимное ограничение вооружений) сотрудничества, что позволило бы достичь главной цели английского руководства – умиротворить Германию и обеспечить стабильность в Европе в условиях консолидации интересов Англии, Франции, Германии и Италии111.

Понятно, что на фоне столь щедрых английских предложений компромисса заявления Лондона о поддержке Польши в случае войны не воспринимались в Берлине всерьез. В ходе взаимных зондажей во второй половине июля Германия предложила Англии раздел сфер влияния в мире, потребовала возврата колоний и отмены Версальского договора, тоже демонстрируя готовность к переговорам. Но 21 июля об этих контактах узнала Франция и, опасаясь англо‑германского сближения за свой счет, передала эти сведения в прессу. Появившиеся 24 июля публикации не добавили доверия Англии со стороны ее партнеров. Несмотря на шумиху в прессе, 29 июля Англия вновь неофициально предложила Германии раздел "сфер интересов" и невмешательство в дела друг друга. Со своей стороны Англия прекращала бы переговоры с СССР, а Германия согласилась бы на сотрудничество с Англией, Францией и Италией, предоставление автономии Протекторату и на всеобщее сокращение вооружений112. В ходе франко‑германской переписки в июле 1939 г. Франция неоднократно заявляла, что поддержит Польшу в случае нападения на нее, но при этом конфиденциально проинформировала Германию, что эти заявления предназначаются лишь для успокоения французской и польской общественности113.

24 июля Германия в очередной раз зондировала СССР, предлагая учесть советские интересы в Прибалтике и Румынии в обмен на отказ Москвы от договора с Англией. 26 июля Германия предложила СССР согласовать интересы в Восточной Европе. 27 июля Англия, Франция и СССР оговорили подготовительный период для военных переговоров в 8‑10 дней, но компромиссная формула по "косвенной агрессии" так и не была найдена, а СССР отказался опубликовать коммюнике о согласовании политического договора. 29 июля Москва высказалась за улучшение отношений с Германией и пожелала узнать германские предложения поподробнее. Германия, опасаясь неблагоприятного для себя исхода военных переговоров в Москве, увеличивала ставки, думая о разделе Польши и Прибалтики114.

Отечественная историография исходит из идеи, что англо‑франко‑советский союз предотвратил бы возникновение Второй мировой войны, хотя этот тезис достаточно дискуссионен, поскольку совершенно не учитывается, что англо‑франко‑советские переговоры были лишь одной из сторон событий 1939 г. Стремление обелить советскую внешнюю политику приводит к тому, что большинство отечественных авторов возлагает вину за срыв переговоров на Англию, Францию и Польшу. При этом основная ответственность возлагается на Англию115, которая вела секретные переговоры с Германией, хотя ныне известно, что Германия, СССР, Англия и Франция вели между собой тайные и явные переговоры116.

Ряд авторов указывает, что в ходе переговоров Англия и Франция, недооценивавшие советские вооруженные силы, должны были учитывать антисоветскую позицию соседей СССР. Кроме того, сказывалось взаимное недоверие Англии и Советского Союза, которые опасались быть обманутыми друг другом. Англия не хотела дать обещание не заключать сепаратного мира в случае войны, поскольку не верила в активность советских вооруженных сил в будущей войне. СССР, в свою очередь, был против упоминания в договоре Лиги Наций, так как опасался затяжки помощи в случае нападения на него117. Все это не могло не сказаться на исходе переговоров118. Кроме того, ряд исследователей полагает, что ни Англия, ни Франция, ни СССР не были заинтересованы в союзе119. По мнению С.В. Волкова и Ю.В. Емельянова, у советского руководства имелось две альтернативы: союз против Германии или договоренность с ней. Оба эти варианта, по их мнению, отдавали будущее страны в чужие руки, но иного выхода не было120. О том, что Советский Союз пытались втянуть в войну и использовать в интересах Запада, пишут Д.А. Волкогонов и В.М. Фалин, не объясняя при этом, зачем в таком случае советское руководство пошло на переговоры и "настойчиво" добивалось этого союза121.

М.Л. Коробочкин указывает, что выдвижение советским руководством расширенной формулировки "косвенной агрессии" в момент, когда политический договор был почти полностью согласован, и его упорное нежелание идти на компромисс по этому вопросу, несмотря на уступки со стороны Англии, практически сорвало достижения соглашения. СССР не захотел принять коммюнике об урегулированности основных положений договора, а следовательно, отмечает автор, договор повис в воздухе. Таким образом точкой кризиса в переговорах следует считать выдвижение советской формулировки "косвенной агрессии", которая не соответствовала международному праву и была совершенно неприемлема для Запада. Рассматривая политику Англии, Коробочкин отмечает, что, сохраняя возможность соглашения с Германией, Лондон делал свою политику подозрительной для партнеров, но само английское правительство определило для себя четкую границу возможных уступок – угроза независимости Польши. Вместе с тем, указывает М.Л. Коробочкин, угроза советско‑германского сближения и настойчивые требования Франции заставили Англию принять советское предложение о военных переговорах, которые, однако, в силу срыва политических переговоров были лишь пустой тратой времени122.

Будучи вынужденными согласиться на ведение военных переговоров до заключения политического договора, Англия и Франция стремились использовать эти переговоры для дальнейшего давления на Берлин угрозой англо‑франко‑советского союза, чтобы склонить его к компромиссу. Не случайно состав англо‑французских военных делегаций был не слишком представительным, а их инструкции предусматривали, что "до заключения политического соглашения делегация должна… вести переговоры весьма медленно, следя за развитием политических переговоров"123. Все еще надеясь достичь договоренности с Германией, английское правительство не желало в результате переговоров с СССР "быть втянутым в какое бы то ни было определенное обязательство, которое могло бы связать нам руки при любых обстоятельствах. Поэтому в отношении военного соглашения следует стремиться к тому, чтобы ограничиваться сколь возможно более общими формулировками"124. Не случайно французская делегация имела полномочия только на ведение переговоров, а английская делегация вообще не имела письменных полномочий125. Таким образом для англо‑французской стороны речь шла о ведении бесплодных переговоров, которые было желательно затянуть на максимально долгий срок, что могло, по мнению Лондона и Парижа, удержать Германию от начала войны в 1939 г. и затруднить возможное советско‑германское сближение.

Со своей стороны советское руководство, будучи в целом осведомлено о подобных намерениях англо‑французского руководства, назначило представительную военную делегацию, обладавшую всеми возможными полномочиями. Были разработаны варианты военного соглашения, которые можно было смело предлагать партнерам, не опасаясь, что они будут приняты. 7 августа был разработан четкий "сценарий" ведения военных переговоров. Прежде всего следовало выяснить полномочия сторон "на подписание военной конвенции". "Если не окажется у них полномочий на подписание конвенции, выразить удивление, развести руками и "почтительно" спросить, для каких целей направило их правительство в СССР. Если они ответят, что они направлены для переговоров", то следовало выяснить их взгляды на совместные действия Англии, Франции и СССР в войне. Если же переговоры все‑таки начнутся, то их следовало "свести к дискуссии по отдельным принципиальным вопросам, главным образом о пропуске наших войск через Виленский коридор и Галицию, а так же через Румынию", выдвинув этот вопрос в качестве условия подписания военной конвенции. Кроме того, следовало отклонять любые попытки англо‑французских делегаций ознакомиться с оборонными предприятиями СССР и воинскими частями Красной Армии126. Понятно, что в этих условиях военные переговоры были обречены на провал и использовались сторонами для давления на Германию.

Тем временем 2–3 августа Германия вновь предложила улучшить отношения с СССР на базе разграничения интересов сторон в Восточной Европе, но уклонилась от внесения конкретного предложения, ожидая согласия СССР на обсуждение этих проблем. По мнению Берлина, следовало пройти несколько этапов: заключить экономическое соглашение, расширить культурно‑научный обмен и перейти к дружественным политическим отношениям. Москва в целом одобрила эти идеи и 4 августа согласилась продолжить обмен мнениями с Германией, но прежде следовало подписать экономический договор. 2 августа на переговорах с Англией и Францией СССР вновь подтвердил свою неизменную позицию по "косвенной агрессии", а 7 августа Стрэнг уехал из Москвы, что означало окончание политических переговоров. 8‑10 августа СССР получил сведения о том, что интересы Германии распространяются на Литву, Западную Польшу, Румынию без Бессарабии, но, в случае договоренности с Берлином, Москва должна будет отказаться от договора с Англией и Францией. 11 августа советское руководство согласилось на постепенные переговоры по этим проблемам в Москве. В тот же день в СССР прибыли военные миссии Англии и Франции, на переговорах с которыми 14 августа был поднят вопрос о проходе Красной Армии через Польшу и Румынию, и 17 августа переговоры были прерваны. 13 августа Германия уведомила СССР, что согласна вести переговоры в Москве, но просила ускорить их начало127.

3 августа Англия вновь предложила Германии заключить договор о ненападении, соглашение о невмешательстве и начать переговоры по экономическим вопросам. При этом Германия должна была взять на себя инициативу в деле недопущения нового витка напряженности в Европе128. Это было самое щедрое предложение Лондона, открывавшее перед Германией широкие перспективы, которое, кроме того, усилило в Берлине мнение, что Англия не выступит в поддержку Польши. В Берлине это предложение обсуждалось долго, но, посчитав, что это, скорее всего, английский блеф с целью оттянуть время, 20 августа Германия отказалась рассматривать столь широкое предложение до решения данцигского вопроса, который, как было заявлено Лондону, является "последним требованием" по пересмотру Версальского договора. Кроме того, Англии было заявлено, что "после урегулирования данцигского вопроса Гитлер намерен выдвинуть предложения по общему урегулированию, в которых он намерен пойти настолько далеко, насколько это возможно, чтобы удовлетворить желания Англии. Гитлер будет готов предложить Англии союз"129. В ходе секретной встречи Геринга 7 августа с английскими бизнесменами Лондону было сделано предложение договориться на базе признания германских интересов на Востоке130.

9 августа Англия уведомила Германию, что прекращение односторонних действий Берлина в Европе привело бы к успокоению общественного мнения, что позволит "обсудить проблемы умиротворения. Британское правительство имеет живейшее желание, чтобы это время наступило, и тогда оно пойдет очень далеко для достижения этой цели"131. 11 августа зондажи были возобновлены через комиссара Лиги Наций в Данциге К. Буркхарда, встретившегося с согласия Англии, Франции и Польши с Гитлером, который заявил, что польские провокации вынуждают его применить в подходящий момент силу, что германские ВВС самые сильные в Европе и что Германия требует жизненного пространства на Востоке. Она хочет мира с Англией и переговоров, но без участия Франции. Если Запад будет мешать походу в СССР, то Германии придется разбить его в первую очередь. Получив эти сведения, в Англии стали ожидать дальнейших германских предложений, которые так и не поступили, так как ставка Гитлера на войну блокировала многие выгодные Германии предложения Лондона132.

Новое неофициальное английское предложение, полученное в Берлине 14 августа, предусматривало раздел сфер интересов (Германии – Восточная Европа, Англии – ее империя), решение колониального вопроса, общеевропейское урегулирование, взаимное разоружение; за это Германия должна перестать поддерживать Испанию, дать автономию Протекторату и отказаться от самостоятельной экспансии133. В тот же день в ходе совещания с военными Гитлер заявил о своем решении начать войну с Польшей, поскольку "Англия и Франция не вступят в войну, если ничто не вынудит их к этому"134. 16 августа английское министерство авиации неофициально уведомило Германию, что возможен вариант, когда Англия объявит войну, но военные действия вестись не будут, если Германия быстро разобьет Польшу, а английские ВВС не станут бомбить незащищенные города135. Все эти английские зондажи усиливали у германского руководства уверенность в том, что Англия пока не готова к войне, и в этих условиях следует не связывать себе руки соглашением с Англией, а воевать с ней.

В это время Англия и Франция все еще не были уверены в том, что Германия будет воевать с Польшей. 18–20 августа Польша, категорически отвергавшая сотрудничество с СССР, была готова к переговорам с Германией для обсуждения германских условий территориального урегулирования, но Берлин, взявший курс на войну, уже не интересовало мирное решение вопроса. Англию тоже не устраивала перспектива перехода Польши в лагерь Германии. В итоге германо‑польские переговоры так и не состоялись136.

15 августа Германия передала Москве широкие предложения и поставила вопрос о приезде в Москву министра иностранных дел И. Риббентропа. СССР предложил Германии обсудить проблемы гарантий Прибалтийских стран, нормализации советско‑японских отношений и пакта о ненападении. 17–19 августа Англия и Франция уточняли позицию Польши относительно прохода Красной Армии и пытались добиться ее согласия, но Варшава осталась при своем мнении. 17 августа Германия приняла все предложения СССР и вновь предложила ускорить переговоры путем приезда Риббентропа в Москву. Приняв к сведению это заявление Германии, СССР предложил сначала подписать экономический договор, а потом договориться о пакте и протоколе. 19 августа Германия сообщила о своем согласии "учесть все, чего пожелает СССР" и вновь настаивала на ускорении переговоров. Советская сторона настаивала на постепенном развитии событий, передала в Берлин проект пакта о ненападении и дала согласие на приезд Риббентропа 26–27 августа. В тот же день было подписано советско‑германское экономическое соглашение, о чем было сообщено в прессе, поскольку этим стороны старались оказать давление на Англию и Францию137.

Советские источники, освещающие настроения в Кремле накануне заключения пакта о ненападении с Германией, к сожалению, все еще недоступны для исследователей. Тем большее значение приобретает публикация Т.С. Бушуевой французской записи речи Сталина перед членами Политбюро 19 августа 1939 г.138 К сожалению, вопрос об аутентичности этого документа так и не стал предметом обсуждения в отечественной историографии, но то, что его содержание корреспондирует с другими недавно рассекреченными советскими документами этого периода, позволяет использовать эту публикацию в качестве апокрифа.

Оценивая сложившуюся ситуацию, Сталин заявил, что "вопрос мира или войны вступает в критическую для нас фазу. Если мы заключим договор о взаимопомощи с Францией и Англией, то Германия откажется от Польши и станет искать "модус вивенди" с западными державами. Война будет предотвращена, но в дальнейшем события могут принять опасный характер для СССР. Если мы примем предложение Германии о заключении с ней пакта о ненападении, она, конечно, нападет на Польшу, и вмешательство Франции и Англии в эту войну станет неизбежным. В этих условиях у нас будет много шансов остаться в стороне от конфликта, и мы сможем надеяться на наше выгодное вступление в войну". Возникновение войны в Европе открывает перед СССР "широкое поле деятельности для развития мировой революции". Поэтому "в интересах СССР Родины трудящихся, чтобы война разразилась между Рейхом и капиталистическим англо‑французским блоком. Нужно сделать все, чтобы эта война длилась как можно дольше в целях изнурения двух сторон. Именно по этой причине мы должны согласиться на заключение пакта, предложенного Германией, и работать над тем, чтобы эта война, объявленная однажды, продлилась максимальное количество времени"139.

21 августа в 11 часов началось последнее заседание англо‑франко‑советских военных переговоров, в ходе которого стало ясно, что переговоры зашли в тупик. В 15 часов Шуленбург передал Молотову телеграмму от Гитлера "господину И.В. Сталину", в которой фюрер сообщал о своем согласии с советским проектом пакта о ненападении и о готовности выработать "дополнительный протокол" в ходе визита в Москву "ответственного государственного деятеля Германии". Сославшись на угрозу германо‑польского кризиса, Гитлер предлагал "принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, но не позднее среды, 23 августа. Министр иностранных дел имеет всеобъемлющие и неограниченные полномочия, чтобы составить и подписать как пакт о ненападении, так и протокол". В 17 часов Молотов передал Шуленбургу ответ Сталина "рейхсканцлеру Германии господину А. Гитлеру" с сообщением о согласии советского правительства "на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа". Тем не менее формально переговоры с Англией и Францией прерваны не были. 22 августа советская пресса сообщила о предстоящем визите Риббентропа в Москву для заключения пакта о ненападении, одновременно СССР информировал Англию и Францию, что "переговоры о ненападении с Германией не могут никоим образом прервать или замедлить англо‑франко‑советские переговоры"140. В тот же день Франция попыталась вновь добиться от Польши согласия на проход Красной Армии, чтобы иметь возможность ограничить значение будущего советско‑германского пакта или сорвать его подписание141. Одновременно глава французской военной миссии получил полномочия на подписание военной конвенции и пытался 22 августа настоять на продолжении военных переговоров с СССР. Однако глава советской военной миссии, сославшись на то, что "позиция Польши, Румынии, Англии неизвестна", предложил не торопиться с продолжением переговоров142.

23 августа в Москву прибыл Риббентроп, и в ходе переговоров со Сталиным и Молотовым в ночь на 24 августа были подписаны советско‑германский пакт о ненападении и секретный дополнительный протокол, определивший сферы интересов сторон в Восточной Европе. К сфере интересов СССР были отнесены Финляндия, Эстония, Латвия, территория Польши к востоку от рек Нарев, Висла и Сан, а также Бессарабия143. В завершении беседы сторон, кратко обсудивших ряд международных вопросов, Сталин заявил Риббентропу, что "советское правительство относится к новому пакту очень серьезно. Он может дать свое честное слово, что Советский Союз никогда не предаст своего партнера"144. Затем состоялся прием в Екатерининском зале Кремля. Риббентроп, войдя в зал, приветствовал присутствующих обычным фашистским жестом – выбросив вперед вытянутую руку с восклицанием "Хайль Гитлер!" Все замерли. Но Сталин улыбнулся и неожиданно ответил… книксеном. Взявшись пальцами за края своего френча, он картинно присел перед гостем. В зале раздался смех, и неловкость ситуации была сглажена. Когда прием закончился, Риббентроп покинул помещение и остались только свои, Сталин сказал: "Кажется, нам удалось провести их"145.

Подписав пакт о ненападении, СССР 25 августа заявил англо‑французским военным миссиям, что в изменившейся ситуации военные переговоры "теряют всякий смысл"146. Правда, в тот же день Франции было сообщено, что договор 1935 г. все еще остается в силе, а политические переговоры с Англией и Францией могли бы быть продолжены. Советское руководство было готово рассмотреть любые предложения Англии и Франции, если они согласятся на советские условия, но Лондон и Париж решили не идти на уступки СССР, который втайне от них осмелился предпочесть какие‑то собственные интересы "общему делу" защиты западных демократий, и в ночь на 26 августа их военные миссии покинули Москву147.

Заключение советско‑германского пакта о ненападении является одной из ключевых тем отечественной историографии событий 1939 г., которая в последние годы обогатилась значительным количеством новых исследований. В центре дискуссии остаются причины согласия советского руководства на подписание соглашения с Германией. Сторонники официальной советской версии событий 1939 г. стараются доказать, что пакт – это вынужденный шаг Москвы. Для доказательства этого тезиса в литературе приводятся различные варианты возможных действий советского руководства, которые должны подтвердить, что иной альтернативы, кроме пакта, не было148. Более критически настроенные исследователи, ссылаясь на свой набор возможных альтернативных шагов Москвы149, полагают, что решение Сталина подписать договор с Германией было просчетом. Но исходя из ими же указываемых целей, которые преследовало советское руководство, это был вовсе не просчет, а желанный для него результат. Поэтому некоторые авторы считают пакт успехом советского руководства, которое смогло достичь своих целей150.

Любопытно отметить, что ряд авторов, критикующих Сталина за согласие подписать пакт, вместе с тем пишут, что Москва проводила "курс на сближение с Германией". По их мнению, этот "курс" был взят советским руководством после Мюнхена151, с конца 1938 г.152, с марта 1939 г.153 или с мая 1939 г.154. Опубликованные советские дипломатические документы позволили установить, что согласие на переговоры с Германией советское руководство дало 3–4 августа, еще раз подтвердив его 11–12 августа 1939 г., но окончательное решение о заключении пакта было принято 19–21 августа155. Имеющиеся в распоряжении историков документы свидетельствуют не столько о наличии у Москвы "прогерманского" или "проанглийского" курса, сколько о стремлении советского руководства использовать противоречия между другими великими державами для усиления своего влияния в мире. Нарастание напряженности в отношениях между Англией и Германией вело к тому, что обе эти страны были заинтересованы в благожелательной позиции СССР, и вынуждало их идти на уступки Москве. Это требовало проведения осторожного внешнеполитического курса, гибко реагировавшего на изменения международной ситуации. В этом смысле советская внешняя политика 1939 г. дает прекрасный пример подобного лавирования в собственных интересах.

Продолжается дискуссия по вопросу о заинтересованности Германии в заключении пакта с СССР. Так, А.Н. Яковлев считает, что Германия не слишком стремилась к соглашению с СССР, так как могла выбирать между договоренностью с ним или с Англией. При этом автор отмечает неизученность вопроса о готовности Германии к войне с Советским Союзом в 1939 г.156 По мнению ряда авторов, летом 1939 г. Германия находилась в очень сложном положении, поскольку стремилась достичь внешнеполитической изоляции Польши в предстоящей войне и получить гарантию от войны на два фронта, а значит, была заинтересована в пакте сильнее, чем Советский Союз, именно поэтому она и была инициатором соглашения с СССР, к войне с которым она была не готова157. Противоположного мнения придерживается Г.Н. Севостьянов, который считает, что Германия была готова к войне с СССР, но в подтверждение приводит данные, которые, как минимум, ставят это утверждение под сомнение158. Большинство авторов отмечают неготовность СССР к войне с Германией в 1939 г., что объясняется репрессиями в Красной Армии или просто "слабостью" РККА159. Лишь О.Ф. Сувениров высказался в том смысле, что РККА была в 1939 г. сильнее вермахта160, но этот тезис не получил поддержки. Отсутствие сопоставительного анализа вооруженных сил великих держав летом 1939 г. не позволяет однозначно решить этот вопрос, правда, данные таблицы 4 показывают, что СССР располагал достаточно мощной сухопутной армией. Некоторые авторы чрезмерно оптимистично полагают, что для СССР не существовало угрозы единого антисоветского фронта, войны с Германией или на два фронта, так как межимпериалистические противоречия между другими великими державами затрудняли какое‑либо антисоветское соглашение161.

В отечественной историографии сохраняется разноголосица в вопросе об оценках пакта о ненападении. Официальная историография продолжает подчеркивать тот факт, что он был единственно правильным шагом, показавшим миролюбие СССР и поставившим заслон на пути германской агрессии на Восток163. Пакт являлся компромиссом агрессора и его жертвы и не противоречил союзу с Англией и Францией, которые уже имели такие же договоренности с Германией164. Его сравнивают с Тильзитом и Брестом, подчеркивают его юридическую обоснованность165. А.С. Якушевский утверждает, что пакт не был направлен против интересов какого‑либо третьего государства и соответствовал принципам пролетарского интернационализма, классовым интересам международного коммунистического движения166. В.Я. Сиполс167 оценивает пакт как дальновидный и мудрый шаг, признавая при этом, что советское правительство знало о невозможности полагаться на это соглашение (?!). О.А. Чубарьян считает, что пакт не выходил за рамки однотипных соглашений, но сталинизм трактовал его по‑своему168. Вместе с тем некоторые авторы полагают, что пакт явился "серьезным просчетом советской" дипломатии, поскольку оказал "негативное влияние на развитие международных политических и военных событий в Европе" в 1939–1941 гг., не сопоставим с англо‑германской и франко‑германской декларациями о ненападении и выходил за рамки договора о ненападении, а также был несовместим с англо‑франко‑советским союзом169.

В ходе дискуссии конца 1980‑х гг. о наличии секретного дополнительного протокола, завершившейся с опубликованием подлинников этого документа в 1993 г., был сформулирован вывод о том, что протокол был естественным продолжением пакта, в котором и содержался весь его смысл170, заключавшийся в ограждении части Восточной Европы от германской оккупации. Изучение советских дипломатических документов показало правоту тех авторов, которые считают, что секретный протокол был инициативой СССР и уступкой со стороны Германии171. Целью пакта было обеспечить влияние Советского Союза в Восточной Европе, а без секретного протокола он не нужен и не имеет смысла172. Хотя протокол не являлся юридическим основанием для перекройки восточно‑европейских границ, он предрешил судьбу третьих стран и свидетельствует о сотрудничестве с Германией в переделе Восточной Европы173. Тем более что, как отмечает С.З. Случ, для Сталина граница "сферы интересов" означала будущую границу СССР174. Как полагает В.Я. Сиполс, пакт отразил взаимные интересы Германии и СССР. Первая была заинтересована в оккупации Польши до "линии 4‑х рек", а второй – в остановке вермахта дальше от своих границ и в присоединении Западной Украины и Западной Белоруссии175.

Вместе с тем следует помнить, что никаких реальных территориальных изменений или оккупации "сфер интересов" советско‑германский договор не предусматривал176. В этом и заключается его принципиальное отличие от Мюнхенского соглашения, которое прямо передавало Германии приграничные районы Чехословакии. К сожалению, теперь, зная дальнейшие события, некоторые исследователи склонны полагать, что Гитлер и Сталин уже тогда, в ночь на 24 августа, заранее знали, что именно произойдет в ближайшие 38 дней. Естественно, что в действительности этого не было. Вообще ситуация конца августа 1939 г. была столь запутанной, что политики и дипломаты всех стран, в том числе и Советского Союза, старались подписывать максимально расплывчатые соглашения, которые в зависимости от обстановки можно было бы трактовать как угодно. Более того, 24 августа никто не знал, возникнет ли вообще германо‑польская война или будет достигнут какой‑то компромисс, как это было в 1938 г. В этой ситуации термин "территориально‑политическое переустройство" Польши и Прибалтики мог трактоваться и как вариант нового Мюнхена, то есть позволил бы Москве заявить о своих интересах на возможной международной конференции. А понятие "сфера интересов" вообще можно было трактовать как угодно177. Таким образом, советско‑германский пакт был соглашением, рассчитанным на любую ситуацию.

А вот мнение одного из участников событий У. Черчилля, высказанное им в своих мемуарах, написанных в начале "холодной войны", к возникновению которой он имел непосредственное отношение. Никогда не скрывавший своих антикоммунистических убеждений, Черчилль, тем не менее, не разделяет популярную ныне версию о некой предопределенности советско‑германского пакта. "Невозможно сказать, – пишет Черчилль, – кому он внушал большее отвращение – Гитлеру или Сталину. Оба сознавали, что это могло быть только временной мерой, продиктованной обстоятельствами. Антагонизм между двумя империями и системами был смертельным. Сталин, без сомнения, думал, что Гитлер будет менее опасным врагом для России после года войны против западных держав. Гитлер следовал своему методу "поодиночке". Тот факт, что такое соглашение оказалось возможным, знаменует всю глубину провала английской и французской дипломатии за несколько лет". Далее Черчилль, указав на жизненную необходимость для СССР улучшить свои стратегические позиции в преддверии войны с Германией, пишет совершенно "крамольные" с нынешних позиций вещи: "Им (Советам) нужно было силой или обманом оккупировать Прибалтийские государства и большую часть Польши, прежде чем на них нападут. Если их политика и была холодно расчетливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной"178 – то есть соответствовала реальному положению вещей. Из этого утверждения, между прочим, следует, что будь Черчилль на месте Сталина, он поступил бы точно так же.

Выступая на сессии Верховного Совета СССР по вопросу о ратификации пакта о ненападении, Молотов довольно откровенно оценил его значение: "Этот договор (равно как кончившиеся неудачей англо‑франко‑советские переговоры) показывает, что теперь нельзя решать важные вопросы международных отношений – тем более вопросы Восточной Европы – без активного участия Советского Союза, что всякие потуги обойти Советский Союз и решить подобные вопросы за спиной Советского Союза должны окончиться провалом. Советско‑германский договор о ненападении означает поворот в развитии Европы… Этот договор не только дает нам устранение угрозы войны с Германией… – он должен обеспечить нам новые возможности (выделено мной. М.М.) для роста сил, укрепления наших позиций, дальнейший рост влияния Советского Союза на международное развитие"179.

В последние годы вопросы последствий пакта о ненападении стали предметом бурной дискуссии. В качестве достижений СССР воспроизводятся тезисы официальной советской версии об отсрочке войны с Германией, срыве возможного антисоветского единого фронта и устранении угрозы войны СССР на два фронта за счет ухудшения германо‑японских отношений180. Вместе с тем многие авторы указывают на недостаточно удачное использование отсрочки войны181. Ряд авторов отмечает, что, заключив пакт, СССР вышел из международной изоляции и показал, что способен проводить самостоятельную внешнюю политику182, как будто ранее это было не так. Только В.М. Кулиш и В.Я. Сиполс оспаривают версию об оттяжке войны с Германией, указывая, что в 1939 г. Германия не собиралась нападать на СССР и в последующее время была занята захватом Европы, что не позволяет говорить об отсрочке войны183.

В литературе часто указывается на такое достижение пакта, как установление новых границ СССР, которые были отодвинуты, вермахт остановлен вдали от них (?!), а ряд соседних с Советским Союзом стран не был захвачен Германией184. По мнению М.И. Семиряги, вопрос о том, было ли выгодно передвижение советских границ на Запад, не решен, а ряд авторов говорит об обустройстве обороны на передовых рубежах185. Некоторые авторы отмечают неоднозначную реакцию военных кругов Германии на пакт, и особенно на ограничение сферы оккупации Польши, и значение экономических поставок из Германии для советской экономики186. Ныне в отечественной историографии появились упоминания о негативных последствиях пакта. К ним относят дезориентацию антифашистских сил и укрепление антисоветских тенденций на Западе, свертывание антифашистской пропаганды, получение Германией свободы маневра в Европе, снабжение Германии советским сырьем и продовольствием, притупление бдительности в отношении Германии, снижение международного престижа СССР и даже попрание "ленинских норм" внешней политики и "профашистские симпатии" сталинского руководства187. Кроме того, по мнению В.И. Дашичева, СССР к лету 1941 г. оказался в международной изоляции188.

Видимо, дискуссия по этой проблеме завершится еще нескоро. Однако уже теперь можно сказать, что благодаря соглашению с Германией СССР впервые за всю свою историю получил признание своих интересов в Восточной Европе со стороны великой европейской державы. Москве удалось ограничить возможности дипломатического маневрирования Германии в отношении Англии и Японии, что во многом снижало для СССР угрозу общеевропейской консолидации на антисоветской основе и крупного конфликта на Дальнем Востоке, где в это время шли бои на Халхин‑Голе с японскими войсками. Как вспоминал много позднее Молотов, "Сталин был крупнейший тактик. Гитлер ведь подписал с нами договор о ненападении без согласования с Японией! Сталин вынудил его это сделать. Япония после этого сильно обиделась на Германию, и из их союза ничего толком не получилось"189. Конечно, за это Москве пришлось взять на себя обязательства отказаться от антигерманских действий в случае возникновения германо‑польской войны, расширить экономические контакты с Германией и свернуть антифашистскую пропаганду. Но, как мы увидим далее, две последние уступки имели свои границы.

Важной проблемой историографии событий 1939 г. является вопрос о связи советско‑германского пакта с началом Второй мировой войны. В этом вопросе мнения исследователей разделились. Многие авторы вслед за западной историографией, которая основывается на позиции английского руководства, сформулированной 30 августа 1939 г., что "судьба войны и мира находится сейчас в руках СССР" и его вмешательство может предотвратить войну190, полагают, что пакт способствовал началу Второй мировой войны191. По мнению других, пакт не оказал никакого влияния на начало германо‑польской войны (и Второй мировой тоже), поскольку оно было запланировано еще в апреле 1939 г.192 Р.А. Медведев полагает даже, что пакт заставил Англию и Францию объявить Германии войну193, никак, впрочем, не аргументируя этот тезис. Чтобы дать аргументированный ответ на этот, вероятно, наиболее важный вопрос, следует обратиться к рассмотрению событий, произошедших с 23 августа по 1 сентября в Европе.

В августе 1939 г. вопрос о выяснении позиции Англии и СССР в случае войны в Польше вступил для Германии в решающую фазу. 2–3 августа Германия активно зондировала Москву, 7 августа – Лондон, 10 августа – Москву, 11 августа – Лондон, 14–15 августа – Москву. 21 августа Лондону было предложено принять 23 августа для переговоров Геринга, а Москве Риббентропа для подписания пакта о ненападении. И СССР, и Англия ответили согласием! Исходя из необходимости прежде всего подписать договор с СССР, 22 августа Гитлер отменил полет Геринга, хотя об этом в Лондон было сообщено только 24 августа. Пока же английское руководство, опасаясь сорвать визит Геринга, запретило мобилизацию. Выбор Гитлера можно объяснить рядом факторов. Во‑первых, германское командование было уверено, что вермахт в состоянии разгромить Польшу, даже если ее поддержат Англия и Франция. Тогда как выступление СССР на стороне антигерманской коалиции означало катастрофу. Во‑вторых, соглашение с Москвой должно было локализовать германо‑польскую войну, удержать Англию и Францию от вмешательства и дать Германии возможность противостоять вероятной экономической блокаде западных держав. В‑третьих, не последнюю роль играл и субъективный момент: Англия слишком часто шла на уступки Германии, и в Берлине, видимо, в определенной степени привыкли к этому. СССР же, напротив, был слишком неуступчивым, и выраженную Москвой готовность к соглашению следовало использовать без промедления. Кроме того, это окончательно похоронило бы и так не слишком успешные англо‑франко‑советские военные переговоры.

22 августа Гитлер вновь выступил перед военными. Обрисовав общее политическое положение, он сделал вывод, что обстановка благоприятствует Германии, вмешательство Англии и Франции в германо‑польский конфликт маловероятно, они не смогут помочь Польше, а с СССР будет заключен договор, что также снизит угрозу экономической блокады Германии. В этих условиях стоит рискнуть и разгромить Польшу, одновременно сдерживая Запад. При этом следовало быстро разгромить польские войска, поскольку "уничтожение Польши остается на первом плане, даже если начнется война на Западе"194. Занятый локализацией похода в Польшу, Гитлер рассматривал "договор (с СССР) как разумную сделку. По отношению к Сталину, конечно, надо всегда быть начеку, но в данный момент он (Гитлер) видит в пакте со Сталиным шанс на выключение Англии из конфликта с Польшей"195. Уверенный в том, что ему это удастся, Гитлер в первой половине дня 23 августа, когда Риббентроп еще летел в Москву, отдал приказ о нападении на Польшу в 4.30 утра 26 августа.

23 августа Франция заявила, что поддержит Польшу, но Верховный совет национальной обороны решил, что никаких военных мер против Германии предпринято не будет, если она сама не нападет на Францию. В тот же день Гитлеру было передано письмо Чемберлена, в котором Лондон извещал о том, что в случае войны Англия поддержит Польшу, но при этом демонстрировал готовность к соглашению с Германией. В Англии все еще ожидали визита Геринга, и лишь 24 августа стало ясно, что он не приедет. Получив рано утром 24 августа донесение от Риббентропа об успехе его миссии, Гитлер дал выход своим чувствам. В маниакальном исступлении он стучал кулаками по стене и кричал: "Теперь весь мир у меня в кармане!" В тот же день Германия уведомила Польшу, что препятствием к урегулированию конфликта являются английские гарантии. Опасаясь, что Варшава пойдет на уступки и сближение с Берлином, Англия 25 августа подписала с Польшей договор о взаимопомощи, но военного соглашения заключено не было. В тот же день Германия уведомила Англию, что "после решения польской проблемы" она предложит всеобъемлющее соглашение сотрудничества и мира, вплоть до гарантий существования и помощи Британской империи196. Но вечером 25 августа в Берлине стало известно об англо‑польском договоре, а Италия, которая и ранее высказывала опасения в связи с угрозой возникновения мировой войны, известила об отказе участвовать в войне. Все это привело к тому, что около 20 часов был отдан приказ об отмене нападения на Польшу, и армию удалось удержать буквально в последний момент197.

26 августа западные союзники порекомендовали Польше дать приказ войскам воздерживаться от вооруженного ответа на германские провокации. На следующий день Лондон и Париж предложили Варшаве организовать взаимный обмен населением с Германией. Тем не менее Бек все еще был уверен, что "до настоящего времени Гитлер не принял еще решения начать войну… ни в коем случае в ближайшее время не произойдет ничего решающего"198. Англия, Франция и Польша все еще не были уверены, что Германия решится воевать. 26 августа в Англии вместо 300 тыс. резервистов было призвано всего 35 тыс., поскольку считалось, что англо‑польский договор удержит Германия от войны. В тот же день из Лондона в Берлин поступили сведения, что Англия не вмешается в случае германского нападения на Польшу или объявит войну, но воевать не будет199. 28 августа Англия отказалась от германских предложений о гарантии империи, порекомендовав Берлину начать прямые переговоры с Варшавой. Если Германия пойдет на мирное урегулирование, то Англия соглашалась рассмотреть на будущей конференции общие проблемы англо‑германских отношений. Лондон вновь предупредил Берлин, что в случае войны Англия поддержит Польшу, но при этом обещал воздействовать на поляков в пользу переговоров с Германией.

Одновременно Польше было рекомендовано ускорить переговоры с Германией. Так же Лондон просил Муссолини намекнуть Гитлеру, что "если урегулирование нынешнего кризиса ограничится возвращением Данцига и участков "коридора" Германии, то, как нам кажется, можно найти, в пределах разумного периода времени, решение без войны"200. Естественно, Варшава не должна была знать об этом. Если бы германо‑польские "переговоры привели к соглашению, на что рассчитывает правительство Великобритании, то был бы открыт путь к широкому соглашению между Германией и Англией"201.

Во второй половине дня 28 августа Гитлер установил ориентировочный срок наступления на 1 сентября. Используя английские предложения о переговорах, германское руководство решило потребовать "присоединения Данцига, прохода через польский коридор и референдума [подобно проведенному в Саарской области]. Англия, возможно, примет наши условия. Польша, по‑видимому, нет. Раскол!"202 29 августа Германия дала согласие на прямые переговоры с Польшей на условиях передачи Данцига, плебисцита в "польском коридоре" и гарантии новых границ Польши Германией, Италией, Англией, Францией и СССР. Прибытие польских представителей на переговоры ожидалось 30 августа. Передавая эти предложения Англии, Гитлер надеялся, что "он вобьет клин между Англией, Францией и Польшей"203. В тот же день Берлин уведомил Москву о предложениях Англии об урегулировании германо‑польского конфликта и о том, что Германия в качестве условия поставила сохранение договора с СССР, союза с Италией и не будет участвовать в международной конференции без участия СССР, вместе с которым следует решать все вопросы Восточной Европы204.

30 августа Англия вновь подтвердила свое согласие воздействовать на Польшу, при условии, что войны не будет и Германия прекратит антипольскую кампанию в печати. В этом случае Лондон подтверждал свое согласие на созыв в будущем международной конференции. В этот день вермахт все еще не получил приказа о нападении на Польшу, поскольку существовала возможность того, что Англия пойдет на уступки и тогда наступление будет отсрочено до 2 сентября, причем в этом случае "войны уже не будет совсем", поскольку "приезд поляков в Берлин = подчинению"205. 30 августа Англия получила точные сведения о предложениях Германии по урегулированию польской проблемы. Однако Лондон не известил Варшаву об этих предложениях, а, надеясь еще отсрочить войну, в ночь на 31 августа уведомил Берлин об одобрении прямых германо‑польских переговоров, которые должны были начаться через некоторое время. Рано утром 31 августа Гитлер подписал Директиву № 1, согласно которой нападение на Польшу должно было начаться в 4.45 утра 1 сентября 1939 г. Лишь днем 31 августа германские предложения об урегулировании кризиса были переданы Англией Польше с рекомендацией положительно ответить на них и ускорить переговоры с Германией.

В 12.00 31 августа Варшава заявила Лондону, что готова к переговорам с Берлином при условии, что Германия и Польша взаимно гарантируют неприменение силы, законсервируют ситуацию в Данциге, а Англия в ходе переговоров будет оказывать поддержку польской стороне. Однако польскому послу в Берлине было приказано тянуть время, поскольку в Варшаве все еще считали, что "Гитлер не решится начать войну. Гитлер только играет на нервах и натягивает струны до крайних пределов"206. В итоге в 18.00 Риббентроп в беседе с польским послом в Берлине констатировал отсутствие польского чрезвычайного уполномоченного и отказался от переговоров. В 21.15–21.45 Германия официально вручила свои предложения Польше послам Англии, Франции и США и заявила, что Варшава отказалась от переговоров. В это же время германское радио сообщило об этих предложениях по урегулированию кризиса и о польских провокациях на границе. В тот же день Италия предложила Германии посреднические услуги в урегулировании кризиса, но, получив отказ, уведомила Англию и Францию, что не будет воевать207. 1 сентября Германия напала на Польшу, а европейский кризис перерос в войну, в которую через несколько дней вступили Англия и Франция.

В условиях краха Версальско‑Вашингтонской системы международных отношений обострилась борьба великих держав за свои интересы. К 1939 г. произошло оформление двух военно‑политических блоков великих держав, в которых Англия и Франция противостояли Германии и Италии, к которым тяготела Япония. СССР и США занимали выжидательную позицию, рассчитывая использовать войну между этими блоками в своих интересах.

В условиях кризиса 1939 г. для Франции первостепенное значение имело устранение угрозы со стороны Германии, поэтому Париж более активно выступал за создание антигерманской военной коалиции с участием не только Польши, но и СССР. Правда, французское руководство стремилось возложить основную тяжесть войны на своих восточноевропейских союзников. На политику Франции значительное влияние оказывала Англия, что позволяет говорить о существенных проанглийских тенденциях французского руководства. При этом в Париже не исключали возможности достижения новой договоренности с Германией, для давления на которую использовались переговоры с Москвой.

Италия, связанная союзом с Германией, надеялась получить определенную выгоду от европейского кризиса в виде усиления своих позиций на Балканах и в Средиземноморье, но категорически отказывалась от участия в войне с неясным исходом. В целом Рим пытался играть роль посредника между Англией, Францией и Германией.

США заняли пассивную позицию в отношении европейского политического кризиса, хотя довольно хорошо представляли себе обстановку в Европе. Столь же пристально в Вашингтоне следили за развитием событий на Дальнем Востоке, но и в этом регионе пассивная политика США прикрывалась существованием закона о нейтралитете. Таким образом США продолжали занимать выжидательную позицию, готовясь участвовать в возможной войне на более поздних этапах. США также были заинтересованы в том, чтобы затруднить разрядку напряженности в Европе, поскольку только в этом случае их политический вес на континенте мог бы возрасти.

В течение 1939 г. Япония в очередной раз пыталась добиться окончания войны в Китае, продолжая вытеснять оттуда своих английских, французских и американских конкурентов, которые заняли пассивную позицию, опасаясь заключения германо‑итало‑японского союза. Япония рассчитывала использовать европейские противоречия для закрепления своих завоеваний в Китае и признания своей новой роли на Дальнем Востоке, что требовало продолжения лавирования между великими державами. Германо‑итальянское предложение военного союза против остальных великих держав не отвечало японским интересам. В Токио охотно пошли бы на антисоветский союз, но не собирались портить отношения с Англией, Францией и США в угоду Берлину и Риму. В целом события 1939 г. на Дальнем Востоке оказывали лишь косвенное влияние на развитие европейской ситуации.

В условиях европейского политического кризиса основное значение имели цели и действия Англии, Германии и СССР.

Ощущая угрозу своему положению в мире со стороны США, Германии и СССР, Англия пыталась продолжить ставшую уже традиционной политику "умиротворения", дополнив ее с марта 1939 г. мерами военно‑политического давления на Берлин. По мнению Лондона, это должно было заставить Германию воздержаться от дальнейшей экспансии и пойти на урегулирование отношений с Англией. В свою очередь, англо‑германское соглашение послужило бы основой для консолидации Европы, что дало бы Англии прочный тыл в противоборстве с США и заслон от усиления советского влияния. В отдаленной перспективе европейская консолидация могла бы способствовать созданию новой системы международных отношений с участием США и Японии, но без учета интересов СССР. Английское руководство полагало, что угроза войны с Англией, наряду с щедрыми предложениями Лондона, вынудят Германию пойти на соглашений с ней. При этом Англия сама была заинтересована в том, чтобы избежать войны, которая лишь ухудшила бы ее положение. Не случайно Лондон, предупреждая Берлин о том, что Польша получит английскую поддержку в случае войны, не готовился к осуществлению этих предупреждений.

В этих условиях переговоры с Москвой рассматривались в Лондоне лишь как средство давления на Берлин. Более того, проводя в 1920‑1930‑е гг. политику ограничения советского влияния в Европе, Англия в ходе событий 1939 г. столкнулась с проблемой, как привлечь СССР к обеспечению безопасности стран Восточной Европы, но при этом не толкнуть эти страны, как правило, настроенные антисоветски, в лагерь Германии. Не случайно Англия старалась прийти к максимально широкому и расплывчатому соглашению с Москвой, что не должно было затронуть интересы восточноевропейских стран. Все это еще более затрудняло англо‑франко‑советские переговоры, которые в итоге зашли в тупик, поскольку Англия так и не решилась заплатить за союз с СССР просимую Москвой цену. Кроме того, на исходе переговоров сказалось и то, что стороны стремились достичь разных целей: СССР нужен был союз для войны в Европе, а Англия и Франция хотели, пугая Германию призраком тройственного союза, избежать войны. Не менее уклончивую позицию Англия занимала и в отношении Польши, помощь которой, несмотря на гарантии, а позднее и союз, оказывать не собирались, ибо в Лондоне надеялись на стойкость польской армии, свои дипломатические маневры или на возможную германо‑советскую войну на обломках Польши. Хотя, как показали события последней недели августа 1939 г., именно честное выполнение Англией своих обязательств перед Польшей могло остановить Германию.

В ситуации 1939 г. Германия стремилась новыми экспансионистскими мерами окончательно закрепить свое влияние в Восточной Европе, которая стала бы надежным тылом для войны с Англией и Францией за европейскую гегемонию и прикрытием против СССР. В Берлине прекрасно понимали, что без решения этих задач война с СССР невозможна, поэтому прежде следовало консолидировать Европу, но на германский манер, не на базе достижения компромисса четырех великих держав, а на основе их подчинения Германии. Достижение этой цели выводило бы Германию в разряд мировых держав и позволило бы в союзе с Японией предпринять антисоветский поход, после победного окончания которого в Евразии был бы создан единый военно‑политический блок, с которым вынуждены были бы считаться США. То есть речь тоже шла о формировании новой системы международных отношений, но на германских принципах. Правда, это была еще слишком далекая перспектива, а пока, весной 1939 г., Германия столкнулась с английской политикой "окружения" и была вынуждена решать проблему локализации возможного конфликта с Польшей. Требовалось создать германо‑итало‑японский блок, добиться невмешательства Англии и Франции в германо‑польский конфликт и воспрепятствовать созданию англо‑франко‑советского союза.

Первая задача была решена лишь частично, так как Япония не спешила заключать безоговорочный договор с Германией и Италией, союз которых также был непрочен. Англо‑французская политика угроз и предложения уступок, проводимая в отношении Германии в течение всех 1930‑х гг., породила в Берлине уверенность в том, что Англия и Франция вновь пойдут на уступки за счет Польши. Проблема срыва англо‑франко‑советских переговоров облегчалась тем, что стороны не спешили пойти на союз друг с другом. Весной – летом 1939 г. уверенность германского руководства в возможности договориться с СССР нередко сменялась крайним пессимизмом, а вслед за этой сменой настроений испытывала колебания и германская дипломатия, которая все‑таки постепенно переходила от зондажей к более конкретным предложениям. По мере приближения критического периода в отношениях с Польшей Германия все более повышала ставки на переговорах с СССР, и в итоге стороны подписали пакт о ненападении на основе разграничения интересов в Восточной Европе, который обеспечил не только советские интересы, но и тыл Германии, облегчив ей войну в Европе.

Одновременно Германия усиленно искала возможность компромисса с Англией, который должен был стать таким же временным, как и договор с СССР. Уверенность в том, что Англия и Франция не вмешаются в германо‑польскую войну, позволила Германии установить конкретную дату нападения на Польшу, но в последний момент от нападения пришлось отказаться, так как возникла угроза англо‑французского вмешательства. Лишь в ходе нового тура дипломатических контактов Германия убедилась, что решить польскую проблему без применения силы не удастся, но серьезного участия Англии и Франции в германо‑польской войне опасаться не следует. Германское руководство решило рискнуть, и 1 сентября германские войска вторглись в Польшу.

К 1939 г. Советский Союз в основном решил задачу военно‑экономической модернизации и консолидации советского общества и был готов более активно отстаивать свои внешнеполитические интересы. Получив в Мюнхене очередной наглядный урок, обозначивший место СССР в Европе, советское руководство было крайне заинтересовано в срыве тенденции европейской консолидации без учета советских интересов. В этом смысле продолжение германской экспансии отвечало интересам Москвы, так как резко повышало заинтересованность обоих европейских военно‑политических группировок в соглашении с СССР. Обозначившейся в марте – апреле 1939 г. кризис в Европе подтвердил, что в договоренности с СССР заинтересованы и Англия с Францией, и Германия. Тем самым советское руководство могло выбирать, с кем и на каких условиях оно будет договариваться с учетом своих интересов. Договоренность с Англией и Францией требовала согласия этих стран на признание СССР европейской великой державой и усиление его влияния на континенте. Лондон и Париж оказались не способны пойти на такую уступку, и не в последнюю очередь потому, что союз с СССР означал бы окончательный раскол Европы на военно‑политические блоки и, по мнению западных держав, угрожал их втягиванию в войну, которой они стремились избежать, направив германскую экспансию на Восток. Кроме того, партнеры на переговорах в Москве, видимо, не слишком опасались Германии, что тоже не ускоряло ход последних. В итоге в силу непримиримости интересов сторон переговоры зашли в тупик.

В то же время в ходе германо‑советских контактов Москва, учитывая склонность Берлина к соглашению, долго не могла подтолкнуть Германию к тому, чтобы она ясно изложила свою позицию. Лишь в августе 1939 г. германское руководство решилось сделать конкретное предложение СССР, который в ходе искусно проведенных переговоров сумел заставить Берлин в максимальной степени учесть советские интересы. На фоне вялотекущих переговоров с Англией и Францией Москва сделала выбор в пользу договора с Германией, который был временным компромиссом для обеих сторон. Вместе с тем благодаря пакту СССР получил признание своих интересов со стороны великой европейской державы. Даже в этих условиях Англия и Франция не решились принять советские условия союза, сосредоточившись на поиске компромисса с Германией, что подтолкнуло ее к войне с Польшей. Начало войны в Европе позволило Москве начать реализацию своих экспансионистских устремлений пока в Восточной Европе.

Таким образом, Кремлю удалось использовать европейский кризис в своих интересах, поэтому советско‑германский пакт о ненападении можно расценивать как значительную удачу советской дипломатии, которая смогла переиграть британскую дипломатию и достичь своей основной цели – остаться вне европейской войны, получив при этом значительную свободу рук в Восточной Европе, более широкое пространство для маневра между воюющими группировками в собственных интересах, и при этом свалить вину за срыв англо‑франко‑советских переговоров на Лондон и Париж. Не в интересах советского руководства было препятствовать войне в Европе между англо‑французским блоком и Германией, поскольку только война давала ему реальный шанс значительно усилить свое влияние на континенте.

В 1939 г. Европа оказалась расколотой на три военно‑политических лагеря: англо‑французский, германо‑итальянский и советский, каждый из которых стремился к достижению собственных целей, что не могло не привести к войне. Понятно, что каждая великая держава рассчитывала на благоприятное для себя развитие событий. Англия и Франция стремились направить германскую экспансию на Восток, что должно было привести к столкновению Германии с СССР, их взаимному ослаблению, и упрочило бы положение Лондона и Парижа на мировой арене. Естественно, Москве вовсе не улыбалась роль "жертвенного агнца", и советское руководство сделало все, чтобы отвести угрозу втягивания в возможную европейскую войну, которая должна была ослабить Германию, Англию и Францию, что, в свою очередь, позволило бы СССР занять позицию своеобразного арбитра, от которого зависит исход войны, и максимально расширить свое влияние на континенте. Со своей стороны Германия, прекрасно понимая невозможность одновременного столкновения с коалицией великих держав, рассчитывала на локальную операцию против Польши, что улучшило бы ее стратегическое положение для дальнейшей борьбы за гегемонию в Европе с Англией, Францией и СССР. Италия стремилась получить новые уступки от Англии и Франции в результате их конфликта с Германией, но сама не торопилась воевать. США была нужна война в Европе, чтобы исключить возможность англо‑германского союза, окончательно занять место Англии в мире и ослабить СССР, что позволило бы стать основной мировой силой. Япония, пользуясь занятостью остальных великих держав в Европе, намеревалась закончить на своих условиях войну в Китае, добиться от США согласия на усиление японского влияния на Дальнем Востоке и при благоприятных условиях поучаствовать в войне против СССР. Так, в результате действий всех основных участников предвоенный политический кризис перерос в войну, развязанную Германией.

[Hrolv Ganger]

Советский Союз между Англией и Германией

Отношения Советского Союза с европейскими великими державами в начале Второй мировой войны определялись расколом Европы на три военно‑политических лагеря: англо‑французский, германо‑итальянский и советский, каждый из которых стремился к достижению собственных целей. В основу советского внешнеполитического курса были положены следующие расчеты, сформулированные И.В. Сталиным 7 сентября 1939 г. в беседе с руководством Коминтерна: "Война идет между двумя группами капиталистических стран (бедные и богатые в отношении колоний, сырья и т. д.) за передел мира, за господство над миром! Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Неплохо, если руками Германии будет расшатано положение богатейших капиталистических стран (в особенности Англии). Гитлер, сам этого не понимая и не желая, расстраивает, подрывает капиталистическую систему… Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии. Следующий момент – подталкивать другую сторону"766. Таким образом, советское руководство собиралось в полной мере использовать выгоды позиции "наблюдателя в войне двух империалистических группировок"767.

Начавшаяся война в Европе и действия Красной Армии в Польше после 17 сентября 1939 г. не улучшили советско‑английских и советско‑французских отношений, ухудшившихся после подписания договора о ненападении с Германией, который был воспринят английским и французским руководством как поражение их внешнеполитической стратегии. Вместе с тем, не желая подтолкнуть СССР к дальнейшему сближению с Германией, Англия и Франция не стали обострять проблему советского вмешательства в германо‑польскую войну, а попытались уточнить советскую позицию относительно войны в Европе. Уже 18 сентября французский премьер‑министр Э. Даладье спрашивал у советского посла, берет ли СССР украинское и белорусское население под свой вооруженный протекторат временно, или Москва намерена присоединить эти территории к СССР768. В Англии и Франции было широко распространено мнение, что ввод советских войск в Польшу имеет антигерманскую направленность, и это может привести к усилению напряженности в советско‑германских отношениях. В Лондоне опасались, что Москва может вступить в войну на стороне Берлина, поэтому советское заявление о нейтралитете в европейской войне было воспринято там с удовлетворением.

18 сентября на заседании английского правительства было решено, что, согласно англо‑польскому соглашению, Англия связана обязательством защищать Польшу только в случае агрессии со стороны Германии. Поэтому было решено "не посылать России никакого протеста". И хотя англо‑французская пресса позволяла себе довольно резкие заявления, официальная позиция Англии и Франции свелась к молчаливому признанию советской акции в Польше769. Тем не менее западные союзники попытались получить более подробный ответ из Москвы о намерениях СССР. 20 сентября Франция повторила свой запрос770. 23 сентября 1939 г. Лондон запросил советское правительство, готово ли оно ответить на английское предложение о торговых переговорах или его соглашение с Германией "делает такие переговоры вообще бесцельными". Английское руководство также интересовалось, "как мыслит себе Советское правительство будущее Польши? В частности, является ли существующая демаркационная линия временной военной мерой или же имеет более постоянное значение?", а также насколько изменились принципы советской внешней политики771.

27 сентября, в день, когда в Москву вновь прибыл Риббентроп, до сведения английского руководства был доведен ответ из Москвы, согласно которому СССР соглашался на ведение торговых переговоров с Англией. Относительно судьбы Польши советское руководство считало, что "нынешняя демаркационная линия не представляет, конечно, государственной границы между Германией и СССР. Судьба Польши зависит от многих факторов и противоположных сил, учесть которые в настоящее время нет пока возможности". Естественно, Москва подчеркнула, что принципы советской внешней политики не изменились, а советско‑германские отношения "определяются пактом ненападения"772. Случайно ли, что подписанный в ночь на 29 сентября советско‑германский договор о дружбе и границе от 28 сентября 1939 г., как справедливо отметил В.Я. Сиполс773, вопреки своему названию определил не границу между Германией и СССР, а границу между их "обоюдными государственными интересами на территории бывшего Польского государства"? Не исключено, что ни Берлин, ни Москва не хотели подписывать официальный документ, в котором был бы зафиксирован раздел Польши между ними.

Это позволило показать Англии и Франции, что СССР не претендует на национальные польские территории, а его действия носят потенциально антигерманский характер. В целом Англия приняла советскую позицию, и 17 и 27 октября до сведения СССР было доведено, что Лондон хочет видеть этнографическую Польшу скромных размеров и не может быть никакого вопроса о возврате ей Западной Украины и Западной Белоруссии774. Вообще на Западе многие считали, что СССР не участвовал в разделе Польши, так как западные районы Украины и Белоруссии не являлись польскими территориями, и проблема восстановления Польши была связана только с Германией. Соответственно Англия и Франция посоветовали польскому правительству в эмиграции не объявлять войну СССР775. В Лондоне и Париже обозначилось два внешнеполитических курса в отношении Москвы. Один из них рассматривал СССР как главного противника западных союзников, для нанесения ущерба которому были хороши все средства, а второй исходил из необходимости первоначального разгрома Германии, что требовало привлечения Москвы к антигерманскому фронту любыми возможными способами. В любом случае западные союзники были заинтересованы в провоцировании напряженности в советско‑германских отношениях, для чего использовались, например, советско‑турецкие переговоры 25 сентября – 17 октября 1939 г. о договоре о взаимопомощи. Кроме того, англо‑французская пропаганда активно использовала тезис о "красной опасности" для Европы776.

Помимо пропагандистского нажима на СССР, Англия и Франция, сделавшие ставку на экономическое удушение Германии за счет пресечения ее внешней торговли, стали отказываться от выполнения советских заказов вплоть до конфискации уже готовой продукции. По мнению Лондона и Парижа, это должно было затруднить советское экономическое содействие Германии, а кроме того, как справедливо отметил в выступлении на 6‑й сессии Верховного Совета СССР В.М. Молотов, "у англо‑французских правящих кругов сорвались расчеты насчет использования нашей страны в войне против Германии и они ввиду этого проводят политику мести в отношении Советского Союза"777. 6 сентября Англия объявила список предметов торговли, которые она будет рассматривать как контрабанду, а 11 сентября заявила о намерении досматривать суда нейтральных стран с целью поиска контрабанды в Германию. Понятно, что задержки и аресты советских и зафрахтованных СССР судов не способствовали улучшению англо‑советских отношений. В ответ на торговую дискриминацию СССР также сократил свои поставки в Англию и Францию. Однако Англия, заинтересованная в получении советского леса, 18 сентября предложила обменять его на задержанные советские заказы. В итоге 11 октября было заключено советско‑английское соглашение об обмене советского леса на каучук и олово778.

Намереваясь достичь торгового соглашения с нейтральными странами на период войны, Англия в начале октября зондировала СССР на предмет начала торговых переговоров. 25 октября СССР направил Англии ноту, в которой констатировал нарушение ею международного права и заявлял, что не признает правомерности блокадных мероприятий и "оставляет за собой право требовать от Британского Правительства возмещения убытков", наносимых этими английскими мерами779. В Лондоне эта нота была воспринята с неудовольствием, но английское правительство старалось не толкнуть СССР к сближению с Германией и 26 октября вновь предложило начать торговые переговоры780. 11 ноября 1939 г. СССР заявил, что сочувствует намерениям некоторых членов английского правительства в желании "улучшения англо‑советских политических и торговых отношений", но "не видит в данный момент благоприятных перспектив в этом деле", поскольку Англия занимает враждебную позицию в отношении СССР, а "улучшение отношений между СССР и Англией требует, чтобы подобная политика английских властей была изменена в лучшую сторону"781. Это не помешало Англии 27 ноября вновь поинтересоваться у Москвы, желает ли она торговых переговоров, поскольку, по мнению Лондона, никаких враждебных актов по отношению к СССР не предпринималось782.

28 ноября Англия законодательно оформила запрет на германскую торговлю и право западных союзников досматривать все суда на предмет поиска товаров для Германии. 30 ноября Германия попросила СССР заявить Англии протест по вопросу ужесточения мер экономической войны783. 10 декабря СССР направил Англии ноту, в которой протестовал против таких мер экономической войны, нарушающих международное право, и оставлял "за собой право требовать возмещения понесенных убытков"784. В условиях обострения отношений СССР с Англией и Францией в связи с началом советско‑финской войны вопрос о торговых переговорах отпал. Помимо пропагандистской и торговой войны, в Англии и Франции не исключали применения и число военных мер против СССР, который рассматривался ими в качестве невоюющего союзника Германии. Уже в конце сентября 1939 г. началась разработка планов боевых действий против Советского Союза с использованием его восточноевропейских соседей, а также против кавказских нефтепромыслов.

В ходе начавшейся войны на море английские ВМС быстро выяснили, что часть германских судов укрылась в Мурманске. Понятно, что вскоре в Баренцевом море появились и английские корабли, имевшие целью перехватить немецкие в момент их выхода в нейтральные воды. Однажды командир одной из береговых батарей советского Северного флота открыл огонь по 2 английским эсминцам, которые, по его мнению, находились в советских территориальных водах. Поставив дымовую завесу, эсминцы вышли из‑под огня советских дальнобойных орудий в открытое море. Впрочем, никакой ноты протеста со стороны Англии не последовало: видимо, корабли и в самом деле зашли в советские территориальные воды или же находились буквально на их кромке. Кроме того, советское военно‑морское командование опасалось появления англо‑французской эскадры в Черном море. Поэтому Черноморский флот вел напряженную разведку на подступах к Одессе и Севастополю. Помимо воздушной разведки на подступах к этим советским портам, румынскому порту Констанца, болгарским Варна и Бургас, у о. Змеиный и у входа в Босфор 17 сентября были развернуты на позициях советские подводные лодки. Всего в море выходили 10 подводных лодок, но никакого реального противника у моряков‑черноморцев так и не появилось785.

Совершенно иначе в отношении СССР вела себя Германия. Уже 6 сентября с германской стороны было заявлено о необходимости расширения экономических отношений с СССР, а "существующее товарно‑кредитное соглашение будет соблюдаться Германией в точности, несмотря на войну"786. События 17 сентября – 12 октября на территории Польши дали пример успешного советско‑германского сотрудничества. В ходе второго визита Риббентропа в Москву 28 сентября между ним и Молотовым произошел обмен письмами, в которых стороны подчеркнули свою готовность "всемерно развивать экономические отношения и товарооборот", чтобы он "по своим размерам достиг высшего объема, достигнутого в прошлом". Одновременно СССР дал согласие на организацию германской транзитной торговли с третьими странами787.

Кроме обсуждения политических вопросов Восточной Европы и экономических проблем советско‑германских отношений, Риббентроп высказал пожелание устроить в Мурманске ремонтную базу для немецких кораблей и подводных лодок. 5 октября Молотов заявил Шуленбургу, что "Мурманск недостаточно изолирован для этой цели", и предложил взамен бухту Териберка, расположенную восточнее Мурманска. 15 октября Германия обратилась к советской стороне за разрешением использовать советские порты (Мурманск, Владивосток и др.) и верфи для снабжения и ремонта германских кораблей и с просьбой организовать снабжение германских рейдеров и подводных лодок в море советскими судами. Однако германский военно‑морской атташе в Москве капитан 1 ранга фон Баумбах сообщил в Берлин, что на положительное решение всех этих вопросов рассчитывать не приходится, так как порты Мурманск и Владивосток слишком открыты для иностранных судов, посещения которых могут затруднить сохранение тайны и создадут угрозу нейтралитету СССР, а бухта Териберка не подходит для базирования флота, потому что недостаточно защищена от непогоды788.

В результате переговоров, как доложил Гитлеру 16 октября командующий германскими ВМС гросс‑адмирал Э. Редер, "русские предоставили в наше распоряжение хорошо расположенную базу западнее Мурманска, где можно будет расположить плавучую мастерскую". Этой базой "Норд" стала бухта Западная Лица на южном побережье Мотовского залива, переданная в распоряжение немцев с ноября 1939 г., которую первоначально предполагалось использовать в качестве секретного пункта снабжения и ремонта подводных лодок и рейдеров. Однако в действительности в этом качестве она никогда не использовалась, хотя там находилось 6 судов снабжения, одно из которых было задействовано в период Норвежской операции. С середины сентября в Мурманске укрылся от английского флота германский лайнер "Бремен", при отходе которого 6 декабря советские власти на 3 суток задержали в порту все другие суда, чем облегчили его переход в Германию, куда он прибыл 12 декабря789.

23 октября в Кольский залив прибыл пароход "Сити оф Флинт", захваченный в Атлантике германским линкором "Дойчланд" с грузом стратегического сырья. В тот же день советские власти интернировали немецкую команду. 25 октября в ответ на запрос Германии о судьбе парохода советская сторона заявила, что вынуждена соблюсти формальности790. Однако уже 26 октября интернирование было отменено, так как выяснилось, что пароход прибыл для ремонта машин, о чем было сообщено Германии, а 28 октября после проверки груза и ремонта машин "Сити оф Флинт" покинул Мурманск. Одновременно советская сторона указала, что намечаемое развертывание германского флота для контроля за морской торговлей в устье Финского залива не отвечает советским интересам и создает впечатление, что Берлин действует в поддержку Финляндии, ведущей переговоры с Москвой791. 27 октября Германия согласилась отнести зону контроля до меридиана 21 градуса в.д., но и это решение не устраивало СССР, поскольку на этом меридиане находилась Лиепая, ставшая базой КБФ792. Германии пришлось учесть советские пожелания.

Кроме того, советское руководство, демонстрируя советско‑германскую дружбу, согласилось на публикацию совместного советско‑германского заявления о необходимости скорейшего окончания войны793. Соответствующие изменения были внесены в советскую пропаганду794, а 30 ноября, в день начала советско‑финской войны, в "Правде" было опубликовано интервью Сталина, в котором он заявил, что "не Германия напала на Францию и Англию, а Франция и Англия напали на Германию, взяв на себя ответственность за нынешнюю войну; после открытия военных действий Германия обратилась к Франции и Англии с мирными предложениями, а Советский Союз открыто поддержал мирные предложения Германии, ибо он считал и продолжает считать, что скорейшее окончание войны коренным образом облегчило бы положение всех стран и народов; правящие круги Англии и Франции грубо отклонили как мирные предложения Германии, так и попытки Советского Союза добиться скорейшего окончания войны"795.

Важным инструментом влияния СССР были коммунистические партии европейских стран, которые переживали нелегкое время в связи с внешнеполитическими зигзагами Москвы. Будучи слишком сильно связанными с антифашистской борьбой, компартии не сразу смогли приспособиться к ситуации, возникшей после пакта о ненападении. Кроме того, 26 августа 1939 г. во Франции была запрещена коммунистическая печать, что ударило по возможностям крупнейшей коммунистической организации в Европе. Тем не менее первоначально компартии заняли в начавшейся войне антифашистские позиции, хотя, как правило, оговорили условность своей поддержки собственных правительств. Но 8–9 сентября из Москвы последовало указание положить в основу коммунистической пропаганды тезис об империалистической войне, в возникновении которой виновата буржуазия всех стран. Поэтому перед компартиями ставилась задача бороться против поджигателей войны, каковыми в тот момент считались Англия и Франция, за "подлинный мир", который "бывает лишь тогда, когда устранены причины империалистической войны: капиталистическая система, империалистическое угнетение"796. Вместе с тем компартиям не следовало делать акцент на революционной борьбе во избежание репрессий со стороны властей и изоляции от населения. Тем самым деятельность Коминтерна сосредоточилась на борьбе против влияния Англии и Франции, что в определенной степени было на руку Германии, но в большей степени отражало интересы СССР, поскольку должно было сбросить в ходе войны власть "английского империализма"797.

По прибытии в Москву германской экономической делегации 8 октября 1939 г. начались советско‑германские экономические переговоры, на которых Германия старалась добиться увеличения советских поставок сырья сверх соглашения от 19 августа 1939 г. для возмещения потерь от англо‑французской экономической блокады. Германия надеялась, что компенсация с ее стороны за это сырье примет форму долгосрочных программ по поставкам товаров и капиталовложениям на срок до 5 лет, то есть предполагалось побудить Советский Союз делать опережающие поставки. Однако быстро выяснилось, что СССР не собирается выполнять желания Германии в ущерб собственным интересам. 20 октября советская сторона передала немцам программу военных заказов и закупок в Германии, включавшую самую современную технику. Для ознакомления с закупаемыми товарами 26 октября в Германию прибыла советская экономическая делегация, которая посетила германские предприятия. По распоряжению Гитлера советским представителям было показано все серийное производство вооружений, кроме опытных или засекреченных разработок. Такой подход произвел на советскую делегацию "в общем благоприятное впечатление"798.

Относительно быстро был решен вопрос о германских транзитных перевозках по территории СССР и о льготных тарифах по перевозке некоторых грузов для Германии с Дальнего Востока: тарифы были временно снижены на 50 %. 30 ноября Германия настаивала на 50 % снижении и всех прочих транзитных тарифов, тогда как СССР был согласен лишь на 20 % скидку799. 11 декабря Германия заявила, что СССР хочет получить слишком много военных заказов, которые трудно выполнить ввиду военного времени800. Но новый тур переговоров, начавшийся 19 декабря, показал, что, по мнению советского правительства, "лишь осуществление поставок по всем перечисленным в списке наименованиям явится достаточным эквивалентом для поставок сырья, которое на сегодня еще не закуплено для Германии на мировом рынке"801. 22 декабря Шуленбург заметил Молотову, что "программа советской стороны слишком велика, и Германское правительство, находясь в состоянии войны, не может выполнять этих заказов". В ответ советская сторона согласилась сократить количество заказов, но настаивала на снижении цен германской стороной802. 23 декабря было подписано советско‑германское соглашение об организации грузового железнодорожного сообщения, а 28 декабря о воздушном сообщении между Германией и СССР803. 31 декабря было продлено до конца 1940 г. торгово‑платежное соглашение от 1 марта 1938 г.804

Основным вопросом на переговорах была проблема взаимосвязи советских и германских поставок. В ходе переговоров в ночь на 1 января 1940 г. Сталин, указав, что СССР своими поставками оказывает помощь Германии, согласился сократить объем советских заказов, но настаивал на ежеквартальной балансировке взаимных поставок, поскольку "советская сторона не обязывалась давать Германии кредита". В ответ на возражение германской делегации Сталин согласился на полугодовую балансировку поставок, но все попытки немцев отсрочить выполнение советских заказов наталкивались на твердый отказ805. В ходе очередной встречи со Сталиным 29 января германская делегация вновь настаивала на отказе от взаимного балансирования поставок, указав, что "кредитом это назвать нельзя, так как Советский Союз получает за это марки, которые он может положить в банк и получать проценты". На это Сталин посоветовал германской стороне не считать "русских дураками. В Западной Европе считали русских медведями, у которых плохо работает голова. Все, кто держался такого мнения, ошибались. Русские не глупее других. Советская сторона знает, что Германия нигде сейчас не покупает зерно, нефть, руду, хлопок на марки, а платит за это валюту", поэтому советские поставки являются экономической помощью. Из‑за этого СССР "немало нажил себе врагов", но ни Англия, ни Франция не могут столкнуть его с пути дружбы с Германией806.

5 февраля 1940 г. в Москву поступило письмо Риббентропа Сталину, в котором германский министр иностранных дел, ссылаясь на политические и военно‑экономические уступки Германии в пользу СССР, настаивал на получении от советского правительства поддержки "в нашей войне с Англией и Францией путем возможно быстрых и объемлющих поставок сырья", опережающих ответные германские поставки, в обмен на предоставление германского технического опыта в военной области807. Сталин согласился учесть пожелания Риббентропа и 8 февраля в качестве компромиссного решения предложил срок выполнения советских поставок в 18 месяцев, а для германских – 32 месяца. При этом на первом году действия соглашения следовало балансировать поставки каждые 6 месяцев, а на втором году – каждые 3 месяца808. Это предложение послужило основой компромисса, и 11 февраля 1940 г. в Москве было подписано Хозяйственное соглашение между СССР и Германией.

Соглашение охватывало период в 27 месяцев, причем советские поставки должны были быть выполнены за 18 месяцев и полностью покрывались германскими в следующие 9 месяцев. Каждые 6 месяцев должна была осуществляться взаимная балансировка поставок на основе точно определенных коэффициентов (50 % советских – 40 % германских через полгода, 100 % советских – 80 % германских через год). Если германские поставки не поспевали за коэффициентом советских поставок, то СССР имел право приостановить поставки до восстановления баланса. С учетом импорта в Протекторат советские поставки должны были составить 650 млн марок. Кроме того, СССР предоставил Германии право транзита в и из Румынии, Ирана, Афганистана и стран Дальнего Востока. К тому же Советский Союз дал обещание закупить для Германии сырье в нейтральных странах, что значительно сужало возможности англо‑французской экономической блокады Германии. Это хорошо понимали экономические представители Германии в Москве. Так, в меморандуме о германо‑советском торговом соглашении советник Шнурре отмечал, что это "соглашение означает широко открытую дверь на Восток. Закупки сырья в СССР и в странах, с ним граничащих, все еще могут быть существенно увеличены. Но крайне важно выполнять германские обязательства в пределах требуемого. Ввиду большого объема это потребует особых усилий. Если мы преуспеем в увеличении и расширении экспорта на Восток до требуемого объема, то эффект английской блокады будет существенно ослаблен будущим притоком сырья"809.

Вместе с тем соглашение о балансировании взаимных поставок давало СССР возможность задерживать свои поставки при нарушении графика немецких. Это произошло уже в конце марта 1940 г., когда немцы задержали поставки каменного угля, а СССР в ответ с 1 апреля прекратил поставки зерна и нефти. 5 апреля Германия просила возобновить поставки, обещая выполнить свои, но СССР отклонил эту просьбу810. Однако не исключено, что в данном случае речь шла не столько об экономических, сколько о политических причинах.

Снабжение Германии сырьем, пропаганда советско‑германской дружбы, осуждение Англии и Франции как поджигателей войны и пацифистская пропаганда через Коминтерн, естественно, раздражали западных союзников и подогревали нетерпение сторонников объявления войны СССР. Начавшаяся советско‑финская война давала западным союзникам прекрасный повод для нанесения ущерба как Германии, так и СССР. Оккупация Скандинавии Англией и Францией ослабила бы стратегические позиции Германии, лишив ее поставок шведской железной руды, а вмешательство в советско‑финскую войну позволило бы втянуть СССР в войну "в худшем случае на стороне Германии, в лучшем случае… один на один против всего буржуазного мира, включая Германию"811. Уже 2 декабря 1939 г. США ввели "моральное эмбарго" на поставки в СССР авиационной техники и технологии. Под давлением США и Франции 14 декабря 1939 г. СССР был исключен из Лиги Наций, а 16 декабря была принята резолюция, призывавшая членов этой организации оказать помощь Финляндии, что позволило западным союзникам полным ходом развернуть подготовку военных действий против СССР812.

5 февраля 1940 г. Верховный совет союзников принял решение послать в Финляндию экспедиционный корпус через норвежские порты, и в тот же день в Париже был совершен полицейский налет на советское торгпредство, но Москва ограничилась протестом813. Советско‑германский торговый договор от 11 февраля 1940 г. вызвал в Англии и Франции новые опасения относительно возможного советско‑германского союза и всплеск антисоветских публикаций. Однако советское руководство не собиралось пускать события на самотек, а решило использовать высказанную 30 января заинтересованность Англии в точном выяснении характера советско‑германских отношений814. 16 февраля в Москве в ходе беседы с членом британской палаты общин С. Криппсом Молотов заявил, что "если бы Английское правительство действительно хотело бы иметь с нами хорошие отношения, то мы с готовностью пошли бы этому навстречу"815. В тот же день Англия запросила СССР, не означает ли новое советско‑германское экономическое соглашение оформления союза между Москвой и Берлином816.

22 февраля 1940 г. СССР уведомил Англию, что советское руководство считает "смешным и оскорбительным для нас не только утверждение, но даже простое предположение, что СССР будто бы вступил в военный союз с Германией". Экономическое соглашение с Германией "есть всего лишь договор о товарообороте, по которому вывоз из СССР в Германию достигает всего 500 миллионов марок, причем договор экономически выгоден СССР, так как СССР получает от Германии большое количество станков и оборудования, равно как изрядное количество вооружения, в продаже чего нам неизменно отказывали как в Англии, так и во Франции". Заверения, что Советский Союз продолжает сохранять нейтралитет в европейской войне, были с "удовлетворением" восприняты в Англии817. 27 февраля Москва уведомила Лондон, что "СССР, как нейтральная страна, вел и будет вести свою внешнюю торговлю как с воюющими, так и с нейтральными странами, исходя из своих потребностей". Советско‑германское торговое соглашение является его "внутренним делом, а не предметом переговоров с третьими странами". Упрекнув Англию в нарушении торгового соглашения с СССР осенью 1939 г., советское правительство согласилось "восстановить торговые отношения" с ней для ввоза товаров в СССР, а не для реэкспорта их в другие страны, но при этом подобное соглашение было бы заключено не в ущерб "торговых обязательств каждой из сторон в отношении других стран". Лучшим условием для начала торговых переговоров советская сторона считала освобождение задержанных англичанами советских судов "Селенга" и "Маяковский"818.

Угроза англо‑французского вмешательства в советско‑финскую войну заставила советское руководство, с одной стороны, ускорить завершение войны с Финляндией, а с другой – продемонстрировать равный нейтралитет в отношении участников европейской войны. Поэтому в конце февраля – начале марта 1940 г. ощущалось некоторое охлаждение советско‑германских отношений. Все началось с мелочей. Сначала возникли трудности с визами для немцев, потом задержки в передаче немцев, находящихся в советских тюрьмах, в Германию, и, наконец, 5 марта советская сторона заявила, что использование базы "Норд" затруднено до конца финских событий819. В то же время Германия информировала СССР о своих переговорах с Италией, а Москва уведомила Берлин о ходе переговоров с Финляндией, но отказалась предоставить Германии базы для флота на Камчатке820.

Начало советско‑финских переговоров о мире привело к тому, что антисоветские настроения на Западе лишились важного источника подпитки, а это было на руку СССР. 18 марта Англия вновь декларировала свое желание возобновить с СССР торговые переговоры, но продолжала задерживать советские суда, особенно на Дальнем Востоке821. 19 марта Франция потребовала отзыва советского полпреда, который был 26 марта отозван в Москву822. 27 марта СССР выразил готовность начать торговые переговоры с Англией при условии освобождения задержанных судов и отказа от задержания советских судов впредь. Но позиция Англии по вопросу торгового судоходства осталась неизменной823. Тем не менее внешне в советско‑английских отношениях наступила определенная нормализация824, тем более что СССР еще раз публично опроверг слухи о более тесном сближении с Германией и о скорой поездке Молотова в Берлин. Впервые Германия пригласила Молотова посетить Берлин 17 октября для церемонии обмена ратификационными грамотами к договору от 28 сентября 1939 г., но советская сторона, ссылаясь на занятость председателя Совнаркома, отклонила это приглашение, пообещав, что "для поездки будет выбран более подходящий момент"825. В марте 1940 г. Германия вновь решила вернуться к этой идее, и 29 марта Шуленбург получил задание затронуть в беседе с Молотовым вопрос о его возможном визите в Берлин. Как и предполагал Шуленбург, советское правительство уклонилось от обсуждения этого вопроса, и МИД Германии дал своему послу в Москве указание не проявлять дальнейшей инициативы826.

Однако англо‑советские контакты экономического характера не мешали западным союзникам продолжать разработку антисоветских военных планов827. К началу марта 1940 г., как отмечает В.Я. Сиполс, "английскими и французскими военными органами были разработаны общие стратегические планы нападения на СССР с юга. Но согласованного английским и французским правительствами принципиального политического решения о нападении не было"828. Несмотря на прекращение советско‑финской войны, подготовка нападения на СССР продолжалась. Это лишний раз доказывает, что эти англо‑французские разработки имели довольно относительную связь с конфликтом на Севере Европы, а исходили из их долгосрочной военной стратегии. Стремясь удушить Германию экономической блокадой, Англия и Франция продолжали подготовку к установлению контроля над Скандинавией и разрушению советских нефтепромыслов на Кавказе. Одновременно они пытались получить от Турции, Ирана и Японии согласие на участие в антисоветской войне.

28 марта Англия и Франция вновь обсудили свою военную стратегию и решили минировать норвежские территориальные воды, чтобы затруднить доставку в Германию шведской железной руды. Однако по вопросу о бомбардировке Баку мнения сторон разошлись. Если Франция настаивала на ускорении этой акции, то Англия заняла более уклончивую позицию, опасаясь советско‑германского союза. Кроме того, на позицию Англии влияло то, что Турция и Иран уклонились от вмешательства в борьбу великих держав, а СССР, зная об общих намерениях западных союзников, предложил 27 марта улучшить отношения с Лондоном. В итоге было принято решение продолжить подготовку к авиаудару по Кавказу, с тем чтобы "операция могла быть осуществлена без задержки, если будет принято соответствующее решение"829. Следовало усилить блокаду СССР, особенно на Дальнем Востоке, и затягивать ответ на советское предложение торговых переговоров до решения вопроса о бомбардировке Баку.

Хотя Москва и не знала всех деталей подготовки англо‑французских действий на Кавказе, имевшаяся информация позволяла отметить нарастание угрозы южным границам СССР. Поэтому 29 марта, выступая на заседании Верховного Совета, Молотов заявил, что "всякие попытки такого рода вызвали бы с нашей стороны ответные меры против агрессоров, причем опасность такой игры с огнем должна быть совершенно очевидна для враждебных СССР держав и для тех наших соседей, кто окажется орудием этой агрессивной политики против СССР"830. Кроме этих достаточно серьезных предупреждений, советской стороной были приняты и конкретные военные меры. Еще 31 декабря 1939 г. нарком обороны приказал усилить войска Закавказского военного округа (ЗакВО) путем призыва резервистов сверх штатов мирного времени831. 10 января 1940 г. в Баку была переброшена 31‑я стрелковая дивизия из Северо‑Кавказского военного округа (СКВО)832. С 20 февраля командование советских ВВС занималось выработкой мер по усилению ПВО Баку833.

С 25 по 29 марта с высшим и старшим комначсоставом ЗакВО была проведена двусторонняя оперативная игра на картах на территории Восточно‑Анатолийского и Передового иранского ТВД, в ходе которой разыгрывался следующий сценарий: "Черные", продолжая вести войну с "Коричневыми" на Западном фронте, совместными действиями с "Синими" и "Зелеными" решили перейти к открытым действиям против "Красных". Согласно замыслу игры, "Синие" к середине июня сосредоточили к границе войска и с утра 16 июня вторглись на территорию "Красных", а "Зеленые" попытались 19 июня сделать то же самое, но были отброшены. В этой обстановке Закавказских фронт "Красных" получил задачу с утра 25 июня перейти "в решительное наступление с задачей выхода на фронт Эрзерум, оз. Ван, Тавриз". Следовало, взаимодействуя с Черноморским флотом, "не допустить противника на восточное побережье Черного моря от Батуми до р. Псоу и нападение его ВВС на базы Поти, Батуми". Каспийская военная флотилия получала задачу "набеговыми операциями на базы противника во взаимодействии с ВВС фронта уничтожить морские силы противника и важнейшие объекты военного значения", а 3‑й корпус ПВО должен был "не допустить нападения ВВС противника на Баку". Розыгрыш действий флотов "Черных" и "Синих" против Поти и Батуми показал, что высадка вражеского десанта на побережье затруднена, а возможна лишь успешная высадка мелких групп диверсантов834.

2 апреля было принято решение сформировать редакцию и типографию газеты на английском языке и увеличить штаты газет на турецком и иранском языках для разложения войск противника835. В начале апреля в Закавказье стали прибывать войска с финского фронта. Согласно директиве наркома обороны № 0/2/104044сс от 10 апреля к 27 апреля в состав ЗакВО включались управления 3‑го и 23‑го стрелковых корпусов, 4‑я, 136‑я и 138‑я стрелковые, 24‑я кавалерийская дивизии, 116‑й, 547‑й, 136‑й, 350‑й гаубичные артполки, 40‑й отдельный артдивизион особой мощности, 335‑й, 18‑й зенитные артполки, 7‑й, 9‑й отдельные прожекторные дивизионы, 153‑й, 157‑й, 171‑й, 184‑й, 201‑й, 216‑й, 211‑й дивизионы малокалиберной артиллерии, 24‑й отдельный батальон ВНОС, 380‑й дивизион ПВО, 388‑й зенитный артдивизион, 97‑я рота и 9‑й, 10‑й, 11‑й, 12‑й, 13‑й, 14‑й взводы крупнокалиберных пулеметов, тыловые и санитарные части. Кроме того, в округе следовало к 25 мая сформировать 17‑ю и 41‑ю легкие танковые бригады836. В итоге количество частей и подразделений зенитной артиллерии округа возросло с 6 до 37 единиц837. 15–22 мая войска ЗакВО провели полевые поездки на Ахалцихском, Ахалкалакском и Ленинаканском направлениях на тему "Сосредоточение и развертывание усиленного стрелкового корпуса на широком фронте в начальный период войны в горной местности с последующим переходом в наступление"838.

Еще 4 марта командование ВВС Красной Армии получило указания Генштаба, что "САВО, ЗакВО и ОдВО приобретают особое важное оперативное значение", и стало готовить обеспечение этих округов необходимыми материально‑техническими средствами и боеприпасами "на 1 месяц боевой работы"839. До апреля 1940 г. ВВС ЗакВО состояли из 60‑й авиабригады (36‑й, 45‑й, 50‑й истребительные авиаполки), 5‑й дальнеразведывательной эскадрильи, 6‑й разведэскадрильи и 30‑го отдельного отряда ПВО. В апреле мае 1940 г. в округ были переброшены управления 3‑й, 17‑й и 64‑й авиабригад и 9 авиаполков: 25‑й, 68‑й истребительные, 18‑й, 41‑й среднебомбардировочные, 6‑й, 42‑й дальнебомбардировочные с Северо‑Западного фронта, 35‑й истребительный – из БОВО, 133‑й истребительный – из МВО, 12‑й дальнебомбардировочный – из СКВО. Кроме того, в ЗакВО были сформированы управление 45‑й авиабригады, 82‑й, 84‑й истребительные и 83‑й дальнебомбардировочный полки. Соответственно ВВС округа увеличились с 246 самолетов на 1 марта до 1 023 на 1 июня840.

В соответствии с распоряжением наркома обороны и начальника Генштаба командующий ВВС приказал 9 и 11 апреля дальнебомбардировочным авиаполкам ЗакВО и ОдВО "приступить к изучению Ближне‑Восточного ТВД, обратив особое внимание на следующие объекты": Александрия, Бейрут, Хайфа, Александрета, Порт‑Саид, Никосия, Ларнака, Фамагуста, Алеппо, Суэцкий канал, Стамбул, Измид, Синоп, Самсун, Трапезонд, Мудания, Смирна, Галлиполи, Анкара, Кырыкале, проливы Босфор и Дарданеллы. Следовало в строгой тайне проработать возможные маршруты, бомбовую нагрузку и провести по 2 учебных полета над своей территорией с дальностью и навигационными условиями, соответствующими Ближне‑Восточному ТВД, включая бомбометание и воздушные бои с встречающими истребителями841. 7 апреля командование ВВС просило Разведуправление НКО передать штабу ВВС материалы по району Мосул – Керкук, в том числе и те, которые можно достать в Берлине через военно‑воздушного атташе. 23 апреля в штаб ЗакВО из 5‑го Управления НКО были высланы разведматериалы "по объектам Турции, Ирана, Ирака и Палестины для тщательного изучения летным составом" частей. Переданные 25 мая в штаб ВВС округа, эти материалы содержали карты, планы, схемы, фотоснимки районов Стамбула, Тавриза, Казвина, Багдада, Мосула, Хайфы842.

В результате всех этих мероприятий штатная численность войск ЗакВО возросла с 15 февраля по 1 июля 1940 г. в 3,2 раза. Списочная численность войск округа, составлявшая на 1 апреля 86 771 человек, увеличилась к 1 мая до 307 961 человек, а к 1 июня до 320 128 человек843.

В это время Англии и Франции провели аэрофотосъемку районов Баку и Батуми и завершали разработку конкретных военных планов для действий на Кавказе. Намечалось подготовить единый англо‑французский план, который следовало передать на рассмотрение правительств. Однако вторжение Германии в Данию и Норвегию 9 апреля в определенной степени связало руки западным союзникам, поскольку наличные силы ВВС не позволяли усилить авиагруппу на Ближнем Востоке. В 10.30 9 апреля Шуленбург посетил Молотова и передал ему, что Германия для обеспечения своей безопасности решила упредить Англию и Францию и занять Данию и Норвегию. Берлин обещал, что "территории Швеции и Финляндии нашей акцией затронуты ни в коем случае не будут". Молотов ответил, что советское правительство понимает "действия Германского правительства, так как, видимо, Англия слишком далеко зашла в отношении нарушения нейтралитета Норвегии и Дании. Не исключено, что Англия действительно готовилась к занятию побережья Норвегии и Дании. Поэтому меры Германии в отношении Норвегии и Дании следует считать вынужденными". На вопрос Шуленбурга, "верны ли слухи о торговых переговорах" СССР с Англией, Молотов, сославшись на факты задержания западными союзниками советских судов, ответил отрицательно844.

Начало боев в Скандинавии устранило кризис, возникший в советско‑германских отношениях. 9 апреля Молотов заявил, что "хозяйственные органы СССР несколько перестарались, приостановив отправку товаров в Германию, в частности нефти и зерна". Хотя Германия сама задержала обещанные СССР поставки, но заверения Геринга о том, что "задержки будут устранены", позволяют советской стороне возобновить свои поставки. Кроме того, был урегулирован и ряд более мелких вопросов. "Господин Молотов был сама любезность, – докладывал в Берлин Шуленбург. – Я должен признаться, что абсолютно поражен такой переменой"845. Видимо, начало боев в Норвегии убедило советское правительство, что никакого сговора Германии и Англии не будет, а западные союзники связаны боями в Скандинавии. Следовательно, снизилась угроза вовлечения СССР в войну, что позволило нормализовать отношения с Германией. Вместе с тем Молотов 13 апреля заявил Шуленбургу, что советское правительство "определенно заинтересовано в сохранении нейтралитета Швеции" и "выражает пожелание, чтобы шведский нейтралитет не был нарушен". Германия, которая не планировала оккупацию Швеции, ответила, что также не заинтересована в нарушении шведского нейтралитета846.

Тем временем 19 апреля 1940 г. Англия выразила желание возобновить торговые переговоры с СССР при условии учета военных интересов Лондона и гарантий против реэкспорта английских товаров в Германию847. 23 апреля Верховный военный совет союзников, вновь рассмотрев проблему авиаудара по кавказским нефтепромыслам, констатировал, что "угроза нападения является реальностью и поэтому представляет собой средство для давления" на СССР. Было решено завершить подготовку нападения как можно скорее (ориентировочная дата конец июня – начало июля) и усилить давление на Турцию, чтобы склонить ее к участию в антисоветском походе848. 26 апреля Германия запросила СССР, верны ли слухи о "ведущихся по инициативе Советского Союза советско‑английских торговых переговорах". В ответ Молотов достаточно откровенно обрисовал сложившуюся ситуацию849. 29 апреля СССР согласился вести переговоры с Англией на условиях взаимности, но указал, что лучшим условием их начала было бы освобождение задержанных советских судов850. 8 мая 1940 г. Англия вновь подняла проблему возможного советского реэкспорта английских товаров в Германию и попыталась уточнить характер советско‑германских торговых отношений851. Тем временем Франция сообщила Англии о том, что уже 15 мая можно будет начать операцию против Баку, но 10 мая Германия перешла в наступление на Западном фронте, и у союзников возникли более насущные проблемы.

10 мая Шуленбург известил Молотова о начале операций "на Западе, к которым Германия была принуждена англо‑французским продвижением через Бельгию и Голландию в район Рура". На это Молотов ответил, что "не сомневается в том, что германские войска сумеют защитить Германию. Союзники окажутся в трудном положении"852. Изменение стратегической ситуации в Западной Европе привело к тому, что Англия решила прозондировать позицию СССР "по возникающим торговым и другим вопросам"853, рассчитывая тем самым создать напряженность в советско‑германских отношениях. 20 мая 1940 г. советской стороне было сообщено о намерении направить в Москву с "исследовательской" миссией "специального уполномоченного" С. Криппса. Кроме того, в СССР намечалось назначить нового английского посла взамен уехавшего еще 2 января 1940 г. в "отпуск" У. Сидса854.

Но теперь советское руководство могло занять более твердую позицию и 21 мая заявило, что не собирается подчинять свою торговую политику "военным интересам того или иного иностранного государства", поскольку "имеет право вести свою внешнюю торговлю как с воюющими, так и с нейтральными странами на принципах равенства сторон и взаимности обязательства". Москва вновь заверяла Лондон, что собирается закупать английские товары для собственных нужд и не намерена обсуждать с Англией вопросы советско‑германских торговых отношений. Отметив, что Англия нарушила свои торговые обязательства в отношении СССР, а продолжающееся затягивание разрешения вопроса о задержанных советских судах "не свидетельствует о наличии желания" у Англии облегчить торговлю с СССР, Москва заявила о согласии "на ведение торговых переговоров на принципах равенства и взаимных обязательств без какого‑либо прямого или косвенного подчинения торговых переговоров военным целям, находящимся в противоречии с политикой нейтралитета Советского Союза"855.

22 мая было опубликовано сообщение ТАСС, в котором кратко излагалась история предварительных переговоров между СССР и Англией по вопросу о торговых отношениях и содержался вышеуказанный ответ советского правительства. В сообщении констатировалось, что факт выдвижения Англией "на обсуждение вопросов, относящихся исключительно к компетенции советского правительства, не свидетельствует о желании английского правительства вести торговые переговоры с СССР"856. Естественно, Англия выразила недовольство публикацией такого сообщения и заявила, что до решения вопроса о поездке в Москву С. Криппса переговоров не будет857. 23 мая Англия отозвала все свои предыдущие предложения относительно торговых переговоров и просила ускорить ответ из Москвы относительно миссии Криппса858.

Однако все попытки Англии добиться, чтобы Москва приняла чрезвычайного и полномочного посла со специальной миссией оказались напрасными, поскольку советское руководство не собиралось давать повода для разговоров "о каком‑то несуществующем повороте в отношениях между Англией и СССР"859. Поэтому советское руководство сообщило Германии свою позицию относительно назначения Криппса новым английским послом в Москве, отметив, что это никак не может отразиться на советско‑германских отношениях860. В итоге Англии пришлось учесть позицию СССР, и Криппс был аккредитован в Москве как обычный посол861. В первой половине июня Англия и Франция пытались втянуть СССР в обсуждение проблемы нарушенного победами Германии европейского равновесия, но Москва сослалась на свой нейтралитет и вновь подняла вопрос о задержанных союзниками советских судах862.

Тем временем СССР 15–17 июня ввел свои войска в Эстонию, Латвию и Литву. 17 июня Шуленбург уведомил Молотова о франко‑германских мирных контактах, а Молотов, поздравив посла с "победами германской армии", сообщил ему о развитии событий в Прибалтике863. 22 июня Франция капитулировала, что еще больше осложнило положение Англии, которая оказалась перед трудным выбором. Соглашение с Германией было бы явной уступкой Берлину и окончательно свело бы на нет мировую роль Англии. Продолжение войны требовало создания новой антигерманской коалиции, но большинство малых европейских стран спешили дистанцироваться от Лондона, а США и СССР заняли выжидательную позицию, поскольку, как и Германия, оспаривали ведущую роль Англии на мировой арене. Поэтому создание новой антигерманской коалиции требовало от Англии прежде всего демонстрации своей способности продолжать войну с Германией, а также уступок своему будущему партнеру. Понятно, что английское руководство было совершенно не готово обсуждать эту проблему применительно к СССР. Более спокойно в Лондоне относились к союзу с США, но Вашингтон в преддверии президентских выборов, хотя и согласился 12 июня расширить военные поставки в Англию, категорически отказался вступить в войну с Германией864.

Стремясь добиться охлаждения советско‑германских отношений, Англия решила использовать новые контакты с Москвой, поводом к которым послужило личное послание У. Черчилля Сталину. Написанное в пафосных тонах, послание Черчилля призывало к улучшению советско‑английских отношений и предлагало "консультироваться друг с другом в отношении тех дел в Европе, которые неизбежно должны интересовать нас обоих. В настоящий момент перед всей Европой, включая обе наши страны, встает проблема того, как государства и народы Европы будут реагировать на перспективу установления Германией гегемонии над континентом"865. 26 июня Криппс просил приема у Сталина и обещал сохранить этот факт в тайне866. Советское руководство, зная о намерении Англии продолжать войну, что было в интересах СССР, решило удовлетворить эту просьбу. Беседа Криппса со Сталиным, состоявшаяся 1 июля 1940 г., подробно рассмотрена в работах В.Я. Сиполса на основе английских и советских документов867. Английский посол заявил о стремлении Англии к нормализации отношений, в том числе и торговых, с СССР и стабилизации "положения на Балканах под эгидой СССР". Там следовало создать некую группировку балканских стран, которая бы послужила буфером между Германией и Ближним Востоком, находящимся под контролем Англии.

Этот балканский план не заинтересовал Сталина, но он высказал готовность принять помощь Англии в улучшении советско‑турецких отношений. Подтвердив, что между СССР и Германией нет соглашения о войне против Англии, а их отношения регулируются только пактом о ненападении, Сталин не поддержал высказываний Криппса относительно германского господства в Европе и стремления Германии к господству над миром. Заметив, что он "не всегда верит тому, о чем так много кричат", тем более что у Германии "нет сил для господства во всем мире", Сталин указал на то, что положение Германии в Европе сложно, поскольку Англия продолжает господствовать на морях. Советский лидер откровенно признал, что СССР не является сторонником восстановления прежнего европейского равновесия, которое было направлено против его интересов, и Криппсу пришлось заявить, что Англия "не считает возможным восстановление старого равновесия", а прежде всего заинтересована в недопущении господства какой‑то одной державы.

Говоря о проблеме торговых переговоров, Криппс вновь обратил внимание Сталина на заинтересованность Англии в недопущении реэкспорта ее товаров в Германию. В ответ Сталин уведомил собеседника о некоторых общих принципах советско‑германской торговли и заявил, что "договор, заключенный с Германией или с кем‑либо еще, мы нарушать не можем, и при переговорах англичане должны учесть указанное обстоятельство". Криппс обещал уточнить позицию своего правительства и выразил надежду на скорое начало советско‑английских торговых переговоров868. Оценивая беседу в донесении в Лондон, Криппс отметил потенциально антигерманский курс СССР, который, тем не менее, "не сделает ничего такого, что могло бы в настоящее время открыто вызвать резкое недовольство Германии, и не будет разрывать свое соглашение с ней"869. 3 июля Черчилль принял советского посла в Лондоне и заявил ему о намерении Англии продолжать войну, подчеркнув, что разгром Англии развяжет Германии руки для похода против СССР870.

Некоторые авторы полагают, что СССР следовало летом 1940 г. принять английское предложение и начать сближение с Англией871, но при этом совершенно не учитывается реальная обстановка и цели советского руководства. Представляется, что более справедлива позиция В.Я. Сиполса, который пишет, что "для СССР в тех условиях не стоял вопрос о серьезном улучшении отношений с Англией. Главное заключалось в том, чтобы избежать полного разрыва контактов, сохранив их в своего рода тлеющем состоянии, чтобы иметь возможность оживить отношения, если и когда в этом будет возможность и необходимость"872. Хотя эти контакты и были определенной моральной поддержкой Англии в ее стремлении продолжать войну, но СССР не собирался отказываться от своей нейтральной позиции, которая уже дала столь большие выгоды. Тем более что Англия, стремясь ухудшить советско‑германские отношения, допустила утечку информации об англо‑советских контактах в Москве. В это же время Германия опубликовала трофейные секретные документы англо‑французских союзников осени 1939 – весны 1940 г., содержащие их антисоветские планы, что дало Москве прекрасный повод занять в отношении Англии более прохладную позицию. 13 июля СССР уведомил Германию о встрече Сталина с Криппсом, передав ей сведения об общем содержании беседы873. Этот факт традиционно рассматривался в западной, а затем и в отечественной историографии как пример тесного советско‑германского сотрудничества, однако В.Я. Сиполс убедительно показал, что это сообщение являлось тонкой дезинформацией Германии советским руководством874, продолжавшим лавировать между воюющими сторонами.

Во второй половине 1940 г. советско‑английские отношения продолжали оставаться прохладными. Политика Англии в отношении СССР определялась стремлением добиться, как минимум, ухудшения советско‑германских отношений, как максимум, – вступления СССР в войну против Германии. Как и прежде, Англия намеревалась использовать торговые переговоры с СССР с тем, чтобы побудить его сократить или вообще прекратить торговлю с Германией, что должно было создать очаг напряженности в Восточной Европе. Со своей стороны СССР был заинтересован в продолжении войны на Западе и продолжал поддерживать общие контакты с Англией, но при этом Москва не собиралась действовать по указке Лондона, который, как обычно, предпочитал не признавать советские интересы. Более того, Англия и США заняли явно враждебную СССР позицию по вопросу включения в его состав Прибалтийских стран, а любые контакты с Москвой немедленно раздувались английской прессой в чуть ли не переговоры о союзе. В этих условиях советское руководство старалось ограничиться самыми минимальными контактами, отклоняя все английские предложения о консультациях875.

Тем временем продолжалось советско‑германское военно‑морское сотрудничество. База немецких ВМС "Норд" после оккупации Норвегии была перенесена из бухты Западная Лица в бухту Иоканга восточнее Мурманска у мыса Святой Нос. Еще в феврале – марте 1940 г. советское правительство согласилось на проводку по Северному морскому пути германского транспорта. Им стал теплоход "Эмс", переоборудованный в рейдер и получивший новое имя "Комет". Командовал кораблем известный арктический гидрограф капитан 1 ранга Р. Эйссен. 6 июля рейдер из Бергена отправился вдоль норвежского побережья на север, маскируясь под советский ледокольный пароход "С. Дежнев", и в конце июля стал на якорь у о. Колгуев. В советских документах он значился как "германский транспорт "Донау" с военной командой". 18 августа рейдер вышел из Печорской губы к проливу Маточкин Шар, где 25 августа встретился с ледоколом "Ленин", который провел его через Карское море и пролив Вилькицкого в море Лаптевых, где эстафету проводки принял ледокол "И. Сталин". У Медвежьих островов рейдер встретил ледокол "Л. Каганович", который провел его через Восточно‑Сибирское море. 5 сентября "Комет" вышел через Берингов пролив в Тихий океан. За 17 месяцев плавания он потопил 9 судов водоизмещением 65 тыс. тонн и захватил голландское судно с грузом каучука и олова, направив его в оккупированный Бордо. 30 ноября 1941 г. "Комет" вернулся в Гамбург. За проводку рейдера Москва запросила 950 тыс. марок. 9 сентября 1940 г. Шуленбург передал "глубокую благодарность и признательность Советскому правительству за предоставленные опорные пункты на Мурманском побережье. От этих баз Германия получила громадную пользу. В настоящее время базы больше не нужны, и мы пока отказываемся от их использования"876. Командующий германским флотом гросс‑адмирал Э. Редер со своей стороны направил благодарственное письмо наркому ВМФ адмиралу Н.Г. Кузнецову.

Разгром Франции не привел к окончанию войны в Европе, поскольку Англия продолжала сопротивление. Поэтому в Берлине исходили из того, что "Англии мы должны будем, вероятно, еще раз продемонстрировать нашу силу, прежде чем она прекратит борьбу и развяжет нам руки на Востоке"877. Считалось, что если Англия не согласится на переговоры о мире, то следовало принудить ее к этому путем военно‑морской блокады и бомбардировок Английских островов или, в крайнем случае, осуществить высадку десанта в Англии. Но в это время обозначилась определенная раздвоенность германской стратегии, поскольку, как отметил 3 июля в своем дневнике начальник генштаба германских сухопутных сил генерал Ф. Гальдер, "в настоящее время на первом плане стоят английская проблема, которую следует разрабатывать отдельно, и восточная проблема. Основное содержание последней: способ нанесения решительного удара России, чтобы принудить ее признать господствующую роль Германии в Европе"878.

Стремясь воспрепятствовать появлению у Англии новых союзников, Германия тщательно отслеживала дипломатические маневры Лондона. Американская поддержка Англии не была ни для кого секретом, как и то, что ее размер летом 1940 г. оставался более чем скромным, а главное – США не собирались немедленно вступать в войну, да и не могли бы предпринять каких‑либо действий против Германии, кроме как на морских коммуникациях. Поэтому гораздо большее внимание в Берлине уделяли позиции СССР, не исключая возможности англо‑советского сближения на основе уступок Англии на Ближнем Востоке879. Обсуждая ситуацию в Европе, 13 июля Гитлер отметил "стремление России не допустить слишком большого усиления Германии" и высказал идею о том, что Англия не ищет мира с Германией потому, что "еще надеется на Россию"880. В июле Германия перебросила на Восток 15 дивизий, уведомив 9 июля Москву об этом факте881. Еще в конце июня 1940 г. западная пресса много писала о том, что восстановление дипломатических отношений между Югославией и СССР может привести к созданию советско‑болгаро‑югославск ого блока, который заставил бы считаться с собой потенциального агрессора. Эта версия, которая также активно использовалась и английской разведкой, была воспринята в Берлине, где полагали, что хотя "во время переговоров Сталина с Криппсом Сталин официально воздержался от сближения с Англией", на Балканах он призывает к совместной борьбе против Германии882.

16 июля Гитлер подписал директиву № 16, содержавшую план высадки в Англии (операция "Морской лев"), а 19 июля публично предложил Англии мир без всяких условий. 21 июля германское руководство вновь обсуждало сложившуюся ситуацию, и Гитлер опять назвал причинами "продолжения войны Англией" надежды на союз с США или СССР. По его мнению, сложившемуся, видимо, с учетом сообщения из Москвы о приеме Сталиным Криппса, "Англия, очевидно, рассчитывает на возможность вызвать с помощью России беспорядки на Балканах и тем самым отнять у нас источники горючего и парализовать этим нашу авиацию. Аналогичную цель преследуют ее попытки восстановить Россию против нас". Имеющиеся материалы показывают, что в это время Гитлер еще не сделал окончательного вывода об отношениях с СССР. С одной стороны, он высказался за привлечение Москвы к антианглийской коалиции, а с другой заявил, что "Сталин заигрывает с Англией с целью заставить ее продолжать войну и тем самым сковать нас, чтобы иметь время захватить то, что он хочет захватить, но не сможет, если наступит мир. Он стремится к тому, чтобы Германия не стала слишком сильной. Однако никаких признаков активного выступления России против нас нет". Тем не менее германское командование получило приказ начать подготовку плана операции против СССР, чтобы "разбить русскую сухопутную армию или по крайней мере занять такую территорию, чтобы можно было обеспечить Берлин и Силезский промышленный район от налетов русской авиации"883.

22 июля английское руководство отклонило мирное предложение Берлина884. Таким образом, перед Германией встала задача добиться выведения Англии из войны, но по мере разработки операции "Морской лев" все яснее становилось, что вермахт не располагает возможностями для ее осуществления. Высадка в Англии ставилась в зависимость от завоевания люфтваффе господства в воздухе над Ла‑Маншем и южными районами страны, что было еще раз отмечено Гитлером в ходе совещания 31 июля, на котором был назначен предварительный срок начала операции – 15 сентября. Далее Гитлер впервые изложил генералам в качестве допущения вариант новой стратегии Германии. "Мы не будем нападать на Англию, а разобьем те иллюзии, которые дают Англии волю к сопротивлению… Надежда Англии – Россия и Америка. Если рухнут надежды на Россию, Америка также отпадет от Англии, так как разгром России будет иметь следствием невероятное усиление Японии в Восточной Азии… Если Россия будет разгромлена, Англия потеряет последнюю надежду. Тогда господствовать в Европе и на Балканах будет Германия. Вывод: В соответствии с этим рассуждением Россия должна быть ликвидирована. Срок – весна 1941 г."885 Как видно, в Берлине воспринимали операцию против СССР с точки зрения войны с Англией, и хотя подготовка похода на Восток началась, это не мешало осуществлению операции "Морской лев" в 1940 г. 5 августа началось воздушное наступление на Англию.

[Hrolv Ganger]

По мере расширения войны в Европе стала меняться позиция Коминтерна. Уже в апреле 1940 г. в пропаганде вновь возникла идея народного фронта, как оплота борьбы населения оккупированных Германией стран за свободу и независимость. Соответственно, компартии должны были возглавить эти народные фронты и бороться не только против англо‑французского влияния, но и против германского господства. В июне 1940 г. коммунистическая пропаганда была дополнена идеей ответственности Англии и Франции за расширение масштабов войны, а также необходимости борьбы с оккупантами, что должно было расширить и укрепить влияние компартий в массах. От компартий требовалось избегать любых действий, которые можно было бы истолковать как сотрудничество с оккупантами. Особую актуальность эта проблема приобрела в связи с попытками германских властей использовать ФКП в своих интересах. Компартии должны были разъяснять населению, что именно они выражают интересы народа и борются за национальные интересы. Ибо только "рабочий класс под руководством коммунистической партии способен добиться объединения нации в мощный фронт, способный защитить ее жизненные интересы и бороться против иностранного ига за действительно свободную и независимую Францию"886.

С лета 1940 г. в деятельности Коминтерна явно усиливается антигерманская направленность, и компартии получают задачу бороться с пособниками захватчиков, не допускать никакой поддержки оккупантов и осторожно использовать недовольство населения. Вместе с тем компартии в Англии и США продолжали работу против собственной буржуазии, в поддержку населения колоний и зависимых стран. В декабре 1940 г. Компартия Чехословакии получила задачу пропагандировать национальное и социальное освобождение, независимость и социализм. В апреле 1941 г. была окончательно сформулирована идея национального антифашистского фронта, которой должны были руководствоваться компартии в оккупированных странах. Антифашистский фронт должен был прежде всего завоевать национальную независимость, а затем решить вопрос о социальном устройстве и в условиях эйфории победы устранить собственную буржуазию. Соответственно, с мая 1941 г. европейские компартии начали работу по воплощению в жизнь этой идеи.

Советское военное командование в глубокой тайне продолжало разработку плана войны с Германией и ее возможными союзниками. Введение в научный оборот документов советского военного планирования показало, что Германия продолжала рассматриваться как вероятный противник № 1, несмотря на имитацию сближения с ней. Любопытно отметить, что некоторые авторы, активно клеймившие Сталина за его политику в отношении Берлина, удивлены тем, что "пакт 23 августа 1939 г. не привел к изменениям в стратегическом планировании СССР, сформулированном еще в 1938 г."887 Это лишний раз доказывает, что в 1939–1941 гг. речь шла не о прогерманском внешнеполитическом курсе Москвы, столь часто критиковавшемся в последние годы, а всего лишь о тактическом маневре советского руководства, служившем прикрытием для его целей.

Тем временем постепенно в советско‑германских отношениях стали возникать определенные проблемы. Получив сведения о подготовке включения Прибалтийских государств в состав СССР, Риббентроп 9 июля просил Шуленбурга сообщить Молотову, что германское правительство намеревается заняться переселением немцев из Литвы, после завершения переселения из Эстонии и Латвии. Эта переселенческая акция "исключает полосу территории, которая будет присоединена к Германии при изменении германо‑литовской границы по Московским соглашениям от сентября 1939 г." Берлин, как это было оговорено ранее, оставил "за собой определение момента присоединения этой территории к Германии" и рассчитывал, что военные меры СССР не распространятся на эту территорию. Одновременно внимание Москвы было обращено на важность для Германии экономических связей с Прибалтикой и необходимость учета интересов проживающих там немцев. Относительно перевода в рейх имущества переселенцев, германская сторона предлагала оставить его в Прибалтике, а возмещение получить поставками товаров из СССР888.

13 июля Молотов заявил Шуленбургу, что притязания Германии на полосу литовской территории и обязательство СССР уступить ее остаются в силе, но, учитывая теперешнюю ситуацию, это было бы затруднительно. Поэтому Сталин и Молотов "просят германское правительство обсудить, не может ли оно найти возможность отказаться от этого небольшого куска территории Литвы"889. Передавая в Берлин эту просьбу, Шуленбург предлагал использовать ее для реализации германских экономических и финансовых требований к прибалтийским государствам. 14–15 июля в Прибалтике прошли выборы, а 21–22 июля была провозглашена советская власть и начались экономические преобразования, но 29 июля Молотов заверил Шуленбурга, что будут учтены интересы проживающих в Прибалтике немцев, к их собственности не будет применяться закон о национализации. Кроме того, Молотов сообщил, что "Советский Союз в общем берет на себя ответственность за Прибалтийские страны, поскольку они в недалеком будущем войдут в СССР", и просил все вопросы, интересующие Германию в Прибалтике, обсуждать в Москве890.

7 августа Шуленбург информировал Молотова, что "германское правительство приняло к сведению желание советского правительства о том, чтобы Германия оставила за Советским Союзом часть Литвы, закрепленную за Германией московскими соглашениями. Это представляет собой существенное изменение московского договора в невыгодную для Германии сторону. Поэтому перед тем, как германское правительство детально рассмотрит этот вопрос, нам было бы интересно узнать, что предложит советское правительство взамен"891. Молотов заявил, что "Советское правительство не отказывается обсудить вопрос о компенсации" и вскоре сообщит свои предложения892. Тем временем 3–6 августа Литва, Латвия и Эстония вошли в состав СССР. 12 августа в беседе с Шуленбургом Молотов заявил ему, что "территориальная компенсация для СССР неприемлима, но выразил готовность выплатить за удержание Советским Союзом этой территории 3 860 000 золотых долларов в течение двух лет, золотом или товарами по выбору Германии"893. 10 сентября германское правительство выразило готовность за соответствующую компенсацию отказаться от полосы литовской территории, но предложенная компенсация ее не устраивала, и в Берлине начали разрабатывать контрпредложения894. Вопрос пока был отложен.

Тем временем возникла проблема Литовской свободной зоны Мемельского порта, которая была создана на 99 лет по германо‑литовскому соглашению от 20 мая 1939 г. Германия рассчитывала, что с вхождением Литвы в состав СССР деятельность зоны будет свернута, и 27 августа ввела в нее войска, прекратила деятельность таможни и предложила вывезти все литовские грузы. Все это затрагивало интересы Литовской ССР и вызвало негативную реакцию в Москве. 29 августа Молотов вручил германскому послу вербальную ноту, в которой указал, что "за Литовской ССР сохраняются все те права и льготы, которые обусловлены указанным выше германо‑литовским договором с обменом письмами между г‑ном Шнурре и г‑ном Норкаитисом от того же числа и которые не могут прекратить свое действие на основании одностороннего акта". От положительного решения этого вопроса, по мнению советского правительства, зависели нормальные экономические отношения Германии с Прибалтикой895. 6 сентября Риббентроп указал Шуленбургу, что германское правительство "не может уступить зону свободного порта в Мемеле советскому правительству. Этот вопрос будут обсуждаться с советским правительством отдельно"896.

Гораздо серьезнее были разногласия по Балканским проблемам, проявившиеся в связи с Вторым Венским арбитражем, переговорами относительно переселения немцев из Бессарабии, стремлением Москвы принять участие в работе Дунайской комиссии. Дипломатические дискуссии по этим вопросам привели к тому, что 19 сентября 1940 г. Гитлер "решил не предоставлять России больше ни одной европейской области"897. Кроме того, Москву беспокоило оживление германо‑финских связей, приведшее к подписанию 23 сентября соглашения, согласно которому, в обмен на поставки оружия, Финляндия согласилась пропустить через свою территорию германские войска в северную Норвегию. Поскольку в это время стороны выясняли вопрос о соответствии действий Германии в период Второго Венского арбитража договору о ненападении, Берлин заранее не сообщил Москве о соглашении с Финляндией, хотя первоначально это планировалось сделать. Начавшиеся с июня 1940 г. японо‑германские переговоры об укреплении "антикоминтерновского" пакта, прерванные в августе 1939 г., и германо‑итальянские переговоры привели к подписанию 27 сентября договора о экономическом и военно‑политическом союзе Германии, Италии и Японии (Тройственный пакт).

Вечером 26 сентября Молотову было передано сообщение германского правительства о предстоящем подписании Тройственного пакта, направленного "исключительно против демократических поджигателей войны" для того, чтобы "образумить элементы, стремящиеся к удлинению и расширению войны". Страны‑участницы договора условились, что он не затронет их отношений с СССР, включив в договор специальную статью, говорящую "о том, что политический статус, существующий между каждой из трех договаривающихся держав и Советским Союзом, этим договором не затрагивается". Кроме того, сообщалось о намерении Риббентропа "обратиться с личным письмом к господину И.В. Сталину", в котором будет изложена точка зрения Германии на современное политическое положение и будет содержаться приглашение Молотова в Берлин для переговоров. Со своей стороны Молотов, сославшись на ст. 4 Договора о ненападении о неучастии сторон во враждебных друг другу коалициях, "выразил пожелание ознакомиться с текстом самого договора и дополнительными секретными статьями его, если таковые имеются". Далее, сославшись на сведения о подписании германо‑финского соглашения и о высадке германских войск в Финляндии, советская сторона заявила о желании "получить информацию об этом договоре, о его целях, а также полный текст его и дополнительные секретные статьи, если таковые имеются"898.

Тем временем 30 сентября в газете "Правда" была опубликована написанная Молотовым передовая статья "Берлинский пакт: о Тройственном союзе", в которой констатировалось оформление двух воюющих группировок (Германия, Италия, Япония – Англия, США) и дальнейшее расширение войны "с превращением ее во всемирную империалистическую войну". В статье выражалось сомнение, "удастся ли участникам пакта реализовать на деле" произведенный раздел между ними сфер влияния. Это "будет зависеть от реального соотношения сил воюющих сторон, от хода и исхода настоящей, все более обостряющейся войны". Понятно, что Молотов с удовлетворением отметил "уважение со стороны участников пакта к той позиции нейтралитета, которую Советский Союз проводит с первых дней войны", и "подтверждение силы и значения" советско‑германского и советско‑итальянского пактов о ненападении. Одновременно подтверждалось стремление СССР, "поскольку это будет зависеть от него", сохранить свою политику мира и нейтралитета899.

4 октября Германия уведомила СССР, что никаких секретных договоренностей между участниками Пакта трех не существует, а германо‑финское соглашение является чисто военно‑техническим транспортным вопросом, не имеющим никакого "политического значения". 10 октября Берлин сообщил Москве о посылке германской военной миссии с учебными частями в Румынию900. Тем временем воздушное наступление люфтваффе на Англию провалилось. 14 сентября Гитлер был вынужден констатировать, что, "несмотря на все успехи, предпосылки для операции "Морской лев" еще не созданы" и начало операции было перенесено на 27 сентября. 17 сентября операция была отложена на неопределенное время, а 12 октября окончательно перенесена на весну 1941 г., если "вновь появится намерение осуществить высадку в Англии". Таким образом, постепенно операция "Морской лев" стала средством "военно‑политического давления на Англию"901. Пока же логика расширения войны в Средиземноморье требовала от Берлина создания антианглийского континентального блока на основе Тройственного пакта, к которому в той или иной степени следовало привлечь Испанию, Францию, СССР и малые страны Юго‑Восточной Европы. Соответственно в октябре – ноябре 1940 г. Германия провела переговоры с Испанией, Францией и добилась присоединения к Тройственному пакту Венгрии, Румынии и Словакии. В одном ряду с этими событиями стоят и советско‑германские переговоры в Берлине в ноябре 1940 г.

17 октября в Москву поступило письмо Риббентропа Сталину от 13 октября, в котором он, обратив внимание советского руководства на то, что "последовательное продолжение политики добрососедских отношений и дальнейшее укрепление политического и экономического сотрудничества будут способствовать в будущем еще большим выгодам двух великих народов", сделал обзор событий за год. Возлагая ответственность за развязывание и расширение войны на Англию и Францию, Риббентроп утверждал, что "Германия намерена вести войну против Англии и ее империи до окончательного разгрома Британии" и что война "уже выиграна". В письме содержалось успокоительное разъяснение смысла германских мероприятий в Скандинавии и на Балканах, где продолжают учитываться советские интересы, и заключения Тройственного пакта. В заключение Риббентроп заявлял, что европейские державы Оси, Япония и СССР вполне могут создать единую политическую коалицию, что было бы крайне выгодно всем заинтересованным державам. Поэтому "историческая задача Четырех Держав заключается в том, чтобы согласовать свои долгосрочные политические цели и, разграничив между собой сферы интересов в мировом масштабе, направить по правильному пути будущее своих народов". Германское правительство приглашало Молотова прибыть в Берлин для переговоров. Риббентроп также выражал надежду, что ему еще удастся побывать в Москве, "чтобы совместно с Вами, мой дорогой господин Сталин, подвести итог обмену мнениями и обсудить, возможно – вместе с представителями Японии и Италии, основы политики, которая сможет всем нам принести практические выгоды"902.

Вечером 19 октября Шуленбургу было сообщено, что ответ Сталина будет передан, видимо, 21 октября, вопрос же о поездке Молотова в Берлин, которая будет предпринята по приглашению германского правительства, "решится сразу после советских государственных праздников, которые приходятся на 7 и 8 ноября"903. Вечером 21 октября Молотов вручил Шуленбургу письмо Сталина Риббентропу. В своем ответе Сталин благодарил германского министра иностранных дел за доверие и за содержащийся в его письме "поучительный анализ последних событий". Сталин поддерживал точку зрения Риббентропа о том, что "вполне возможно дальнейшее улучшение отношений между нашими государствами, опирающееся на прочную базу разграничения своих интересов на длительный срок". Советское правительство принимало приглашение Молотова в Берлин, куда он мог бы прибыть 10–12 ноября, и выражало надежду, что желание Риббентропа вновь посетить Москву будет вскоре выполнено. Обсуждение вопросов совместно с Японией и Италией Сталин считал преждевременным904.

Со своей стороны Англия и США пытались блокировать наметившееся с лета 1940 г. улучшение советско‑японских отношений, но, естественно, Москва не собиралась действовать в ущерб своим интересам. Столь же серьезно в Лондоне восприняли создание германо‑итало‑японского союза и попытки Германии расширить его за счет других европейских стран, в том числе и СССР. Советское руководство, недовольное действиями Германии в Румынии, 16 октября предложило Англии значительно более широкое торговое соглашение, чем обсуждавшееся до сих пор, а 19 октября опровергло слухи о подготовке в Москве созыва конференции СССР, Германии, Италии и Японии. В ответ английское руководство, стремившееся удержать СССР от возможного сближения с Германией, одобрило идею Криппса о предложении Москве "широкого" соглашения. 22 октября Криппс передал советской стороне коммюнике английского правительства, в котором сообщалось, что вторжение Германии сорвано и английские войска сами намереваются активизировать боевые действия, но общая обстановка такова, что не исключено расширение войны на новые территории. Поскольку Англия уверена в своей конечной победе, она заинтересована в выяснении характера нейтралитета других держав, учитывая, что "благожелательный нейтралитет может быть почти столь же ценным, как вооруженная помощь", и позволит английскому правительству "высказать свою признательность по окончании войны тем", кто оказывал ему содействие, и привлечь их к участию в выработке нового послевоенного международного порядка.

Англия обращала внимание СССР на факты, доказывающие, что Германия и ее союзники уже теперь не считаются с советскими интересами и вряд ли станут это делать в случае их победы. Отмечая, что английское правительство не просит у СССР вступить в войну на его стороне, Англия предложила договориться о тайном сотрудничестве. СССР обязался бы соблюдать благожелательный нейтралитет по отношению к Англии, Турции и Ирану, продолжать помощь Китаю, не заключать с Японией соглашения, которое развязало бы ей руки в расширении войны на Тихом океане, заключить с Англией торговое соглашение, а затем и пакт о ненападении. Со своей стороны, Англия брала бы на себя обязательства консультироваться с СССР по вопросам послевоенного устройства, "по окончании войны не организовывать или не вступать в какой‑либо союз, направленный против" него, признать де‑факто советскую власть на территориях, вошедших в состав СССР в 1939–1940 гг., развивать англо‑советскую торговлю и оказать содействие экспертами для усиления обороноспособности СССР и гарантировать безопасность советских границ с Турцией и Ираном905. Конечно, вскоре сведения об этом предложении попали в английскую прессу, что позволило Москве дать 11 ноября отрицательный ответ906. В дальнейшем англо‑советские отношения вновь приняли характер взаимных зондажей общего характера.

Основное внимание в историографии уделяется выяснению вопроса о целях сторон на переговорах в Берлине. Большая часть авторов считает, что Германия рассчитывала добиться нейтралитета СССР при подчинении Балкан и усыпить бдительность советского руководства в преддверии войны, втянув его в переговоры о Тройственном пакте907. Но существует мнение, что Германия действительно стремилась привлечь СССР к антианглийской коалиции908, поскольку германское руководство еще не сделало окончательного вывода о перспективах германо‑советских отношений и Гитлер надеялся, что "ему удастся привлечь Россию к единому антианглийскому фронту"909. Кроме того, Германия рассчитывала прояснить вопросы, связанные как с общей политикой в мире, так и с отношениями СССР с Афганистаном и Ираном; британские попытки сближения с СССР; финские и румынские проблемы. В экономическом плане предполагалось коснуться хода советско‑германских экономических переговоров, ведущихся в Москве; вопросов литовской территории и зоны свободного порта в Мемеле. Причем в первом случае требовалась экономическая компенсация, а во втором – признание СССР упразднения этой зоны. Германское правительство намеревалось выяснить затруднения в переговорах о компенсациях переселенцам из Прибалтики и Бессарабии и рассчитывало досрочно свернуть деятельность дипломатических миссий в Каунасе и Таллине, но добиться сохранения в Риге постпредства, тем более что СССР все еще не отозвал свои консульства из Осло и Брюсселя910.

В историографии существует устойчивое мнение, что советская сторона пыталась использовать переговоры для того, чтобы заявить о своих интересах и оттягивать вступление в войну911. Однако введение в научный оборот текста "Директив" советской делегации на переговорах показывает, что основной целью переговоров советское руководство считало выяснение действительных намерений Германии и ее союзников в создании "Новой Европы" и "Восточно‑Азиатского пространства", уточнение характера, этапов и сроков осуществления этих планов, перспектив присоединения других стран к Тройственному пакту и место СССР в этих планах. Кроме того, следовало "подготовить первоначальную наметку сферы интересов СССР в Европе, а также в ближней и средней Азии, прощупав возможность соглашения об этом с Германией… но не заключать какого‑либо соглашения… на данной стадии переговоров, имея в виду продолжение этих переговоров в Москве, куда должен приехать Риббентроп в ближайшее время". Следовало добиваться, чтобы к сфере интересов СССР были отнесены Финляндия, устье Дуная, Болгария, заявить о наличии советских интересов на Шпицбергене, в Швеции, в отношении Балтийских проливов, в Венгрии, Румынии, Турции, Иране. Требовалось уточнить вопрос о наличии англо‑германских контактов, о возможном советском посредничестве в японо‑китайской войне, о судьбе Польши и экономических проблемах. Если бы переговоры развивались в духе советских пожеланий, следовало "предложить сделать мирную акцию в виде открытой декларации 4‑х держав… на условиях сохранения Великобританской Империи (без подмандатных территорий) со всеми теми владениями, которыми Англия теперь владеет, и при условии невмешательства в дела Европы и немедленного ухода из Гибралтара и Египта, а также с обязательством немедленного возврата Германии ее прежних колоний"912.

Думается, что более правы авторы, считающие, что переговоры рассматривались обеими сторонами в качестве политических зондажей913, которые могли в зависимости от позиции сторон принять более серьезный характер914. Во всяком случае, директива № 18, утвержденная Гитлером 12 ноября 1940 г., которая обычно рассматривается как доказательство дезинформационного характера переговоров со стороны Германии, показывает, что германское руководство в тот момент было озабочено несколькими военно‑политическими проблемами. Оно намеревалось привлечь Францию к антианглийской коалиции, вовлечь в войну Испанию и Португалию (операции по захвату Гибралтара и по защите Канарских и Азорских островов), поддержать итальянское наступление в Северной Африке, подготовить операцию против Северной Греции (через территорию Болгарии, которую следовало привлечь к Тройственному пакту), продолжать разработку плана войны с СССР и быть готовым к возможному осуществлению операции "Морской лев" весной 1941 г.915 То есть в этот момент германская стратегия явно находилась на распутье.

Ход переговоров 12–14 ноября 1940 г. достаточно хорошо известен по германским и советским документам и неоднократно описывался в исследованиях916, что позволяет ограничиться их общей характеристикой. Первоначально у советской делегации сложилось впечатление, что можно в общем договориться с Германией, но в дальнейшем выяснилось, что по конкретным вопросам Восточной и Юго‑Восточной Европы интересы сторон диаметрально противоположны. В историографии стало традицией утверждать, что Германия предложила СССР присоединиться к Тройственному пакту, но, как показал В.Я. Сиполс, речь шла о заключении нового четырехстороннего соглашения между Германией, Италией, Японией и СССР. Правда, то, что в итоге эту идею было предложено обсуждать по обычным дипломатическим каналам, а не, как первоначально предполагалось, во время возможного визита в Москву Риббентропа, свидетельствовало об определенном недовольстве германской стороны ходом переговоров. Но официально стороны продолжали демонстрировать дружбу917. До сведения Москвы 19 ноября было доведено, что Гитлер доволен переговорами и идея соглашения с СССР вполне реальна918

Учитывая, что Англия опасалась дальнейшего советско‑германского сближения, СССР 16 ноября публично опроверг заявления американской прессы о том, что Япония предложила СССР "всю или часть Британской Индии, если Советский Союз присоединится к коалиции трех держав"919. 17 ноября Москва уведомила своего посла в Лондоне, что "вопросы о разграничении сфер интересов между СССР, Германией и другими странами, а также вопросы о присоединении СССР к пакту трех держав в Берлине не решались", "никакого договора в Берлине не было подписано". Кроме того, сообщалось, что СССР не станет взаимодействовать с Германией на Ближнем и Среднем Востоке920. Это заявление несколько сгладило английские опасения относительно создания германо‑советского союза.

После обсуждения итогов переговоров советское руководство 25 ноября уведомило Берлин о согласии принять проект пакта четырех держав о политическом сотрудничестве и экономической взаимопомощи на следующих условиях, которые должны были быть зафиксированы в секретных протоколах. Во‑первых, германские войска должны немедленно покинуть Финляндию, а СССР гарантирует мирные отношения с этой страной и защиту германских экономических интересов. Во‑вторых, в ближайшее время должен быть заключен договор между СССР и Болгарией о взаимопомощи и созданы военно‑морские базы с гарнизонами в районе Босфора и Дарданелл для размещения советских войск. В‑третьих, зона к югу от линии Баку – Батуми "в сторону Персидского залива признается центром территориальных устремлений" СССР. В‑четвертых, Япония должна отказаться от своих прав на нефтяные и угольные концессии на Северном Сахалине. Также предлагалось изменить проект секретного протокола относительно Турции. В случае, если она присоединится к Пакту Четырех держав, Германия, Италия и СССР гарантируют ее суверенитет и территориальную целостность. Если же она откажется это сделать, то эти страны "совместно выработают и практически применят военные и дипломатические санкции". Молотов выразил надежду на скорый ответ германского правительства921.

Большинство исследователей считает, что поскольку эти советские условия были неприемлемы для Германии, они являлись завуалированным отказом советского руководства от соглашения922. По мнению В.К. Волкова, советское руководство поверило, что "Германия не питает агрессивных замыслов против СССР", и, решив осуществить замысел Пакта четырех держав, "Сталин предложил Гитлеру победу" в войне, выдвинув довольно скромные, по сравнению с выигрышем войны, требования923. Правда, эта довольно смелая гипотеза не подтверждается какими‑либо документами. Скорее всего, выдвигая свои условия, советское руководство стремилось проверить готовность Германии к реализации ее собственного предложения, что должно было показать действительные намерения Берлина в отношении Москвы. Это подтверждается прямым указанием Молотова: "На этом мы должны были их испытать, хотят ли они действительно с нами улучшить отношения, или это сразу наткнется на пустоту, на пустые разговоры. Выяснилось, что они ничего не хотят нам уступать… Мы, со своей стороны, должны были прощупать его (Гитлера) более глубоко, насколько с ним можно серьезно разговаривать. Договорились выполнять – не выполняют. Видим, что не хотят выполнять. Мы должны были сделать выводы, и они, конечно, сделали выводы"… "Он (Гитлер) хотел втянуть нас в авантюру, но, с другой стороны, и я не сумел у него добиться уступок по части Финляндии и Румынии"924.

С точки зрения германского руководства, цена сотрудничества с СССР была слишком велика. По мнению Гитлера, "Сталин умен и коварен. Он требует все больше. С точки зрения русской идеологии, победа Германии недопустима. Решение: разгромить Россию как можно раньше. Через 2 года англичане могут иметь 40 дивизий. Это может побудить Россию к совместным действиям с Англией"925. По справедливому мнению ряда авторов, ответом на это советское предложение стало утверждение Гитлером 18 декабря директивы № 21 "План Барбаросса"926, которым предусматривалось напасть на СССР 16 мая 1941 г. и молниеносно разгромить его.

В конце 1940 г. СССР активизировал свои отношения с Италией, чтобы, с одной стороны, попытаться использовать трения между Римом и Берлином для расширения советского влияния на Балканах, а с другой стороны, проверить честность Гитлера, ссылавшегося на необходимость учета мнения Муссолини в отношении Балканско‑Черноморских проблем. Однако советско‑итальянские контакты декабря 1940 – февраля 1941 г. показали, что Италия не играет самостоятельной роли в германо‑итальянском союзе и сыграть на их противоречиях не удастся, и подтвердили, что советские интересы на Балканах и далее будут учитываться лишь на словах927. В ноябре 1940 – марте 1941 г. советско‑германские противоречия явно обозначились на Балканах. Хотя официального ответа из Берлина на советское предложение не последовало, своеобразной "лакмусовой бумажкой" действительных намерений Германии стала ситуация, сложившаяся вокруг Болгарии. Несмотря на прямые заявления Москвы о советских интересах, Германия игнорировала их, добившись присоединения Болгарии к Тройственному пакту. Видимо, это наглядно показало советскому руководству, что его интересы в Европе не признаются Берлином, и 11 марта 1941 г. в новом оперативном плане Красной Армии на случай войны с Германией был установлен конкретный срок ее начала – 12 июня 1941 г. Это, однако, не мешало Москве продолжать дипломатическую борьбу на Балканах и в то же время демонстрировать нормальные отношения с Берлином. Так, 21 марта – 17 апреля 1941 г. германской военно‑технической делегации было показано несколько советских авиазаводов, что должно было продемонстрировать, с одной стороны, доверие, а с другой – силу СССР928.

На советско‑германских переговорах о заключении договора о границе в Прибалтике возникла проблема советской компенсации Германии за отказ от полосы литовской территории. В качестве компенсации Берлин настаивал на дополнительных советских поставках цветных металлов, но Москва, хотя и удвоила ранее предложенную сумму компенсации до 31,5 млн марок, заявила, что "уже обещанные в экономическом соглашении цветные металлы должны будут браться из национальных резервов, а поставка еще большего числа будет затруднительна". Тем не менее германское правительство старалось добиться единовременной поставки цветных металлов или было согласно принять половину этой суммы в золоте, а вторую – поставками цветных металлов. 8 января советская сторона предложила два варианта решения вопроса о компенсации. Первый вариант предусматривал уплату всей суммы в золоте, путем взаимных расчетов с вычетом из суммы германских платежей. Второй вариант предусматривал поставки цветных металлов на 1/8 суммы в течение 3 месяцев и плату 7/8 суммы золотом через расчет из немецких платежей. В итоге Берлин согласился на второе решение, и 10 января Шуленбург и Молотов подписали в Москве договор о советско‑германской границе от р. Игорка до Балтийского моря, который подтверждал передачу Мемеля Германии929.

В тот же день было подписано расширенное экономическое соглашение, регулировавшее товарооборот между СССР и Германией до 1 августа 1942 г., согласно которому взаимные поставки должны были составить 620–640 млн марок, в том числе 141,33 млн марок по советским военным заказам. Германские поставки вновь начинались не одновременно с советскими, а с 11 мая 1941 г. В ходе экономических переговоров, начавшихся 28 августа 1940 г., выяснилось, что советская сторона, используя факт отставания германских поставок от советских, отказалась от некоторых своих заказов с длительными сроками поставки. В основном СССР стремился ограничиться заказами, которые могли быть выполнены в течение 8‑10 месяцев, то есть до июля 1941 г. Здесь следует остановиться на проблемах советско‑германских экономических отношений 1939–1941 гг., которые регулировались соглашениями от 19 августа 1939 г., 11 февраля 1940 г. и 10 января 1941 г., расширявшими и дополнявшими друг друга930. В последние годы отечественная историография некритично восприняла версию западных исследователей о том, что в начале Второй мировой войны советские поставки являлись чуть ли не единственной опорой германской экономики. Однако введенные в последние годы в научный оборот материалы показывают, что эти соглашения были выгодны для обеих сторон.

Таблица 20

Доля великих держав в советской внешней торговле (%)931

Конечно, внешняя торговля СССР претерпела более существенные изменения, чем германская, но это было связано не столько с намерениями Москвы, сколько с дискриминационными действиями Англии, Франции, а позднее и США. Это в определенной степени предопределяло советскую заинтересованность в развитии торговли с Германией, откуда советская промышленность получала большой ассортимент станков, оборудования и других промышленных товаров, что позволяло укреплять и модернизировать советскую промышленную базу. Из Германии поступали и сельскохозяйственные поставки, такие как племенной скот, семена высокоурожайных культур. К сожалению, до сих пор не опубликованы сводные данные о товарных поставках в СССР. По данным историков из ФРГ, немецкие поставки покрывали советские лишь на 57–61 %. Не были полностью выполнены поставки комплектующих металлоизделий, машин, электротехнических приборов и т. п. Вообще доля германских поставок в СССР в общем объеме германского экспорта в 1940 г. составляла 4,5 %, а в первой половине 1941 г. – 6,6%932. Тем не менее в 1940 г. из общего советского импорта черных металлов на Германию приходилось 83,7 %, каменного угля – 100 %, машин и оборудования – 41,7 %, металлорежущих станков – 51,9 %, кузнечно‑прессового оборудования – 14,7 %, энергетического и электротехнического оборудования – 29,8 %, дробильно‑размольного и обогатительного оборудования – 58,8 %, оборудования связи – 54 %, тракторов и запчастей к ним – 79,9 %, химических продуктов – 59,5 %, судов и судового оборудования – 25,9 %, подшипников – 24,3 %, средств для железных дорог 100 %, автотранспорта – 51,3%933.

В натуральном выражении советский импорт из Германии вырос в 1940 г. по сравнению с 1939 г. в 28,9 раза. Германские поставки включали промышленные товары, промышленную технологию и установку оборудования, а также военные материалы. Согласно договоренности до 11 мая 1941 г. СССР должен был получить для своего ВМФ тяжелый крейсер "Лютцов" с достройкой немецкими материалами, чертежи линкора "Бисмарк" и эсминца типа "Нарвик" с 150‑мм орудиями, 365 тонн электродов, 31 тыс. тонн бронелистов для кораблей, 2 628 тонн различных труб для корабельных машин, более 1 тыс. штук электроаппаратуры и оборудования, 331‑мм спаренные корабельные артустановки, 6 перископов и 2 88‑мм антикорозийные пушки для подводных лодок, по одному комплекту чертежей трехорудийной башни для 406‑мм и 208‑мм корабельных орудий, минно‑торпедное оружие, гидроакустическую аппаратуру, гидрографические и оптические приборы. Для советских ВВС было закуплено 10 самолетов Хе‑100, 5 Ме‑109, 6 Ме‑110, 2 Ю‑88, 2 До‑215, 3 Бю‑131, 3 Бю‑133, 5 ФВ‑58В13, 2 ФВ‑266 и 1 Ме‑209, авиационные моторы, оборудование, бомбы, снаряжение, запчасти, радио‑, телефонная и телеграфная аппаратура и детали к ней. В интересах сухопутных сил Красной Армии было закуплено 5 10‑тонных и 2 20‑тонных прицепа, 1 танк Т‑III, химические материалы для ведения войны (искусственный каучук буна С и СС, Х и ХХ), 308 машин различных типов, два комплекта тяжелых 211‑мм полевых гаубиц, батарея 105‑мм зениток, различные виды стрелкового вооружения, боеприпасы, приборы управления огнем и многое другое934. Однако в продаже такого нового оружия, как магнитные мины, было отказано935.

В соглашении было оговорено, что "1. Переданные из Германии в СССР методы будут держаться в секрете; 2. Советская сторона товарами, которые будут производиться с помощью переданных приспособлений, установок и предметов, не будет конкурировать с германскими фирмами на мировом рынке"936. Это относилось и к вывозу специальных машин, поставлявшихся в рамках переданных технологий и производившихся тогда только в Германии. Советское руководство видело в торговом соглашении средство укрепить промышленную базу СССР за счет новых технологий и оборудования. Как отмечают германские историки, "по всей видимости, Сталин со своей стороны намеревался извлечь максимальную выгоду из экономических отношений и заставить германскую военную экономику в значительном объеме работать на СССР. Это, без сомнения, отвечало его интересам в затяжной войне на истощение крупных капиталистических государств"937. Экономические связи с Германией позволяли также форсированно готовиться к войне и наращивать советское производство вооружений посредством "целенаправленного освоения экспорта технологии из Германии"938. При том, что подобные товары практически не продавались Советскому Союзу Англией, Францией и США, германские поставки, более 1/5 которых было оплачено германским же кредитом 1939 г., играли важную роль в развитии советского ВПК. Вместе с тем советская сторона покупала в Германии только те товары, в которых действительно нуждалась, что было условием советских поставок в рейх. Советские закупочные комиссии достаточно хорошо изучили германское производство, что позволяло не только делать более выгодные заказы, но и получать общее представление о германском военно‑экономическом потенциале.

На Германию приходилось в 1940 г. 52,2 % советского экспорта, в том числе 49,9 % всего советского экспорта фосфатов, 77,7 % – асбеста, 62,4 % хромовой руды, 40,7 % – марганцевой руды, 75,2 % – нефти, 79,6 % хлопка‑сырца и 77,2 % – зерна939. Хотя германская торговля с СССР также возросла почти в 10 раз, доля советского импорта в 1940 г. составляла всего 7,6 %, а в первой половине 1941 г. – 6,3 % общего германского импорта940. Поэтому мнение К. Хильдебранда, что "главным образом русские военные (? – М.М.) поставки в Третий рейх помогли преодолеть внешнюю зависимость Германии от сырья и продовольствия"941, не соответствует действительности. Гораздо большее значение для Германии имел транзит товаров через советскую территорию на Ближний и Дальний Восток. Так, в апреле – декабре 1940 г. через СССР прошло 59 % германского импорта и 49 % экспорта, а в первой половине 1941 г. соответственно 72 % и 64%942.

Основной проблемой в историографии считается вопрос о том, кому были более выгодны советско‑германские экономические связи. В литературе приводятся разные данные на этот счет (см. таблицу 21), а выводы исследователей колеблются в диапазоне от утверждения, что СССР вложил в экономику Германии более 200 млн марок, до вывода о том, что СССР оказался должен более 100 млн. марок. Как бы то ни было, следует учитывать, что в отличие от сырьевых поставок в Германию, которые довольно быстро расходовались в том числе и на выполнение советских заказов, СССР получал технику, оборудование и технологии, то есть товары длительного пользования, которые использовались все годы войны 1941–1945 гг. Поэтому трудно не согласиться с утверждением В.Я. Сиполса, что более выгодными экономические связи оказались "тому, кто одержал победу в войне"943.

Таблица 21

Размеры взаимных поставок (в млн марок)944

Еще одной популярной в историографии темой стали утверждения, что весной 1941 г., вопреки свертыванию германских поставок, СССР аккуратно выполнял свои торговые обязательства. Однако Г. Швендеманн, изучивший германскую экономическую статистику, показал, что в это время обе стороны исправно выполняли программу поставок, поскольку "Гитлер и руководство вермахта решились поддерживать видимость нормы в торговых отношениях перед началом военных операций, чтобы замаскировать подготовку к войне и обеспечить как можно дольше поставки советского сырья"945. Более того, в марте – июне 1941 г. обе стороны активизировали свои поставки, и на 2 квартал 1941 г. пришлось 63,1 % советских и 68,5 % германских поставок первого полугодия946. По этому вопросу в историографии сложилось устойчивое мнение, что с германской стороны речь шла о дезинформации СССР в преддверии нападения, а с советской – о экономическом "умиротворении" Германии947. Однако известные ныне данные показывают, что в действительности речь шла о взаимной дезинформации сторон.

Тем временем Англия продолжала попытки создавать трения в советско‑германских отношениях, используя для этого пропаганду и новое обсуждение вопроса о торговле с СССР. Но Москву больше интересовал вопрос о признании Англией присоединения прибалтийских стран к СССР и связанные с этим экономические проблемы. 24 февраля 1941 г. Криппс зондировал мнение советского правительства о желательности и возможности встречи Сталина с новым министром иностранных дел Англии А. Иденом в Москве. Но эта идея не нашла поддержки ни в Лондоне, ни в Москве, где Криппсу было заявлено, что "сейчас еще не настало время для решения больших вопросов путем встречи с руководителями СССР, тем более что такая встреча политически не подготовлена"948. Правда, во второй половине марта Москва как бы демонстрировала "желание подготовить почву для сближения" с Лондоном949, что в условиях нарастания кризиса на Балканах усилило заинтересованность Англии в привлечении СССР к поддержке Греции и Югославии. Именно эту цель преследовало известное "предупреждение" Черчилля Сталину, основанное на недостоверной информации950. В итоге СССР ограничился заключением договора о дружбе и нейтралитете с Белградом, который был воспринят в Берлине с явным неудовольствием. 11 апреля 1941 г. в разгар боев на Балканах Криппс предложил СССР оказать прямую военную поддержку противникам Германии, а 18 апреля вновь предложил советской стороне начать сближение с Англией, угрожая в противном случае вероятностью достижения англо‑германского соглашения, что развязало бы руки Германии на Востоке. В ответ советская сторона заявила, что именно Англия виновата в нынешнем состоянии англо‑советских отношений951.

Тем временем в результате дипломатической борьбы на Балканах в марте начале апреля 1941 г. атмосфера советско‑германских отношений резко ухудшилась. Подготовка к войне с Югославией и Грецией потребовала от германского командования отсрочить нападение на СССР. В условиях начала войны на Балканах и первых успехов вермахта советское руководство предприняло целый ряд демонстраций с целью показать свою лояльную Германии позицию. 13 апреля был подписан советско‑японский договор о нейтралитете, который, с одной стороны, давал определенные гарантии безопасности СССР на Дальнем Востоке, а с другой – демонстрировал отсутствие у Москвы намерений "заключать сделки с какой‑либо англо‑саксонской державой" и ее готовность "к широкому сотрудничеству с участниками Тройственного пакта"952. Вечером того же дня Сталин и Молотов разыграли на вокзале целый спектакль советско‑японско‑германской дружбы, а 15 апреля СССР пошел на уступки Германии по вопросу о границе в Прибалтике953. Вместе с тем 21 апреля Германии была вручена вербальная нота, в которой "содержалось требование безотлагательно принять меры против продолжающихся нарушений границы СССР германскими самолетами". Как указывалось в ноте, в марте 1940 г. нарком обороны СССР сделал исключение для германских самолетов, отдав приказ не открывать по ним огня, пока их перелеты не станут слишком частыми, а с 27 марта по 18 апреля произошло 80 подобных случаев. Поэтому советское правительство выражало надежду, что германское правительство сделает все, чтобы предотвратить подобные инциденты в будущем954.

30 апреля Гитлер утвердил новый график сосредоточения войск на Востоке и новый срок начала операции против СССР – 22 июня955. Тем временем вернувшийся из Берлина в Москву Шуленбург предпринял ряд неофициальных шагов, стремясь нормализовать советско‑германские отношения, а заодно выполнить распоряжение германского МИДа о борьбе со слухами о скорой войне на Востоке. Введенные в научный оборот документы бесед Шуленбурга с В.Г. Деканозовым – советским послом в Берлине, находившимся в Москве, – 5, 9 и 12 мая 1941 г. показывают, что германский посол стремился побудить советскую сторону инициировать переговоры с Германией, которые могли бы, по его мнению, нормализовать двусторонние отношения. Поскольку в Москве эти высказывания Шуленбурга, видимо, первоначально восприняли как официальный германский зондаж, советское руководство согласилось на обмен письмами с Берлином, что позволяло начать прямые переговоры и отвечало советским интересам. Но 12 мая выяснилось, что Шуленбург вел предыдущие беседы по личной инициативе, не имея полномочий от своего правительства, которые он вряд ли получит. Поэтому советской стороне следовало проявить инициативу в этом вопросе956.

Москва продолжала демонстрировать лояльность Германии. 6 мая в Москве было объявлено о вступлении Сталина в должность председателя СНК СССР, что использовалось советской стороной для распространения слухов о готовности Москвы улучшить отношения с Берлином. 8 мая были отозваны советские послы из ряда стран, оккупированных Германией. 9 мая появилось заявление ТАСС, опровергавшее слухи о "концентрации крупных военных сил" Красной Армии на западных границах СССР, которое некоторые авторы почему‑то рассматривают как подтверждавшее (?!) эти слухи957. В середине мая советская сторона намекала Берлину, что для урегулирования советско‑германских отношений и присоединения СССР к Тройственному пакту в Германию готов прибыть Сталин958. Видимо, германское посольство в Москве воспринимало эту информацию как достоверную, и Шуленбург неоднократно сообщал в Берлин о готовности Сталина "принять личное участие в сохранении и развитии добрых отношений между Советским Союзом и Германией". Однако в Берлине не верили сообщениям Шуленбурга, считая, что все эти меры Москвы преследовали единственную цель – втянуть Германию в переговоры, чтобы выиграть время и лучше подготовиться к войне. Поэтому германское руководство стремилось не дать СССР такого шанса959.

10 мая события приняли неожиданный оборот – заместитель Гитлера по национал‑социалистической партии Р. Гесс вылетел в Англию. 12 мая в ходе беседы с Деканозовым Шуленбург, видимо, без всякой задней мысли сказал, что "недалеко то время, когда они (воюющие стороны) должны прийти к соглашению и тогда прекратятся бедствия и разрушения, причиняемые" войной в Европе960. То, что вечером того же дня стало известно о полете Гесса в Англию, видимо, усилило опасения советского руководства относительно возможного англо‑германского сговора. Как вспоминал много позднее Молотов, "когда мы со Сталиным прочитали об этом, то прямо ошалели! Это же надо! Не только сам сел за управление самолетом, но и выбросился с парашютом, когда кончился бензин. Его задержали близ имения какого‑то герцога… и Гесс назвал себя чужим именем. Чем не подвиг разведчика?! Сталин спросил у меня, кто бы из наших членов Политбюро мог решиться на такое? Я порекомендовал Маленкова, поскольку он шефствовал от ЦК над авиацией. Смеху было! Сталин предложил сбросить Маленкова на парашюте к Гитлеру, пусть, мол, усовестит его не нападать на СССР! А тут как раз и Маленков зашел в кабинет. Мы так хохотали, будто умом тронулись…"961

Но смех смехом, а ситуация становилась все более запутанной; для того, чтобы разобраться в ней, требовалось время. Вероятно, именно в эти критические дни в Кремле было решено отложить советское нападение на Германию, запланированное на 12 июня 1941 г. Вместе с тем полностью прекратить военные приготовления было, скорее всего, невозможно, не ломая полностью все расчеты и планы. Поэтому начавшееся 13–22 мая сосредоточение советских войск на западной границе было замедлено и проходило при сохранении мирного графика работы железных дорог. В то же время были отданы приказы, запрещавшие передвижения войск в западных приграничных округах и активизировавшие инженерную подготовку ТВД. 17 мая в СССР был введен запрет на поездки по стране и особенно в западные районы зарубежных дипломатов и журналистов. Тем самым советское руководство пыталось скрыть масштаб ведущихся военных приготовлений, но не отрицало факт наличия крупной военной группировки на западе, что объяснялось неясностью германских намерений962.

Тем временем Англия, опасавшаяся, что Германия и СССР ведут секретные переговоры, которые могли бы привести к новому соглашению между ними, а это было бы ударом по английским позициям на Ближнем Востоке, использовала сведения о полете Гесса с целью удержать Москву от возможного дальнейшего сближения с Берлином. Обращение Криппса, поражения Англии на Балканах и в восточном Средиземноморье, довольно пессимистические настроения в Лондоне порождали в Москве опасения, что Англия действительно согласится на прекращение войны. Правда, сведения, поступавшие в Москву от советского посла в Лондоне во второй половине мая, показывали, что немедленного выхода Англии из войны не произойдет, а сведения советской разведки рисовали картину относительно вялых контактов англичан с Гессом963. С другой стороны, 20 мая началась высадка германских войск на Крите, бои в Ираке и Атлантике показывали, что война продолжается. К тому же США все сильнее втягивались в необъявленную войну против Германии964. Видимо, у советского руководства сложилось мнение, что летом 1941 г. СССР имеет шанс вступить в войну с Германией, пока еще продолжается англо‑германская война и значительная часть вермахта скована в Восточном Средиземноморье и в Западной Европе. 24 мая в Кремле состоялось совещание советского военно‑политического руководства, на котором, скорее всего, был установлен новый срок завершения советских военных приготовлений к нападению на Германию965.

Поражения Англии на Балканах и в Северной Африке давали Германии реальный шанс захватить Ближний Восток, но 14 мая германское командование решило отказаться от наступательных операций в Средиземноморье до осени 1941 г., когда, как указывалось в директиве № 30 от 23 мая, после разгрома СССР следовало возобновить операции на Ближнем Востоке966. Пока же Германия завершала последние военные приготовления для нападения на СССР и вела массированную дезинформационную кампанию относительно советско‑германских отношений. 22 мая железные дороги Германии были переведены на график ускоренного движения, и на Восток устремилась основная часть войск, необходимых для выполнения плана "Барбаросса". 30 мая Гитлер подтвердил, что операция "Барбаросса" начнется 22 июня, а 10 июня вермахт получил приказ о начале войны с СССР 22 июня, в котором, тем не менее, предусматривалась возможность переноса срока вторжения, и войска стали подтягиваться в приграничную полосу967.

10 июня Москва уведомила Лондон о том, что никаких переговоров с Берлином не ведется, а Англия обещала СССР помощь против Германии. 12 июня английская разведка сделала вывод о подготовке германского военного нажима на СССР, и комитет начальников штабов Англии решил предпринять меры, которые бы позволили без промедления нанести из Мосула удары по нефтеочистительным заводам Баку. Создав угрозу кавказской нефти, Англия рассчитывала оказать давление на СССР, чтобы он не уступил возможным немецким требованиям. Комментируя приезд английского посла в Москве в Лондон, английская пресса распространяла слухи о возможном союзе с СССР. 13 июня Иден заявил советскому послу, что если вскоре начнется война между СССР и Германией, то Англия готова оказать полное содействие СССР своей авиацией на Ближнем Востоке, послать в Москву военную миссию и развивать экономическое сотрудничество968. Таким образом, вплоть до 22 июня Англия не была уверена в том, что советско‑германская война все‑таки начнется, и всеми силами стремилась к тому, чтобы СССР не поддался германским угрозам, а занял твердую позицию, что стимулировало бы напряженность в Восточной Европе и облегчило бы положение Англии.

13 июня Шуленбургу было вручено заявление ТАСС, переданное в 18.00 по радио и опубликованное 14 июня в прессе, которое опровергало слухи о "близости войны между Германией и СССР"969. Этот документ традиционно рассматривается в историографии как приглашение Германии на переговоры970. В.Я. Сиполс полагает, что это было то самое обращение советского руководства к Германии, которое предлагал Шуленбург Деканозову в начале мая971. Во всяком случае в нем содержалось опровержение слухов о близкой советско‑германской войне по инициативе Германии или СССР, о ведущихся советско‑германских переговорах и одновременно решалась задача маскировки советских военных приготовлений, которые 12–15 июня вступили в заключительную стадию. Все более явное стремление Москвы инициировать переговоры с Берлином зачастую рассматривается в историографии как свидетельство "о полном отрыве советского руководства от реальной действительности"972. Но если посмотреть на эти его действия с другой стороны, то они окажутся полностью логичными и обоснованными. Готовясь к нападению на Германию, советское руководство не могло не задумываться над пропагандистским обоснованием этого своего шага. Почему бы не предположить, что советско‑германские переговоры были нужны Москве не для их успешного завершения или затягивания, а, во‑первых, для маскировки последних военных приготовлений и, во‑вторых, для их последующего срыва, что дало бы Москве хороший предлог для начала военных действий. Подобное предположение подкрепляется схожими действиями СССР в отношении своих западных соседей в 1939–1940 гг.

Но в Берлине были озабочены тем, чтобы "не дать Сталину возможности с помощью какого‑либо любезного жеста спутать нам в последний момент все карты"973, поэтому Германия не отреагировала на это заявление. 14 июня в Берлине состоялось последнее большое совещание у Гитлера перед походом на Восток, в ходе которого военные доложили, что все намеченные мероприятия будут завершены к вечеру 21 июня, и было уточнено время начала наступления. 17 июня приказ о нападении был разослан в войска974. Со своей стороны советское руководство продолжало попытки втянуть Германию в переговоры. 18 июня в Берлин было передано предложение о новом визите Молотова, 21 июня советская сторона по дипломатическим каналам старалась выяснить причины "недовольства Германии"975. Но все было напрасно – Берлин упорно молчал, а в 3.15 утра 22 июня Германия внезапно напала на Советский Союз.

Взаимоотношения СССР с великими державами Европы в 1939–1941 гг. напоминают классический треугольник, каждая из вершин которого (Лондон, Берлин и Москва) стремилась к использованию в своих целях противоречий соперников. В начале Второй мировой войны советскому руководству удалось использовать экспансионистские устремления Германии для ослабления позиций Англии и Франции в Европе, что рассматривалось в Кремле как важная предпосылка для советской экспансии. Изучение событий 1939–1941 гг. показывает, что речь шла не о "сговоре" СССР с Германией и не о "близорукой" политике Кремля. Как справедливо отметил П.П. Севостьянов, "не Советский Союз "использовался" Германией, как изображает дело большинство буржуазных (а теперь и отечественных. – М.М.) историков, а наоборот, имело место мастерское использование советской дипломатией империалистических противоречий в большом историческом масштабе"976. Кроме того, тяготы войны создавали в оккупированной Европе устойчивые антигерманские настроения, что открывало новые возможности для расширения деятельности компартий и усиления советского влияния. За свою довольно ограниченную поддержку Германии, не переходившую границ благожелательного нейтралитета, Москва добилась признания Берлином советской сферы влияния в Восточной Европе.

Улучшение отношений с Германией привело к ухудшению англо‑советских и франко‑советских отношений, которые особенно обострились на рубеже 1939–1940 гг., когда Англия и Франция готовились начать войну с СССР. Ныне наиболее крайнюю позицию в оценке отношений между Москвой, Лондоном и Парижем осенью 1939 – зимой 1940 г. занял С.З. Случ, полагающий, что "Советский Союз в одностороннем порядке осуществлял активную поддержку и помощь Германии и уже в силу этого не был нейтральным государством, что создавало совершенно легитимную основу для Англии и Франции… предпринять в отношении СССР адекватные ответные действия, в том числе бомбардировку нефтепромышленных районов на Кавказе, посылку войск на помощь Финляндии и другие акции, включая объявление войны". По его мнению, лишь опасения, что это может подтолкнуть Москву к дальнейшему сближению с Берлином, удержало западных союзников от реализации этих мер977. Наверное, с точки зрения юридических положений о нейтралитете подобное мнение имеет определенные основания, но оно совершенно не учитывает, что реальная международная обстановка всегда сложнее строгих юридических формул. Если встать на приведенную точку зрения, то СССР должен был полностью изолироваться от внешнего мира и никак не реагировать на события, происходившие у его границ. Тем самым, следует отказать Москве в праве иметь и отстаивать собственные внешнеполитические интересы.

Понятно, что своими действиями Кремль ущемлял интересы других стран, но, как бы то ни было, это является аксиомой внешнеполитической стратегии любого государства. Почему же лишь Советскому Союзу подобные действия ставят в вину? Не говоря уже о том, что вышеприведенный тезис можно с таким же успехом применить и к западным союзникам. Разве не Англия и Франция "в одностороннем порядке осуществляли активную поддержку и помощь Германии" на протяжении всех 1930‑х гг., что, видимо, создавало для СССР "совершенно легитимную основу предпринять адекватные ответные действия" в отношении этих стран. И удержало советское руководство от этого лишь опасение, что это может подтолкнуть Англию и Францию к дальнейшему сближению с Берлином. К тому же, как мы видели, ни о какой "активной поддержки и помощи Германии" со стороны СССР не было и речи. В любом случае, Италия или, например, Швеция в гораздо большей степени поддерживали и помогали Германии, но к Риму или Стокгольму со стороны Лондона и Парижа претензий не возникало. Не говоря уже о том, что экономическая блокада Германии и претензии на досмотр судов нейтральных стран со стороны западных союзников были откровенным нарушением прав и интересов этих стран. В этом смысле трудно однозначно определить, кто именно являлся большим агрессором в отношении этих нейтральных государств, Германия или Англия и Франция.

Возвращаясь к тезису С.З. Случа, следует отметить, что не столько опасения относительно советско‑германского сближения, сколько германские операции в Скандинавии и Западной Европе устранили всякую угрозу СССР со стороны Англии и Франции. Однако изменение соотношения сил в англо‑германо‑советском "треугольнике" по мере роста военных успехов Германии вело к изменению советской позиции. Уже весной 1940 г. были внесены существенные коррективы в коминтерновскую пропаганду. Москва все более активно отстаивала свои интересы в Восточной Европе и на Балканах, советское военное командование завершало разработку плана войны с Германией. Английское руководство, хотя и опиралось на растущую экономическую поддержку США, понимало, что выиграть войну с Германией без активного участия в ней СССР невозможно, и поэтому вплоть до 22 июня 1941 г. стремилось любыми средствами ухудшить советско‑германские отношения, чтобы отвлечь германские войска на Восток. Со своей стороны германское руководство, освободившись от сухопутного фронта в Европе, но не сумев вывести Англию из войны, было заинтересовано в том, чтобы не допустить объединения Лондона и Москвы, устранить потенциальную угрозу с Востока и овладеть сырьевой базой СССР для дальнейшего ведения войны.

Так же как и война между Англией и Германией, война между Германией и СССР была порождена борьбой за господство в Европе, ускорили же ее столкновения советских и германских интересов по конкретным политическим вопросам. Если в 1939 г. Берлин и Москва смогли согласовать свои территориальные устремления и к осени 1940 г. в основном осуществить эти договоренности, то с конца 1940 г. экспансионистские устремления Германии и Советского Союза пришли в столкновение, и урегулировать их на основе компромисса не удалось. Советско‑германские переговоры в ноябре 1940 г. продемонстрировали, что наиболее остро интересы обеих стран сталкивались на Балканах, в Финляндии и на Ближнем Востоке. Германия, победив Францию, считала себя гегемоном Европы и не собиралась идти на уступки. Со своей стороны СССР, легко присоединив новые территории, считал Финляндию, Балканы и черноморские проливы теми регионами, где он имеет преимущественные интересы, и тоже не уступал. Компромисс был затруднен тем, что стороны уже не нуждались в нем, рассчитывая достичь своих целей военными средствами. С ноября 1940 г. советско‑германские отношения вступили в новую фазу – фазу непосредственной подготовки к войне. Весной 1941 г. обе стороны стремились создать наиболее выгодные условия для ведения войны и обеспечить проведение последних военных приготовлений в тайне от противника, чтобы нанести внезапный удар и захватить стратегическую инициативу с самого начала войны.

[Hrolv Ganger]

Советская разведка и проблема внезапного нападения

Деятельность разведывательных органов СССР всегда была окружена завесой секретности, и их история тоже остается тайной. Накануне войны, как утверждает отечественная историография, несмотря на ослабление репрессиями, советская разведка располагала многими ценными сведениями о намерениях Германии и о подготовке нападения на СССР. Однако И.В. Сталин не верил этой информации, поскольку верил Гитлеру и в силу договора о ненападении, стремился оттянуть войну, которую боялся, не давая Германии повода для нападения. В результате советское руководство не смогло правильно определить сроки возможного нападения, что и привело к трагедии 1941 г.978 Исследователи дружно осуждают Сталина, пренебрегшего важной развединформацией, однако только В.М. Кулиш поставил вопрос, почему же Сталин ошибался, если ему все это было известно979. Ответ на него, как правило, давался, исходя из политической конъюнктуры. Для "хрущевского" периода характерно возложение вины за это на Сталина, а для "брежневского" – на наличие противоречивых разведданных, которые дезориентировали Сталина. До сих пор доступные исследования, как правило, посвящены судьбам отдельных разведчиков или эпизодам разведывательной работы. Любые общие вопросы истории советской разведки все еще остаются в тени.

Ныне стало известно, что в СССР разведывательной деятельностью занимались минимум 5 ведомств – наркомат обороны (НКО), наркомат военно‑морского флота (НКВМФ), наркомат внутренних дел (НКВД) (с февраля 1941 г. наркомат государственной безопасности (НКГБ)), наркомат иностранных дел (НКИД) и Коминтерн. В их деятельности имелась своя специфика, а история их разведок известна лишь в самых общих чертах. Военная разведка, созданная в 1918 г., после череды организационных изменений с 1939 г. называлась 5‑м управлением НКО, начальником которого с апреля стал комдив И.И. Проскуров. Судьба этого человека известна недостаточно, даже по вопросу о времени его отставки с поста начальника военной разведки в литературе имеются разногласия. Так, Л.А. Безыменский и А.Г. Павлов пишут, что это произошло в июле, а И.В. Успенский – что в мае 1940 г. 26 июля 1940 г. 5‑е управление НКО в качестве Разведуправления было включено в состав Генерального штаба и его начальником назначен генерал‑лейтенант Ф.И. Голиков, ставший одновременно заместителем начальника Генерального штаба. Разведка НКВД, созданная в 1920 г., также претерпела ряд организационных изменений и с июля 1939 г. называлась 5‑м отделом Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД, а с февраля 1941 г. была преобразована в 1‑е управление созданного НКГБ. Руководителем этой разведслужбы с мая 1939 г. был П.М. Фитин. Военно‑морской разведкой занималось 1‑е управление НКВМФ, которое накануне войны было включено в структуру Главного Морского штаба. Ее начальником был контр‑адмирал Н.И. Зуйков980.

В литературе получил некоторое освещение вопрос о структуре разведки НКВД. Как указывает А.С. Феклисов, в 1940 г. в 5‑м отделе ГУГБ существовали следующие отделения: три европейских, американское, дальневосточное, ближневосточное, информационно‑аналитическое, оперативно‑техническое, кадровое, финансовое и хозяйственное981. Внутренняя структура Разведуправления Генерального штаба982 к началу 1940 г. показана на рисунке (с. 242). Вопросы же непосредственной деятельности разведорганов никогда не поднимались в отечественной литературе, и, видимо, это произойдет еще не скоро, что, впрочем, вполне понятно, ибо многие из этих методов применяются и сегодня. Сведения об агентурной сети советской разведки накануне войны, несмотря на публикации последних лет983, все еще остаются фрагментарными.

Довольно распространенной в историографии является версия о кризисе разведки в период репрессий 1937–1938 гг., но, к сожалению, этот вопрос все еще не достаточно исследован. П.А. Судоплатов отмечает, что, хотя разведке был нанесен ущерб в связи с устранением многих опытных работников, контакты с агентами в основном были сохранены и в 1940–1941 гг. еще больше расширились. Созданные в 1930‑е гг. разведгруппы и каналы получения информации продолжали исправно функционировать. Правда, с ноября 1938 по март 1939 г. поступление развединформации резко сократилось, потом же положение вновь стабилизировалось984, но неясно, на каком уровне. Видимо, в большей степени репрессии сказались на судьбах советских нелегальных агентов за границей, многие из которых были отозваны в Москву и репрессированы. Оценить же состояние центрального аппарата разведорганов из‑за отсутствия необходимых материалов не представляется возможным.

Советская разведка добывала сведения не только через агентов и информаторов, но и посредством радиоразведывательной деятельности, которая, по оценке К. Эндрю и О. Гордиевского, осуществлялась на очень высоком уровне. Существовавшее в 1930‑е гг. совместное подразделение радиоразведки НКВД и НКО осенью 1938 г. было расформировано. Специалисты по радиоразведке НКВД занялись перехватом и дешифровкой дипломатической документации иностранных посольств в Москве. В феврале 1941 г. группа дешифровки вошла в состав 5‑го (шифровального) управления НКГБ, серьезным успехом которой стала дешифровка японских дипломатических кодов985.

Деятельность аналогичного подразделения военной разведки не отражена в доступной литературе. К. Эндрю и О. Гордиевский, ссылаясь на официальный источник, пишут, что подразделения войсковой радиоразведки – радиобатальоны СПЕЦНАЗ – были созданы в конце 1942 г. Однако радиодивизионы особого назначения (ОСНАЗ) существовали еще до войны. Например, в октябре 1939 г. в составе Украинского фронта имелось 4 радиодивизиона ОСНАЗ (368‑й, 370‑й, 372‑й, 592‑й), которые были развернуты в приграничной полосе от Любомля до Карпат и занимались радиоперехватом на территории Южной Польши. В советском гарнизоне в Приенай (Литва) в ноябре 1939 г. был развернут разведпункт 363‑го радиодивизиона ОСНАЗ, входящего в состав Белорусского фронта и осуществлявшего разведку на территории Восточной Пруссии и северо‑восточнее Варшавы. Такие же радиодивизионы имелись и в других приграничных округах. К началу Великой Отечественной войны существовало 16 радиодивизионов ОСНАЗ. Кроме того, имелась радиобригада Главного Командования в составе 6 радиодивизионов и радиополка, которая вела радиоразведку в более чем 1000‑км полосе986. К сожалению, материалы о результатах деятельности этих частей не публиковались. Из доступных документов следует, что они занимались радиоперехватом, пеленгацией штабов войск противника, прослушиванием телефонных разговоров и постановкой радиопомех в приграничной полосе, их деятельностью руководило Разведуправление через разведывательные отделы военных округов.

Имеющиеся в отечественной историографии данные о состоянии советской разведки накануне войны слишком фрагментарны. Несколько больше известно о результатах деятельности разведорганов. Правда, анализ документальных публикаций последних лет987 свидетельствует об их определенной тенденциозности. Как правило, подбираются те документы, которые содержат сведения, подтвержденные последующими событиями и послевоенными исследованиями. Опубликованные разведдонесения служат иллюстрацией тезиса о том, что разведка честно делала свое дело. Эти материалы в свое время появились для подтверждения версии о вине Сталина, не реагировавшего на тревожные донесения, и до сих пор используются для этой цели. Однако в момент получения этих данных все было не столь однозначно. Трудно не согласиться с П.А. Судоплатовым, который пишет, что "руководство страны не смогло правильно оценить полученную по разведывательным каналам информацию, но надо сначала разобраться с вопросом, что представляла собою эта информация"988. В историографии отсутствуют исследования самих разведданных с точки зрения их достоверности и объективности, а выборочная публикация искажает картину предвоенных разведывательных материалов, так как менее достоверные сведения остаются неизвестными. Кроме того, и опубликованные материалы далеко не всегда соответствовали действительности и содержали взаимоисключающую информацию. Поэтому прежде всего следует оценить имеющиеся в нашем распоряжении разведданные с точки зрения их достоверности.

В литературе можно встретить утверждения, что "материал об основных положениях плана "Барбаросса", утвержденного Гитлером 18 декабря 1940 г., уже через неделю был передан военной разведкой в Москву"989. К сожалению, это не соответствует действительности. 29 декабря 1940 г. советский военный атташе в Берлине генерал‑майор В.И. Тупиков доложил в Москву о том, что "Гитлер отдал приказ о подготовке к войне с СССР. Война будет объявлена в марте 1941 года. Дано задание о проверке и уточнении этих сведений". Естественно, что, получив это донесение, Москва потребовала "более внятного освещения вопроса". 4 января 1941 г. из Берлина пришло подтверждение достоверности этой информации, основанной "не на слухах, а на специальном приказе Гитлера, который является сугубо секретным и о котором известно очень немногим лицам". Однако источник не видел этого документа и в его сообщении содержались следующие сведения: "Подготовка наступления против СССР началась много раньше, но одно время была несколько приостановлена, так как немцы просчитались с сопротивлением Англии. Немцы рассчитывают весной Англию поставить на колени и освободить себе руки на востоке". К тому же в повторном сообщении речь шла уже не о марте, а о весне 1941 г.990

Сам по себе этот факт является крупной удачей советской разведки, но следует отметить, что эта информация была неточна. 18 декабря Гитлер не отдавал приказа о подготовке войны с СССР (он сделал это еще в июне – июле 1940 г.), а подписал стратегический план войны с СССР – основной документ дальнейшего военного планирования. Сведения о возможном начале войны в марте 1941 г. после вывода из войны Англии были безусловной дезинформацией, так как в директиве № 21 "Барбаросса" был указан примерный срок завершения военных приготовлений – 15 мая 1941 г. и подчеркивалось, что СССР должен быть разгромлен "еще до того, как будет закончена война против Англии"991. Таким образом, советской разведке удалось получить сведения о том, что Гитлер принял какое‑то решение, связанное с советско‑германскими отношениями, но его точное содержание осталось не известным, как и кодовое слово "Барбаросса". Поэтому более правы авторы, просто пересказывающие донесение советского военного атташе.

Имеющиеся материалы не подтверждают версию о том, что советской разведке "удалось раскрыть замысел германского командования" и "своевременно вскрыть политические и стратегические замыслы Германии"992. Как правило, для обоснования этой версии цитируют те положения доклада начальника Разведуправления от 20 марта 1941 г. "Высказывания, оргмероприятия и варианты боевых действий германской армии против СССР", где сказано, что "из наиболее вероятных военных действий, намечаемых против СССР, заслуживают внимание следующие: Вариант № 3, по данным… на февраль 1941 года "… для наступления на СССР, написано в сообщении, создаются три армейские группы: 1‑я группа под командованием генерал‑фельдмаршала Бока наносит удар в направлении Петрограда; 2‑я группа под командованием генерал‑фельдмаршала Рундштедта – в направлении Москвы и 3‑я группа под командованием генерал‑фельдмаршала Лееба – в направлении Киева. Начало наступления на СССР – ориентировочно 20 мая"". Далее со ссылкой на донесение военного атташе указывалось, что "начало военных действий против СССР следует ожидать между 15 мая и 15 июня 1941 года".

Правда, при этом забывают о выводах, которые сделаны в этом докладе: "1. На основании всех приведенных выше высказываний и возможных вариантов действий весной этого года считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира. 2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки". Как правило, исследователи, вслед за Г.К. Жуковым, осуждают Голикова, лишь В. Сахаров отмечает, что вывод о том, что весной войны не будет, оказался совершенно правильным993. Ныне, когда этот доклад опубликован, стало ясно, что он представляет собой подборку имевшихся разведданных. При этом составители документа отмечали, что "большинство агентурных данных, касающихся возможностей войны с СССР весной 1941 года, исходит из англо‑американских источников, задачей которых на сегодняшний день, несомненно, является стремление ухудшить отношения между СССР и Германией", хотя и признавали необходимость учета некоторых сведений. Приведенные в докладе материалы давали слишком мозаичную и противоречивую картину, а сведения о англо‑германских переговорах, казалось бы, подтверждали вышеприведенный вывод Голикова994. Зная дальнейшее развитие событий, современные исследователи могут точно указать, какие сведения соответствовали действительности, а какие – нет, но в момент составления этого документа советская разведка не обладала такими знаниями и в силу своих возможностей старалась из всего потока информации выявить достоверную.

До 1998 г. исследователи были вынуждены пользоваться цитатами из мемуаров Жукова, который почему‑то забыл упомянуть, что, когда в 1965 г. этот документ ему показал В.А. Анфилов, маршал заявил, что впервые его видит, поскольку Голиков "не подчинялся мне" и "докладывал непосредственно Сталину, а иногда и Тимошенко. Но об этом документе он, по‑видимому, наркома не информировал, потому что тот делился со мной основными сведениями разведки, полученными от Голикова"995. Довольно странное заявление, если учесть, что Голиков был заместителем начальника Генерального штаба и в силу своего служебного положения был вполне подотчетен Жукову. Кроме того, как отмечает П.И. Ивашутин, "тексты почти всех документов и радиограмм, касающихся военных приготовлений Германии и сроков нападения, докладывались регулярно по следующему списку: Сталину (2 экземпляра), Молотову, Берии, Ворошилову, наркому обороны и начальнику Генерального штаба"996. Доклад от 20 марта 1941 г. также был направлен Сталину, Молотову и Тимошенко997. Помимо этого, будучи структурным подразделением Генерального штаба, Разведуправление регулярно доводило до сведения начальников других подразделений наиболее важную информацию о потенциальных противниках.

Возвращаясь к приведенной цитате из доклада Голикова, следует отметить, что эта информация отразилась в телеграмме английского посла в Москве С. Криппса в Лондон от 24 марта 1941 г. Среди прочего в ней отмечалось, что "вторжение будет осуществлено тремя большими армиями: первой, базирующейся в Варшаве под командованием Бека (? – М.М.), второй, базирующейся в Кенигсберге, третьей, базирующейся в Кракове под командованием Листа". В Лондоне эту информацию расценили как часть "войны нервов" против России, чтобы заставить ее еще теснее объединиться с Германией, "а соответственно, данная информация распространяется с целью заставить советское правительство с помощью угроз заключить с Германией союз"998. Как видим, оценки в Москве и Лондоне совпали.

В литературе часто цитируется докладная записка наркома ВМФ адмирала Н.Г. Кузнецова от 6 мая с сообщением военно‑морского атташе в Берлине со слов немецкого офицера, что "немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию. Одновременно намечены мощные налеты авиации на Москву и Ленинград и высадка парашютных десантов в приграничных центрах". "Полагаю, – делал вывод Кузнецов, – что сведения являются ложными и специально направлены по этому руслу с тем, чтобы дошли до нашего Правительства и проверить, как на это будет реагировать СССР". Авторы, считающие, что эти сведения "имели исключительную ценность", а выводы их дезавуировали, не желают признать, что это сообщение, как справедливо показал В. Сахаров, было дезинформацией, и вывод адмирала был совершенно правилен. Ныне, когда этот документ опубликован полностью, выяснилось, что сведения были получены от советского подданного Бозера, которому они стали известны со слов германского офицера, причем "попытка выяснить первоисточник сведений и расширить эту информацию пока результатов не дала, т. к. Бозер от этого уклонился. Работа с ним и проверка сведений продолжаются". Следовательно, вывод адмирала был вполне обоснован999.

В итоге, советской разведке не удалось раскрыть стратегический замысел германского командования. Сведения о направлениях наступления вермахта были слишком противоречивы и далеко не всегда соответствовали действительности. Готовясь к использованию основных сил в Белоруссии, германское командование было заинтересовано в ослаблении противостоящей группировки Красной Армии. Для этого распространялись слухи о возможном ударе по Украине или Прибалтике. Более того, советская разведка не имела точных сведений о возможном характере боевых действий против СССР. Как отмечает П.А. Судоплатов, все предвоенные оценки исходили из идеи затяжной войны, тогда как Германия делала ставку на "блицкриг"1000. Причем эта уверенность Москвы поддерживалась поступающей развединформацией.

Одной из целей советской разведки накануне войны было выявление военных приготовлений Германии, сосредоточения войск на границах СССР и определение их количества. Опубликованные в последние годы материалы позволяют в целом проследить результаты этой работы.

В работе советской разведки большую роль играли оценочные данные о германском военном потенциале. К сожалению, они, как правило, были значительно завышены. Так, в конце 1938 г., по оценке Разведуправления, вермахт располагал 7 300 танками и 5 160 самолетами. В действительности, на 1 сентября 1939 г., т. е. спустя 8 месяцев, германские вооруженные силы насчитывали 3 474 танка и 4 288 самолетов. Ставшие основой дальнейших расчетов, эти завышенные оценки постоянно возрастали. Так, по последующим оценкам, самолетный парк германских ВВС достиг к октябрю 1939 г. 5 500‑6 000 самолетов, хотя в реальности на 1 октября люфтваффе насчитывали всего 4 756 самолетов. Производственные же мощности германской авиапромышленности, наоборот, занижались. Например, среднемесячная производительность в 1939 г. по этим оценкам составляла 330–350 самолетов, вместо действительных 690 самолетов1001.

В марте 1940 г. появились новые оценки германских ВВС, которые исходили из расчета, что на 1 сентября 1939 г. германский самолетный парк составлял 13 900 самолетов и оставался таковым до лета 1940 г., поскольку ежемесячное производство 600–700 самолетов восполняло потери. В реальности, в ВВС Германии на 1 мая 1940 г. насчитывалось 5 895 самолетов, а среднемесячное производство в 1940 г. составляло 902 самолета1002. Оценивая развитие вооруженных сил Германии, Разведуправление в докладе от 11 марта 1941 г. отмечало, что она способна ежегодно производить 25–30 тыс. самолетов и 18–20 тыс. танков. На самом деле эти показатели были достигнуты по самолетам в 1943 г. (произведено 24,8 тыс.), а по танкам в 1944 г. (произведено 18,3 тыс.)1003.

Столь же завышенными были и оценки германских вооруженных сил, причем активные боевые действия Германии в Скандинавии и Западной Европе способствовали еще большему их увеличению. Результаты деятельности советской разведки по установлению численности германских вооруженных сил представлены в таблице 22 (цифры в скобках – реальное положение). Согласно общей оценке на 1 марта 1941 г. в вермахте насчитывалось 8 млн человек, 260–270 дивизий (221 пехотная, 22 танковых, 20 моторизованных), 11–12 тыс. танков, свыше 52 тыс. орудий, ВВС были объединены в 5 воздушных флотов и имели на вооружении 20 700 самолетов. В действительности вермахт насчитывал 6 954 тыс. человек (на 15 марта) и располагал на 1 марта 175 дивизиями, 5 008 танками, 33 189 орудиями (на 1 апреля), а ВВС насчитывали 5 259 самолетов (на 22 февраля)1004.

Таблица 22

Оценка боевого состава и численности вермахта1005

Дата Дивизии Численность (тыс. чел.)

1 марта 1940 г. 190 (116)

15 апреля 1940 г. 200 (123) 7 000 (5 367)

15 июня 1940 г. 235 (157) 8 000 (5 765)

1 октября 1940 г. 255 (156)

15 марта 1941 г. 265 (191) 8 000 (6 954)

31 мая 1941 г. 290 (206)

С октября 1939 г. советская разведка занялась выявлением германской военной группировки у советских границ. Было установлено, что с окончанием активных боев в Польше германское командование начало переброску войск на Западный фронт. К сожалению, сведений о разведданных, отражающих численность германских войск на Востоке осенью 1939 г. – зимой 1940 г., не публиковалось, поэтому эффективность разведработы не ясна. Германские силы в Польше и Восточной Пруссии оценивались в марте 1940 г. в 32 дивизии, тогда как в реальности их имелось всего 10, а на конец мая 1940 г. в 20 пехотных и 2 танковые дивизии, хотя в действительности там находилось всего 7 пехотных дивизий1006. Советская разведка верно указывала на переброску войск с Востока на Запад, но завышала количество дивизий. По оценке Разведуправления, из действовавших на Западе 170–180 дивизий в период с 25 июня по 1 августа 1940 г. 70–80 из них были рассредоточены по Центральной Европе. На Восток было переброшено 30–40 дивизий, а дислокация войск в Германии была неизвестна. В действительности на Восток было переброшено лишь 15 дивизий1007. Таким образом, советская разведка правильно определила переброску войск на Восток после окончания боев на Западном фронте, но преувеличивала их численность.

Каких‑либо опасений в связи с этими перебросками в имеющихся документах не просматривается. Тем более что 9 июля 1940 г. германский военный атташе в Москве уведомил заместителя начальника Генерального штаба Красной Армии о предстоящей передислокации и организационных мероприятиях в вермахте1008. Например, в разведсводке разведотдела штаба Киевского Особого военного округа (КОВО) № 20 (20–31 июля 1940 г.) делался следующий вывод: "Прибытие германских войск в пределы генерал‑губернаторства объясняется, с одной стороны, стремлением Германии усилить свою восточную границу, поскольку она была значительно ослаблена в период решительных операций на Западе, с другой стороны, необходимостью размещения войск, освободившихся после заключения перемирия с Францией, на территориях, более богатых продовольственными ресурсами. Переброска германских войск на территорию бывшей Польши, начиная с 20 июля, значительно сократилась по сравнению с первой половиной июля. Вместе с прибывшими войсками численность германских войск на территории генерал‑губернаторства составляет 35 дивизий"1009.

В имеющихся материалах наблюдается определенное расхождение в оценке германских войск на Востоке. Так, по сведениям НКВД, на 16 июля 1940 г. имелось 40 пехотных и 2 танковые дивизии, а по данным Разведотдела штаба Западного Особого военного округа (ЗапОВО) – 28 пехотных. На 23 июля Разведотдел штаба КОВО оценивал германскую группировку в 50 пехотных дивизий, 2 танковые бригады и 2 танковых полка, разведка НКВД – в 50 пехотных и 4 танковые дивизии, а Разведотдел штаба ЗапОВО – в 40 пехотных дивизий и 5 танковых бригад. По одним сведениям, на 1 августа 1940 г. на территории Польши и Восточной Пруссии было 41 пехотная, 1 танковая и 1 кавалерийская дивизии, а по другим – на 8 августа там находилось 54 пехотные, 6 танковых и 2 кавалерийских дивизии1010. Почему возникли эти разночтения и каким образом они повлияли на оценку германской группировки на Востоке, к сожалению, остается неизвестным.

Германские войска пока имели на Востоке оборонительные задачи и занимались инженерным оборудованием будущего театра военных действий1011. Советская разведка внимательно следила за этими работами, причем они не вызывали никаких опасений. По ее сведениям, фортификационные сооружения на территории восточнее Вислы устарели, а частично были разрушены в 1914–1918 и 1939 гг. "Все эти старые укрепления не могут являться серьезным препятствием для наступающих с востока войск без значительной модернизации", поэтому немцы и начали строить оборонительные сооружения в приграничной полосе. В начале сентября 1940 г. Разведотдел штаба КОВО сделал заключение, что "возводимые укрепления по р. Висла показывают, что р. Висла, вероятно, будет вторым оборонительным рубежом на территории генерал‑губернаторства"1012.

Сопоставление разведданных о численности германских войск, развернутых у советских границ с действительными данными (см. таблицы 23–24, цифры в скобках – реальное положение) показывает, что, правильно вскрыв факт переброски германских войск к границе СССР, советская разведка не располагала точными сведениями о количестве сосредоточенных войск и в своих оценках исходила из завышенных сведений об общей численности вермахта1013.

Таблица 23

Оценка численности германских войск на границе с СССР

Дивизии 23.07.40 1.10.40 1.11.40 4.04.41 15.05.41 1.06.41

Пехотные 50 (22) 70 (25) 78 (25) 70 (43) 93 (66) 94 (79)

Танковые 1 (0) 8 (3) 5 (6) 7 (3) 13 (3) 14 (3)

Моторизованные 0 (0) 5 (1) 5 (0) 6 (0) 12 (1) 13 (1)

Кавалерийские 0 (0) 6 (1) 0 (1) 0 (1) 1 (1) 1 (1)

Всего 51 (22) 89 (30) 88 (32) 84 (47) 119 (71) 122 (84)

Таблица 24

Оценка численности германских войск по направлениям

"С первой половины октября начинается постепенное ослабление сосредоточения германских войск на наших границах за счет перебросок их на Балканы (Румыния), а также в Венгрию и Словакию…" – сообщал 5‑й отдел ГУГБ НКВД 6 ноября 1940 г. Схожий вывод сделал и Разведотдел штаба КОВО, отметив, что усиленная переброска войск в Польшу в сентябре сменилась в ноябре их переброской в Румынию1014. Это привело к сокращению количества германских войск на границах СССР. К сожалению, разведданных с оценками германской группировки на Востоке в ноябре 1940 – марте 1941 г. не публиковалось, поэтому невозможно их сопоставить с действительным положением. Доступные документы относятся к периоду с апреля 1941 г. до начала войны. К ним и обратимся.

Но сначала следует сказать о воспоминаниях В.А. Новобранца о его работе в Разведуправлении в 1940–1941 гг., которые довольно широко используются в новейшей отечественной историографии для подтверждения тезиса о честных разведчиках и руководителях‑конъюнктурщиках. Особенно часто встречаются ссылки на утверждения мемуариста, что разведсводка по Западу № 8 от декабря 1940 г. содержала сведения о 110 германских дивизиях (из них 11 танковых), развернутых у наших границ. При этом никто не обратил внимания на то, что ранее автор пишет, что в этой группировке на рубеже 1940–1941 гг. было 70 дивизий. Из текста следует, что в декабре 1940 г. Новобранец не был исполняющим обязанности начальника Информационного отдела и не мог готовить эту сводку по Западу, поскольку являлся заместителем начальника отдела по Востоку и занимался оценкой вероятных противников в Азии. Кроме того, разведсводка № 8 содержала сведения о группировке германских войск на 15 ноября 1940 г. и вряд ли серьезно отличалась от приведенной оценки на 1 ноября1015. Вероятно, в Разведуправлении были расхождения в оценке численности германской группировки на Востоке, и Новобранец, если он вообще занимал указанную должность, мог придерживаться отличных от мнения руководства взглядов, за что, видимо, и был снят с должности, но не в начале мая, как он уверяет, а начале в апреля 1941 г., что подтверждается документами. Эти разногласия могли иметь место в марте 1941 г., на что косвенно указывает сам мемуарист и приводимая А.Г. Хорьковым оценка германской группировки у границ СССР на 25 марта 1941 г. в 120 дивизий, которая была пересмотрена уже через 10 дней1016.

Советская разведка смогла обнаружить в феврале – марте 1941 г. новую переброску германских войск на Восток, куда, по ее данным, прибыло 6 пехотных и 3 танковые дивизии. В действительности с 20 февраля по 15 марта 1941 г. на Восток было передислоцировано 7 пехотных дивизий, и их количество увеличилось с 26 в феврале до 33 на 15 марта1017. 16 апреля Разведуправление докладывало о перебросках 3 пехотных и 2 моторизованных германских дивизий в первой половине апреля, что привело к увеличению группировки в Восточной Пруссии и Польше до 78 дивизий. Вновь правильно отметив факт переброски войск, Разведуправление сообщал неверные данные. В действительности с 16 марта по 10 апреля на Восток были передислоцированы 18 пехотных и 1 танковая дивизии, что увеличило общее число германских войск до 52 дивизий. От внимания советской разведки не ускользнуло сосредоточение в январе – первой половине апреля 1941 г. 6 995 вагонов боеприпасов и 993 вагонов горючего на Востоке1018.

Разведуправление вновь верно отмечало перегруппировку германских войск в конце апреля – начале мая 1941 г., что вело к усилению группировок у границ СССР, в Африке, на Ближнем Востоке и в Норвегии. Как отмечалось в спецсообщении Разведуправления от 5 мая, "сущность перегруппировок немецких войск, производившихся во второй половине апреля, после успешного завершения балканской кампании и до настоящего времени сводится: 1. К усилению группировки против СССР на протяжении всей западной и юго‑западной границы, включая Румынию, а также в Финляндии. 2. К дальнейшему развитию операций против Англии через Ближний Восток (Турция и Ирак), Испанию и Северную Африку. 3. К усилению немецких войск в Скандинавии, где они могут быть использованы с территории Норвегии против Англии, Швеции и СССР…"1019

На 25 апреля Разведуправление оценивало группировку вермахта на Востоке в 95‑100 дивизий, на 5 мая – в 103–107. По имевшимся данным, войска из Югославии возвращались в Протекторат, где воссоздавалась группировка из 10 дивизий. Докладывая эту информацию, Разведуправление делало следующий вывод: "1. За два месяца количество немецких дивизий в приграничной зоне против СССР увеличилось на 37 дивизий (с 70 до 107). Из них число танковых дивизий возросло с 6 до 12 дивизий. С румынской и венгерской армиями это составит около 130 дивизий. 2. Необходимо считаться с дальнейшим усилением немецкого сосредоточения против СССР за счет освободившихся войск в Югославии с их группировкой в районе Протектората и на территории Румынии. 3. Вероятно дальнейшее усиление немецких войск на территории Норвегии, северо‑норвежская группировка которых в перспективе может быть использована против СССР через Финляндию и морем. 4. Наличные силы немецких войск для действий на Ближнем Востоке к данному времени выражаются в 40 дивизиях, из которых 25 в Греции и 15 в Болгарии. В этих же целях сосредоточено до двух парашютных дивизий с вероятным их использованием в Ираке"1020. Как видим, констатация факта сосредоточения германских войск на Востоке сопровождается ожиданием действий Германии на Ближнем Востоке, а не нападением на СССР.

По данным Разведуправления, в германских ВВС имелось 8‑10 парашютно‑десантных дивизий, из которых 1–2 находились в Греции, 5–6 – на севере Франции и в Бельгии, 2 – в Германии. К сожалению, это была германская дезинформация, распространяемая в соответствии с директивой от 15 февраля 1941 г., в которой указывалось, что "особо важное значение имеет распространение дезинформационных сведений об авиационном корпусе, которые бы свидетельствовали о намерении использовать его против Англии". В действительности в ВВС имелась лишь 7‑я воздушно‑десантная дивизия, а 22‑я пехотная дивизия сухопутных войск считалась авиапосадочной. Докладывая эти данные, Разведуправление делало вывод, что "увеличение германских войск на границе с СССР продолжается. Основными районами сосредоточения является: южная часть генерал‑губернаторства, Словакия и северная часть Молдавии"1021.

31 мая 1941 г. Разведуправление представило очередной доклад о группировке вермахта на 1 июня, в котором отмечалось, что переброски войск после Балканской кампании на другие ТВД в основном завершены. Считалось, что против СССР было развернуто 120–122 германских дивизий, 44–48 находились в резерве на территории Германии, а 122–126 было развернуто против Англии. Эти данные завершались констатацией: "Что касается фронта против Англии, то немецкое командование, имея уже в данное время необходимые силы для развития действий на Ближнем Востоке и против Египта (29 дивизий, считая Грецию с островом Крит, Италию и Африку), в то же время довольно быстро восстанавливает свою группировку на Западе, продолжая одновременно переброску в Норвегию (из порта Штеттин), имея в перспективе осуществление главной операции против английских островов"1022. Советская разведка предполагала наличие у границ СССР штабов двух групп армий и шести армий, хотя в действительности к 1 июня там находились штабы трех групп армий, семи армий и трех танковых групп вермахта. Эти данные вошли в очередную разведсводку по Западу № 5, которая 4 июня была сдана в производство, а 23 июня подписана в печать1023. Только к вечеру 21 июня состав германской группировки у границ СССР приблизительно совпал с оценками Разведуправления. Германия развернула для вторжения три группы армий, 7 армий и 4 танковые группы, в которых насчитывалось 122 дивизии, 1 бригада и 1 пехотный полк, еще 4 дивизии находились в Северной Норвегии1024.

Кроме того, следует обратить внимание на ставшие доступными документы советского военного планирования, в которых оценивалась вероятная численность германских войск для войны с СССР. Так, в документах от июля и 18 сентября 1940 г. отмечалось, что Германия развернет для войны с СССР до 173 дивизий (140 пехотных, 15–17 танковых, 8 моторизованных, 5 легких и 3 авиадесантные). В документе от 11 марта 1941 г. эта оценка возросла до 200 дивизий (165 пехотных, 20 танковых и 15 моторизованных), а согласно документу от 15 мая ожидалось развертывание 180 дивизий (137 пехотных, 19 танковых, 15 моторизованных, 4 кавалерийские и 5 авиадесантных)1025. Эти расчеты были чрезмерно завышены, а их сопоставление с оценкой германской группировки у советских границ показывало, что процесс сосредоточения вермахта для войны с СССР еще далек от завершения. Как уже отмечалось, по сведениям Разведуправления, на 1 июня на Востоке было сосредоточено всего 41,6 % германских дивизий, а против Англии – 42,6 %. Исходя из этих показателей, никто в Москве не стал бы делать вывод о завершении подготовки удара по СССР. На самом деле к 21 июня против СССР было развернуто 62 % дивизий вермахта.

Таким образом, советской разведке не удалось достоверно установить состав вооруженных сил Германии и ее группировку на Востоке, что затрудняло оценку угрозы Советскому Союзу.

Состояние войсковой разведки западных приграничных округов накануне войны показано в работе А. Прановича. Агентурная разведка была слабо укомплектована подготовленными кадрами, агентов вербовали из местных жителей, большинство из которых не имело доступа к важным сведениям, а их донесения доставлялись курьерами, что вело к потере времени. Агенты не готовились к работе в условиях войны или к диверсиям, поскольку считалось, что война будет вестись на территории противника. Германской контрразведке удалось ограничить утечку информации, ужесточив контроль на границе. Воздушную разведку осуществляли 10 разведывательных авиаполков, имевших всего 157 самолетов, и из‑за нехватки фототехники и подготовленных специалистов ее эффективность была невысока. Только в мае 1941 г. было решено к 1 июля укомплектовать авиаполки квалифицированным летным составом и на 50 % самолетами СБ. Войсковая и радиоразведки, будучи не укомплектованными опытными кадрами и техникой, действовали не эффективно. Агентурная разведка пограничных войск лишь с 24 мая 1941 г. была ориентирована на выявление подготовки Германии к войне против СССР. Разведорганы округов не привлекались для подготовки планов прикрытия, взаимодействие всех видов разведки было налажено слабо, как и обмен информацией между разными ведомствами. Отсутствие агентов в штабах противника не позволяло добывать документы о планах Германии, этого не произошло даже тогда, когда 18 июня германское командование уведомило о предстоящем вторжении командный состав, до роты включительно. Низкая эффективность разведки приграничных военных округов не позволяла командованию видеть четкую картину ситуации и делать соответствующие выводы. Зачастую штабы округов ничего не знали о противостоящих группировках противника, что, естественно, сказалось на ходе боевых действий Красной Армии в условиях стратегически внезапного нападения1026.

К сожалению, этот вывод подтверждают доступные документы разведотделов штабов приграничных округов, опровергающие версию о том, что на местах четко представляли складывавшуюся ситуацию. Так, Разведотдел штаба Прибалтийского Особого военного округа (ПрибОВО) в сводке № 02 от 21 июня 1941 г., в которой отмечалось дальнейшее выдвижение германских войск к границе, делал следующие выводы: "1. Продолжается сосредоточение немецких войск к госгранице и из глубины в районы Восточной Пруссии. 2. Общая группировка войск продолжает оставаться в прежних районах. 3. Требуется установить достоверность дислокации в г. Кенигсберг штаба 3‑го ак, штаба 1‑й армии (нашими данными в течение продолжительного времени отмечался штаб 18‑й армии. Данных о его убытии не поступало). Продолжают ли оставаться части, не указанные в этой сводке, ранее нами отмечаемые?" (так в тексте М.М.)1027.

Разведотдел штаба ЗапОВО в разведсводке от 21 июня 1941 г., в которой противостоящая германская группировка определялась в 45–46 дивизий, сделал заключение: "1. По имеющимся данным основная часть немецкой армии в полосе против Западного ОВО заняла исходное положение. 2. На всех направлениях отмечается подтягивание частей и средств усиления к границе. 3. Всеми средствами разведки проверяется расположение войск у границы и в глубине"1028.

Разведотдел штаба КОВО в сводке № 3 от 20 июня 1941 г. констатировал: "1. Движение немецких войск к нашим границам подтверждается различными источниками, главная масса прибывающих войск концентрируется на томашев‑сандомирском направлении севернее Таневских лесов. […] 3. Данные о нумерации армий требуют проверки и уточнения, но наличие двух штабов армий на люблинском и томашев‑сандомирском направлениях вполне возможны. 4. Замена ранее находившихся частей на краковском направлении заслуживает внимания, тем более что вновь прибывшие части относятся к менее устойчивым частям германской армии. 5. Крупное движение всех родов войск и транспорта южнее Томашов преследует какую‑то демонстративную цель или связано с проводимыми учениями"1029.

К чему привело заблуждение в оценках, видно на примере боевых действий Юго‑Западного и Южного фронтов, силы которых превосходили войска противника. В работе А.А. Гурова о действиях Юго‑Западного фронта в начале войны отмечается, что "штаб КОВО в целом выявил сосредоточение войск противника. Однако разведка не сумела определить его главную группировку", что "в дальнейшем отрицательно повлияло на ход боевых действий". К тому же, как видно из приводимого автором материала, разведка КОВО не точно определила и общую численность войск противника, что не позволяло верно оценить грозящую опасность1030. Еще более неблагоприятно разведывательные оценки повлияли на действия войск Южного фронта. На 2 июля 1941 г. численность группировки противника в районе Стефанешты была определена в 9‑10 дивизий (в том числе 5–6 танковых и моторизованных), хотя в действительности там находилось всего 5 пехотных дивизий и 5 бригад (в том числе танковая). Разведка предполагала наличие в этом районе 900–960 танков вместо имевшихся там 60. Эти сведения повлекли неправильное предположение о направлении возможного удара противника, а неправильная общая оценка его сил перед Южным фронтом в 40 пехотных и 13 танковых и моторизованных дивизий вызвала решение на отвод советских войск к Днестру. Авторы справедливо указывают, что невысокая эффективность действий войск Южного фронта вызвана ошибками разведки, которая не проясняла, а искажала реальную обстановку1031.

В литературе утверждается, что большую ценность представляли сообщения из Берлина источников "Старшина" и "Корсиканец", передавших советской разведке обширную и достоверную информацию о военных приготовлениях Германии1032. Действительно, в опубликованных донесениях содержится немало любопытных и важных сведений, но эти люди не имели доступа к секретным документам и поэтому их сведения о наиболее важном вопросе – сроке нападения на СССР – были противоречивыми, что значительно снижало ценность и прочей информации. Особенно нагляден в этом отношении "Календарь сообщений "Корсиканца" и "Старшины" о подготовке Германии к войне с СССР за период с 6 сентября 1940 г. по 16 июня 1941 г."1033

Сообщая 20 марта 1941 г. о подготовке к войне с СССР, "Старшина" отметил, что "имеется лишь 50 % шансов, за то, что это выступление произойдет, все это вообще может оказаться блефом". 14 апреля 1941 г., по их данным, перед началом войны, которая может начаться после поражения Югославии и Греции, следует ожидать германского ультиматума. 24 апреля они сообщили, что акция против СССР уступила место удару на Ближнем Востоке, а 30 апреля, что окончательно решено начать войну с СССР. 1 мая поступила информация о готовящемся германском ультиматуме с целью прояснить отношения с СССР до решительных операций на Ближнем Востоке, а 14 мая последовало сообщение, что нападение на СССР отложено. 11 мая они передали, что предъявлению ультиматума будет предшествовать "война нервов" для деморализации СССР. 9 июня источники вновь сообщили об ожидаемом германском ультиматуме и о том, что решение о нападении на СССР отложено до середины июня, 11 июня поступило сообщение, что решение принято, а 16 июня – что все готово к нападению. Последовательность донесений позволяет понять раздражение Сталина, отразившееся в его очень грубой резолюции на имя наркома госбезопасности на последнем из них: "Т‑щу Меркулову. Можете послать ваш "источник" из штаба герм. авиации к еб‑ной матери. Это не "источник", а дезинформатор"1034. Конечно, теперь‑то мы знаем, что их сообщения от 11 и 16 июня содержали наиболее важную информацию о нападении на СССР, но это противоречило их же недавним донесениям, что, естественно, затрудняло оценку ситуации в июне 1941 г.

Вплоть до германского нападения в сводках разведки НКГБ не было сделано вывода о непосредственной угрозе войны. Так, в сводке № 1510 от 20 июня 1941 г. отмечалось, что "продолжаются переброски войск из Франции и Греции в направлении на Люблин, Брест и Восточную Пруссию. Отмечены санитарные и бензозаправочные автоколонны", а в приграничной полосе было "официально объявлено о том, что на днях будут проводиться большие маневры германской армии, в связи с чем население призывается к соблюдению спокойствия"1035. Так же как и военная разведка, разведка НКГБ верно установила факт сосредоточения германских войск, но не смогла определить его цели.

Как справедливо отмечает ряд авторов, это было результатом стремления германского командования скрыть свои военные приготовления на Востоке1036. Для этого велась систематическая и целенаправленная дезинформации по всем возможным каналам. Так, в Указаниях ОКВ от 6 сентября 1940 г. по контрразведке и разведке указывалось, что "Россия должна понять, что в генерал‑губернаторстве, в восточных провинциях и в протекторате находятся сильные и боеспособные немецкие войска". Следовало "1. Маскировать общую численность немецких войск на Востоке, по возможности, распространением слухов и известий о якобы интенсивной замене войсковых соединений, происходящей в этом районе. […] 2. Создавать впечатление, что основное направление в наших перемещениях сдвинуто в южные районы генерал‑губернаторства, в протекторат и Австрию и что концентрация войск на Севере сравнительно невелика. 3. Преувеличивать состояние и уровень соединений, особенно танковых дивизий"1037.

[Hrolv Ganger]

В директиве ОКВ от 15 февраля 1941 г. приказывалось примерно до апреля "поддерживать в общественном мнении неопределенность относительно наших намерений". В качестве средства дезинформации предлагались "акцентирование предстоящего вторжения в Англию; широкая информация о новых средствах нападения на транспорты; преувеличение значения вспомогательных операций "Марита", "Зонненблюме", действий 10‑го авиационного корпуса и количества сил, предназначенных для проведения этих операций". Развертывание сил для операции "Барбаросса" следовало "проводить под видом обмена сил между Западом, Германией и Востоком, подтягивания тыловых эшелонов для операции "Марита" или, в конце концов, под видом обеспечения тылового прикрытия со стороны России на случай перехода к обороне". На следующем этапе "стратегическое развертывание сил на Востоке должно быть представлено в свете величайшего в истории войн дезинформационного маневра с целью отвлечения внимания от последних приготовлений к вторжению в Англию"1038.

12 мая 1941 г. штаб ОКВ распорядился начать вторую фазу дезинформации одновременно с введением 22 мая максимально уплотненного графика движения эшелонов. Основная идея маскировки осталась прежней – это маневр для прикрытия удара по Англии. Особо подчеркивалось недопущение распространения сведений о действительных намерениях в войсках. Следовало отдать войскам, развернутым на Востоке, приказы о переброске на Запад, чтобы породить волну соответствующих слухов1039. Как отмечает В.А. Анфилов, "оккупация немцами Балкан, захват Крита, наступление корпуса Роммеля в Ливии, усиление действий германских агентов в Ираке, Сирии и Иране – все это давало серьезные основания сделать вывод, что следующим объектом агрессивных устремлений Германии становится Ближний Восток. На Западе это мнение было господствующим. У англичан на этот счет не было никаких сомнений. Они лишь гадали, как скоро и откуда на их войска, находившиеся в этом районе, обрушится удар: то ли с севера через Турцию и Сирию, то ли с запада через Египет", "руководители западных держав также полагали, что германская армия летом 1941 года не нападет на Советский Союз".

Развернувшаяся после оккупации Балкан кампания в западной прессе о подготовке наступления Германии на Ближнем Востоке позволяла Берлину представить сосредоточение войск на Востоке одним из ее этапов1040. По свидетельству Г.К. Жукова, 11 июня 1941 г. в ответ на просьбу военных разрешить привести войска западных приграничных округов в полную боевую готовность Сталин заявил, что "для ведения большой войны с нами немцам, во‑первых, нужна нефть и они должны сначала завоевать ее, а во‑вторых, им необходимо ликвидировать Западный фронт, высадиться в Англии или заключить с ней мир". Для большей убедительности Сталин подошел к карте и, показав на Ближний Восток, заявил: "Вот куда они (немцы) пойдут"1041. Одновременно появились слухи об ответном характере германского сосредоточения в условиях аналогичных действий Красной Армии и неясных перспектив советской политики. 15 июня по дипломатическим каналам была распространена версия, что к началу июля Германия внесет ясность в отношения с СССР, предъявив определенные требования.

В дезинформационной кампании принял участие даже германский министр пропаганды Й. Геббельс, который с согласия Гитлера в полной тайне от всех с использованием материалов ОКВ подготовил статью "Крит как пример", содержавшую намек на то, что воздушно‑десантная операция на Крите была своеобразной репетицией вторжения на Британские острова. Статья получила одобрение Гитлера и была помещена в газете НСДАП "Фёлькишер беобахтер" от 13 июня 1941 г. Однако рано утром большая часть тиража была изъята из продажи, но иностранные посольства в Берлине успели получить её. "Внутри страны и за границей одновременно поднимается шумиха, – записал в своем дневнике Геббельс 14 июня. – Все удается безупречно… Огромная сенсация налицо. Английские радиостанции уже заявляют, что сосредоточение наших войск против России – блеф, которым мы прикрываем свои приготовления к высадке в Англии. Такова и была задумка!" Одновременно в Берлине распространялись слухи о стычке, якобы произошедшей между Гитлером и Геббельсом, который впал в немилость, и о подготовке визита Сталина в Германию, для чего‑де изготавливаются красные знамена1042. В результате "к огромному сожалению, политическое руководство нашей страны вплоть до самого начала войны находилось в плену дезинформационной деятельности немецкой разведки"1043.

Кроме того, Германия всеми способами распространяла версию, что война с СССР является для нее крайним средством по сравнению с переговорами, в ходе которых возможно выдвижение ультимативных требований. Не случайно с апреля 1941 г. сведения о возможном германском ультиматуме становятся непременным содержанием развединформации, поступавшей из разных источников и стран, что как бы повышало ее достоверность1044. Английский посол в Москве Криппс так же был уверен в том, что Германия предъявит СССР ультиматум, о чем и сообщил в Лондон в конце апреля 1941 г. Сведения об ультиматуме поступали и от "Лицеиста". Под этим псевдонимом действовал О. Берлинкс, работавший и на германские спецслужбы. В своих воспоминаниях П.А. Судоплатов пишет, что в Москве знали, что это двойной агент. По материалам В. Пещерского, оценка этого агента была довольно осторожной: с одной стороны, от него поступала ценная информация, но с другой – в ней содержалось много слухов и домыслов, почерпнутых из журналистских и дипломатических кругов. Любопытно отметить, что резидент НКГБ в Берлине А. Кобулов, на связи у которого находился "Лицеист", вел с ним беседы, содержание которых докладывалось Гитлеру. В июне 1941 г. Кобулов уверял "Лицеиста", что Москва хочет мира с Германией. Доложенная Гитлеру, эта информация вызвала его негативную реакцию. Скорее всего, "Лицеиста" обе стороны использовали для дезинформации друг друга1045.

Соответственно Берлин усилено распространял слухи о готовящихся или уже ведущихся переговорах с СССР. Так, 26 мая советская разведка в Англии добыла документ из отдела политической разведки английского МИДа, в котором речь шла о советско‑германских переговорах, которые, возможно, уже идут. 31 мая президент Финляндии Р. Рюти на заседании правительства заявил, что Германия и СССР ведут секретные переговоры, о чем было доложено в Москву. В мае – июне 1941 г. начальник рейхсканцелярии и статс‑секретарь Гитлера О. Мейснер уверял советского посла в Берлине В.Г. Деканозова, что Гитлер готовится сделать важный шаг, направленный на укрепление отношений с СССР, и намекал на его желание встретиться со Сталиным, ставшим председателем СНК СССР1046. Контакты Деканозова и Ф. Шуленбурга в Москве 5, 9 и 12 мая 1941 г. также были связаны с вопросом о возможных советско‑германских переговорах, а не были "предупреждениями" германского посла, как считают некоторые авторы1047. В результате Москва не только ожидала начала переговоров, но и пыталась во второй половине июня инициировать их.

В итоге, как отмечает ряд авторов, советское руководство знало о неизбежности войны с Германией, но связывало момент ее начала с исходом будущих советско‑германских переговоров и с возможным урегулированием вопроса о прекращении англо‑германской войны1048. В поступавших донесениях неоднократно указывалось, что нападение Германии на СССР возможно лишь после разгрома Англии или достижения с ней мира. Советские агенты в Англии и США сообщали, что "вопрос о нападении на СССР зависит от тайной договоренности с британским правительством, поскольку вести войну на два фронта было бы чересчур опасным делом"1049. Как указывает ряд авторов, Сталин не верил в то, что Германия решится на ведение войны на два фронта1050, тем более что она не располагала ресурсами для затяжной войны. Как уже отмечалось, экономические контакты с Германией позволили СССР достаточно хорошо изучить ее экономический потенциал и в Москве хорошо знали, что затяжная война является для Берлина непозволительной роскошью. По свидетельству Г.К. Жукова, Сталин считал, что "Германия по уши увязла в войне на Западе, и я верю в то, что Гитлер не рискнет создать для себя второй фронт, напав на Советский Союз. Гитлер не такой дурак, чтобы не понять, что Советский Союз – это не Польша, это не Франция и что это даже не Англия и все они вместе взятые"1051. Видимо, советское руководство вполне допускало, что Гитлер может предпринять определенные шаги для запугивания СССР своей военной мощью, но дальше этих достаточно аморфных угроз дело не пойдет, поскольку нападение на СССР сразу же поставило бы Германию в чрезвычайно невыгодное положение. Вряд ли Гитлер захочет отказаться от экономических и политических выгод сохранения мира с СССР, и бросит Германию в кольцо войны на два фронта.

В этих условиях советская разведка уделяла большое внимание выявлению возможных контактов между Германией, Англией и США. Не случайно полет Р. Гесса в Англию в мае 1941 г. привлек пристальное внимание Москвы. Некоторые обстоятельства ситуации конца апреля – начала мая 1941 г. затронуты в работе Л.А. Безыменского. 18 апреля английский посол С. Криппс в Москве передал советскому руководству заявление, в котором указывал, что "не исключено на случай растяжения войны на продолжительный период, что Великобритании (особенно определенным кругам в Великобритании) могла бы улыбнуться мысль о заключении сделки на предмет окончания войны на той основе, вновь предложенной в некоторых германских кругах, при которой в Западной Европе было бы восстановлено прежнее положение, Германии же не творилось бы препятствий в расширении ее "жизненного пространства" в восточном направлении". Далее британский посол писал, что "в данное время совершенно исключена возможность такого соглашения о мире", и предлагал Москве начать сближение с Лондоном1052. Этот документ, переданный официальным представителем Англии, был расценен Сталиным как серьезное предупреждение о возможном англо‑германском сговоре. Тем более что вскоре пришло сообщение о полете Гесса, который, по сведениям советской агентуры, был попыткой этого сговора перед войной с СССР. Автор справедливо указывает, что английское правительство, сохраняя в секрете все, связанное с миссией Гесса, старалось тем самым оказать давление на СССР с целью втянуть его в войну с Германией.

В 20‑х числах мая в Москву сообщили, что переговоры с Гессом будут продолжены. Правда, Г.Л. Розанов отмечает, что от английской резидентуры Сталин получил сведения о провале новой попытки англо‑германского сговора1053. Тем не менее в июне советские дипломаты выясняли в Берлине перспективы англо‑германских и американо‑германских отношений, со своей стороны имитируя сближение с Англией и США1054. Поскольку никаких изменений не происходило, Сталин, будучи уверенным, что Германия не нападет на СССР, не ликвидировав угрозу со стороны Англии, вероятно, окончательно перестал воспринимать "предупреждения". Вместе с тем до сих пор окончательно не прояснен вопрос, что же все‑таки знали в Москве о миссии Гесса? По свидетельству В.М. Молотова, полет Гесса привел к торможению советских военных наступательных приготовлений из‑за угрозы англо‑германского союза1055.

Введение в научный оборот О.В. Вишлевым1056 материалов германских архивов поставило перед исследователями новую интересную проблему, связанную с деятельностью советской разведки по дезинформации Германии. Прежде всего речь идет о целенаправленной демонстрации советским руководством миролюбия и готовности к дальнейшим взаимовыгодным экономическим отношениям с Германией. Сюда можно отнести усиленные поставки в Германию в марте‑апреле 1941 г., экономические соглашения с Германией и оккупированными ею странами, дружественный жест Сталина в адрес Германии во время проводов из Москвы 13 апреля 1941 г. министра иностранных дел Японии, закрытие дипломатических представительств оккупированных европейских стран, установление дипломатических отношений с антианглийским правительством Ирака, предложения о новых экономических соглашениях. В середине мая Германию уведомили о стремлении Сталина прибыть в Берлин для переговоров о присоединении к Тройственному пакту. В мае 1941 г. проходили советско‑германские консультации по Ближнему Востоку.

Чтобы объяснить советские военные приготовления, до сведения Берлина была доведена версия о расколе между политическим и военным руководством СССР по вопросу об отношениях с Германией. Военные якобы настаивали на ужесточении советской политики, и под их нажимом Сталин был вынужден проводить некоторые военные мероприятия. Чтобы оттянуть часть германской группировки из южных районов Польши, Берлину внушалась мысль о сосредоточении основных сил Красной Армии против Восточной Пруссии, где в случае войны и развернутся главные события. Тем самым Москва, как и Берлин, использовала для дезинформации противника устаревшие военные планы. Германии намекалось, что ее военные приготовления в Восточной Европе укрепляют в советском руководстве антигерманские настроения, тогда как Сталин является гарантом прогерманского курса Кремля. В середине мая Германию уведомили о стремлении Сталина прибыть в Берлин для переговоров о присоединении к Тройственному пакту. Вместе с тем по разным каналам советская сторона доводила до Берлина свое непоколебимое намерение защищать собственные интересы. В апреле 1941 г. германской авиационной делегации для демонстрации силы были показаны советские авиапредприятия. В мае – июне были инициированы слухи о подготовке советских ВВС, в случае нападения Германии, к нанесению ударов по Берлину, о возможном применении химического и бактериологического оружия. Демонстрируя Германии опасность войны с СССР и на два фронта, Москва пыталась усадить ее за стол переговоров.

Однако Гитлеру докладывались в основном те материалы, которые не противоречили его мнению о том, что СССР – "колосс на глиняных ногах". В результате германское руководство не представляло себе всей сложности будущего похода на Восток, ожидая быстрых побед. Германская разведка также не сумела установить численность советских войск. На 15 января 1941 г. германское командование считало, что Красная Армия располагает 20 армиями, 30 стрелковыми, 9 кавалерийскими и 6 механизированными корпусами, тогда как в действительности в декабре 1940 г. в Красной Армии имелось 16 армий, 47 стрелковых, 4 кавалерийских, 9 механизированных корпусов. 11 июня 1941 г. германское командование исходило из наличия у будущего противника 20 армий, 40 стрелковых, 9 кавалерийских и 3 механизированных корпусов, реально же Красная Армия располагала 27 армиями, 62 стрелковыми, 4 кавалерийскими, 29 механизированными и 5 воздушно‑десантными корпусами. Германские разведданные о количестве дивизий в Красной Армии на 15 января и 11 июня и дислокации советских войск по направлениям на 15 января и 21 июня 1941 г. представлены в таблицах 25–26 (цифры в скобках – действительное положение)1057.

Таблица 25

Оценка численности Красной Армии

Таблица 26

Оценка дислокации советских войск по направлениям

Советские спецслужбы занимались не только дезинформацией вероятного противника, но и готовились к действиям в условиях будущей войны. 18 апреля 1941 г. была подписана директива, согласно которой всем советским "резидентурам в Европе предписывалось всемерно активизировать работу агентурной сети и линий связи, приведя их в соответствие с условиями военного времени. Аналогичную директиву по своей линии направила и военная разведка". Планировалось усилить опытными работниками резидентуры в Германии и Польше и снабдить агентов радиотехникой. В мае‑июне 1941 г. в ходе переговоров с эмигрантским чехословацким правительством была достигнута договоренность о координации разведработы и создании чехословацких частей в СССР для диверсионной деятельности на территории Чехословакии. Из Берлина были вывезены дети советских дипсотрудников. 16 июня 1941 г., в тот самый день, когда Сталин отказался верить в угрозу германского нападения, был отдан приказ об организации при наркоме внутренних дел особой группы для разведывательно‑диверсионных операций в тылу противника в случае войны. Особая группа должны была быть готова к действиям к 1 июля 1941 г., на нее возлагалось уничтожение складов с горючим, снабжавших немецкие танковые части, сосредоточивавшиеся у советских границ1058.

В Москву поступали сведения о действиях английской разведки, направленных на провоцирование столкновения Германии с СССР. Стремясь отвести от Англии угрозу вторжения, ее разведка распространяла слухи о том, что "Советский Союз намерен немедленно предпринять дальнейшие агрессивные военные действия, как только Германия будет втянута в крупные операции". По сообщениям К. Филби, английское руководство всеми средствами стремилось нагнетать среди германского руководства страх перед советскими военными приготовлениями, чтобы стимулировать напряженность и конфликты в советско‑германских отношениях. По мнению Ю. Бокарева, Англии удалось спровоцировать советско‑германскую войну. В США английские агенты распространяли слухи о неизбежности советско‑германской войны по инициативе Советского Союза, который нанесет удар по Южной Польше1059. В данном случае эти сведения соответствовали реальному советскому военному планированию, в котором действительно указывалось именно это направление главного удара Красной Армии.

В эту деятельность хорошо вписываются сведения о "предупреждениях" Черчилля Сталину. В отечественной историографии эта версия распространена чрезвычайно широко. Что же писал английский премьер‑министр в Москву? "Я получил от заслуживающего доверия агента достоверную информацию о том, что немцы после того, как они решили, что Югославия находится в их сетях, то есть после 20 марта, начали переброску в южную часть Польши трех из находящихся в Румынии пяти бронетанковых дивизий. В тот момент, когда они узнали о сербской революции, это передвижение было отменено. Ваше Превосходительство легко оценит значение этих фактов"1060. Это письмо, написанное 3 апреля, было передано Сталину 21 апреля и, как убедительно доказал В. Суворов, являлось не "предупреждением" Черчилля, а его попыткой получить помощь со стороны СССР в период боев на Балканах. Любопытно, что этот вывод полностью разделяет давнишний оппонент В. Суворова Г. Городецкий, который, опираясь на английские документы, показал, что вплоть до начала июня 1941 г. английская разведка отрицала возможность нападения Германии на СССР1061. Таким образом, "предупреждения" Черчилля в апреле мае 1941 г. были всего лишь еще одной попыткой втянуть СССР в войну с Германией для облегчения положения Англии. К. Эндрю и О. Гордиевский пишут, что советские агенты в Англии докладывали, что английское правительство иначе оценивает военную ситуацию в Европе, нежели Черчилль в своих посланиях в Москву. Даже когда в начале июня 1941 г. английское правительство пришло к выводу, что Германия готовится к войне с СССР, оно вплоть до 22 июня считало, что Берлин предъявит Москве ультиматум, подкрепленный угрозой применения силы, а не начнет внезапное вторжение1062.

16 июня 1941 г. английское руководство передало советскому послу в Лондоне И.М. Майскому карту со схемой германской группировки у советских границ. Согласно этим данным в Польше находилось 76 дивизий (из них 2 танковые и 2 моторизованные), в Румынии, Венгрии и Словакии – 29 дивизий (из них 4 танковые и 2 моторизованные), еще предполагалась переброска 2 дивизий по Балтике и 2 дивизий из Скандинавии в Северную Финляндию. На схеме всего показано 109 германских дивизий, что, по мнению В.Я. Сиполса, представляло собой заниженные данные. В действительности к этому времени было развернуто 104 дивизии (75 пехотных, 1 горнопехотная, 3 легкопехотных, 1 кавалерийская, 3 охранные, 10 танковых и 11 моторизованных), из которых в Румынии находилось всего 7 пехотных дивизий. С учетом 4 дивизий в Финляндии их общее количество достигало 1081063. Нельзя не признать высокой точности данных британской разведки об общей численности германских войск на Востоке, но их сведения о количестве танковых и моторизованных дивизий были значительно заниженными. Кроме того, советская разведка считала, что на границах СССР сосредоточена большая группировка, поэтому вряд ли эту информацию в Москве восприняли иначе, нежели очередную английскую дезинформацию.

Одним из постоянных сюжетов отечественной историографии является версия о ценнейших материалах Р. Зорге, которые не были приняты во внимание Сталиным. Однако даже выборочно опубликованные донесения Зорге показывают, что в них много неточных и противоречивых сведений о намерениях Германии. Получая информацию в германском посольстве в Японии, Зорге невольно стал каналом распространения германской дезинформации. К наблюдениям и выводам В. Сахарова и В. Суворова по этому вопросу1064 следует добавить еще несколько штрихов. Так, 11 марта 1941 г. Зорге сообщил в Москву, что, по мнению германского военного атташе в Токио, "по окончании теперешней [англо‑германской] войны должна начаться ожесточенная борьба Германии против Советского Союза"1065. 6 мая было сообщено: германское руководство уверено, что "война с СССР нисколько не помешает ведению войны против Англии, а решение о начале войны против СССР будет принято Гитлером "либо уже в мае, либо после войны с Англией"1066. 21 мая он передал в Москву, что "война между Германией и СССР может начаться в конце мая", но "в этом году опасность может и миновать"1067. 1 июня Зорге сообщил, что "немецкое выступление против СССР начнется во второй половине июня"1068.

17 июня было доложено о том, что "война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня. Военный атташе не знает – будет война или нет"1069. 20 июня в Москву поступило сообщение, что, по мнению германского посла в Токио, "война между Германией и СССР неизбежна"1070. Интересно, какие выводы о намерениях Германии должны были сделать в Москве из этих противоречивых сведений? Не ясно также, на чем основан вывод составителя новейшего сборника документов о Р. Зорге А.Г. Фесюна, что "на сообщения о близящемся нападении Германии Центр не прореагировал"1071. Ведь в этих сообщениях увидеть "близящееся" германское нападение можно лишь теперь, зная, что произошло в 1941 г. Во всяком случае, до сих пор никаких других сообщений от Зорге не публиковалось. Любые другие сведения на сегодня являются лишь легендами. Кроме того, следует учитывать, что, как указывает П.А. Судоплатов, Зорге, получивший санкцию Москвы на сотрудничество с германской разведкой в Японии, с 1937 г. не пользовался полным доверием. Кроме него на Дальнем Востоке имелись и другие агенты, например, германский консул в Шанхае или начальник службы жандармерии Квантунской армии, чьи донесения не публиковались. Наверняка в Москву поступала информация об оценке ситуации в Европе японским руководством, которое полагало, что военные приготовления Германии на Востоке являются дезинформацией для прикрытия вторжения в Англию1072. Таким образом, сведения, поступавшие от Зорге, по ряду причин не могут считаться наиболее ценными. Хотя, с высоты сегодняшнего дня, понятно желание многих авторов цитировать некоторые сведения из его донесений для подтверждения устоявшейся версии.

В последние годы было издано несколько работ по истории разведки, которые позволяют более подробно рассмотреть вопрос о механизме оценки в центральном аппарате спецслужб поступавшей информации. П.А. Судоплатов утверждает, что до начала Великой Отечественной войны ни разведка НКВД, ни Разведуправление Генерального штаба не имели отделов обработки и анализа поступающей информации, которые были созданы уже в ходе войны. Однако Информационно‑аналитическое отделение 5‑го отдела ГУГБ как раз и занималось обработкой и анализом развединформации, в его состав входила аналитическая группа, которой руководил М.А. Алахвердов. В Разведуправлении функционировал информационный отдел, докладные записки которого утверждались начальником Разведуправления и направлялись руководству страны и армии. Другое дело, что качество работы этих подразделений было невысоким, и, как отмечает Л.А. Безыменский, разведка зачастую сама дискредитировала поступавшие сведения, передававшиеся Сталину без какого‑либо анализа. По мнению А.Г. Павлова, выводы военной разведки были своеобразной данью существовавшей деспотичной атмосфере и своего рода пропуском для доклада Сталину, который мог сам делать выводы из докладывавшихся сведений, а на выводы Разведуправления не обращать внимания1073.

Составители сборника документов "Секреты Гитлера на столе у Сталина" также полагают, что поступавшая информация "в своей совокупности позволяла сделать вывод, что Германия интенсивно и всесторонне осуществляла подготовку к нападению на Советский Союз". Но далее они признают, что спецслужбы "не оценили совокупность добытых сведений, не проанализировали поступившей информации, не сделали необходимого вывода", а отсутствие обобщающих докладов было минусом в их работе. В результате, "будучи доложенной руководству страны в разобщенном виде, информация о военных приготовлениях не создавала убедительной целостной картины происходящих событий, не отвечала на главный вопрос: с какой целью эти приготовления осуществляются, принято ли правителями Германии политическое решение о нападении, когда следует ожидать агрессии, каковы будут стратегические и тактические цели ведения противником военных действий"1074. Кроме того, не ясно, оценивал ли кто‑либо в Москве поступавшие донесения как нарастание угрозы германского нападения. К сожалению, документы, подтверждающие это, до сих пор не известны, поэтому вряд ли правомерно возлагать ответственность за отсутствие подобных выводов только на Сталина.

По мнению Г.К. Жукова, Сталин "даже из того, что докладывалось ему по линии военной разведки, мог видеть безусловное нарастание угрозы войны, но этого им сделано не было", так как он поверил исходивший от Гитлера дезинформации и с помощью осторожной политики стремился оттянуть или избежать войны. "Так думало и все сталинское руководство страны", пишет Жуков, намекая, что военное руководство придерживалось другого мнения. Правда, далее читаем следующее: "Могло ли руководство наркомата обороны своевременно вскрыть выход вражеских войск на границу СССР непосредственно в исходные районы, откуда началось их вторжение 22 июня? В тех условиях, в которые было поставлено военное руководство, сделать это было затруднительно. Нам категорически запрещалось ведение воздушной разведки, а агентурные данные запаздывали"1075. То есть военное руководство тоже не смогло определить момент завершения подготовки германского нападения, что несколько обесценивает обвинения в адрес Сталина.

Приведенные цитаты интересно сравнить с рукописью маршала, в которой вместо этого сказано следующее: "Я не знаю, что давала Сталину разведка, находившаяся не в руках Генштаба, но разведка, которую возглавлял перед войной генерал Голиков Ф.И., не смогла вскрыть мероприятий, которые в глубокой тайне отрабатывались в штабах немецких войск по плану войны. Разведка не сумела проникнуть в тайники, где планировались цели и задачи немецких войск в войне с Советским Союзом. Обо всем этом мы узнали только после войны, читая трофейные документы"1076. Далее Жуков высказался еще более категорично: "Сейчас бытуют разные версии о том, что мы знали о выдвижении войск противника на исходные рубежи и даже конкретно о дне нападения немцев. Эти версии лишены основания и не могут быть подтверждены официально. Военному руководству были известны лишь общие предположительные сведения, которые были известны многим"1077. Более того, Г.К. Жуков и А.М. Василевский свидетельствуют, что в Москве не знали не только о сроках германского нападения, но и о том, будет ли это нападение вообще1078. Понятно, что подобные свидетельства оседали в архивах.

Нельзя забывать, что советской разведке не удалось добыть ни одного документа о намерениях Германии на Востоке. Как справедливо отмечает П.А. Судоплатов, разведка имела источники в окружении военно‑политического руководства Германии, но не имела доступа к документам германского командования. Поэтому получаемая информация во многом строилась на слухах и отражала колебания в германском руководстве по вопросу об отношениях с СССР1079. Все это также затрудняло Москве правильную оценку обстановки. Заметим, что не только советское руководство, но и руководство других стран не имело точной информации о намерениях Германии в июне 1941 г. Ближе всех к правильной оценке действий Германии оказалась английская разведка, располагавшая системой дешифровки некоторых германских военных шифров, но и ее выводы не полностью отражали действительные планы Берлина. Подобная ситуация, безусловно, является результатом успешных действий германской контрразведки и мер по сохранению секретности и дезинформации противника. Это следует помнить исследователям, которые, как правило, исходят в своих оценках из антисталинской конъюнктуры "хрущевского" периода.

В работе А. Горянина предложен еще один вариант ответа на вопрос, почему Сталин не опасался германского нападения в июне 1941 г. Версия о том, что в конце июня Германия предъявит СССР политико‑экономические требования, подкрепленные войсками на границе, – требования почти невыполнимые, но могущие стать предметом переговоров, – была воспринята в Москве. Предстоящие переговоры позволяли СССР завершить военные приготовления и опередить Германию, напав на нее. Расценивая германские мероприятия на границе как блеф ("большую игру"), советская сторона продолжала подготовку к нападению, а не к обороне. Общая обстановка в мире была неблагоприятной для Германии, которая не могла вести войну на всех фронтах, а стремилась утвердить свою гегемонию в Европе в несколько этапов. Первым этапом стал разгром Германией своих континентальных противников. Второй этап – вывод Англии из войны – был в самом разгаре. В этих условиях воевать еще и с СССР было бы слишком рискованно. Прежде следовало обезопасить Средиземноморье, усилить эффективность блокады Англии, создать прочный дипломатический блок из союзников и нейтральных стран.

Но устранить англичан из Средиземноморья не удалось, несмотря на захват Балкан и Крита, бои мая‑июня 1941 г. в Сирии – Ираке закончились неудачно для Германии, Италия потеряла свои владения в Восточной Африке. Потери на море германских и итальянских ВМС делали надежды этих стран на успех все более проблематичными. Не удалось создать континентальный прогерманский блок и использовать в своих интересах французский флот. Зато Англия пользовалась все большей поддержкой США, которые усиливали контроль над Атлантикой, создавали базы в Гренландии и Исландии и всячески провоцировали Германию и Италию. В этих условиях победа Германии была невозможна, и ее положение будет только ухудшаться. Поэтому Сталин не верил, что Германия решится создать для себя еще один фронт. Но он просчитался, потому что в Берлине были уверены в слабости СССР, поскольку германская разведка не располагала надежными сведениями. Гитлер был убежден, что со стороны СССР ему ничего не грозит, и не воспринимал Москву как серьезную силу. Сталин надеялся на то, что Германия станет искать его союза. По мнению А. Горянина, неправильная оценка Сталиным ситуации дала Германии шанс на успех в советско‑германской войне потому, что ничего не было сделано для обороны1080.

Традиционно в отечественной историографии проблема внезапности практически не поднималась, поскольку и так было ясно, что Германия совершила внезапное, вероломное и неспровоцированное нападение на Советский Союз. Однако в последнее десятилетие этот вопрос стал предметом оживленной дискуссии. Под влиянием некритически воспринятой концепции разведорганов о их деятельности накануне войны некоторые авторы утверждали, что поскольку советское руководство получало много развединформации и располагало всеми данными о подготовке Германией нападения вплоть до дня, часа и направлений ударов врага, то и говорить о внезапности германского нападения затруднительно. Тем не менее исследователи признают, что Сталин не верил в достоверность этих сведений и начало войны оказалось внезапным для войск приграничных округов1081. Более явственно эта концепция формулируется в работах представителей разведорганов, отстаивающих "честь мундира". Так, П.И. Ивашутин, изложив успехи разведки, делает вывод, что "нападение фашистской Германии на Советский Союз ни в стратегическом, ни в тактическом плане не было внезапным. Другое дело, что вторжение фашистских войск на нашу территорию застало советские войска врасплох, так как они не были заблаговременно приведены в полную боевую готовность". Схожую позицию занимает и А. Байдаков, отмечающий, что разведка не смогла убедить Сталина в скором нападении Германии, хотя при этом он возлагает вину за ошибку на политическое руководство1082.

В работе А.Г. Павлова утверждается, что "военная разведка свою задачу выполнила. В этих условиях не представляется правомерным утверждать, что нападение Германии на СССР было неожиданным". Но через две страницы он пишет следующее: "Некоторые авторы выражают мнение, что скоординированной дезинформацией немецкие агрессоры сумели обеспечить внезапность нападения на СССР. Но им этого удалось достигнуть также вследствие просчетов, допущенных политическим и военным руководством СССР. Трудно не согласиться с этим выводом"1083. По мнению В.А. Кирпиченко, "разведка в предвоенный период свой долг выполнила. Она использовала все имевшиеся сведения о приготовлениях Германии к войне. Была масса неопровержимых материалов из очень солидных источников. То, что им не было придано должного значения, это уже от разведки не зависело". Хотя он признает, что от разведки "проскальзывала и дезинформация", тем не менее, по его мнению, приведенная позиция является окончательным словом разведки и "пересмотра нашей концепции не будет"1084. Вместе с тем многие авторы продолжают признавать внезапный характер германского вторжения, как правило, объясняя это ошибками Сталина в оценки обстановки1085.

Ныне страсти вокруг вопроса о внезапности германского нападения несколько поостыли. Тем более что противникам ее наличия так и не удалось доказать свою правоту, поскольку ясно, что, если даже в распоряжении руководства и имелись важные разведданные, но им не верили, то об отсутствии внезапности нападения говорить затруднительно. На сегодня ясно, что противоречивые данные советской разведки и характерное для Кремля собственное видение международной ситуации, в том числе и уверенность, что Гитлер не решится пойти на авантюру затяжной войны на Востоке, не позволили объективно оценить обстановку в мае‑июне 1941 г., и советское руководство допустило роковую ошибку. Однако причины, по которым она была допущена, все еще остаются дискуссионными. Лишь решение этого вопроса позволит приблизиться к пониманию ситуации кануна войны. Наличие нескольких каналов получения развединформации, казалось, должно было способствовать высокому уровню осведомленности советского руководства. Однако, к сожалению, этого не произошло. Скорее всего, это было результатом отсутствия координации работы спецслужб и централизованной оценки поступавших разведданных. Взаимодействие разведок, которое и так было невелико, подрывалось соперничеством между ними. При этом следует отметить, что взаимоотношения советских разведслужб все еще не стали объектом исследований.

Анализ доступных материалов по истории советской разведки накануне войны показывает, что, несмотря на наличие довольно развитой разведсети, она не смогла добыть и представить руководству материалы, которые давали бы однозначный ответ на вопрос о намерениях Германии летом 1941 г. В такой же ситуации оказались и разведки других великих держав, поэтому вряд ли стоит, как это делает Ю.А. Горьков, утверждать, что советская разведка работала плохо как до войны, так и в ее начале. Скорее, ближе к истине мнение В. Сахарова, который считает, что агенты добыли максимально возможный объем информации. Но в условиях целенаправленной дезинформации и высокоэффективных мер по сохранению секретности, проводимых германскими спецслужбами, эта информация оказалась слишком противоречивой1086. Слабость аналитического аппарата спецслужб в Москве не позволила сузить поступление германской дезинформации в Кремль, что в итоге дезориентировало советское руководство. Гораздо больших результатов советской разведке удалось добиться в Англии, США и Японии, где существовали возможности доступа агентов к правительственным документам. Вместе с тем советским спецслужбам удалось эффективно скрыть от Германии не только наличные силы Красной Армии, но и проведение большей части военных мероприятий в мае‑июне 1941 г. Не менее всеохватывающей, чем германская, была и дезинформационная деятельность советской разведки, хотя, к сожалению, ее результаты не повлияли на действия Берлина. Думается, что германским и советским спецслужбам лучше удалось скрывать свои секреты, нежели раскрывать чужие.

[Hrolv Ganger]

Советское военное планирование в 1940–1941 гг

В конкретных военных приготовлениях СССР ключевое место занимала деятельность Генерального штаба по военному планированию, до сих пор содержащая, к сожалению, значительное количество "белых пятен", что связано с сохранением секретности соответствующих документов 1939–1941 гг. Ныне отечественная историография располагает довольно цельной картиной хода выработки документов военного планирования на стратегическом уровне, однако их содержание, а также связь с планированием на уровне военных округов все еще остаются слабо изученными. Содержание советских военных планов традиционно излагается в отечественной литературе по устоявшейся схеме: планы разрабатывались в ответ на рост германской угрозы и предусматривали отражение вражеского нападения, нанесение ответных контрударов и общий переход в наступление для разгрома противника. В соответствии с этим замыслом армиям прикрытия ставилась задача в течение 10–15 дней обороняться на линии госграницы, не допуская вторжения противника на советскую территорию, и готовиться к переходу в наступление вместе с армиями второго стратегического эшелона1297.

Однако документальные материалы, ставшие доступными в начале 1990‑х годов, и исследования последних лет существенно корректируют подобные подходы. Стало известно, что советское военное планирование боевых действий против Германии началось с октября 1939 г. и продолжалось до середины июня 1941 г.1298 За этот период было разработано пять вариантов плана оперативного использования Красной Армии в войне с Германией. Это, конечно, не исключает наличия и других рабочих вариантов, которые все еще недоступны для исследователей.

Вместе с тем не следует забывать, что опубликованные документы хотя и играли ключевую роль в советском военном планировании, но не исчерпывали его. Во‑первых, к этим документам имелся ряд приложений графического и текстуального характера, детализировавших их содержание. Во‑вторых, кроме того, имелись записка о порядке стратегического развертывания вооруженных сил (задачи фронтов и флотов) с приложением карты и сводной таблицы распределения войсковых соединений, авиации и частей РГК по фронтам и армиям; план стратегических перевозок для сосредоточения вооруженных сил на ТВД; планы прикрытия стратегического развертывания; план устройства тыла и материального обеспечения действующей армии; планы по связи, военным сообщениям, ПВО и другие документы. Комплексное исследование всех этих материалов, в совокупности составлявших советский оперативный план, обеспечивающий организованное развертывание и вступление в боевые действия Красной Армии в соответствии с целями и задачами первых стратегических операций1299, все еще остается, к сожалению, неосуществимым. Пока же мы вынуждены ограничиться рассмотрением доступных текстов четырех докладных записок на имя И.В. Сталина и В.М. Молотова, содержащих основные идеи военных планов1300. Непосредственной разработкой этих документов занимались заместители начальника Оперативного управления Генштаба генерал‑майоры А.М. Василевский (северное, северо‑западное и западное направления) и А.Ф. Анисов (юго‑западное и южное направления)1301.

Прежде чем переходить к анализу этих документов, следует хотя бы кратко остановиться на хронологии процесса их разработки. Документ под условным названием "Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и Востоке на 1940–1941 гг." начал разрабатываться после установления советско‑германской границы согласно договору от 28 сентября 1939 г. Особую интенсивность этот процесс приобрел со второй половины марта 1940 г., и в конце июля составление этого документа было завершено. Относительно его судьбы в литературе имеется две дополняющие друг друга версии. Одни авторы считают, что изменение западных границ СССР в августе 1940 г. и формирование новых соединений Красной Армии потребовало существенной доработки документа. По мнению же других, этот план был доложен наркому обороны Маршалу Советского Союза С.К. Тимошенко, который не одобрил его, поскольку считал, что в нем чрезмерное значение придается группировке противника, расположенной севернее Варшавы и в Восточной Пруссии, и настаивал на более тщательной проработке варианта, когда основные силы противника развернулись бы южнее Варшавы1302.

Как бы то ни было, к 18 сентября был подготовлен новый вариант плана, который учитывал возможность использования главных сил Красной Армии, в зависимости от обстановки, на Северо‑Западном или Юго‑Западном направлениях. Именно эти варианты развертывания советских войск именуются в историографии соответственно "северным" и "южным". Подобная особенность планирования была своеобразной традицией советского Генштаба, поскольку в 1921–1939 гг. Западный театр военных действий (ТВД) разделялся почти точно посредине бассейном реки Припять. С сентября 1939 г. эта река полностью протекала по территории СССР, но по привычке именно эта линия, экстраполированная далее на запад, делила ТВД на два основных направления. 5 октября 1940 г. этот вариант плана был доложен Сталину и Молотову. В ходе обсуждения Генштабу было поручено доработать план с учетом развертывания еще более сильной главной группировки в составе Юго‑Западного фронта. В результате было предусмотрено увеличить численность войск Юго‑Западного фронта на 31,25 % по дивизиям, на 300 % по танковым бригадам и на 59 % по авиаполкам1303. 14 октября доработанный "южный" вариант плана был утвержден в качестве основного, но при этом было решено "иметь разработанным" и "северный" вариант. Разработку обоих вариантов на местах планировалось закончить к 1 мая 1941 г.

Тем самым советские вооруженные силы получили действующий документ, на основе которого велось более детальное военное планирование. В Генеральный штаб вызывались командующие войсками, члены Военных Советов и начальники штабов военных округов для разработки оперативных документов, которые сразу же утверждались наркомом обороны. Кроме этого документа советскому руководству докладывались планы боевых действий против Финляндии, Румынии и Турции, что, по мнению их разработчиков, придавало всему оперативному плану необходимую полноту и гибкость, давало возможность действовать в зависимости от конкретной военно‑политической обстановки1304. К сожалению, практически все эти документы остаются секретными, и вряд ли историки в скором времени смогут исследовать их.

Однако разработка военных планов на этом не завершилась. Военное руководство стремилось всесторонне оценить оба варианта действий Красной Армии, заложенных в оперативный план. Для проверки "северного" варианта оперативного плана на 17–19 ноября 1940 г. в Генштабе была запланирована оперативно‑стратегическая игра на картах под руководством наркома обороны по теме "Наступательная операция фронта с прорывом УР", в ходе которой, наряду с проработкой основ современной операции, планировалось "изучить Прибалтийский театр военных действий и Восточную Пруссию". Позднее срок игры был увязан с окончанием декабрьского (1940 г.) совещания высшего комсостава РККА, и в ходе ее было решено отработать оба варианта плана войны. Для отработки "северного" и "южного" вариантов соответственно 2–6 и 8‑11 января 1941 г. в Генштабе проводились две оперативно‑стратегические игры, подробности которых раскрыты в работах П.Н. Бобылева. В первой игре разыгрывались наступательные действия Красной Армии на Северо‑Западном направлении (Восточная Пруссия), а во второй – на Юго‑Западном (Южная Польша, Венгрия и Румыния).

Хотя в заданиях к играм отмечалось, что "западные" напали, "никаких задач, связанных с действиями "восточных" по отражению агрессии не решалось". Стороны были поставлены в известность, что "западные" были отброшены к границе, а на Юго‑Западном направлении даже к линии рек Вислы и Дунайца на оккупированной немцами территории Польши, и с этих рубежей уже шла игра. Исходя из этого П.Н. Бобылев критикует мнение М.В. Захарова, что игры проводились для "отработки некоторых вопросов, связанных с действиями войск в начальный период войны". Однако, как отмечает А.М. Василевский, "в январе 1941 г. … основные моменты оперативного плана были проверены на стратегической военной игре". Еще более категоричен командовавший 6‑й армией генерал И.Н. Музыченко: "План войны мы проигрывали в январе в Генштабе". Как мы увидим далее, никаких оборонительных операций советский Генштаб и не планировал, поэтому разыгрывавшиеся наступательные операции Красной Армии и должны были стать содержанием начального периода войны. В ходе игры наступление "восточных" на территории Восточной Пруссии захлебнулось, а на Юго‑Западе они добились значительных успехов, что и привело к отказу от "северного" варианта действий Красной Армии. Тем самым главным направлением советского наступления была определена Южная Польша1305.

Переработку документов оперативного плана с учетом опыта январских игр возглавил новый начальник Генштаба генерал армии Г.К. Жуков. Согласно "Плану разработки оперативных планов" требовалось уточнить документы по "южному" варианту к 22 марта, а по "северному" варианту – к 8 марта 1941 г. К сожалению, не ясно, была ли выполнена эта задача, ибо подготовленный к 11 марта 1941 г. новый вариант плана окончательно закрепил отказ от "северного" варианта и переориентировал основные усилия войск на Юго‑Западное направление1306.

Судьба этого варианта плана вызывает в литературе разногласия. Так, Б.Н. Петров отмечает, что 10 апреля 1941 г. была подготовлена директива на разработку плана оперативного развертывания войск приграничных округов, исходившая из идей, заложенных в плане от 11 марта1307. Ю.А. Горьков же указывает, что "по данному варианту плана были подготовлены уточняющие директивы в западные приграничные округа и наркому ВМФ, но адресатам их не отправили"1308. Однако, как указывает А.М. Василевский, в данном случае вновь применялась вышеотмеченная практика вызова в Москву командующих войсками и начальников штабов округов, которые получили все необходимые указания1309. Поэтому вывод Ю.А. Горькова, что "уточненному в марте 1941 года плану не был дан ход"1310, без анализа все еще секретных документов военного планирования округов представляется преждевременным.

Как бы то ни было, работа над уточнением оперативного плана продолжалась, и к 15 мая 1941 г. был разработан еще один вариант. Вокруг этого документа в отечественной историографии развернулась дискуссия по вопросу, был ли он утвержден советским политическим руководством. Документальные данные, которые давали бы однозначный ответ на этот вопрос, неизвестны, поэтому основные аргументы дискутирующих сторон опираются на косвенные сведения. Некоторые авторы ссылаются на то, что на этом документе отсутствуют подписи наркома обороны и начальника Генштаба1311. Действительно, отсутствие подписей военных руководителей объяснить трудно, но Ю.А. Горьков отмечает, что "после 1938 г. все оперативные планы, разработанные Генштабом, не имеют подписей наркома и начальника Генштаба (кроме сентябрьского плана 1940 г., подписанного Тимошенко и Мерецковым)"1312. То есть оформление документа от 15 мая 1941 г. вовсе не является чем‑то экстраординарным. Можно предположить, что уточнения утвержденного в октябре 1940 г. плана стратегического развертывания оформлялись в рабочем порядке. Сомнения в том, что Сталин был знаком с этим планом, основываются, вероятно, на том факте, что на нем отсутствует какая‑либо его резолюция. Но сведения, сообщаемые А.М. Василевским о порядке рассмотрения подобных документов советским руководством, подтверждают, что все указания Сталин давал устно1313.

Основным аргументом сторонников традиционной версии об оборонительных намерениях СССР стали материалы бесед Г.К. Жукова с некоторыми военными историками в 1960‑е годы. По свидетельству В.А. Анфилова, в 1965 г. Жуков рассказал ему следующее: "Идея предупредить нападение Германии появилась у нас с Тимошенко в связи с речью Сталина 5 мая 1941 г. перед выпускниками военных академий, в которой он говорил о возможности действовать наступательным образом. Это выступление в обстановке, когда враг сосредоточивал силы у наших границ, убедило нас в необходимости разработать директиву, предусматривавшую предупредительный удар. Конкретная задача была поставлена А.М. Василевскому. 15 мая он доложил проект директивы наркому и мне. Однако мы этот документ не подписали, решили предварительно доложить его Сталину. Но он прямо‑таки закипел, услышав о предупредительном ударе по немецким войскам. "Вы что, с ума сошли, немцев хотите спровоцировать?" раздраженно бросил Сталин. Мы сослались на складывающуюся у границ СССР обстановку, на идеи, содержащиеся в его выступлении 5 мая… "Так я сказал это, чтобы подбодрить присутствующих, чтобы они думали о победе, а не о непобедимости немецкой армии, о чем трубят газеты всего мира", – прорычал Сталин. Так была похоронена наша идея о предупредительном ударе…"1314

В 1966 г. Жуков рассказывал сотруднику Военно‑исторического журнала Н.А. Светлишину, что "свою докладную я передал Сталину через его личного секретаря Поскребышева. Мне до сих пор не известны ни дальнейшая судьба этой записки, ни принятое по ней решение Сталина. А преподанный по этому поводу мне урок запомнился навсегда. На следующий день Н.А. Поскребышев, встретивший меня в приемной Сталина, сообщил его реакцию на мою записку. Он сказал, что Сталин был сильно разгневан моей докладной и поручил ему передать мне, чтобы я впредь таких записок "для прокурора" больше не писал, что председатель Совнаркома больше осведомлен о перспективах наших взаимоотношений с Германией, чем начальник Генштаба, что Советский Союз имеет еще достаточно времени для подготовки решительной схватки с фашизмом. А реализация моих предложений была бы только на руку врагам Советской власти"1315

Трудно не заметить полное различие обеих версий, что очень странно: ведь их автором, если верить публикаторам, был один и тот же человек, участник описываемых событий. Особенно неправдоподобной выглядит версия Светлишина. Прежде всего не ясно, почему Жуков передает совершенно секретный, особой важности документ не самому Сталину, а его секретарю. Мало того, что подобная практика не подтверждается другими материалами, она была прямо запрещена "Инструкцией по разработке, пользованию, учету и хранению совершенно секретных документов особой важности в центральных управлениях Наркомата обороны и в штабах военных округов и армий", введенной в действие приказом наркома обороны № 0023 от 12 апреля 1941 г. Согласно инструкции, "совершенно секретным документам особой важности являются оперативные документы, относящиеся к планам оперативного развертывания войск Красной Армии", что подтверждается наличием на документе от 15 мая 1941 г. грифов "совершенно секретно/особой важности". В инструкции было четко указано, что "передача документов на подпись, на доклад и т. п. через третьих лиц (секретарей, адъютантов и т. п.) запрещается. Документы должны передаваться соответствующим должностным лицам из рук в руки"1316. Не ясно также, почему Сталин не мог лично сказать Жукову все то, что он якобы передал через Поскребышева, который сообщил генералу об этом в приемной (!?) Сталина.

Более правдоподобна версия Анфилова, но и в ней содержатся явно фальсифицированные сведения. Во‑первых, идея предупредить нападение Германии возникла задолго до мая 1941 г. и составляла основу советского военного планирования в 1940–1941 гг. Хотя не исключено, что именно речь Сталина от 5 мая 1941 г. подтолкнула военных подготовить уточняющий документ. Во‑вторых, ответ Сталина на это предложение выглядит совершенно ни к месту – при чем тут "провоцирование"? В‑третьих, вряд ли стоит сводить смысл речи Сталина к опровержению утверждений зарубежной прессы, которую в СССР явно не читали. Теперь эта речь опубликована1317, и каждый сам может убедиться в полном расхождении ее содержания и приведенной версии. Единственно, в чем сходятся обе версии, это в отказе Сталина от утверждения этого документа. Думается, что именно это и было целью рассказов Жукова, являвшегося одним из тех, кто был заинтересован в сокрытии правды о неудавшемся нападении на Германию. К тому же Жуков был не в том положении, чтобы позволить себе сказать правду, хотя бы в силу подписки о неразглашении государственной тайны.

Ю.А. Горьков выдвигает несколько иную версию в обоснование того, что "Советский Союз не готовился к агрессии против Германии в 1941 г.", ссылаясь на "отсутствие решения на начало войны со стороны советского политического руководства и правительства… До настоящего времени документов, подтверждающих наличие такого политического решения, не выявлено"1318. К сожалению, авторы, любящие порассуждать о "политическом решении" о начале войны, не спешат точно определить, какой именно документ является "политическим решением". Причем разногласия существуют даже в отношении действий германского руководства. Одни авторы считают, что Гитлер принял политическое решение о начале войны с СССР в июне – июле 1940 г., когда отдал приказ о начале ее планирования, а другие утверждают, что в декабре 1940 г., когда подписал директиву № 21 "План Барбаросса". Однако известно, что даже приказ вермахту о нападении на СССР от 10 июня 1941 г. предполагал возможность его отмены, и лишь днем 21 июня войска получили окончательное подтверждение намеченной операции1319. Или, например, действия англо‑французского руководства, которое планировало вмешательство в советско‑финскую войну и удары по Баку и Батуми, но, несмотря на значительную подготовку к осуществлению этих планов, Лондон и Париж так и не приняли "политического решения" начать их реализацию1320.

Как справедливо указывает П.Н. Бобылев, "следует различать решение о подготовке к войне и решение о ее начале. Первое могло быть принято задолго до второго"1321. Кстати сказать, опыт действий Красной Армии против Польши, Финляндии, Прибалтийских стран и Румынии показывает, что первоначально войска получали приказ, содержавший их боевые задачи и указания о сроке сосредоточения на границе. Конкретная же дата вторжения сообщалась отдельным приказом в последние часы перед его осуществлением. Тем самым у советского руководства буквально до последнего момента оставалась возможность учесть вероятное изменение политической ситуации и не доводить дело до войны. Таким образом, "политическим решением" о начале войны может считаться лишь приказ войскам осуществить вторжение. Естественно, что до 22 июня 1941 г. советское военно‑политическое руководство не отдавало и не могло отдать Красной Армии такого приказа, а поэтому вся дискуссия по этому вопросу безосновательна.

Наиболее серьезным аргументом в пользу утверждения документа от 15 мая 1941 г., по мнению В.Н. Киселева, В.Д. Данилова и П.Н. Бобылева1322, является процесс стратегического сосредоточения и развертывания Красной Армии в соответствии с этим планом и его последующими уточнениями, развернувшийся в апреле – июне 1941 г. Эти события явно говорят в пользу того, что план был утвержден. Правда, момент его утверждения остается неизвестным. Не исключено, что это могло произойти 19 мая 1941 г., когда на приеме у Сталина одновременно были Молотов, Тимошенко, Жуков и Ватутин1323. Ю.А. Горьков, первым опубликовавший этот документ в российской научной периодике, тоже считает, что план был утвержден и "в начальном периоде войны действия советских войск на советско‑германском фронте определялись стратегическим замыслом оперативного плана, разработанного в мае 1941 года"1324. В другой своей публикации он прямо пишет, что этот план был 15 мая 1941 г. одобрен "политическим руководством государства"1325.

Для обсуждения сложившейся обстановки и задач войск западных приграничных округов, вытекавших из этого плана, 24 мая 1941 г. в Кремле состоялось совещание Сталина и Молотова с наркомом обороны маршалом С.К. Тимошенко, начальником Генштаба генералом армии Г.К. Жуковым, его первым заместителем генерал‑лейтенантом Н.Ф. Ватутиным, начальником Главного управления ВВС генерал‑лейтенантом П.Ф. Жигаревым, командующими войсками, членами военных советов и командующими ВВС Прибалтийского (ПрибОВО), Западного (ЗапОВО), Киевского (КОВО) особых, Ленинградского (ЛВО) и Одесского (ОдВО) округов. В июне уточнение этого документа продолжалось. 13 июня заместитель начальника Генштаба генерал‑лейтенант Н.Ф. Ватутин подготовил справку о развертывании вооруженных сил СССР на Западном ТВД, уточнявшую состав войск и их распределение по фронтам. В это же время прорабатывалась идея о создании еще одного фронта – Южного, который был образован согласно постановлению Политбюро ЦК ВКП(б) от 21 июня 1941 г.1326

[Hrolv Ganger]

Такова обобщенная картина хода советского стратегического планирования 1939–1941 гг. Теперь следует обратиться непосредственно к анализу содержания доступных материалов.

Первые части документов были посвящены оценке вооруженных сил и возможных действий вероятных противников1327. В качестве таковых фигурировали Германия, Италия, Финляндия, Венгрия, Румыния, Турция и Япония, т. е. практически все соседи СССР. Разработчики документов предполагали, что против западных границ Советского Союза Германия, Финляндия, Венгрия и Румыния смогут развернуть от 236 до 270 дивизий, более 10 тыс. танков и от 12 до 15 тыс. самолетов. В документе от 15 мая 1941 г. эта часть содержит сведения только по Германии, которая могла развернуть для войны с СССР до 180 дивизий. Вероятно, подобное сокращение связано с тем, что этот документ содержит план боевых действий в основном только против Германии. Для подготовки этой части документов использовались оценочные данные Разведуправления Генштаба, которые были значительно завышенными, поскольку в действительности к 22 июня 1941 г. для войны с СССР были выделены намного меньшие силы (см. таблицу 37).

Таблица 37

Оценка численности вероятной группировки противника

и реальные данные на 22 июня 1941 г.

Излагая "вероятные оперативные планы противников", разработчики документов постоянно подчеркивали, что "документальными данными об оперативных планах вероятных противников как по Западу, так и по Востоку Генеральный штаб Красной Армии не располагает"1328. И далее речь идет лишь о наиболее вероятных предположениях на этот счет.

Намерения Германии оценивались в июльском плане 1940 г. следующим образом. Развернув основные силы к северу от устья реки Сан, она из Восточной Пруссии нанесет "главный удар на Ригу, на Ковно [Каунас], Вильно [Вильнюс] и далее на Минск". Одновременно в Белоруссии наносятся удары на Барановичи и Минск, а также на Дубно и Броды с целью овладения Западной Украиной. Согласно этому варианту, для нанесения главного удара будет сосредоточено до 130 дивизий, а остальные 50 будут действовать на юге. Однако не исключался и обратный вариант, когда главный удар будет наноситься на Украине, а севернее развернутся вспомогательные действия. В этом случае вермахт будет развернут в обратной пропорции. Предполагались наступательные действия с территории Румынии на Жмеринку и из Финляндии на Карельском перешейке, а позднее на Кандалакшу и Петрозаводск.

Изложив оба варианта действий Германии, авторы документа делали следующий вывод: "Основным наиболее политически выгодным для Германии, а следовательно, и наиболее вероятным является 1‑й вариант ее действий, т. е. с развертыванием главных сил немецкой армии к северу от устья р. Сан"1329.

В ходе дальнейшей переработки этой части документа в текст вносились лишь частные изменения относительно направлений развития германских наступательных операций и развертываемых сил. Гораздо более важным являются изменения в оценке основного варианта действий вооруженных сил Германии. Если в плане от 18 сентября 1940 г. он оставался без изменений, то в плане от 11 марта 1941 г. считалось, что главный удар вермахта будет нанесен по Украине, а на севере будут наноситься вспомогательные удары на Ригу, Двинск [Даугавпилс], Волковыск и Барановичи, правда, и северный вариант полностью не исключался. Документ от 15 мая 1941 г. исходит уже из вероятности только южного направления главного удара вермахта1330.

Таким образом, оценка намерений противника, за исключением возможного направления главного удара, не претерпела существенных изменений. Вместе с тем нельзя не отметить, что в условиях отсутствия конкретных данных о действительных планах Германии подобные оценки исходили лишь из конфигурации советско‑германской границы. Не ясно также, почему авторы документов полностью исключили вариант нанесения главного удара вермахта в Белоруссии и на каком основании ими делался вывод о северном или южном направлениях главных ударов противника. При анализе этих разделов документов постоянно возникает ощущение, что их авторы занимаются простым гаданием. Более того, А.М. Василевский указывает на отсутствие у разработчиков "прямого ответа на основной вопрос – о вероятности нападения на нас фашистской Германии, не говоря уже об определении хотя бы примерных сроков этого нападения"1331, что прямо опровергает официальную версию о разработке планов отражения германской агрессии.

Планируя оперативное использование Красной Армии, авторы документов тщательно отработали вопросы ее стратегического развертывания. Документы военного планирования позволяют проследить динамику усиления Западного ТВД, на который предполагалось выделить основные силы советских войск. Согласно июльскому плану 1940 г., для действий на Западе выделялось 68,7 % наличных сил сухопутных войск; по сентябрьскому плану – 68,9 %; мартовский план 1941 г. предполагал выделение 83,5 %, майский – 85,1 %, а июньские документы 79,2 % (см. таблицу 38)1332. Документы от июля, 18 сентября 1940 г., 15 мая и 13 июня 1941 г. позволяют проследить динамику изменения распределения войск по фронтам (см. таблицу 39).

Основная группировка советских войск должна была развернуться в полосе от Балтийского до Черного моря. Динамика изменения в распределении сил по двум стратегическим направлениям представлена в таблице 40, из которой видно, что основная группировка развертывалась на Юго‑Западном направлении. В отечественной литературе стало общим местом утверждение, что это произошло в силу неправильного определения советским военно‑политическим руководством направления будущего главного удара противника. Однако, как справедливо указал М.А. Гареев, "направление сосредоточения основных усилий советским командованием выбиралось не в интересах стратегической оборонительной операции (такая операция просто не предусматривалась и не планировалась – и в этом главная ошибка), а применительно совсем к другим способам действий". Однако в случае советского наступления "упомянутый вариант выбора направления сосредоточения основных усилий на Юго‑Западном направлении был вполне обоснован и более выгоден, чем на западном направлении", поскольку "пролегал на более выгодной местности, отрезал Германию от основных союзников, нефти, выводил наши войска во фланг и тыл главной группировки противника", тогда как "главный удар на Западном направлении приводил к лобовому столкновению с основными силами германской армии, требовал прорыва укрепленных районов на очень сложной местности"1333. "И совсем другие условия, а следовательно, и соображения могли возникать, если бы стратегическим замыслом предусматривалось проведение в начале войны оборонительных операций по отражению агрессии. В этом случае, безусловно, было выгоднее основные усилия иметь в полосе Западного фронта. Но такой способ стратегических действий тогда не предполагался"1334.

Таблица 40

Варианты распределения советских войск по направлениям1335

Какие же задачи возлагались на все эти войска? Согласно документу от июля 1940 г., "основной задачей наших войск является нанесение поражения германским силам, сосредоточивающимся в Восточной Пруссии и в районе Варшавы; вспомогательным ударом нанести поражение группировкам противника в районе Ивангород [Демблин], Люблин, Грубешов, Томашов, Сандомир". Соответственно войскам Северо‑Западного фронта (8‑я, 11‑я армии, 37 дивизий и 2 бригады) ставилась задача – "по сосредоточении атаковать противника с конечной целью совместно с Западным фронтом нанести поражение его группировке в Восточной Пруссии и овладеть последней".

Западный фронт (3‑я, 10‑я, 13‑я, 4‑я армии, 51 дивизия и 4 бригады) должен был "ударом севернее р. Буг, в общем направлении на Алленштейн, совместно с армиями Северо‑Западного фронта нанести решительное поражение германской армии, сосредоточивающейся в Восточной Пруссии, овладеть последней и выйти на нижнее течение р. Висла. Одновременно, ударом левофланговой армии в общем направлении на Ивангород [Демблин], совместно с армиями Юго‑Западного фронта нанести поражение Ивангород‑Люблинской группировке противника и также выйти на р. Висла".

Перед войсками Юго‑Западного фронта (5‑я, 6‑я, 12‑я, 18‑я, 9‑я армии, Конно‑механизированная группа, 57 дивизий и 4 бригады) ставилась задача "активной обороной в Карпатах и по границе с Румынией прикрыть Западную Украину и Бессарабию, одновременно, ударом с фронта Мосты‑Великие, Рава‑Русска, Сенява в общем направлении на Люблин, совместно с левофланговой армией Западного фронта нанести поражение Ивангород‑Люблинской группировке противника, выйти и закрепиться на среднем течении р. Висла"1336.

Согласно плану от 18 сентября 1940 г., "главные силы Красной Армии на Западе, в зависимости от обстановки, могут быть развернуты или к югу от Брест‑Литовска, с тем чтобы мощным ударом в направлении Люблин и Краков и далее на Бреслау (Братислав) (так в тексте. – М.М.) в первый же этап войны отрезать Германию от Балканских стран, лишить ее важнейших экономических баз и решительно воздействовать на Балканские страны в вопросах участия их в войне; или к северу от Брест‑Литовска с задачей нанести поражение главным силам германской армии в пределах Восточной Пруссии и овладеть последней".

Надо отметить, что, излагая два варианта использования Красной Армии, авторы документа подчеркивают, что именно "южный" вариант является основным. Интересно также обоснование этого вывода: "Удар наших сил в направлении Краков, Братислава, отрезая Германию от Балканских стран, приобретает исключительное политическое значение. Кроме того, удар в этом направлении будет проходить по слабо еще подготовленной в оборонном отношении территории бывшей Польши".

Общая задача Красной Армии на Западе была сформулирована следующим образом: "1. Активной обороной прочно прикрыть наши границы в период сосредоточения войск; 2. Во взаимодействии с левофланговой армией Западного фронта силами Юго‑Западного фронта нанести решительное поражение люблинско‑сандомирской группировке противника и выйти на р. Висла. В дальнейшем нанести удар в общем направлении на Кельце, Краков и выйти на р. Пилица и верхнее течение р. Одер; 3. В процессе операции прочно прикрывать границы Северной Буковины и Бессарабии; 4. Активными действиями Северо‑Западного и Западного фронтов сковать большую часть сил немцев к северу от Брест‑Литовска и в Восточной Пруссии, прочно прикрывая при этом минское и псковское направления".

Соответствующие задачи получили и фронты. Северо‑Западному фронту (8‑я, 11‑я армии, 23 дивизии и 2 бригады) были поставлены задачи: "1. Обороняя побережье Балтийского моря, совместно с Балтфлотом не допустить высадки морских десантов противника; 2. Прочно прикрывать минское и псковское направления и ни в коем случае не допустить вторжения немцев на нашу территорию; 3. С целью сокращения фронта 11‑й армии и занятия ею более выгодного исходного положения для наступления в период сосредоточения войск во взаимодействии с 3‑й армией Западного фронта, овладеть районом Сейны, Сувалки и выйти на фронт Шиткемен, Филипово, Рачки; 4. По сосредоточении войск ударом в общем направлении на Инстербург, Алленштейн совместно с Западным фронтом сковать силы немцев в Восточной Пруссии".

Западный фронт (3‑я, 10‑я, 13‑я, 4‑я армии, 42 дивизии и 4 бригады) получил задачу: "Прочно прикрывая минское направление, по сосредоточении войск одновременным ударом с Северо‑Западным фронтом в общем направлении на Алленштейн, сковать немецкие силы, сосредоточивающиеся в Восточной Пруссии. С переходом армий Юго‑Западного фронта в наступление ударом левофланговой армии в общем направлении на Ивангород [Демблин] способствовать Юго‑Западному фронту разбить люблинскую группировку противника и, развивая в дальнейшем операцию на Радом, обеспечивать действия Юго‑Западного фронта с севера".

Юго‑Западный фронт (5‑я, 19‑я, 6‑я, 12‑я, 18‑я, 9‑я и Конно‑Механизированная армии, 96 дивизий и 5 бригад) получил задачу: "Прочно прикрывая границы Бессарабии и Северной Буковины, по сосредоточении войск во взаимодействии с 4‑й армией Западного фронта нанести решительное поражение люблинско‑сандомирской группировке противника и выйти на р. Висла. В дальнейшем нанести удар в направлении Кельце, Петроков и на Краков, овладеть районом Кельце, Петроков и выйти на р. Пилица и верхнее течение р. Одер".

Основными задачами "северного" варианта развертывания советских войск должны были быть: "1. Прочное прикрытие направлений на Минск и Псков в период сосредоточения войск. 2. Нанесение решительного поражения главным силам германской армии, сосредоточивающимся в Восточной Пруссии, и захват последней. 3. Вспомогательным ударом от Львова не только прочно прикрыть Западную Украину, Северную Буковину и Бессарабию, но и нанести поражение группировке противника в районе Люблин, Грубешов, Томашев". Разработчики документа подчеркивали, что "разгром немцев в Восточной Пруссии и захват последней имеют исключительное экономическое и прежде всего политическое значение для Германии, которое неизбежно скажется на всем дальнейшем ходе борьбы с Германией". Однако "возникают опасения, что борьба на этом фронте может привести к затяжным боям, свяжет наши главные силы и не даст надежного и быстрого эффекта, что в свою очередь сделает неизбежным и ускорит выступление Балканских стран в войну против нас". Основные задачи фронтов оставались такими же, как и в предыдущем варианте плана1337.

В вышеприведенных документах войска Северного фронта, развертываемого против Финляндии, получали ограниченные задачи обеспечить оборону Ленинграда, прикрыть Мурманскую железную дорогу и удержать "полное господство в Финском заливе". Авторы документов предполагали, что "вступление в войну одной Финляндии маловероятно, наиболее действителен случай одновременного участия в войне Финляндии с Германией", и считали, что "наши действия на северо‑западе должны свестись в основном к активной обороне наших границ". Правда, задачи Северного и Краснознаменного Балтийского (КБФ) флотов свидетельствуют, что "активная оборона" предполагалась на территории Финляндии1338.

Мы позволили себе столь пространное цитирование, поскольку этот материал демонстрирует отсутствие всякой связи действий Красной Армии с возможными действиями противника, о которых говорилось выше. Из документа четко вырисовывается действительный сценарий начала войны, положенный в основу планирования: под прикрытием войск западных военных округов Красная Армия проводит сосредоточение и развертывание на Западном ТВД, ведя одновременно частные наступательные операции, завершение сосредоточения служит сигналом к переходу в общее наступление по всему фронту от Балтики до Карпат с нанесением главного удара по южной Польше. Немецкие войска, как и в первом варианте плана, обозначены термином "сосредоточивающиеся", а значит, инициатива начала войны будет исходить полностью от советской стороны, которая первой начинает и заканчивает развертывание войск на театре военных действий. Этот вывод подтверждается прямым указанием в документе, что в случае сосредоточения основных сил на Северо‑Западном направлении "при условии работы железных дорог в полном соответствии с планом перевозок, днем перехода в общее наступление должен быть установлен 25‑й день от начала мобилизации, т. е. 20‑й день от начала сосредоточения войск"1339. То есть переход в наступление связан не с ситуацией на фронте, а с завершением сосредоточения Красной Армии.

Широко распространенное мнение о том, что СССР сначала ждал нападения врага, а уже потом планировал наступление, не учитывает того, что в этом случае стратегическая инициатива фактически добровольно отдавалась бы в руки противника, а советские войска ставились бы в заведомо невыгодные условия. Тем более что сам переход от обороны к наступлению, столь простой в абстракции, является очень сложным процессом, требующим тщательной и всесторонней подготовки, которая должна была начинаться с оборудования четырех оборонительных рубежей на 150‑км глубину. Но ничего подобного до начала войны не делалось, и вряд ли стоит всерьез отстаивать тезис о том, что Красная Армия могла успешно обороняться на неподготовленной местности, да еще при внезапном нападении противника, которое советскими планами вообще не предусматривалось. Ведь "отражать агрессию мыслилось путем ведения на главных направлениях стратегических (фронтовых) наступательных операций"1340. Кроме того, неясно, зачем надо планировать наступательные операции, если войскам предстоит оборона от нападающего противника. Ведь никто не знает, как сложится ситуация на фронте в ходе оборонительной операции, где окажутся наши войска, в каком они будут состоянии и т. п. К тому же ожидание нападения противника не позволит своевременно провести мобилизацию, что соответственно сделает невозможным осуществление всех этих планов.

Не следует забывать, что при разработке проблем начального периода войны внимание советской военной науки на протяжении всего межвоенного периода "было сосредоточено на том, чтобы с началом войны ввести свои главные силы в сражение раньше своего противника и в более выгодных условиях, надежно захватить стратегическую инициативу. Решение этой задачи могли обеспечить: создание сильных армий мирного времени, которые могли бы составить ядро главных сил; заблаговременная всесторонняя подготовка инфраструктуры, особенно железных и автомобильных дорог, позволяющая своевременно осуществить развертывание главных сил; детальная разработка плана мобилизации, сосредоточения и оперативно‑стратегического развертывания; создание соответствующих органов управления этими процессами; формирование и сосредоточение в районе границы специальных мотомеханизированных и авиационных соединений, призванных с началом военных действий сорвать мобилизацию и сосредоточение главных сил противника; инженерное оборудование ТВД; подготовка системы ПВО территории страны; организация прикрытия Государственной границы для беспрепятственного проведения мобилизации, сосредоточения и развертывания войск; заблаговременное, скрытое проведение частичной мобилизации и сосредоточения войск"1341. Как известно, эти меры последовательно проводились в предвоенный период, что лишний раз опровергает версию об оборонительных намерениях советского военно‑политического руководства.

Поскольку в документах были подробно расписаны именно наступательные операции советских войск, говорить об ответных действиях Красной Армии не представляется возможным. Содержание этих документов лишний раз показывает, что действия войск по прикрытию в период сосредоточения и развертывания не связаны обязательно с отражением нападения противника, а являются своего рода боевым охранением сосредоточивающихся войск. Кроме того, не следует забывать, что операции по прикрытию предпринимались Красной Армией осенью 1939 г. при сосредоточении войск для нападения на Польшу и Финляндию и летом 1940 г. для действий против Прибалтийских стран и Румынии.

В плане от 11 марта 1941 г. был окончательно закреплен отказ от "северного" варианта, поскольку "развертывание главных сил Красной Армии на Западе с группировкой главных сил против Восточной Пруссии и на Варшавском направлении вызывает серьезные опасения в том, что борьба на этом фронте может привести к затяжным боям"1342, и основное внимание уделялось дальнейшей отработке "южного" варианта. В этом документе отмечалось, что "наиболее выгодным является развертывание наших главных сил к югу от р. Припять с тем, чтобы мощными ударами на Люблин, Радом и на Краков поставить себе первую стратегическую цель: разбить главные силы немцев и в первый этап войны отрезать Германию от балканских стран, лишить ее важнейших экономических баз и решительно воздействовать на балканские страны в вопросах участия их в войне против нас"1343. Как указывает С.Н. Михалев, в этом плане "стратегическая наступательная операция советских войск на Западном театре получила четкое оформление. Замысел ее предусматривал: 1) прочной (видимо, активной. – М.М.) обороной сковать силы противника на флангах на участках Мемель, Остроленка и вдоль границ с Венгрией и Румынией; 2) главными силами Юго‑Западного фронта во взаимодействии с левым крылом Западного фронта нанести удар с целью решительного поражения люблинско‑радомско‑сандомирской группировки противника, овладеть Краковым и Варшавой и выйти на фронт Варшава, Лодзь, Оппельн"1344. "Дальнейшей стратегической целью для главных сил Красной Армии в зависимости от обстановки может быть поставлено – развитие операции через Познань на Берлин или действия на юго‑запад на Прагу и Вену или удар на север на Торунь и Данциг с целью обхода Восточной Пруссии"1345.

Теперь, благодаря исследованию С.Н. Михалева, мы имеем возможность познакомиться с задачами Западного и Юго‑Западного фронтов по этому плану. Западному фронту "предстояло ударом левым крылом в общем направлении на Седлец, Радом способствовать Юго‑Западному фронту в разгроме противника в районе Люблина, а для обеспечения действий на главном направлении нанести вспомогательный удар в направлении Варшавы, овладеть ею и "вынести оборону" на р. Нарев. Ближайшей задачей фронта являлось овладение районами Седлец, Луков и захват переправ через р. Висла. В дальнейшем имелись в виду действия в направлении Радом с целью окружения люблинской группировки противника во взаимодействии с Юго‑Западным фронтом".

Юго‑Западному фронту была поставлена задача "концентрическим ударом армий правого крыла во взаимодействии с Западным фронтом окружить и уничтожить основную группировку противника восточнее р. Висла с одновременным выносом действий подвижной группы (механизированных корпусов два) на западный берег р. Висла для овладения Кельце. Главными силами фронта по завершении разгрома люблинской группировки на десятый день операции быть готовым к форсированию р. Висла. Одновременно левым крылом главной группировки нанести удар на краковском направлении и, развивая успех силами подвижных групп (механизированных корпусов четыре), на восьмой день операции овладеть Краковым, на десятый день операции главные силы этой группировки вывести в район Мехув, Краков, Тарнов"1346.

Вышеприведенный материал однозначно свидетельствует о продолжении отработки наступательных операций советских войск. Высказанное в литературе мнение о том, что "план от 11 марта 1941 г. является самым точным итоговым выражением общепринятых взглядов и наиболее точно отражает персональную позицию Сталина", можно принять лишь частично. Действительно, в этом документе изложена квинтэссенция "общепринятых взглядов" советского руководства на начало войны, но он не был итоговым, поскольку процесс разработки советского оперативного плана продолжался. Версия о том, что "в основу документа была положена оборонительная стратегия"1347, не имеет никакого основания. Дело в том, что в нем было четко указано: "Наступление начать 12.6"1348. Точный срок начала наступления, как известно, определяется стороной, которая планирует располагать инициативой начала боевых действий. Правда, этот срок не был выдержан, но его появление в документе очень показательно, как и то, что это единственный документ советского военного планирования, который опубликован в новейшем документальном сборнике в извлечении1349.

Уточнение задач советских войск нашло свое дальнейшее развитие в документе от 15 мая 1941 г. В нем впервые открыто и четко сформулирована мысль, что Красная Армия должна "упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие войск". Эта мысль, как мы видели выше, в скрытой форме присутствовала во всех предыдущих вариантах плана. Естественно, что разработчики этого документа говорят о возможности нападения Германии на СССР лишь предположительно1350.

Войскам Красной Армии ставилась задача нанести удар по германской армии, для чего следовало "первой стратегической целью действий войск Красной Армии поставить – разгром главных сил немецкой армии, развертываемых южнее линии Брест‑Демблин и выход к 30 дню операции на фронт Остроленка, р. Нарев, Лович, Лодзь, Крейцбург, Оппельн, Оломоуц. Последующей стратегической целью иметь наступлением из района Катовице в северном или северо‑западном направлении разгромить крупные силы центра и северного крыла германского фронта и овладеть территорией бывшей Польши и Восточной Пруссии. Ближайшая задача – разгромить германскую армию восточнее р. Висла и на Краковском направлении, выйти на р.р. Нарев, Висла и овладеть районом Катовице, для чего:

а) главный удар силами Юго‑Западного фронта нанести в направлении Краков, Катовице, отрезая Германию от ее южных союзников;

б) вспомогательный удар левым крылом Западного фронта нанести в направлении Седлец, Демблин, с целью сковывания варшавской группировки и овладеть Варшавой, а так же содействовать Юго‑Западному фронту в разгроме люблинской группировки противника;

в) вести активную оборону против Финляндии, Восточной Пруссии, Венгрии и Румынии и быть готовым к нанесению удара против Румынии при благоприятной обстановке.

Таким образом, Красная Армия начнет наступательные действия с фронта Чижов, Лютовиска силами 152 дивизий против 100 германских. На остальных участках госграницы предусматривается активная оборона".

Термин "активная оборона" не должен вводить в заблуждение, так как он означал совокупность оборонительных и наступательных операций. Поскольку в документе неоднократно подчеркивается, что именно Красная Армия будет инициатором военных действий, этот термин, скорее всего, скрывает частные наступательные операции для сковывания противника.

Фронты получили следующие задачи. Северный фронт (14‑я, 7‑я, 23‑я армии, 21 дивизия) должен был обеспечить оборону "г. Ленинграда, порта Мурманск, Кировской желдороги и совместно с Балтийским военно‑морским флотом обеспечить за нами полное господство в водах Финского залива". Правда, остается неясно, как могли сухопутные войска обеспечить господство в заливе без оккупации южной части Финляндии.

Северо‑Западный фронт (8‑я, 11‑я, 27‑я армии, 23 дивизии) должен был "упорной обороной прочно прикрывать Рижское и Виленское направления, не допустив вторжения противника из Восточной Пруссии; обороной западного побережья и островов Эзель и Даго не допустить высадки морских десантов противника". Правда, как отмечают авторы новейшего военно‑исторического труда, войскам Северо‑Западного фронта и двум армиям правого крыла Западного фронта "предписывалось при благоприятных условиях перейти в наступление, овладеть районом Сувалки, нанести удар на Инстербург и Алленштейн, сковав тем самым силы противника" в Восточной Пруссии1351.

Западный фронт (3‑я, 10‑я, 13‑я, 4‑я армии, 45 дивизий) должен был "упорной обороной на фронте Друскеники, Остроленка, прочно прикрыть Лидское и Белостокское направления; с переходом армий Юго‑Западного фронта в наступление, ударом левого крыла фронта в общем направлении на Варшаву и Седлец, Радом, разбить варшавскую группировку и овладеть Варшавой, во взаимодействии с Юго‑Западным фронтом разбить люблинско‑радомскую группировку противника, выйти на р. Висла и подвижными частями овладеть Радом".

Юго‑Западный фронт (5‑я, 20‑я, 6‑я, 26‑я, 21‑я, 12‑я, 18‑я, 9‑я армии, 122 дивизии) имел ближайшими задачами "а) концентрическим ударом армий правого крыла фронта окружить и уничтожить основную группировку противника восточнее р. Висла в районе Люблина; б) одновременно ударом с фронта Сенява, Перемышль, Лютовиска разбить силы противника на краковском и сандомирско‑келецком направлениях и овладеть районом Краков, Катовице, Кельце, имея ввиду в дальнейшем наступать из этого района в северном или северо‑западном направлении для разгрома крупных сил северного крыла фронта противника и овладения территорией бывшей Польши и Восточной Пруссии; в) прочно оборонять госграницу с Венгрией и Румынией и быть готовым к нанесению концентрических ударов против Румынии из районов Черновицы и Кишинев с ближайшей целью разгромить сев. крыло Румынской армии и выйти на рубеж р. Молдова, Яссы"1352.

Таким образом, как справедливо указывает С.Н. Михалев, майский "план представлял собой несколько трансформированную разработку идеи, заложенной ранее" в мартовском плане1353, а достижение ближайших стратегических целей планировалось обеспечить наступательными действиями, прежде всего войск Юго‑Западного направления, на котором развертывалось более половины всех дивизий, предназначенных для действий на Западе. Для обеспечения сильного первоначального удара по противнику основные силы планировалось развернуть в армиях первого эшелона, куда включалась большая часть подвижных соединений.

Наступательному характеру задач сухопутных войск соответствовали и активные задачи, которые разрабатывались командованием советского Военно‑Морского Флота, о чем свидетельствуют докладные записки командования КБФ наркому ВМФ Н.Г. Кузнецову и в Главный морской штаб. Так, начальник штаба флота контр‑адмирал Ю.А. Пантелеев в записке от 5 июля 1940 г., анализируя сложившуюся обстановку на Балтике, отмечал, что, несмотря на враждебное отношение к СССР Финляндии и Швеции, "единственным противником… может быть в данной обстановке только Германия, которая для развертывания операций использует Швецию и особенно Финляндию для использования ее фланкирующего и тылового расположения в отношении наших баз в устье Финского залива". Вероятными операциями Германии на Балтийском море могли бы стать действия против Моонзундских островов, Ханко и других баз КБФ, который должен был обеспечить их оборону с моря, создать противолодочный рубеж в устье Финского залива и обеспечить свои коммуникации от Кронштадта до Таллина. Вместе с тем против Финляндии предлагалось осуществить десантные операции для захвата Аландских островов, Котки, шхер Аспэ и оккупацию северного побережья Финского залива. Против Швеции предлагалось осуществить десант на остров Готланд, где следовало создать базу подводных лодок и ВВС флота.

Против Германии предлагались активные минные постановки и действия подводных лодок на ее коммуникациях, высадка десанта и поддержка фланга сухопутных войск к югу от Лиепаи и подготовка флота к морскому сражению с германскими ВМС, прорывающимися в Финский залив. Первоочередными операциями флота Пантелеев считал "захват Аландских островов во всех случаях обстановки на Балтике и немедленно. Операции по постановке минных заграждений и по их прикрытию в устье Финского залива, Ирбенском проливе и у немецких баз. Наступление наших сухопутных сил на север от базы Гангэ [Ханко] и на запад от Выборга. Развертывание подводных лодок на коммуникациях немцев в Балтике (побережье Германии Киль‑Мемель)". По мнению автора доклада, следовало "немедленно в этом же году получить Аландские острова и возможность реального контроля над всеми финскими базами в Финском заливе любыми средствами – вплоть до войны, иначе потом все эти возможности используют немцы и создадут этим для нас большие трудности". Кроме того было необходимо усилить корабельный состав флота, его ВВС, противолодочную оборону, сосредоточить необходимое количество мин и изменить структуру управления на ТВД1354.

Столь же радикальной была и докладная записка командующего эскадрой КБФ контр‑адмирала Н.Н. Несвицкого от 10 июля 1940 г. в Главный морской штаб, в которой он, исходя из анализа неблагоприятной для СССР обстановки на Балтике, предлагал "в целях обеспечения как баз, так и коммуникаций, питающих их… решить вопрос самостоятельного существования Швеции и Финляндии в пользу СССР и сделать Балтийское море внутренним морем". Для обеспечения своих баз предлагалось создать ряд минных позиций в устье Ботнического и Финского заливов и в Ирбенском проливе, подготовиться к активному использованию ВВС и подводных лодок для обеспечения своих коммуникаций. В качестве наступательных операций КБФ должен был поддерживать фланги сухопутных войск на Ханко и на границе с Восточной Пруссией, захватить десантными операциями Готланд и Аландские острова, высадить десант на финском побережье Ботнического залива, "который обеспечит наступление наших сил на полуострове Ханко", в Котке и в Хельсинки, "обеспечивающий наступление со стороны Выборга". Также предлагалось осуществлять операции по нарушению коммуникаций и уничтожению флота Германии1355.

Директивами наркома Военно‑Морского Флота от 26 февраля 1941 г. были поставлены следующие задачи флотам на западных границах СССР.

Северный флот должен был уничтожить флот противника при появлении его в Баренцевом и Белом морях; совместно с 14‑й армией оборонять побережье полуостровов Средний, Рыбачий и Кольский и не допустить высадки десантов противника; содействовать 14‑й армии в захвате Петсамо; не допустить прохода судов противника в Белое море, побережье которого следовало оборонять совместно с Архангельским военным округом; вести крейсерские операции подводных лодок на морских сообщениях противника у западного побережья Норвегии и в Скагерраке.

Краснознаменный Балтийский флот должен был не допустить высадку морских десантов немцев на побережье Латвийской и Эстонской ССР, на острова Моонзундского архипелага; совместно с ВВС Красной Армии нанести поражение германскому флоту при его попытках пройти в Финский залив; не допустить корабли противника в Рижский залив; содействовать сухопутным войскам на побережье Финского залива и на полуострове Ханко, обеспечивая их фланги, а также в случае выступления против СССР Финляндии уничтожать береговую оборону финнов; уничтожать боевые флоты Финляндии и Швеции при их выступлении против СССР; обеспечить в первые же дни войны переброску одной стрелковой дивизии с северного побережья Эстонии на полуостров Ханко, а также быть готовым к высадке десанта на Аландские острова; прервать морские коммуникации неприятеля в Балтийском море и Ботническом заливе.

Черноморский флот получил задачу обеспечить господство на море; активными минными постановками и действиями подводных лодок не допустить прохода флотов враждебной коалиции в Черное море; не допустить подвоза по морю войск и боевого снаряжения противником в порты Румынии, Болгарии и Турции; не допустить высадки десантов противника; не допускать действий кораблей противника по советскому побережью; в случае вступления Румынии в войну уничтожить или захватить ее флот и прервать коммуникации, блокировать побережье Румынии, включая устье Дуная; быть готовым к высадке тактических десантов; содействовать левому флангу Красной Армии при форсировании реки Дунай и при дальнейшем продвижении вдоль побережья Черного моря; обеспечить ПВО Главной базы и Керченского сектора береговой обороны. Дунайская военная флотилия Черноморского флота должна была не допускать форсирования противником Дуная от устья р. Прут до устья Килийского гирла; не допустить прохода военных и других судов на участке Рени – устье Килийского гирла; оказать содействие сухопутным войскам в отражении возможного удара противника с направления Галац на Джурджулешть.

Пинская военная флотилия получила задачу содействовать войскам Красной Армии на реках Западный Буг, Висла и Неман при ведении наступательных операций; огнем кораблей, переправой и перевозкой войск, высадкой тактических десантов, прикрытием флангов войск, упирающихся в реку; бороться с речными силами и переправами противника; обеспечить свои водные коммуникации1356.

К 15 апреля 1941 г. флоты разработали оперативные планы и планы прикрытия, которые были утверждены наркомом ВМФ. Во второй половине июня 1941 г. при Балтийском морском пароходстве был создан Отряд особого назначения в составе 19 транспортов, 6 ледоколов, 5 катеров, 5 буксиров и 10 прочих гражданских судов, который был способен за один рейс поднять 14–15 тыс. человек, 300–350 автомашин и 3 тыс. лошадей, то есть одну дивизию для переброски на Ханко. На 23 июня на КБФ намечалось начало учений, поэтому с 19 июня флот перешел на готовность № 2. В это же время в северо‑западной части Черного моря состоялись общефлотские учения Черноморского флота, которые обычно проводились в конце лета или осенью. Для их проведения 10 июня было мобилизовано в состав флота 6 гражданских судов. В ходе учений под видом противодесантных операций войска ОдВО, как ранее войска Северо‑Кавказского и Закавказского военных округов, отрабатывали вопросы высадки десанта. Разработанное накануне войны штабом Черноморского флота "Временное наставление по огневому взаимодействию кораблей ЧФ с сухопутными войсками Одесского военного округа", которое было взято за основу и другими округами, не предусматривало совместных действий при отражении высадки десанта. Лишь в ходе войны были разработаны Указания по противодесантным действиям1357.

Так как план стратегического развертывания и замысел первых стратегических операций были рассчитаны на полное отмобилизование Красной Армии, то они были тесно увязаны с мобилизационным планом. С апреля 1940 г. началась разработка нового мобилизационного плана, который был 12 февраля 1941 г. утвержден правительством. Мобилизационное развертывание Красной Армии по плану МП‑41 (официальное название "Мобплан № 23") должно было привести к созданию армии военного времени. Всего намечалось развернуть 8 фронтовых и 29 армейских управлений, 62 управления стрелковых, 29 механизированных, 4 кавалерийских, 5 воздушно‑десантных и 8 авиакорпусов, 177 стрелковых, 19 горнострелковых, 2 мотострелковые, 61 танковую, 31 моторизованную, 13 кавалерийских и 79 авиационных дивизий, 3 стрелковые, 10 противотанковых артиллерийских бригад и 72 артполка РГК, а также соответствующее количество тыловых частей. После мобилизации численность вооруженных сил СССР должна была составить 8,9 млн человек, войска должны были иметь 106,7 тыс. орудий и минометов, до 37 тыс. танков, 22,2 тыс. боевых самолетов, 10,7 тыс. бронеавтомобилей, около 91 тыс. тракторов и 595 тыс. автомашин.

Большая часть этих войск уже была сформирована или заканчивала формирование, поскольку по принятой летом 1939 г. системе мобилизационного развертывания количество частей и соединений доводилось до уровня военного времени, что упрощало процесс мобилизации, сокращало его сроки и должно было способствовать более высокой степени боеспособности отмобилизованных войск. Главная "особенность военного строительства в эти годы состояла в том, что проходило скрытое мобилизационное развертывание вооруженных сил"1358. Только во второй половине 1940 – первой половине 1941 г. было сформировано 18 управлений армий, 16 управлений стрелковых корпусов, 29 управлений мехкорпусов, 5 управлений воздушно‑десантных корпусов, 86 стрелковых, 61 танковая и 31 моторизованная дивизии, 2 стрелковые, 10 воздушно‑десантных и 10 противотанковых артиллерийских бригад.

[Hrolv Ganger]

Согласно плану МП‑41, отмобилизование Красной Армии предусматривалось произвести поэшелонно в течение месяца. В зависимости от обстановки мобилизацию планировалось проводить скрытно или открыто. Метод скрытого отмобилизования был разработан в деталях. Войска армий прикрытия планировалось отмобилизовывать в два эшелона. Первый эшелон, в который входили 114 дивизий, укрепрайоны на новой границе, 85 % войск ПВО, воздушно‑десантные войска, свыше 75 % ВВС и 34 артполка РГК, должен был завершить отмобилизование в течение 2–6 часов с момента объявления мобилизации. Сокращение срока мобилизации достигалось за счет призыва личного состава и автотранспорта из близлежащих районов. Остальные войска приграничных округов заканчивали отмобилизование на 2‑4‑е сутки мобилизации, используя приписной состав со всей территории округов и из глубины страны.

Прочие войска завершали отмобилизование на 8‑15‑е сутки, а запасные части и стационарные госпитали – на 16‑30‑е сутки. Отмобилизование ВВС завершалось на 3‑4‑е сутки, причем боевые части и обслуживающие их тылы приводились в боевую готовность уже через 2–4 часа после начала мобилизации. Войска ПВО отмобилизовывались в два эшелона. Первый имел постоянную готовность до 2 часов, а второй развертывался на 1‑2‑е сутки мобилизации. Развертывание вновь формируемых частей предусматривалось завершить на 3‑5‑е сутки. Таким образом, из 303 дивизий Красной Армии 172 имели сроки полной готовности на 2‑4‑е сутки, 60 дивизий – на 4‑5‑е сутки, а остальные – на 6‑10‑е сутки мобилизации. Все остальные боевые части, фронтовые тылы и военно‑учебные заведения отмобилизовывались на 8‑15‑е сутки. Полное отмобилизование вооруженных сил предусматривалось на 15‑30‑е сутки, основная же часть войск развертывалась примерно на 10‑15‑е сутки1359.

Важной проблемой вступления Красной Армии в войну был вопрос прикрытия мобилизации, сосредоточения и развертывания войск. В межвоенный период считалось, что прикрытие должно осуществляться вторжением на территорию противника, что полностью исключало бы его активные действия против сосредоточивающихся и развертывающихся войск Красной Армии. Первоначально эти задачи должны были выполняться группами вторжения, однако "опыт стратегических игр и учений 1930‑х годов показал, что группы вторжения не в состоянии выполнить тех задач, которые на них возлагались на первом стратегическом этапе борьбы. Они были слабы по своему составу и нацеливались на действия по изолированным направлениям, что могло привести к их последовательному разгрому. Вместо групп намечалось вначале создание армий вторжения или ударных армий, а затем выполнение задач армий вторжения признано было необходимым возложить на весь первый стратегический эшелон вооруженных сил"1360. В этом смысле проблема специальных операций прикрытия затрагивалась на декабрьском (1940 г.) совещании высшего комсостава в выступлении начальника штаба Прибалтийского особого военного округа генерал‑лейтенанта П.С. Кленова1361.

К сожалению, документы по планам прикрытия за весь межвоенный период недоступны для изучения в силу их секретности. Лишь в 1996 г. были частично опубликованы планы прикрытия западных приграничных военных округов, разработанные в мае – июне 1941 г. Основой для их разработки послужили директивы наркома обороны, которые, как указывается в литературе, были направлены в ЗапОВО, КОВО и ЛВО 5 мая, в ОдВО – 6 мая, а в ПрибОВО – 14 мая 1941 г. В публикации 1996 г. почему‑то указано, что директивы были направлены в ОдВО 6 мая, в ЛВО, ПрибОВО и ЗапОВО – 14 мая, а в КОВО – 15 мая 1941 г., хотя даже их делопроизводственные номера не соответствуют этому утверждению. Вместе с тем следует отметить, что опубликованные документы по ЛВО требуют прояснения противоречий в дате директивы Наркома обороны. Это тем более любопытно, что все исследователи ссылаются на одни и те же архивные документы1362. Во всяком случае сегодня известно, что директивы наркома обороны были направлены в ЗапОВО и КОВО 5 мая, в ОдВО 6 мая, а в ЛВО и ПрибОВО 14 мая 1941 г.1363

Кроме того, следует отметить, что данная публикация, при всей своей важности, не избежала определенной тенденциозности. Прежде всего авторы выдают эти документы за оперативные планы округов, хотя это всего лишь "планы прикрытия на период мобилизации, сосредоточения и развертывания". То есть эти документы, хотя и важная, но всего лишь часть оперативного плана1364. Поэтому, вопреки утверждению авторов публикации, эти документы не "позволяют определить, как реализовывался стратегический замысел войны, выяснить ее характер на начальном этапе". Вывод авторов публикации, что "анализ директив Генштаба, датированных маем 1941 года, в целом показывает, что никаких задач наступательного порядка войскам западных приграничных военных округов не ставилось", справедлив, но при этом следует учитывать, что эти директивы были посвящены разработке планов прикрытия, а не первых операций войны. Поэтому в них и не может быть подобных указаний. Ведь, как отметил В.Б. Маковский, "оперативное прикрытие являлось составной частью стратегического развертывания вооруженных сил"1365. Таким образом, авторы публикации стремятся выдать одно из направлений подготовки Красной Армии к войне за единственное. Поэтому им вряд ли стоило пользоваться заголовком "Конец глобальной лжи".

Сами авторы публикации отмечают, что публикуемые документы "грешат формализмом, отсутствием точной оценки противника, определением соотношения сил и средств. Не были разработаны варианты и способы боевых действий"1366. Гораздо более детально были распланированы действия ВВС, которым, согласно директивам наркома обороны, были поставлены задачи "активными действиями… завоевать господство в воздухе и мощными ударами по основным железнодорожным узлам, мостам, перегонам и группировкам войск нарушить и задержать сосредоточение и развертывание войск противника". Господство в воздухе с первых дней войны следовало завоевать "внезапным ударом по авиации противника на его аэродромах и путем нанесения максимальных потерь в воздушных боях". Понятно, что наиболее эффективным для разгрома авиации противника был бы первый удар по местам ее базирования. Поэтому, после того как ВВС округов "сосредоточатся, а аэродромная сеть противника будет вскрыта, необходимо приступить к решительному уничтожению авиации противника" и других объектов в 200‑км приграничной полосе1367.

Запланированная группировка войск западных приграничных округов на прикрытие (см. таблицу 41) включала 15 армий, в состав которых выделялось 107 дивизий и 2 бригады, в резерве фронтов оставалось 51 дивизия, а в распоряжении Главного Командования – 8 дивизий1368. Как отмечают военные историки, "сравнительный анализ последних предвоенных планов с планами лета 1940 г. показывает, что… практически стиралась грань между боевыми действиями по прикрытию и первыми операциями"1369, поскольку боевой состав армий прикрытия почти полностью соответствовал плану стратегического сосредоточения и развертывания войск на ТВД. По мнению В.А. Анфилова, Б.Н. Петрова и В.А. Семидетко, запланированная группировка войск прикрытия была более приспособлена к наступлению, чем к обороне1370, что не могло не сказаться в случае нападения противника, поскольку, как справедливо указывает М.А. Гареев, "невыгодное положение советских войск усугублялось тем, что войска пограничных военных округов имели задачи не на оборонительные операции, а лишь на прикрытие развертывания войск"1371.

Таблица 41

Планируемая группировка войск округов на прикрытие

Ввод этих планов в действие вовсе не совпадал с нападением противника. Так, в них подчеркивается, что "первый перелет и переход границы нашими частями может быть произведен только с разрешения Главного Командования"1372. То есть инициатива этого действия будет исходить от Москвы. В плане прикрытия ПрибОВО отмечалось, что "цель разведки – с первого дня войны вскрыть намерения противника, его группировку и сроки готовности к переходу в наступление"1373. Это еще раз подтверждает, что ввод в действие планов прикрытия зависел не от действий противника, а от решения советского командования. По справедливому мнению М.А. Гареева, "накануне войны в какой‑то момент было упущено из виду то важнейшее обстоятельство, что в случае начала военных действий и в политическом и в военном отношении нельзя исходить только из собственных пожеланий и побуждений, не учитывая, что противник будет стремиться делать все так и тогда, когда это удобно и выгодно ему"1374, а "идея непременного перенесения войны с самого ее начала на территорию противника… настолько увлекла некоторых руководящих военных работников, что возможность ведения военных действий на своей территории практически исключалась. Конечно, это отрицательно сказалось на подготовке не только обороны, но и в целом театров военных действий в глубине своей территории"1375.

Этот вывод подтверждают и опубликованные документы по планам прикрытия, не предусматривавшие серьезного противодействия сосредоточению советских войск со стороны противника. Так, полное развертывание войск приграничных округов в полосах прикрытия занимало по планам до 15 дней, что, естественно, было бы крайне затруднено при наступлении противника. Причем при нападении противника войска первого эшелона не успевали бы занять свои полосы обороны на границе. Как справедливо отметил В.П. Крикунов, "характерная черта планов прикрытия состояла в том, что они исходили из такого варианта начала войны и создавшейся обстановки, при котором удастся без помех со стороны вероятного противника выдвинуться к границе, занять назначенные полосы прикрытия, подготовиться к отражению нападения, провести отмобилизование… Особенностью всех армейских планов прикрытия было отсутствие в них оценки возможных действий противника, в первую очередь варианта внезапного перехода в наступление превосходящих вражеских сил… Сущность тактического маневра сводилась к тому, что надо быстро собраться и выйти к границе… Предполагалось, что в районах сосредоточения будет дано время для окончательной подготовки к бою"1376.

Если бы войска прикрытия действительно готовились к отражению ударов противника, то это бы "означало, – по справедливому мнению М.А. Гареева, что приграничные военные округа должны иметь тщательно разработанные планы отражения вторжения противника, то есть планы оборонительных операций, так как отражение наступления превосходящих сил противника невозможно осуществить мимоходом, просто как промежуточную задачу. Для этого требуется ведение целого ряда длительных ожесточенных оборонительных сражений и операций. Если бы такие планы были, то в соответствии с ними совсем по‑другому, а именно с учетом оборонительных задач, располагались бы группировки сил и средств этих округов, по‑иному строилось бы управление и осуществлялось эшелонирование материальных запасов и других мобилизационных ресурсов. Готовность к отражению агрессии требовала также, чтобы были не только разработаны планы операций, но и в полном объеме подготовлены эти операции, в том числе в материально‑техническом отношении, чтобы они были освоены командирами и штабами. Совершенно очевидно, что в случае внезапного нападения противника не остается времени на доподготовку таких операций. Но этого не было сделано в приграничных военных округах"1377.

Поскольку ведение оборонительных операций не предусматривалось, войска первого эшелона армий прикрытия получили чрезмерно широкие полосы прикрытия на границе. Так, в ПрибОВО на дивизию приходилось 33 км, в ЗапОВО – 47 км, в КОВО – 50 км, в ОдВО – 90 км. Это не предусматривалось никакими нормами, согласно которым ширина фронта обороны дивизии должна была составлять 8‑10 км. Полосы армий составляли в среднем 170–176 км вместо 80‑100 км по предвоенным взглядам, столь же растянутыми были и полосы прикрытия стрелковых корпусов (84–92 км вместо уставных 20–25 км). Как отметил В.Б. Маковский, "планами предусматривалось относительно равномерное построение войск прикрытия… Такое построение войск первого стратегического эшелона при внезапном нападении противника создает условия разгрома их по частям, как это и произошло в последующем"1378. Естественно, что в этих условиях "способность армий прикрытия обеспечить войска от возможного внезапного удара противника в оперативно‑стратегическом масштабе являлась сомнительной, так как решению этой задачи должны были предшествовать мероприятия по оперативному развертыванию армий прикрытия и инженерному оборудованию оборонительных рубежей"1379. Конечно, создание тыловых оборонительных рубежей, предусмотренное этими планами, было бы невозможно в случае вражеского удара. Кроме того, если советские войска действительно готовились к проведению оборонительных операций, неясно, что мешало создать эти рубежи, например, весной 1941 г.

Не следует забывать, что планирование операций западных приграничных округов на прикрытие мобилизации, сосредоточения и развертывания войск происходило в соответствии с планом от 15 мая 1941 г. В нем была четко указана цель этих мероприятий, осуществлявшихся "для того, чтобы обезопасить себя от возможного внезапного удара противника, прикрыть сосредоточение и развертывание наших войск и подготовку их к переходу в наступление" (выделено мной. – М.М.). Поэтому следовало, во‑первых, "организовать прочную оборону и прикрытие госграницы, используя для этого все войска приграничных округов и почти всю авиацию, назначенную для развертывания на западе", а во‑вторых, "разработать детальный план противовоздушной обороны страны и привести в полную готовность средства ПВО". Согласно майским директивам наркома обороны, "разработка планов обороны госграницы и ПВО полностью" заканчивалась к 1 июня 1941 г., но позднее этот срок был отодвинут, и планы прикрытия округов поступили на утверждение в Генштаб 6‑19 июня 1941 г.1380

Поскольку оборонительные операции не планировались, в директивах и планах прикрытия дана установка: "При благоприятных условиях всем обороняющимся войскам и резервам армий и округа быть готовыми по указанию Главного Командования к нанесению стремительных ударов для разгрома группировок противника, перенесению боевых действий на его территорию и захвата выгодных рубежей"1381. В этом смысле вывод авторов публикации, что эти документы являются "логическим продолжением стратегического плана войны", который, как было показано выше, предусматривал активные наступательные действия Красной Армии, верен.

Ставя войскам приграничных округов задачу по нанесению ударов по противнику, советское военное руководство должно было отдать приказ на подготовку этих операций. Подтверждением этому служит вышеупомянутая директива наркома обороны и начальника Генштаба командующему ЗапОВО от 10 апреля 1941 г., согласно которой в соответствии со стратегическим планом Северо‑Западный фронт должен был "упорной обороной прикрыть Рижское и Ковно‑Виленское направления". Юго‑Западному фронту ставилась задача "ударом армий правого крыла фронта, во взаимодействии с левофланговой армией Западного фронта окружить и уничтожить группировку противника восточнее р. Висла", рубежа которой предполагалось достичь на 10‑й день наступления.

Войска Западного фронта должны были: "1. В период отмобилизования и сосредоточения войск – упорной обороной, опираясь на укрепленные районы, прочно прикрыть наши границы и не допустить вторжения противника на нашу территорию. 2. С переходом армий Юго‑Западного фронта в наступление ударом левого крыла фронта разбить Люблин‑Радомскую группировку противника. Ближайшая задача фронта – овладеть районом Седлец, Луков и захватить переправы через р. Висла; в дальнейшем иметь в виду действия на Радом с целью полного окружения Люблинской группировки противника, во взаимодействии с Юго‑Западным фронтом. 3. Для обеспечения главного удара фронта нанести вспомогательный удар в направлении Варшавы, с задачей захватить Варшаву и вынести оборону на р. Нарев. 4. Упорной обороной армий правого крыла фронта на участке р. Неман, Щучин, Остроленка прочно прикрыть Лидское и Волковысско‑Барановическое направления".

Соответствующие задачи получили и армии Западного фронта. Так, 3‑я армия должна была "обороной на фронте р. Неман, Щучин, Кольно прочно прикрыть Гродно и направления на Лида и на Белосток и Волковыск". 10‑й армии следовало "прочной обороной фронта иск. Кольно, Новогруд до р. Буг, прикрыть Белостокское направление. С выдвижением левофланговых армий фронта к р. Висла, оборону левого крыла армии вынести на р. Нарев и закрепить восточный его берег за собой". 13‑я армия получила задачу "одновременно с 4‑й армией фронта нанести удар силами не менее семи стрелковых дивизий и двух мехкорпусов в направлении на Коссов, Воломин, с целью – выходом к р. Висла обеспечить с севера удар 4‑й армии на Седлец, Люблин; в дальнейшем действиями с севера стремиться овладеть Варшавой, действия мехкорпусов, с выходом на р. Висла, перенести на юг для содействия 4‑й армии". В свою очередь, 4‑я армия должна была, "нанося удар в направлении Дрохичин, Седльце (Седлец), Гарволин, форсировать р. Буг, разбить противостоящего противника и подвижными частями овладеть – на 3‑й день операции Седлец и на 5‑й день операции переправами на р. Висла, главными силами на 8‑й день выйти на р. Висла, в готовности форсировать ее. В дальнейшем иметь в виду действия на Радом".

Вместе с тем следовало, "учитывая возможность перехода противника в наступление до окончания нашего сосредоточения, прикрытие границы организовать на фронте всех армий по типу прочной, постепенно усиливающейся по мере прибытия войск, обороны с полным использованием укрепленных районов и полевых укреплений, с всемерным развитием их в период сосредоточения". Понятно, что план на прикрытие должен был вводиться в действие не вследствие действий противника, а по приказу из Москвы. Естественно, в директиве указывалось, что "первый перелет и переход государственной границы допускается только с особого разрешения Главного командования", и требовалось разработать "план выполнения первой операции 13‑й и 4‑й армий и план обороны 3‑й и 10‑й армий"1382. Как свидетельствует А.М. Василевский, "за несколько недель до нападения на нас фашистской Германии… вся документация по окружным оперативным планам была передана Генштабом командованию и штабам соответствующих округов"1383. Все это еще раз указывает на недопустимость смешивания планов прикрытия с оперативными планами приграничных военных округов, которые все еще секретны.

Ныне известны лишь отдельные документы военного планирования в ЛВО и КОВО 1940 г.1384 18 сентября 1940 г. Генштаб подготовил план войны с Финляндией, в котором подчеркивалось, что "документальными данными о плане оперативного развертывания финской армии Генеральный штаб Красной Армии не располагает", но не исключалась возможность активных действий с ее стороны в первые дни войны с целью захвата Выборга и выхода к Ладожскому озеру. Хотя сосредоточение предназначенных для войны с Финляндией 49 дивизий и 3 танковых бригад Красной Армии требовало от 35 до 45 суток, в документе не предусматривалось никаких контрмер возможным действиям противника, кроме операции по прикрытию. Да и трудно представить, чтобы Финляндия, воюя с СССР один на один, решилась бы на открытие боевых действий. Общая задача советских войск сводилась к тому, чтобы: 1. Прочно прикрыть наши границы в период сосредоточения войск; 2. "Ударом главных сил Северо‑Западного фронта через Савонлинна на Сан‑Михель [Миккели] и через Лаппенранта на Хейнола, в обход созданных на Гельсингфорсском направлении укреплений, а одновременным ударом от Выборга через Сиппола на Гельсингфорс [Хельсинки] вторгнуться в центральную Финляндию, разгромить здесь основные силы финской армии и овладеть центральной частью Финляндии. Этот удар сочетать с ударом на Гельсингфорс со стороны полуострова Ханко и с действиями КБФ в Финском заливе; 3. Одновременно с главным ударом Северо‑Западного фронта нанести удар в направлении Рованиеми – Кеми и на Улеаборг, с тем чтобы выходом на побережье Ботнического залива отрезать северную Финляндию и прервать непосредственные сообщения центральной Финляндии со Швецией и Норвегией; 4. Активными действиями на севере в первые же дни войны лишить Финляндию порта Петсамо и закрыть для нее норвежскую границу на участке Петсамо, Наутси"1385.

25 ноября 1940 г. нарком обороны и начальник Генштаба направили командованию ЛВО директиву о "разработке плана" войны с Финляндией, согласно которой ЛВО преобразовывался в Северо‑Западный фронт и основными задачами имел "разгром вооруженных сил Финляндии, овладение ее территорией… и выход к Ботническому заливу на 45‑й день операции, для чего: 1. В период сосредоточения войск прочно прикрыть Выборгское и Кексгольмское направления, при всех обстоятельствах удержать Выборг за собой и не допустить выхода противника к Ладожскому озеру. 2. По сосредоточении войск быть готовым на 35‑й день мобилизации по особому указанию перейти в общее наступление, нанести главный удар в общем направлении Лаппенранта, Хейнола, Хяменлинна и вспомогательные удары в направлениях Корниселькя, Куопио и Савонминна, Миккели, разбить основные силы финской армии в районе Миккели, Хейнола, Хамина, на 25‑й день операции овладеть Гельсингфорс и выйти на фронт Куопио, Ювяскюля, Хяменлинна, Гельсингфорс. Справа Северный фронт (штаб Кандалакша) на 40‑й день мобилизации переходит в наступление и на 30‑й день операции овладевает районом Кеми". Понятно, что директива содержала тщательно расписанные наступательные задачи войск фронта и требовала к 15 февраля 1941 г. разработать планы "сосредоточения и развертывания войск фронта", "прикрытия", "выполнения первой операции" и другие документы, в совокупности составлявшие план "С.З‑20"1386.

В конце 1940 г. начальник штаба КОВО подготовил план военных действий войск округа в соответствии с общим стратегическим замыслом. Естественно, ближайшей стратегической задачей войск Юго‑Западного фронта был "разгром, во взаимодействии с 4‑й армией Западного фронта, вооруженных сил Германии в районах Люблин, Томашув, Кельце, Радом и Жешув, Ясло, Краков и выход на 30‑й день операции на фронт р. Пилица, Петроков, Оппельн, Нейштадт, отрезая Германию от ее южных союзников. Одновременно прочно обеспечить госграницу с Венгрией и Румынией. Ближайшая задача – во взаимодействии с 4‑й армией Западного фронта окружить и уничтожить противника восточнее р. Висла и на 10‑й день операции выйти на р. Висла и развивать наступление в направлении на Кельце, Петроков и на Краков". Соответственно, Западный фронт имел задачу "ударом левофланговой 4‑й армии в направлении Дрогичин, Седлец, Демблин содействовать Юго‑Западному фронту в разгроме Люблинской группировки противника и на 15‑й день операции выйти на р. Висла. В дальнейшем наступать на Радом"1387.

Операция Юго‑Западного фронта была разбита на три этапа. Первым этапом была "оборона на укрепленном рубеже по линии госграницы" с задачей "не допустить вторжения противника на советскую территорию, а вторгнувшегося уничтожить и обеспечить сосредоточение и развертывание армий фронта для наступления", то есть операция прикрытия. Вторым этапом было наступление для выполнения ближайшей задачи фронта на глубину 120–130 км. Причем, предусматривалось "начало наступления с утра 30‑го дня мобилизации", а не "через 30 суток после нападения противника", как утверждает Ю.А. Горьков, в одной из своих работ цитировавший вышеприведенную фразу1388. Третьим этапом операции было "завершение выполнения ближайшей стратегической задачи фронта" на глубину до 250 км, на что отводилось 20 дней. В этом случае главный удар наносился силами 6‑й, 12‑й, 26‑й и Конно‑механизированной армий в направлении Катовице‑Краковского района. Остальные армии фронта обеспечивали это наступление с фронта Варшава – Лодзь и вдоль границ Чехии, Словакии, Венгрии и Румынии, где должен был быть создан новый фронт. "При разгроме главных сил противника восточнее р. Висла фронт переходит к преследованию в общем направлении главных сил в район Катовице – Краков. В первом эшелоне фронта подвижные соединения. Стрелковые соединения, усиленные танками и артиллерией, в свою очередь наступают во вторых эшелонах в готовности отразить контрудары и сломить попытки к сопротивлению".

В плане были подробно расписаны задачи армий фронта. Так, 5‑я армия должна была "форсировать р. Буг, разбить противостоящего противника и к исходу 3‑го дня выйти на фронт – Михельсдорф, стов. Завадувка, стов. Войсловице, подвижными частями захватить Люблин. В дальнейшем, наступая в общем направлении через Люблин, на 10 день выйти на р. Висла". 19‑й армии следовало "с началом наступления главных сил фронта нанести удар в направлении Томашув, Замостье. Используя успех 5‑й и 6‑й армий, на 12‑й день операции выйти на р. Висла на участке Солец, Завихост". Войскам 6‑й армии предписывалось "ударом на Тарногруд прорвать фронт противника, пропустить в прорыв конно‑механизированную армию. К исходу 3‑го дня операции овладеть северными выходами из таневских лесов в районе Билгорай и районом Ежеве. Подвижными частями захватить переправу у Сандомир, на 10‑й день операции выйти на р. Висла". 26‑й армии следовало "форсировать р. Сан и, нанося удары обоими флангами в общем направлении на Жешув, к исходу 3‑го дня операции овладеть Жешув и рубежом р. Вислок, а подвижными частями захватить переправы через Вислу и Дунаец. В дальнейшем, наступая через Радомысль, на 10‑й день операции выйти на фронт Щуцин, Опатовец, Тарнув". 12‑я армия должна была "обеспечить ударную группу фронта с юга со стороны Венгрии и Словакии, для чего, нанося главный удар в направлении Кросно, Ясло, разбить противостоящего противника и на 3‑й день выйти в район Кросно, а на 10 день операции выйти на фронт Тарнув, Грыбув". 18‑я и 9‑я армии получили задачу прикрывать границу с Венгрией и Румынией и быть в готовности среагировать на вступление Румынии в войну. В частности, 9‑я армия должна была "немедленным ударом через Тульча на Меджидив и Констанца занять северную Добруджу и выйти на границу с Болгарией, отрезав Румынию от моря"1389. Как видим, доступные документы как‑то не слишком соответствуют версии об оборонительных приготовлениях СССР.

Не имея возможности ознакомиться с аналогичными документами 1941 г., следует обратиться к имеющимся материалам, которые показывают направленность подготовки войск Красной Армии. Исследования ряда авторов и материалы "Отчетов по боевой и политической подготовке войск" округов за 1939–1940 гг. свидетельствуют, что войска в целом представляли свои возможные боевые задачи и формы использования в случае войны. Эти документы показывают, что войска приграничных округов отрабатывали как фронтовые, так и армейские наступательные операции, а войска внутренних округов – только армейские операции. Обучение оборонительным боям велось преимущественно на уровне корпусов, дивизий и их частей1390.

Например, согласно приказу командующего войсками КОВО № 07 от 26 января 1940 г. "Задачи боевой и политической подготовки на зимний период 1940 г.", войска на уровне корпусов и дивизий должны были отрабатывать наступательные, встречные и оборонительные (с последующим переходом в наступление) бои. В оперативной подготовке армейского и окружного аппарата были запланированы следующие мероприятия. 9‑12 февраля предстояла окружная оперативная игра (армейская) с привлечением командования и штабов 5‑й, 6‑й, 12‑й армий и Кавалерийской группы, корпусов и окружного аппарата. Игра проводилась по особому плану, поэтому ее тема из документа неизвестна. 25–29 февраля – внутриштабная игра КОВО по теме "Работа фронтового управления в период сосредоточения и развертывания войск фронта". Оперативная армейская игра на тему "Наступательная операция армии" должна была проводиться в 5‑й и 12‑й армиях 2–5 марта, а 7‑10 марта – в 6‑й армии. На 14–17 марта в Кавгруппе планировалась игра на тему "Операция конной армии во взаимодействии со стрелковыми соединениями и авиацией по срыву сосредоточения и развертывания войск противника в начальный период войны". 21–22 марта внутриштабная игра штаба КОВО по теме "Работа фронтового управления по подготовке организации и при проведении наступательной операции фронта". На 7‑11 апреля была запланирована окружная оперативная (фронтовая) игра с привлечением командования и штабов 5‑й, 6‑й, 12‑й армий и Кавгруппы, корпусов и окружного аппарата. В штабах армий были запланированы игры на тему "Тыл в наступательной операции" – в 5‑й и 12‑й армиях 3–6 мая, в 6‑й – 8‑11 мая, в Кавгруппе – 14–17 мая1391.

23 мая 1940 г. в КОВО была издана директива по оперативной подготовке на летний период № А‑1/0067. Войскам предлагалось "на полевых поездках, штабных учениях и учениях с войсками и в период маневров детально отработать следующие вопросы:

а) во фронтовом звене – наступательную фронтовую операцию с прорывом укрепленной полосы и форсированием крупных речных преград. Планирование и обеспечение операции.

б) в армейском звене – наступательную операцию армии, как правило, с прорывом долговременной укрепленной полосы, с форсированием рек и преодолением полос заграждений.

в) в корпусах и дивизиях:

1) управление встречным боем;

2) наступательный бой с прорывом долговременной укрепленной полосы форсированием реки и преодолением полосы заграждений;

3) оборонительный бой с созданием укреплений, устройством полос заграждения и с последующим переходом в наступление.

В 13‑м ск, 96‑й и 192‑й сд все отработать в горных условиях.

г) в коннице и танковых войсках:

1) встречный бой против конницы, танковых войск и пехоты (кк, кд, тбр, ммд, КМГ);

2) действия на фланге в наступательной операции;

3) вхождение в прорыв и действия в оперативной глубине;

4) оборона на широком фронте с созданием заграждений и укреплений (кк, кд, ммд) и с последующим переходом в наступление.

д) в 204 вдбр – выброска парашютного десанта и высадка крупного авиадесанта и действия в оперативной глубине противника с целью:

1) захвата аэродромов противника и уничтожения его авиации;

2) дезорганизация управления, связи и тыла и производство диверсий;

3) окружение и уничтожение противника во взаимодействии с подвижными войсками и авиацией;

4) захвата и удержания мостов, переправ и важных объектов.

При отработке этих вопросов особое внимание обратить на управление войсками в подвижных формах боя, на планирование, организацию и взаимодействие родов войск, наземных войск с авиацией, связь и взаимодействие с соседями.

Учить и воспитывать командиров и штабы разгрому противника по частям, путем его окружения и уничтожения…

Всячески прививать внезапность, скрытность, инициативу и решительность действий и массирование сил и средств (артиллерия, танки, авиация и материальные ресурсы) на главном направлении"1392.

А вот как в сентябре 1940 г. проигрывалось начало войны в 6‑й армии КОВО. "Западные", переведя армию на военное положение, "упреждают нас в развертывании, наступление их следует ожидать с утра 12 сентября". "Восточные" вводят в действие план прикрытия и с вечера 10 сентября проводят "сосредоточение и развертывание, занятие исходного положения", с 13 сентября ведут разведку полосы прикрытия противника путем наблюдения с линии границы. С утра 14 сентября 6‑я армия переходит в наступление и к 16–17 сентября уничтожает части прикрытия противника, создает условия для ввода в прорыв Конной Армии, во взаимодействии с ней и 5‑й (по игре 15‑й) армией наносит поражение томашевской группировке врага и выходит на рубеж Замостье – Белгорай – Жешув – река Сан. В период 17–22 сентября войска развивают успех, уничтожают подходящие резервы противника и выходят на реку Висла, "имея прочный заслон на р. Сан". После двухдневной подготовки войска должны форсировать Вислу, продолжая наступление на запад1393. Как видим, вновь никаких действий по отражению наступления противника, которое по заданию к игре может начаться за 2 дня до удара 6‑й армии, не отрабатывается. Командование довольно оптимистично оценивало боеспособность своих войск, которые должны были за 3 дня развернуться для наступления и за 9 дней разгромить группировку противника в 14–16 дивизий и выйти на р. Висла.

[Hrolv Ganger]

Считается, что в отличие от вермахта, в Красной Армии оперативные планы на оперативных играх не отрабатывались. К сожалению, большая часть документов по оперативной подготовке войск недоступна для исследования. Имеющиеся материалы показывают, что оперативно‑стратегические игры января 1941 г. не были единичным эпизодом. Так, 25 января 1941 г. начальник Генштаба генерал армии К.А. Мерецков утвердил "План проведения сборов высшего начальствующего состава в округах и армиях", согласно которому следовало в Западном, Киевском, Прибалтийском особых, Ленинградском, Архангельском, Закавказском, Забайкальском, Московском военных округах и Дальневосточном фронте провести окружную фронтовую игру по теме "Наступательная операция фронта". В ходе сборов предусматривалось заслушать двухчасовые доклады на тему "Современная фронтовая операция", "Артиллерия во фронтовой операции", "Конно‑Механизированная армия во фронтовой операции", "ВВС во фронтовой операции", также планировалась военная игра на картах в течение 5 суток. В Одесском, Орловском, Приволжском, Уральском, Сибирском, Северо‑Кавказском, Средне‑Азиатском, Московском, Харьковском, Архангельском, Закавказском, Ленинградском военных округах и в армиях приграничных округов планировалось провести сборы для отработки армейской наступательной операции. В ходе сборов планировался четырехчасовой доклад на тему "Современная армейская наступательная операция" и военная игра на картах в течение 4 суток. На эти сборы следовало привлечь комсостав штабов и управлений округов и армий, корпусов, дивизий сухопутных войск и ВВС, танковых и мотобронебригад, артполков и командиров, окончивших Академию Генерального штаба1394.

С 13 по 20 марта 1941 г. Генеральный штаб провел со штабами Ленинградского, Уральского и Орловского военных округов полевые поездки на тему "Наступательная операция зимой". Согласно приказу командующего КОВО № А/009 от 5 февраля 1941 г. от командиров 5‑й, 6‑й, 26‑й и 12‑й армий, командиров отдельных корпусов требовалось усилить оперативную подготовку комначсостава, до 1 июля 1941 г. отработать наступательную операцию, до 1 ноября – оборонительную. В марте‑апреле предстояли учения стрелковых корпусов на тему "Наступательная операция". 7‑10 мая во Львове была запланирована фронтовая наступательная игра под руководством командующего КОВО. 12–17 и 25–30 мая планировались командно‑штабные учения армий и корпусов по отработке наступательной операции. Кроме того, был утвержден план подготовки армейских управлений по управлению армейской оборонительной операцией с устройством полевой обороны с предпольем и с последующим переходом в контрнаступление1395.

7 декабря 1940 г. командующий ЛВО отдал приказ о подготовке к учебно‑методическому сбору высшего комначсостава в период с 13 по 18 января 1941 г., в ходе которого требовалось отработать исключительно наступательные темы на уровне корпусов, дивизий, танковых бригад, частей ВВС. В марте 1941 г. в ЛВО заместитель наркома обороны генерал армии К.А. Мерецков провел многодневную оперативную игру, на которую привлекались командование и штабы округа и армий. Имеющееся утверждение, что это была оборонительная игра, противоречит вышеприведенным документам. Кроме того, в истории округа указывается, что "поучительно проходили полевые поездки на Карельском перешейке и Кольском полуострове, в ходе которых изучался характер современной наступательной операции и боя в условиях лесисто‑болотистой местности в масштабе армии, корпуса и дивизии, отрабатывалось взаимодействие с ВМФ. Для руководящего состава систематически читались лекции с учетом опыта боевых действий в ходе второй мировой войны. Их тематика была такой: характер современной наступательной операции, взаимодействие родов войск, действия крупных группировок механизированных войск, организация и проведение десантных операций"1396. О настроениях комсостава округа свидетельствует следующий факт из воспоминаний бывшего в 1941 г. начальником штаба 14‑й армии Л.С. Сквирского. В начале 1941 г. он был вызван в Москву для обсуждения вопроса об участии СССР в торгах по финским никелевым рудникам южнее Петсамо. Узнав цель вызова, автор не удержался от вопроса: "Зачем покупать, если мы вскоре, воюя с Германией и ее потенциальным союзником Финляндией, и без того возвратим себе рудники?"1397

В ПрибОВО в феврале 1941 г. в 8‑й армии проводилось командно‑штабное учение на тему "Оборонительная операция фронта с последующим переходом в наступление для уничтожения противника при равенстве в силах и средствах". В марте в ходе сбора комсостава той же армии "отрабатывались вопросы организации прорыва укрепленной полосы, ввода в прорыв механизированного корпуса". В апреле состоялась полевая поездка на тему "наступательная армейская операция". Незадолго до начала войны на штабных учениях в 8‑й армии отрабатывался "вариант контрудара в тильзитском направлении"1398.

Согласно распоряжению Генштаба от 21 сентября 1940 г. № оп/103070 сс на период с 10 по 17 октября была запланирована фронтовая полевая поездка в ЗапОВО под руководством наркома обороны, которая позднее была перенесена на 15–22 октября в связи с тем, что инспектировавший показательные учения С.К. Тимошенко не успевал прибыть к намеченному сроку. Конечно же, материалы этой поездки засекречены. Но в истории округа говорится, что в ходе учений на картах и местности "проверялись и уточнялись взгляды, выработанные к тому времени советской военной наукой, на характер наступательной операции… Особое значение имела фронтовая штабная военная игра на местности со средствами связи, проходившая в ЗапОВО в конце 1940 г. В этой игре, которой руководили представители Генерального штаба, приняли участие управление округа (в роли фронтового управления), а также управления всех общевойсковых армий"1399.

По свидетельству бывшего начальника штаба 4‑й армии Л.М. Сандалова, "все предвоенные учения по своим замыслам и выполнению ориентировали войска главным образом на осуществление прорыва укрепленных позиций". "Командно‑штабные учения и выходы в поле в течение всего зимнего периода и весны 1941 г. проводились исключительно на наступательные темы… В марте апреле 1941 года штаб 4‑й армии участвовал в окружной оперативной игре на картах в Минске. Прорабатывалась фронтовая наступательная операция с территории Западной Белоруссии в направлении Белосток, Варшава". В мае 1941 г. уже в войсках 4‑й армии проигрывались наступательные действия 28‑го стрелкового корпуса армии совместно с Пинской военной флотилией в том же направлении. Участник мартовской игры командир 3‑го дальнебомбардировочного корпуса Н.С. Скрипко вспоминал, что на корпус "возлагалась выброска воздушно‑десантного корпуса в интересах фронтовой наступательной операции", которая должна была проводиться одним рейсом. "По условиям игры мы не решали и бомбардировочных задач, а прикрытие выброски десанта обеспечивалось захватом господства в воздухе"1400.

17 июля 1941 г. в условиях разбирательства по факту поражения войск Западного фронта в начале войны член Военного Совета ЗапОВО корпусной комиссар А. Фоминых подготовил докладную записку на имя начальника Главного политуправления РККА армейского комиссара 1 ранга Л.З. Мехлиса, в которой стремился обелить работу Военного Совета округа в предвоенное время, указав на ошибки, допущенные Генштабом. Вместе с тем документ позволяет получить сведения о направленности оперативной подготовки накануне войны. Тем более что автор сопоставляет подготовку и реально произошедшие события. Как свидетельствует Фоминых, "всегда давались задания прорабатывать варианты наступательной операции при явном несоответствии реальных сил. Но откуда‑то появлялись дополнительные силы и создавался, по‑моему, искусственный перевес в пользу нас. Теперь при анализе совершившихся событий стало ясно, что отдельные работники Генерального штаба, зная, что в первый период войны превосходство в реальных силах на стороне Германии, почему‑то проводили и разрабатывали главным образом наступательные операции и только в последнее время (в конце мая 1941 г.) провели одну игру по прикрытию границы, тогда как нужно было на первый период войны, с учетом внезапности нападения, разрабатывать и оборонительные операции"1401. Симптоматично, что автор разграничивает операции по прикрытию и оборонительные действия войск.

М.В. Захаров указывает, что на штабных учениях в ОдВО в начале 1941 г. проверялась возможность "вести активные действия на фокшанско‑бухарестском направлении"1402.

Приведенные выше документы военного планирования дают довольно полное представление о ходе выработки взглядов советского руководства на способ вступления Советского Союза в войну с Германией; о том, что советская сторона не собиралась предоставлять противнику инициативу начала боевых действий. Кроме того, не следует забывать, что все эти планы не остались на бумаге, поскольку постепенно набирал темп процесс подготовки их осуществления. Особенно наглядно это можно проследить на примере документа от 15 мая 1941 г., которым Красная Армия должна была руководствоваться в начале войны. После изложения общих задач фронтов в нем сказано следующее: "Для того, чтобы обеспечить выполнение изложенного выше замысла, необходимо заблаговременно провести следующие мероприятия, без которых "невозможно нанесение внезапного удара по противнику (подчеркнуто мной. – М.М.) как с воздуха, так и на земле:

1. произвести скрытое отмобилизование войск под видом учебных сборов запаса;

2. под видом выхода в лагеря произвести скрытое сосредоточение войск ближе к западной границе, в первую очередь сосредоточить все армии резерва Главного командования;

3. скрытно сосредоточить авиацию на полевые аэродромы из отдаленных округов и теперь же начать развертывать авиационный тыл;

4. постепенно под видом учебных сборов и тыловых учений развертывать тыл и госпитальную базу". Военное руководство просило "разрешить последовательное проведение скрытого отмобилизования и скрытого сосредоточения в первую очередь всех армий резерва Главного Командования и авиации"1403.

Все предложенные меры стали незамедлительно осуществляться.

По пункту 1. Еще 8 марта 1941 г. было утверждено Постановление СНК СССР, согласно которому предусматривалось произвести скрытое отмобилизование 903,8 тыс. военнообязанных запаса под видом "больших учебных сборов". Осуществление этих мер в конце мая – начале июня 1941 г. позволило призвать 805,2 тыс. человек (24 % приписного личного состава по плану мобилизации). Это дало возможность усилить 99 стрелковых дивизий в основном западных приграничных округов: 21 дивизия была доведена до 14 тыс. человек; 72 дивизии – до 12 тыс. человек и 6 дивизий – до 11 тыс. человек при штате военного времени в 14 483 человека. Одновременно пополнились личным составом части и соединения других родов войск, и войска получили 26 620 лошадей1404.

По пункту 2. В период с 13 по 22 мая 1941 г. начинается выдвижение к западной границе соединений четырех армий (16‑й, 19‑й, 21‑й и 22‑й) и готовится выдвижение еще трех армий (20‑й, 24‑й и 28‑й), которые должны были закончить сосредоточение к 10 июля. Эти армии, объединявшие 77 дивизий, составляли второй стратегический эшелон. "Эта передислокация из внутренних округов, по сути дела, являлась началом стратегического сосредоточения советских войск на театрах военных действий. Выдвижение производилось с соблюдением строжайших мер маскировки, с большой осторожностью, постепенно, без увеличения обычного графика работы железных дорог"1405. 12–16 июня 1941 г. Генеральный штаб приказал штабам западных округов начать под видом учений и изменения дислокации летних лагерей скрытое выдвижение войск второго эшелона армий прикрытия и резервов западных приграничных военных округов (всего 114 дивизий), которые должны были занять к 1 июля районы сосредоточения в 20–80 км от границы. Это, кстати, опровергает распространенные утверждения о том, что "все приготовления к войне на местах пресекались сверху"1406.

По пункту 3. Сведения о сосредоточении авиации очень скупы. Тем не менее известно, что на 1 мая 1941 г. в западных военных округах имелось 57 истребительных, 48 бомбардировочных, 7 разведывательных и 5 штурмовых авиационных полков, в которых насчитывалось 6 980 самолетов. К 1 июня прибыло еще 2 штурмовых авиаполка и число самолетов возросло до 7 009, а к 22 июня в западных округах имелось 64 истребительных, 50 бомбардировочных, 7 разведывательных и 9 штурмовых авиаполков, в которых насчитывалось 7133 самолета. Кроме того, к 22 июня 1941 г. на Западном ТВД имелось четыре дальнебомбардировочных корпуса и одна дальнебомбардировочная дивизия, в которых насчитывалось 1 339 самолетов. С 10 апреля 1941 г. по решению СНК СССР и ЦК ВКП(б) начался переход на новую систему авиационного тыла, автономную от строевых частей ВВС. Эта система обеспечивала свободу маневра боевых частей, освобождала их от перебазирования своего тыла вслед за собой, сохраняла постоянную готовность к приему самолетов и обеспечению их боевой деятельности. Переход на эту систему должен был завершиться к 1 июля 1941 г.1407

По пункту 4. О развертывании тыловых и госпитальных частей до 22 июня никаких данных не публиковалось. Накануне войны тыловые части содержались по сокращенным штатам и должны были развертываться: армейские – на 5‑7‑е сутки, фронтовые – на 15‑е сутки мобилизации. Известно, что 41 % стационарных складов и баз Красной Армии находился в западных округах, многие из них располагались в 200‑километровой приграничной полосе1408. На этих складах были накоплены значительные запасы. Как указывает А.Г. Хорьков, "окружные склады, имея проектную емкость 91 205 вагонов, были загружены на 93 415 вагонов. Кроме того, в округах на открытом воздухе хранилось 14 400 вагонов боеприпасов и 4 370 вагонов материальной части и вооружения"1409. В июне 1941 г. Генштаб предложил перебросить в западные округа еще свыше 100 тыс. т горючего1410. Согласно директиве Генштаба № 560944 от 1 июня 1941 г., все приграничные округа должны были к 10 июля представить заявку "на потребное количество продовольствия и фуража… в 1‑м месяце военного времени"1411. Все это, по мнению Г.П. Пастуховского, было подготовкой "к обеспечению глубоких наступательных операций"1412. Как отмечается в исследовании состояния тыла Красной Армии, "при глубине фронтовой наступательной операции 250 км, темпе наступления 15 км в сутки и своевременном восстановлении железных дорог имелись все возможности обеспечить проведение первой операции запасами, созданными еще в мирное время в армейском тылу"1413.

Конечно, основным процессом, позволяющим говорить о завершении подготовки к осуществлению плана от 15 мая 1941 г., является стратегическое сосредоточение и развертывание Красной Армии. Как известно, "последние полгода до начала войны были связаны уже непосредственно со скрытым стратегическим развертыванием войск, которое должно было составить завершающий этап подготовки" к войне1414. Но именно с апреля 1941 г. начинается полномасштабный процесс сосредоточения на будущем ТВД выделенных для войны с Германией 247 дивизий, составлявших 81,5 % наличных сил Красной Армии, которые после мобилизации насчитывали бы свыше 6 млн человек, около 70 тыс. орудий и минометов, свыше 15 тыс. танков и до 12 тыс. самолетов. Стратегическое развертывание было обусловлено "стремлением упредить своих противников в развертывании вооруженных сил для нанесения первых ударов более крупными силами и захвата стратегической инициативы с самого начала военных действий"1415. Понятно, что эти меры проводились в обстановке строжайшей секретности и всеохватывающей дезинформационной кампании в отношении германского руководства, которому, в частности, внушалось, что основные усилия советских войск в случае войны будут направлены на Восточную Пруссию1416.

Поскольку стратегическое сосредоточение и развертывание войск является заключительной стадией подготовки к войне, особый интерес представляет вопрос об определении возможного срока советского нападения на Германию. В отечественной историографии эта тема начала обсуждаться с публикацией скандально известной работы В. Суворова "Ледокол", который называет "точную" дату запланированного советского нападения на Германию – 6 июля 1941 г., фактически ничем не обоснованную. Мотивировка автора сводится главным образом к тому, что 6 июля 1941 г. было воскресеньем, а Сталин и Жуков якобы любили нападать в воскресенье1417. Но вряд ли можно это принять всерьез. Не подкрепляет предположения автора и приводимая цитата из книги "Начальный период войны", смысл которой им искажен. В этой книге сказано, что "немецко‑фашистскому командованию (а не "германским войскам", как у Суворова. – М.М.) буквально в последние две недели перед войной (т. е. с 8 по 22 июня, а не "на две недели", как в "Ледоколе". – М.М.) удалось упредить наши войска в завершении развертывания и тем самым создать благоприятные условия для захвата стратегической инициативы в начале войны"1418. Причем эта цитата Суворовым приводится дважды: один раз правильно, а второй – искаженно1419.

Как отмечалось выше, первоначально нападение на Германию было запланировано на 12 июня 1941 г. Видимо, не случайно приказ наркома обороны № 138 от 15 марта 1941 г., вводивший в действие "Положение о персональном учете потерь и погребении погибшего личного состава Красной Армии в военное время", требовал "к 1 мая 1941 г. снабдить войска медальонами и вкладными листками по штатам военного времени"1420. Однако, как известно, 12 июня никаких враждебных действий против Германии со стороны СССР предпринято не было. Однозначно ответить на вопрос о причинах переноса этого срока в силу состояния источниковой базы не представляется возможным. Можно лишь высказать некоторые предположения на этот счет. "Не помню всех мотивов отмены такого решения – вспоминал Молотов 40 лет спустя. – Но мне кажется, что тут главную роль сыграл полет в Англию заместителя Гитлера по партии Рудольфа Гесса. Разведка НКВД донесла нам, что Гесс от имени Гитлера предложил Великобритании заключить мир и принять участие в военном походе против СССР… Если бы мы в это время (выделено мной. – М.М.) сами развязали войну против Германии, двинув свои войска в Европу, тогда бы Англия без промедления вступила бы в союз с Германией… И не только Англия. Мы могли оказаться один на один перед лицом всего капиталистического мира…" 1421

Опасаясь возможного прекращения англо‑германской войны, в Кремле сочли необходимым повременить с нападением на Германию. Лишь получив сведения о провале миссии Гесса и убедившись в продолжении англо‑германских военных действий в Восточном Средиземноморье, в Москве, видимо, решили больше не откладывать осуществление намеченных планов. Как уже отмечалось, 24 мая 1941 г. в кабинете Сталина в Кремле состоялось совершенно секретное совещание военно‑политического руководства, на котором, вероятно, и был решен вопрос о новом сроке завершения военных приготовлений. К сожалению, в столь серьезном вопросе мы вынуждены ограничиться этой рабочей гипотезой, которую еще предстоит подтвердить или опровергнуть на основе привлечения новых, пока еще недоступных документов.

Была ли вообще запланирована точная дата? Только комплексное исследование документов, отражающих как процесс военного планирования, так и проведение мер по подготовке наступления, позволит дать окончательный ответ на этот вопрос. Вместе с тем известные историкам даты проведения этих мероприятий не исключают того, что все же такая дата определена была. По мнению В.Н. Киселева, В.Д. Данилова и П.Н. Бобылева, наступление Красной Армии было возможно в июле 1941 г.1422 В доступных документах, отражающих процесс подготовки Красной Армии к войне, указывается, что большая часть мер по повышению боеготовности войск западных приграничных округов должна была быть завершена к 1 июля 1941 г. К этому дню планировалось закончить формирование всех развертываемых в этих округах частей; вооружить танковые полки мехкорпусов, в которых не хватало танков, противотанковой артиллерией; завершить переход на новую организацию авиационного тыла, автономную от боевых частей; сосредоточить войска округов в приграничных районах; замаскировать аэродромы и боевую технику.

Одновременно завершалось сосредоточение и развертывание второго стратегического эшелона Красной Армии. Так, войска 21‑й армии заканчивали сосредоточение к 2 июля, 22‑й армии – к 3 июля, 20‑й армии – к 5 июля, 19‑й армии – к 7 июля, 16‑й, 24‑й и 28‑й армий – к 10 июля. Исходя из того факта, что "противник упредил советские войска в развертывании примерно на 25 суток", полное сосредоточение и развертывание Красной Армии на Западном театре военных действий должно было завершиться к 15 июля 1941 г. К 5 июля следовало завершить организацию ложных аэродромов в 500‑километровой приграничной полосе. К 15 июля планировалось завершить сооружение объектов ПВО в Киеве и маскировку складов, мастерских и других военных объектов в приграничной полосе, а также поставить все имеющееся вооружение в построенные сооружения укрепрайонов на новой границе1423. Таким образом, как следует из известных материалов, Красная Армия должна была завершить подготовку к наступлению не ранее 15 июля 1941 г. Вместе с тем выяснение вопроса о запланированной дате советского нападения на Германию требует дальнейших исследований с привлечением нового документального материала.

Таким образом, имеющиеся в распоряжении историков документы советского военного планирования 1940–1941 гг. позволяют критически отнестись к традиционной официальной версии об оборонительных намерениях советского руководства. Эти материалы свидетельствуют, что советское военно‑политическое руководство занималось подготовкой преимущественно наступательных военных действий против Германии и ее союзников. В течение полутора лет советский Генштаб тщательно и всесторонне разрабатывал планы нападения на Германию. Советское военное руководство не располагало сведениями о реальных военных планах Германии, хотя конфигурация советско‑германской границы позволила сделать довольно точные предположения относительно направлений возможных ударов вермахта. Однако, как показывают вышеприведенные документы, никаких мер по отражению этих ударов, многие из которых были реально запланированы и проведены в жизнь германским командованием в ходе войны, подготовлено не было. Ныне военные историки вынуждены признать, что "мероприятия по отражению первых ударов противника в оперативных планах разрабатывались Генеральным штабом недостаточно полно, и содержание оборонительных действий в оперативно‑стратегическом масштабе не отрабатывалось"1424. Отсутствие связи между возможным ударом врага и действиями Красной Армии опровергает версию о якобы ответном характере наступательных действий советских войск, отработке которых были посвящены военные планы.

Основная идея советского военного планирования заключалась в том, что Красная Армия под прикрытием развернутых на границе войск западных приграничных округов завершит сосредоточение на ТВД сил, предназначенных для войны, и перейдет во внезапное решительное наступление, нанося главный удар по Южной Польше. В течение полугода советский Генштаб занимался решением вопроса о наиболее выгодном направлении сосредоточения основных усилий войск в войне с Германией, поскольку советская военная наука исключительно большое внимание "уделяла правильному выбору направления главного удара, при определении которого рекомендовалось всесторонне учитывать факторы политического, экономического, военного и географического порядка. На направлении главного удара требовалось сосредоточить основную массу Вооруженных Сил для нанесения решительного поражения противнику. Считалось, что от правильного выбора направления главного удара в большой степени зависит исход вооруженной борьбы"1425. В результате был сделан вывод, что наступление на Юго‑Западном направлении позволит решить несколько ключевых стратегических задач и обеспечит наиболее эффективные действия Красной Армии. Первое полугодие 1941 г. было посвящено тщательной отработке этого удара. Соответствующая подготовка велась и на уровне военных округов.

Как показывают вышеприведенные материалы, войска целеустремленно отрабатывали наступательные планы, обучались ведению маневренных наступательных действий. К сожалению, оперативные планы округов все еще остаются недоступными для исследователей, что не позволяет во всех деталях воссоздать оперативный замысел советского военного руководства. В любом случае, как справедливо отметил Б.Н. Петров, "обращает на себя внимание тот факт, что в Генеральном штабе усилия направлялись на разработку одного лишь варианта действий наших войск, а именно наступательного. Что касается другого оборонительного варианта плана, то о разработке его вопрос даже не ставился. Разработанный перед войной "План обороны государственной границы 1941 г." не являлся оборонительным вариантом плана войны, он был планом прикрытия отмобилизования и развертывания вооруженных сил"1426.

Основное внимание исследователей привлек документ от 15 мая 1941 г., в котором довольно откровенно изложен советский наступательный замысел. Естественно, сторонники официальной версии сделали все, чтобы доказать, что этот план не был утвержден политическим руководством СССР, а являлся лишь рабочим документом Генштаба. Однако эта точка зрения была опровергнута, и теперь следует исходить из факта, что именно этот документ являлся итоговым оперативным планом советского Генштаба, к его осуществлению готовилась Красная Армия в мае – июне 1941 г., когда подготовка советского нападения на Германию вступила в заключительную стадию. Так же, как и Германия, советская "сторона, исходя из содержания своих планов, стремилась в короткие сроки достичь ближайших стратегических целей войны наступлением развернутых к определенному сроку ударных группировок. Это и должно было явиться основным содержанием начального периода войны"1427.

Имеющиеся материалы позволяют высказать предположение о последовательности завершающих приготовлений советских войск к войне. Скорее всего, 1 июля 1941 г. войска западных округов получили бы приказ ввести в действие планы прикрытия, в стране началась бы скрытая мобилизация, а завершение к 15 июля развертывания намеченной группировки Красной Армии на Западном ТВД позволило бы СССР в любой момент после этой даты начать боевые действия против Германии. Невозможность полного сохранения в тайне советских военных приготовлений не позволяла надолго откладывать удар по Германии, иначе о них узнала бы германская сторона. Поэтому завершение сосредоточения и развертывания Красной Армии на западной границе СССР должно было послужить сигналом к немедленному нападению на Германию. Только в этом случае удалось бы сохранить эти приготовления в тайне и захватить противника врасплох.

[Hrolv Ganger]

Оценка советским руководством событий Второй мировой войны в 1939–1941 гг

Для изучения проблем предыстории Великой Отечественной войны важное значение имеет вопрос о том, как советское руководство оценивало события Второй мировой войны в 1939–1941 гг., без решения которого невозможно понять политику СССР этого периода. К сожалению, документальные источники, которые давали бы прямой ответ на этот вопрос, крайне малочисленны, однако интересующие нас сведения можно почерпнуть из материалов советской пропаганды, которые готовились под контролем И.В. Сталина и его ближайшего окружения. Поскольку инициатива определения "генеральной линии" в пропаганде исходила "сверху", сводя к минимуму самодеятельность функционеров среднего звена, эти материалы дают хотя и опосредованное, но довольно верное представление о настроениях в Кремле. Так как всякая пропаганда ведется с целью подготовки общественного мнения к определенным событиям, содержание советской пропаганды в совокупности с другими материалами, отражающими взгляды советского руководства на международную обстановку на рубеже 1930‑1940‑х гг. и национально‑государственные интересы СССР в этой ситуации, позволяет достаточно уверено говорить о том, к чему именно готовились в Москве.

В отечественной историографии преобладает навеянное советской пропагандой мнение, что советское руководство в своей политике руководствовалось исключительно идеологическими догмами. Не случайно в последние годы в литературе дебатировался вопрос о приверженности Сталина идее "мировой революции". Так, М. Николаев и В.Э. Молодяков считают, что Сталин не руководствовался этой идеей, приводя в доказательство своего тезиса мнение Л.Д. Троцкого о страхе Сталина перед войной и революцией1428. Еще более оригинальную версию выдвинул А.Д. Орлов, утверждающий, что Сталин руководствовался идеями панславизма1429. Д.А. Волкогонов, наоборот, полагает, что стратегической целью советского руководства была "мировая пролетарская революция", а мышление Сталина было коминтерновским1430. Это же мнение разделяет и Ю.Н. Афанасьев, полагая, что цель войны советское руководство видело в насаждении "коммунизма" в Европе1431.

К сожалению, дискутирующие стороны обошли стороной вопрос о том, что такое "мировая революция" и почему именно эта идея господствовала в советской пропаганде 1920‑1940‑х гг. Как известно, идея "мировой революции" была важной частью марксистской концепции революционного перехода от капитализма к социализму в наиболее развитых странах и сформировалась во второй половине XIX в. В начале XX в. идейная эволюция европейской социал‑демократии привела к формулированию концепции, считавшей наиболее важной целью возникновение социалистической революции в Германии, которая рассматривалась как наиболее развитая европейская страна, имевшая крупнейшую социал‑демократическую партию. Перспективы революции в России в силу ее отсталости без поддержки Европы считались слишком призрачными, но, если все‑таки она произойдет, то единственной гарантией удержания революционной власти в России представлялась лишь революция в Германии. Однако после Октября 1917 г. российские социал‑демократы (большевики) столкнулись с выбором. Либо следовало, несмотря ни на что, способствовать революции в Германии, что в случае неудачи могло привести к утрате власти в России, либо требовалось сначала удержать власть в России, но тогда было необходимо маневрировать между ведущими Первую мировую войну странами. После определенных внутрипартийных дискуссий В.И. Ленин сделал выбор в пользу второго варианта1432.

Правда, идея "мировой революции" в Европе не была отброшена, и в 1919–1923 гг. ее не раз пытались осуществить с помощью Коминтерна. Однако эти попытки потерпели провал, и уже с 1920 г. начинается новая трансформация идеи "мировой революции". 22 сентября 1920 г. на IX партконференции РКП(б) Ленин, сделав обзор сложившейся международной ситуации, констатировал, что главным врагом остается Версальский договор и "основная наша политика осталась та же. Мы пользуемся всякой возможностью перейти от обороны к наступлению. Мы уже надорвали Версальский договор и дорвем его при первом удобном случае". Конечно, в нынешней международной обстановке "придется ограничиться оборонительной позицией по отношению к Антанте, но, несмотря на полную неудачу первого случая, нашего первого поражения (в Польше. – М.М.), мы еще раз и еще раз перейдем от оборонительной политики к наступательной, пока мы всех не разобьем до конца". Рассматривая российскую революцию с точки зрения международного коммунистического движения, Ленин заявил, что "…мы действительно идем в международном масштабе от полуреволюции, от неудачной вылазки к тому, чтобы просчета не было, и мы на этом будем учиться наступательной войне"1433.

Спустя три месяца, 23 декабря 1920 г., на VIII Всероссийском съезде Советов Ленин, осудив выступления делегатов с идеей о том, что "мы должны вести войну только оборонительную", заявил, что, если бы в условиях враждебного империалистического окружения советское руководство должно было бы "дать зарок, что мы никогда не приступим к известным действиям, которые в военно‑стратегическом отношении могут оказаться наступательными, то мы были бы не только глупцами, но и преступниками"1434. Тем самым была заложена основа для формирования идеи относительно длительного сосуществования "капитализма" и "социализма" и концепции построения "социализма в одной стране", которая и станет базой для будущей "мировой революции".

26 января 1924 г. на первом заседании II Всесоюзного съезда Советов, посвященном памяти Ленина, прозвучала знаменитая клятва Сталина, в которой соединились идеи "мировой революции" и "социализма в одной стране". "Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам укреплять и расширять Союз республик. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы выполним с честью и эту твою заповедь!" – заявил генеральный секретарь ЦК ВКП(б). Союз ССР "имеет глубокое сочувствие и нерушимую поддержку в сердцах рабочих и крестьян всего мира", так как дает им "опору своих надежд на избавление от гнета и эксплуатации, как верный маяк, указывающий им путь освобождения". Но "Ленин никогда не смотрел на Республику Советов как на самоцель. Он всегда рассматривал ее как необходимое звено для усиления революционного движения в странах Запада и Востока, как необходимое звено для облегчения победы трудящихся всего мира над капиталом. Ленин знал, что только такое понимание является правильным не только с точки зрения международной, но и с точки зрения сохранения самой Республики Советов. Ленин знал, что только таким путем можно воспламенить сердца трудящихся всего мира к решительным боям за освобождение… Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам верность принципам Коммунистического Интернационала. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы не пощадим своей жизни для того, чтобы укреплять и расширять союз трудящихся всего мира – Коммунистический Интернационал!"1435

В дальнейшем в работах Сталина было вполне логично объяснено, что полная победа социализма в СССР не может быть окончательной, пока существует капиталистическое окружение. 19 января 1925 г., выступая на пленуме ЦК ВКП(б), Сталин, сделав вывод о неизбежности в будущем новой войны, которая "не может не обострить кризиса внутреннего, революционного", заявил, что "в связи с этим не может не встать перед нами вопрос о нашем вмешательстве в эти дела". Однако хотя революционное движение на Западе сильно и может привести к революции в некоторых странах, "но удержаться им без нашей помощи едва ли удастся". В случае же начала войны и нарастания революционного движения "наше вмешательство, не скажу обязательно активное, не скажу обязательно непосредственное, оно может оказаться абсолютно необходимым. В этом именно надежда на то, чтобы победа могла быть для нас одержанной в данной обстановке. Это не значит, что мы должны обязательно идти на активное выступление против кого‑нибудь". Однако, "если война начнется, мы, конечно, выступим последними, самыми последними, для того, чтобы бросить гирю на чашку весов, гирю, которая смогла бы перевесить"1436.

Но прежде требовалось создать мощную военно‑экономическую базу, которая стала бы надежным фундаментом для войны с "капиталистическим окружением". Поэтому, выступая с отчетным докладом ЦК на XV съезде ВКП(б) 3 декабря 1927 г., Сталин, анализируя международную обстановку, сделал вывод о нарастании угрозы войны и поставил задачу – "учесть противоречия в лагере империалистов, оттянуть войну, "откупившись" от капиталистов, и принять все меры к сохранению мирных отношений. Мы не можем забыть слов Ленина о том, что очень многое в деле нашего строительства зависит от того, удастся ли нам оттянуть войну с капиталистическим миром, которая неизбежна, но которую можно оттянуть либо до того момента, пока не вызреет пролетарская революция в Европе, либо до того момента, пока не назреют вполне колониальные революции, либо, наконец, до того момента, пока капиталисты не передерутся между собой из‑за дележа колоний"1437.

Выполнение этой задачи требовало дальнейшего лавирования между великими державами с тем, чтобы воспрепятствовать их возможной консолидации на антисоветской основе и использовать их технические возможности для модернизации советской экономики. Активная антикоммунистическая и антисоветская пропаганда нового национал‑социалистического правительства Германии и опасения, что Берлин и далее будет сближаться с западными странами, потребовали уточнения тактики советской дипломатии, и в декабре 1933 г. Москва поддержала французскую идею коллективной безопасности в Европе. И тогда, и теперь многие воспринимают этот шаг СССР как стремление к сближению с Западом против Германии. Однако это была все та же политика лавирования, примененная в новых условиях. Уже 26 января 1934 г. в Отчетном докладе XVII съезду ВКП(б) Сталин объяснил, что "у нас не было ориентации на Германию, так же как у нас нет ориентации на Польшу и Францию. Мы ориентировались в прошлом и ориентируемся в настоящем на СССР и только на СССР. И если интересы СССР требуют сближения с теми или иными странами, не заинтересованными в нарушении мира, мы идем на это дело без колебаний", поскольку заинтересованы в расширении деловых связей для развития экономической базы, ведь "в наше время со слабыми не принято считаться, считаются с сильными"1438.

Ныне некоторые авторы полагают, что в 1921–1924 гг. советское руководство отказалось от своих революционных намерений на международной арене, и к началу 1930‑х гг. Сталин "стал теперь упорно стремиться к налаживанию отношений с ближайшими соседями и странами Запада, отодвигая революционную активность на второй план"1439. Почему‑то в данном случае исследователи забыли широко известную истину о том, что реальная политика и обеспечивающая ее пропаганда далеко не одно и то же, и стали всерьез воспринимать любые официальные заявления Москвы, не желая непредвзято взглянуть на ее реальные действия. Сделав ставку на ускоренное военно‑экономическое развитие СССР, советское руководство было вынуждено налаживать экономические связи со странами Запада, что, естественно, требовало определенной маскировки своих намерений. В этих условиях снижение "революционной активности" было связано лишь с дипломатической тактикой, а не с отказом советского руководства от идеи "мировой революции". В этой связи трудно не согласиться с мнением А.Н. и Л.А. Мерцаловых, считающих, что мышление Сталина стало в конечном счете обычным имперским, чем бы оно ни прикрывалось1440.

В данном случае идеологическая догма о "мировой революции" оказалась тесно связанной с национально‑государственными интересами Советского Союза, руководство которого оказалось перед следующим выбором. Либо Москва должна была согласиться со своим второстепенным статусом региональной державы на мировой арене с перспективой дальнейшего ослабления советского влияния, либо СССР должен был вступить в борьбу за возвращение в клуб "великих держав". Сделав выбор в пользу второй альтернативы, советское руководство пошло по пути любой страны, стремившейся стать "великой державой", чего можно добиться лишь путем подчинения какой‑либо части мира, и использовало идею "мировой революции" для обоснования этих своих притязаний. Естественно, что, как везде и всегда, пропаганда говорила о глобальных задачах. И в данном случае идея "мировой революции" стоит в одном ряду с такими, например, идеями, как "защита культуры от варваров" в Древнем Риме, "свобода, равенство и братство" на рубеже XVIII–XIX вв. во Франции, "бремя белого человека" в эпоху колониальной экспансии европейских стран, "открытых дверей" в США конца XIX – начала XX вв., "борьба за жизненное пространство" в Германии и "создание Великой Восточной Азии" в Японии 1930‑1940‑х гг. или "борьба за демократию" в современных США.

Кроме того, важно отметить, что идея "мировой революции" трансформировалась из надежды на абстрактную революцию в лозунг расширения границ социализма, то есть расширения влияния СССР на мировой арене. Задача возвращения в клуб великих держав самая сложная из всех международных задач любого государства, поскольку требует от него быть сильнее тех, кто станет объектом захвата, и их потенциальных союзников. Как правило, это невозможно в силу ограниченности ресурсов, поэтому в такой ситуации активно используется дипломатия с целью разобщить возможных противников, а еще лучше помочь им вступить в открытый конфликт друг с другом. Как уже было показано, именно эту задачу и решала советская дипломатия в 1920‑1930‑е гг. И в данном случае идея "мировой революции" дополнялась идеей борьбы за "социализм – светлое будущее всего человечества". Это важное пропагандистское дополнение было нужно для морального оправдания любых действий СССР на мировой арене и вполне вписывалось в характерное, особенно для XX в., стремление прятать реальную политику за благообразной моральной ширмой. Поэтому любые рассуждения об отказе советского руководства от идеи "мировой революции" основаны на элементарном непонимании закономерностей развития международных отношений. Вот если бы советская внешняя политика на протяжении 1920‑1940‑х гг. по степени своей активности находилась бы на уровне какой‑либо Норвегии или Аргентины, то тогда можно было бы констатировать отказ советского руководства от борьбы за статус "великой державы", но все было как раз наоборот.

Советская пропаганда широко популяризировала основную цель советской внешней политики – борьбу за социализм во всем мире. Проанализировав литературу "оборонной тематики" 1930‑х годов, Н.Ю. Кулешова приходит к выводу, что "на главный вопрос, к какой войне готовилось сталинское руководство, она давала ясный ответ: к революционно‑классовой, по типу гражданской, во всемирном масштабе", которая "в конечном счете направлена на коренное изменение господствующей у [противника] социально‑политической системы. А именно это и составляло основную цель внешнеполитических устремлений советской страны, показанных в литературных произведениях. […] Соответственно, защита социализма, наряду с узкой, получила более широкую трактовку – как готовность не только стоять на страже собственных границ, но и бороться за уничтожение капитализма на всем земном шаре". Кроме того, важно отметить, что подобные произведения имели широкий общественный резонанс, восторженно встречались читателями и зрителями спектаклей и фильмов, что, конечно же, отражает общественные настроения в СССР1441.

Как и руководство остальных великих держав, советское руководство активно действовало на международной арене и стремилось достичь своих собственных целей, рассматривая Вторую мировую войну как уникальный шанс для реализации идей "мировой революции". Тем более что теперь СССР располагал мощной автаркичной экономикой, развитым ВПК и хорошо вооруженной Красной Армией. Не случайно 1 октября 1938 г. на совещании пропагандистов Москвы и Ленинграда Сталин объяснял, что "бывают случаи, когда большевики сами будут нападать, если война справедливая, если обстановка подходящая, если условия благоприятствуют, сами начнут нападать. Они вовсе не против наступления, не против всякой войны. То, что мы кричим об обороне – это вуаль, вуаль. Все государства маскируются"1442. В это объяснение прекрасно вписывается следующее утверждение в передовой статье газеты "Красная звезда" от 17 ноября 1938 г.: "В тот миг, когда фашисты посмеют нас тронуть, Красная Армия перейдет границу вражеской страны… Наша оборона это наступление. Красная Армия ни единого часа не останется на рубежах, она не станет топтаться на месте, а стальной лавиной ринется на территорию поджигателей войны. С того мгновения, когда агрессор попытается нарушить наши границы, для нас перестанут существовать границы его страны"1443.

В условиях политического кризиса 1939 г. Москва лавировала между англо‑французскими союзниками и Германией, стараясь добиться наиболее выгодного для себя соглашения1444. Согласно воспоминаниям Н.С. Хрущева, руководивший из‑за кулис действиями советской дипломатии Сталин летом 1939 г. откровенно заявлял, что "тут идет игра, кто кого перехитрит и обманет", прекрасно понимая, что "Гитлер хочет нас обмануть, просто перехитрить. Но полагал, что это мы, СССР, перехитрили Гитлера, подписав договор"1445. Интересные оценки событий 1939–1941 гг. содержатся в ставшем лишь недавно доступным исследователям дневнике писателя В.В. Вишневского, хотя и не причастного к выработке важнейших военно‑политических решений, но тем не менее в силу своих должностных обязанностей и политических функций хорошо осведомленного о настроениях "наверху", имевшего возможность получать достоверную, широкую и разнообразную информацию о деятельности советского руководства, о подготовке к войне.

Оценивая советско‑германский пакт о ненападении, писатель 1 сентября 1939 г. заносит в дневник: "СССР выиграл свободу рук, время… Ныне мы берем инициативу, не отступаем, а наступаем. Дипломатия с Берлином ясна: они хотят нашего нейтралитета и потом расправы с СССР; мы хотим их увязания в войне и затем расправы с ними". Передавая распространенные настроения: "Мы через год будем бить Гитлера", Вишневский отмечает, что "это наиболее вероятный вариант… Для СССР пришла пора внешних мировых выступлений… Гадать, как сложится игра, трудно. Но ясно одно: мир будет вновь перекроен. В данной войне мы постараемся сохранить до конца свои выигрышные позиции. Привлечь к себе ряд стран. Исподволь, где лаской, где силой. Это новая глава в истории партии и страны. СССР начал активную мировую внешнюю политику"1446.

1 сентября Германия напала на Польшу, а 3 сентября Англия и Франция объявили Германии войну. Оценивая начавшуюся войну в Европе, Сталин в беседе с руководством Коминтерна 7 сентября 1939 г. заявил, что "война идет между двумя группами капиталистических стран (бедные и богатые в отношении колоний, сырья и т. д.) за передел мира, за господство над миром! Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Неплохо, если руками Германии будет расшатано положение богатейших капиталистических стран (в особенности Англии). Гитлер, сам этого не понимая и не желая, расстраивает, подрывает капиталистическую систему… Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии. Следующий момент – подталкивать другую сторону"1447. Это сталинское высказывание не осталось в тайне, и 10 ноября 1939 г. начальник Политуправления РККА армейский комиссар 1 ранга Л.З. Мехлис на совещании с писателями заявил, что "Германия делает в общем полезное дело, расшатывая британскую империю. Разрушение ее поведет к общему краху капитализма – это ясно"1448.

Схожие идеи были высказаны в беседе Председателя СНК и наркома иностранных дел СССР Молотова с заместителем премьер‑министра и министром иностранных дел Литвы В. Креве‑Мицкявичусом в ночь на 3 июля 1940 г. в Москве. "Сейчас, – сказал Молотов своему собеседнику, – мы убеждены более чем когда‑либо еще, что гениальный Ленин не ошибался, уверяя нас, что вторая мировая война позволит нам завоевать власть во всей Европе, как первая мировая война позволила захватить власть в России. Сегодня мы поддерживаем Германию, однако ровно настолько, чтобы удержать её от принятия предложений о мире до тех пор, пока голодающие массы воюющих наций не расстанутся с иллюзиями и не поднимутся против своих руководителей. Тогда германская буржуазия договорится со своим врагом, буржуазией союзных государств, с тем чтобы объединенными усилиями подавить восставший пролетариат. Но в этот момент мы придем к нему на помощь, мы придем со свежими силами, хорошо подготовленные, и на территории Западной Европы… произойдет решающая битва между пролетариатом и загнивающей буржуазией, которая и решит навсегда судьбу Европы"1449.

10 февраля 1941 г. эта идея в несколько иной формулировке попала и в дневник Вишневского: "Мы пользуемся старым методом "разделяй и властвуй". Мы вне войны, кое‑что платим за это, многое получаем. Ведем торговые сношения с различными странами, пользуемся их техникой, кое‑что полезное приобретаем и для армии, и для флота и пр. Помогаем вести войну той же Германии, питая ее по "порциям", на минимуме. Не мешаем империалистам вести войну еще год, два… Выжидаем их ослабления. Затем – выступаем в роли суперарбитра, "маклера" и т. п."1450.

Понятно, что подобные идеи не афишировались советским руководством, наоборот, было сделано все, чтобы убедить общественное мнение как в стране, так и за рубежом, что СССР занимает нейтральную позицию в начавшейся войне в Европе. Поэтому осенью 1939 г. характерная для советской пропаганды второй половины 30‑х гг. антифашистская кампания была свернута. В средствах массовой информации началось педалирование темы улучшения советско‑германских отношений, однако независимо от официальных славословий по поводу "дружбы" с Германией в общественном мнении господствовало убеждение, что все делалось из тактических соображений. Этому способствовало то, что одновременно советской пропаганде для объяснения договора о ненападении пришлось трактовать его как некую передышку, аналогичную Брестскому миру 1918 г., ссылаясь на, как ныне известно1451, мифическую угрозу советско‑германской войны летом 1939 г., которую пытались спровоцировать Англия и Франция. В этой ситуации, для того "чтобы оттянуть войну с Германией и использовать время для еще большего укрепления экономической, и в особенности военной мощи СССР", советское правительство заключило договор с Германией, поставив Англию и Францию "перед войной с тем противником, которого готовили против нас"1452.

В советской пропаганде 1939–1940 гг. большое место занимало обеспечение внешнеполитических действий СССР в Восточной Европе. В данном случае широко использовались лозунги "освобождения" и "расширения фронта социализма", которые были тесно взаимосвязаны. Так, 9 сентября 1940 г. в ходе совещания в ЦК ВКП(б) Сталин заявил, что "мы расширяем фронт социалистического строительства, это благоприятно для человечества, ведь счастливыми себя считают литовцы, западные белорусы, бессарабцы, которых мы избавили от гнета помещиков, капиталистов, полицейских и всякой другой сволочи"1453. То есть речь шла об освобождении от гнета капитализма. Столь емкая формула позволяла советской пропаганде приспосабливаться к любой международной ситуации и давать объяснения любым действиям СССР. Вместе с тем война с Финляндией показала, что таких абстрактных лозунгов недостаточно для воздействия на советских солдат, и в ход пошел традиционный лозунг "защиты северо‑западных границ и Ленинграда". В результате именно лозунг "защиты границ и интересов СССР" был положен в основу советской пропаганды, а лозунги "освобождения" и "расширения фронта социализма" давали дополнительное обоснование действиям советского руководства на мировой арене.

Эти внешнеполитические акции воспринимались в Кремле в определенном идеологическом контексте. Так, 21 января 1940 г. Сталин заявил: "Мировая революция как единый акт – ерунда. Она происходит в разные времена в разных странах. Действия Красной Армии – это также дело мировой революции"1454. Естественно, советское руководство прекрасно понимало, что присоединение новых территорий возможно лишь в ходе европейской войны. Так, выступая 17 апреля 1940 г. на совещании начальствующего состава РККА при ЦК ВКП(б) по опыту войны в Финляндии, Сталин заявил, что срок этой войны зависел "от международной обстановки. Там, на западе, три самых больших державы вцепились друг другу в горло, когда же решать вопрос о Ленинграде, если не в таких условиях, когда руки заняты и нам представляется благоприятная обстановка для того, чтобы их в этот момент ударить. Было бы большой глупостью, политической близорукостью упустить момент и не попытаться поскорее, пока идет там война на западе, поставить и решить вопрос о безопасности Ленинграда"1455.

Выступая 20 ноября 1940 г. на объединенном пленуме Ленинградского горкома и обкома ВКП(б), А.А. Жданов заявил, что "сейчас нас стараются использовать и та, и другая воюющие стороны как самого крупного туза". Далее, сравнив Германию с дровосеком, а СССР с медведем, он заявил, что "пока дровосек деревья ломает, мы ходим по лесу и требуем попенную плату", поскольку "политика социалистического государства заключается в том, чтобы в любое время расширять, когда представится это возможным, позиции социализма. Из этой политики мы исходили за истекший год, она дала… расширение социалистических территорий Советского Союза. Такова будет наша политика и впредь, и тут вам ясно по какой линии должно идти дело"1456.

С весны 1940 г. пока еще в узких, но довольно высокопоставленных аудиториях стали все громче раздаваться голоса о необходимости модернизации военной пропаганды. Тон этим высказываниям задал сам Сталин. Выступая на заседании комиссии Главного Военного Совета 21 апреля 1940 г., он предложил "коренным образом переделать нашу военную идеологию. Мы должны воспитывать свой комсостав в духе активной обороны, включающей в себя и наступление. Надо эти идеи популяризировать под лозунгами безопасности, защиты нашего отечества, наших границ"1457. Практическим воплощением этого пожелания вождя стало совещание по военной идеологии 13–14 мая 1940 г.

Начальник Политуправления РККА армейский комиссар 1 ранга Л.З. Мехлис выступил с основным докладом, в котором заявил, что "Красная Армия, как и всякая армия, есть инструмент войны. Весь личный состав Красной Армии должен воспитываться в мирное время, исходя из общей цели – подготовки к войне. Наша война с капиталистическим миром будет войной справедливой, прогрессивной. Красная Армия будет действовать активно, добиваясь полного сокрушения и разгрома врага, перенося боевые действия на территорию противника. В соответствии с этим надо воспитывать весь личный состав армии и всю нашу страну в том духе, что всякая наша война, которую поведет армия социализма, будет войной прогрессивной, будет самой справедливой из всех войн, которые когда‑либо были. На этот счет у Ленина недвусмысленно сказано: "Это была бы война за социализм, за освобождение других народов от буржуазии. Энгельс был совершенно прав, когда в своем письме Каутскому от 12 сентября 1882 г. прямо признавал возможность "оборонительной войны" уже победившего социализма. Он имел в виду именно оборону победившего пролетариата против буржуазии других стран" (Т.19. С.325).

И второе высказывание товарища Ленина.

"Победивший пролетариат этой страны, экспроприировав капиталистов и организовав у себя социалистическое производство, стал бы против остального, капиталистического мира, привлекая к себе угнетенные классы других стран, поднимая в них восстания против капиталистов, выступая в случае необходимости даже с военной силой против эксплуататорских классов и их государств" (Т.18. С. 232–233).

Речь идет об активном действии победившего пролетариата и трудящихся капиталистических стран против буржуазии, о таком активном действии, когда инициатором справедливой войны выступит наше государство и его Рабоче‑Крестьянская Красная Армия. В этом духе нам нужно воспитывать нашу Красную Армию и весь пролетариат, чтобы все знали, что всякая наша война, где бы она не происходила, является войной прогрессивной и справедливой"1458.

Говоря о военной доктрине, командарм 2 ранга Д.Г. Павлов заявил, что "военная доктрина у нас была выработана в чисто наступательном духе, но она выработана в наступательном духе в последние 3–4 года", а до этого был культ защиты своих границ. По его мнению, "все наши войны совершенно справедливы, но военная идеология у нас, военных, начиная от командира полка и ниже до бойца, должна быть сформулирована так, чтобы наши начальники и бойцы понимали, что независимо от справедливой или несправедливой [войны], наши войска должны бить противника, и приказы военного командования всегда справедливы и всегда должны быть выполнены"1459.

По мнению командарма 2 ранга К.А. Мерецкова, "можно сказать, что наша армия готовится к нападению и это нападение нужно нам для обороны. Это совершенно правильно… Мы должны обеспечить нашу страну не обороной, а наступлением и что мы сможем дать более сильный удар по врагу. […] Наша армия существует для обеспечения нашего государства, нашей страны, а для того, чтобы обеспечить это, надо разгромить, разбить врага, а для этого надо наступать. Исходя из политических условий, мы должны наступать, и Правительство нам укажет, что нам нужно делать"1460.

В своем выступлении комкор Д.Т. Козлов указал на то, что "наша армия должна быть воспитана, а также и наше население должно быть воспитано в духе наступательной доктрины. Ни в одном журнале, ни в одной газете не должно быть записано, что мы будем только обороняться и бить противника на своей собственной территории. У нас должно быть записано, что мы будем обороняться только наступлением и бить противника и этим самым оборонять свое социалистическое отечество, и его границы, но это не значит, что мы не должны заниматься другими вопросами. В отношении обороны, я предполагаю, что достаточно сделано, но в наступлении мы проделали не все. Если мы дадим такую установку, то необходимо пересмотреть все мероприятия, и в первую очередь, нужно поставить пересмотр всего организма, всей нашей армии. В штатах стрелковых дивизий существующей и сейчас создаваемой преобладают тенденции оборонительного характера, ибо пехота настолько тяжела, что она не в состоянии будет давать те темпы наступления, которые будут необходимы… Если мы хотим, чтобы у нас армия могла быть легкой и маневренной, могла выполнять задачи, которые перед ней стоят, надо организационную структуру пересмотреть строго под этим углом"1461.

Майор А.И. Самойлов предложил тщательно изучать противника. "Ведь когда‑то наши командиры займут в мире положение британских офицеров. Так должно быть и так будет. Мы будем учить весь мир… Следующий недостаток пропаганды. Мне приходилось сталкиваться с обывательским, социал‑демократическим, пацифистским пониманием нашей политики мира. […] У нас слишком много мирных настроений. Нет особой любви к спорту, строю, к оружию. Между тем вся современная обстановка требует, чтобы наш народ и наши бойцы были людьми воинственными. […] Наша эпоха есть эпоха войн, справедливых – революционных и несправедливых – империалистических. На нас могут напасть, но нам нечего скрывать, что придет время, когда и мы будем нападающей стороной. Товарищи, мы по самому существу нашего строя и по своему историческому призванию должны уметь воевать и любить военное дело"1462.

Высказанные идеи уже 25 июня были преподнесены в качестве директивных указаний на созванном по инициативе редакций газеты "Красная звезда", журнала "Знамя" и Оборонной комиссии Союза советских писателей совещании писателей, разрабатывающих военную тематику. Главный редактор "Красной Звезды" полковник Е.А. Болтин следующим образом инструктировал "инженеров человеческих душ": "Говоря об идеологии Красной Армии я должен начать с ее доктрины. Вам известно, что военная доктрина Красной Армии это наступательная доктрина, исходящая из известной ворошиловской формулировки – "бить врага на его территории". Это положение остается в силе и сегодня. Однако, тот боевой опыт, который приобрела Красная Армия за последние два года, вносит в наше представление о войне ряд существенно новых черт. Вплоть до 1939 г. Красная Армия была армией по существу необстрелянной, и те положения, на которых воспитывался ее командный состав, в значительной мере базировались на опыте гражданской войны. В этом опыте есть много ценного, очень много такого, что и сегодня, и в дальнейшем будет для нас служить руководством. Но в то же время этот опыт не мог учитывать подлинного характера современной войны, ибо в тот период при слабой технике врага мы имели сплошь и рядом технику слабейшую. […] Наша тактика и оперативное искусство вплоть до 1938 г., т. е. до того, как мы начали осваивать опыт войны в Испании, базировались преимущественно на опыте гражданской войны", теперь же этого недостаточно и следует на основе опыта боев у Хасана, на Халхин‑Голе и в Финляндии пересмотреть наши взгляды на будущую войну.

"Как это ни странно, но мы воспитываем в людях своеобразный советский пацифизм. Часто в "Красной Звезде" и в литературе можно было встретить выражение, что Красная Армия есть орудие мира. Вместо того, чтобы учить людей, что армия есть инструмент войны, орудие активной защиты нашей родины, мы говорили, что это армия мира. С другой стороны, мы однобоко пропагандировали лозунг о непобедимости нашей армии", что порождает шапкозакидательские настроения. Поэтому в ходе советско‑финской войны пришлось заменить лозунг об "освобождении Финляндии", который ничего не говорил нашим солдатам, на лозунг о "защите северо‑западных границ и Ленинграда". "Мы все прекрасно отдаем себе отчет в огромной исторической правоте и непобедимости нашего дела. Но в тоже время мы должны отдать себе отчет, что наша победа в современной войне может быть достигнута только ценой напряжения всех сил. Опыт войны в Финляндии показал, что нам понадобились серьезные усилия, чтобы даже потенциально слабого врага сломить. В будущих столкновениях нам предстоит решать более трудные задачи, и поэтому сейчас надо воспитывать Красную Армию и весь наш народ не в духе голых лозунгов о непобедимости и сплошном героизме, а нужно воспитывать в духе тех трудностей, которые вызывает современная война, в духе готовности послужить родине всем, если понадобится, в том числе и своей жизнью". Следует внимательно изучать опыт войны в Европе и гибко подходить к его усвоению.

"Прежде всего, надо воспитывать людей в понимании того, что Красная Армия есть инструмент войны, а не инструмент мира. Надо воспитывать людей так, что будущая война с любым капиталистическим государством будет войной справедливой, независимо от того, кто эту войну начал. У нас были такие настроения, что будем обороняться, а сами в драку не полезем. Это неверно. Наш народ должен быть готов к тому, что когда это будет выгодно, мы первыми пойдем воевать, ибо опыт войны в Бельгии и Голландии показывает, что значит стратегическая пассивность. Мы должны быть готовы, если понадобиться, первыми нанести удар, а не только отвечать на удар ударом". Вместе с тем "нельзя воспитывать людей в духе огульного наступления, как это было до сих пор. У нас части воспитывались так, что само слово "отступление" считалось позором. Мы должны учитывать, что нам придется иногда и обороняться, придется даже переходить к позиционной войне, отступать, чтобы пожертвовать частью, выиграть целое". В качестве практических задач Болтин назвал изучение военной истории, усиление боевой подготовки и обсуждение проблем военной науки.

Выступивший в прениях Вишневский заявил: "С кем не встретишься, возникает разговор о Прибалтике, о процессе закрепления нашего исторического правого фланга, о перспективах на Черном море – на южном фланге и т. д." Было бы хорошо широко и гласно обсудить эти проблемы, конечно, "я вовсе не советую в передовой "Красной Звезды" кричать, что мы если понадобится – будем ломать хребет Гитлеру, но надо думать, как мы будем готовиться к этой войне. […] Иной постановки вопроса быть не может. Все мое субъективное мнение – его я могу высказать здесь, мы будем биться с немцами – это большая историческая перспектива. В народе это чуют…"

Однако излишняя откровенность в данном вопросе не поощрялась, и Болтин задал риторический вопрос: "…Почему обязательно нам нужно прямо говорить – кто наш будущий враг? Разве нам это полезно? Политически это вредно. Изыщем методы, гибкие, которые позволили бы нам добиться нужного эффекта и в то же время соблюсти внешний декорум", поскольку к нашим военным обзорам внимательно присматриваются за рубежом. "Мы должны говорить внушительно, прямо, откровенно, но весьма осторожно и спокойно, потому, что мы живем в очень сложной международной обстановке. Пишите так, чтобы ни тех, ни других не обижать и не дразнить. Зачем нам сейчас вооружать против себя Германию или Францию? Мы всегда будем делать так, как выгодно нашему делу"1463.

Определенную трансформацию претерпела и пропаганда Коминтерна. Осенью 1939 г. она была переориентирована на борьбу с поджигателями войны (Англией и Францией) и разъяснение массам, что лишь ликвидация капиталистической системы способна обеспечить "подлинный мир". Однако уже в апреле 1940 г. в коминтерновской пропаганде вновь возникает идея "народного фронта" для борьбы населения оккупированных Германией стран за свободу и независимость. В дальнейшем пропаганда Коминтерна в континентальной Европе все более ориентировалась на необходимость борьбы с оккупантами и их пособниками. С декабря 1940 г. ИККИ требовал от европейских компартий усилить пропаганду национального и социального освобождения, независимости и социализма. 21 февраля 1941 г. в московском отеле "Люкс", где проживали зарубежные коммунисты, состоялось "информационное заседание" членов КПГ. В. Ульбрихт ознакомил соратников с оценками хода войны, которые, видимо, были высказаны на заседании президиума Коминтерна. Констатировав, что победа одной из сторон пока невозможна и лишь общее истощение воюющих стран может подтолкнуть их к компромиссу, Ульбрихт подчеркнул, что затягивание войны ведет к росту недовольства населения и может вызвать революционный взрыв, который будет поддержан СССР. В этих условиях основными задачами компартий должно было стать дальнейшее усиление влияния на массы, пропаганда дружбы с СССР и осуждение английского империализма1464.

Конечно, советское руководство понимало, что наступление Красной Армии под лозунгами социальных перемен могло привести к сплочению капиталистических государств в единый антисоветский блок. Поэтому в апреле 1941 г. в ИККИ была разработана идея национального антифашистского народного фронта, которой должны были руководствоваться компартии в оккупированных Германией странах. Первой целью народного фронта должно было стать решение вопроса о национальной независимости, а затем и о новом социальном устройстве. С мая 1941 г. европейские компартии приступили к осуществлению этой идеи. Для того чтобы лучше маскировать влияние СССР на зарубежные компартии и способствовать расширению их социальной базы, Сталин 20 апреля 1941 г. предложил распустить Коминтерн. По его мнению, было "важно, чтобы они (зарубежные компартии. – М.М.) внедрились в своем народе и концентрировались на своих особых собственных задачах…", после решения которых можно будет вновь создать международную коммунистическую организацию. Ф.И. Фирсов отмечает, что осуществить это намерение помешало германское нападение, но не указывает, когда же именно планировалось распустить Коминтерн. Уже в первые часы войны Сталин указал на необходимость убрать вопрос о социальной революции и сосредоточиться на пропаганде отечественной войны1465. Сам этот лозунг был позаимствован из работы В.И. Ленина "Главная задача наших дней", где указывалось, что "Россия идет теперь… к национальному подъему, к великой отечественной войне", которая "является войной за социалистическое отечество, за социализм, как отечество, за Советскую республику, как отряд всемирной армии социализма" и ведет "к международной социалистической революции"1466. Вполне вероятно, что именно под этим лозунгом и планировалось вести войну с Германией, но не ту, которая началась.

Тем временем, по мере охлаждения советско‑германских отношений, особенно после Берлинских переговоров в ноябре 1940 г., которые продемонстрировали, что Германия заняла в отношении СССР более неуступчивую позицию, советские пропагандистские структуры все активнее стали собирать "негатив" в отношении Германии. С конца 1940 г. пропагандистская машина СССР начала тайную подготовку к работе в условиях будущей войны с Германией и ведения антифашистской пропаганды. Уже весной 1941 г., как вспоминает живший до войны в Хабаровске А.Ф. Рар, "люди стали приносить с лекций по международному положению дозированную критику по адресу Германии… В то же время упорные слухи о приближающейся войне с Германией стали ходить и в народе"1467.

Схожие настроения отразились и в упоминавшемся дневнике Вишневского, записавшего 31 января 1941 г.: "Позиция СССР выжидательна, мы, если будет целесообразно, сможем бросить и свою гирю на весы войны… Решит, вероятно, ближайшее лето". 9 апреля он делает следующую запись: "Решают ближайшие месяцы. Мы подходим к критической точке советской истории. Чувствуешь все это ясно". Наконец 14 апреля: "Правда вылезает наружу. Временное соглашение с Гитлером трещит по всем швам"1468. В это же время на политзанятиях в войсках все большее место требовалось отводить изучению военно‑политической обстановки в Европе, раскрытию агрессивной сущности империализма и захватнической политики Германии. 30 апреля 1941 г. в западные приграничные округа было направлено директивное письмо Главного управления политической пропаганды (ГУПП) РККА "Об итогах инспекторской проверки политзанятий", в котором отмечалось, что "красноармейцам и младшим командирам недостаточно разъясняется, что вторая мировая война обеими воюющими сторонами ведется за новый передел мира… Германия… перешла к завоеваниям и захватам… Недостаточно разъясняется, что расширение второй мировой войны создает непосредственную военную угрозу нашей стране"1469.

Переломным моментом в подготовке советской пропаганды к действиям в новых условиях стало выступление Сталина 5 мая 1941 г. перед выпускниками военных академий1470. Это своего рода программная речь Сталина, произнесенная на следующий день после решения Политбюро о его назначении на должность председателя СНК СССР, произвела неизгладимое впечатление на слушателей, которые единодушны в том, что она носила антигерманский характер. Помимо констатации захватнических действий Германии в Европе, Сталин прямо возложил на нее ответственность за развязывание мировой войны. При том, что с осени 1939 г. в СССР довольно широко пропагандировалась идея, что "поджигателями войны" являются Англия и Франция, это было озвучиванием явно нового курса. Секретарь исполкома Коминтерна Г. Димитров отметил в дневнике: "Наша политика мира и безопасности есть в то же время политика подготовки войны. Нет обороны без наступления. Надо воспитывать армию в духе наступления. Надо готовиться к войне". Вишневский оценил эту речь более эмоционально: "Речь огромного значения. Мы начинаем идеологическое и практическое наступление… Речь идет о мировой борьбе: Гитлер тут просчитывается […] Впереди – наш поход на Запад. Впереди возможности, о которых мы мечтали давно"1471.

Изменение направленности советской пропаганды было четко сформулировано Сталиным 5 мая 1941 г. На банкете в Кремле после торжественного заседания по случаю выпуска курсантов военных училищ был провозглашен тост за мирную сталинскую внешнюю политику. В ответ на него Сталин взял слово. "Разрешите внести поправку, – сказал он. – Мирная внешняя политика обеспечила мир нашей стране. Мирная политика дело хорошее. Мы до поры, до времени проводили линию на оборону – до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными средствами борьбы. А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны – теперь надо перейти от обороны к наступлению. Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны перейти к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия – армия наступательная"1472.

Это выступление Сталина было взято за основу при составлении нижеследующих документов директивного характера. В мае 1941 г. в Главном Управлении политической пропаганды (ГУПП) Красной Армии был подготовлен ряд проектов директивных документов, из которых нас интересует проект директивы "О задачах политической пропаганды в Красной Армии на ближайшее время"1473. Этот документ после обсуждения 4 июня 1941 г. на Главном военном совете был 9 июня направлен начальником ГУПП армейским комиссаром 1 ранга А.И. Запорожцем начальнику Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александрову. Одновременно в самом Управлении пропаганды и агитации был подготовлен проект директивы ЦК "О задачах пропаганды на ближайшее время", который Александров 28 мая направил секретарям ЦК А.А. Жданову и А.С. Щербакову, по поручению которых и был составлен этот документ1474. Проект не удовлетворил секретарей ЦК, и в первых числах июня сам Щербаков составил новый проект директивы "О текущих задачах пропаганды", который явно более логичен и точен, нежели текст Александрова1475. Проект директивы ГУПП был 20 июня утвержден Главным Военным Советом1476, а о судьбе проекта директивы ЦК пока ничего не известно.

В середине мая 1941 г. лекторской группой ГУПП для закрытых военных аудиторий был подготовлен доклад "Современное международное положение и внешняя политика СССР", который был 26 мая направлен в Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) и секретарям ЦК Жданову и Щербакову. На документе, посланном Александрову, имеется его резолюция от 19 июня: "В архив. По докладу даны указания т. Запорожцу"1477. Мы не располагаем данными, позволяющими судить о характере этих указаний, однако идеи этого доклада перекликаются с идеями директивы ГУПП от 15 мая 1941 г., вышеуказанных проектов директивных документов, и были использованы, судя по приводимым И. Хоффманом данным, в докладе, сделанном, видимо, в войсках 15 июня 1941 г. "одним авторитетным политработником"1478. Все это позволяет утверждать, что доклад не был отвергнут руководством. Кроме того, следует обратить внимание на выступления о международном положении М.И. Калинина на партийно‑комсомольском собрании работников аппарата Верховного Совета СССР 20 мая и перед выпускниками Военно‑политической академии им. В.И. Ленина 5 июня, а также на речь Жданова на совещании работников кино в ЦК ВКП(б) 15 мая 1941 г.1479

Особую ценность этим материалам придает то, что они готовились на уровне и по распоряжению членов и кандидатов в члены Политбюро, руководства пропагандистского аппарата страны и армии. Следовательно, инициатива их подготовки исходила "сверху", сводя к минимуму самодеятельность функционеров среднего звена. Все эти документы, в значительной степени повторяющие и дополняющие друг друга, позволяют, несмотря на наличие в них идеологических и пропагандистских штампов, дать в целом объективную оценку настроений в советском руководстве в последние предвоенные месяцы.

Составители этих документов вслед за прозвучавшими 5 мая 1941 г. высказываниями Сталина уделили внимание вопросу о причинах военных успехов Германии, увязывая этот вопрос с необходимостью развенчания мифа о "непобедимости вермахта". Руководствуясь тезисом о том, что начавшаяся война показала неподготовленность к ней Англии и Франции, Щербаков следующим образом излагал причины поражения Франции: "Франция – победив в первой империалистической войне – зазналась, почила на лаврах, проявила полную беспечность в деле подготовки к войне… Её военная мысль, вследствие самодовольства, не двигалась вперед, оставалась на уровне уроков войны 1914–1918 гг.

Французская авиация, которая когда‑то была сильнейшей – отодвинулась на одно из последних мест. Танковые и мотомеханизированные соединения оказались в загоне". В армии "не только не хватало артиллерии, особенно зенитной и противотанковой, но не хватало даже пулеметов и пистолетов. Французское правительство, пожалев денег, не продолжило линию Мажино до Ла‑Манша, что обесценило всю укрепленную часть фронта и дало возможность немецкой армии обойти французские укрепления". "К военным относились пренебрежительно… Военный аппарат оказался в руках людей или мало понимающих в военном деле, или людей, застывших на уроках и традициях войны 1914–1918 гг. Правящие круги Франции боялись не столько победы Гитлера, сколько своего народа… Среди высшего командного состава и руководящих политических деятелей было широко распространено пораженчество и прямое предательство. Такова первая причина военного разгрома Франции.

Поражение Франции объясняется не только её военной слабостью. Начиная войну, Франция и Англия не только не приобрели новых друзей и союзников, но и растеряли тех, кто был с ними. Гнилая, торгашеская политика "невмешательства" и "умиротворения"… предательство, учиненное в отношении своего прямого союзника – Чехословакии… легкомысленное отношение к вопросу о роли и удельном весе Советского Союза в делах Европы – все это оттолкнуло от Франции и Англии часть их союзников, привело их к изоляции и укрепило позиции Германии. Такова вторая причина военного поражения Франции"1480.

Оценивая причины успехов Германии, Щербаков писал, что "немецкая армия, будучи разбитой в 1918 г. – извлекла из этого факта необходимые военные и политические уроки. В Германии в течение многих лет, особенно начиная с 1933 года, с приходом к власти национал‑социалистов, началось формирование и обучение большой армии. Народное хозяйство, перестроенное на военные рельсы, было целиком подчинено задачам войны… Военные руководители Германии разрабатывали оперативные планы войны, основанные на стремительном наступлении на слабого и неподготовленного противника, при массовом применении современной военной техники… Военное превосходство Германии на первом этапе войны было безусловным и подавляющим. Такова первая причина военных успехов германской армии.

Но исход войны решает не только вооружение и организация армии. Для победы мало иметь хорошую военную технику и организацию, войну подготовляют также и политически, а это прежде всего означает привлечь одни государства на свою сторону в качестве союзников, другие попытаться нейтрализовать. О правильности этого положения говорит весь опыт прошлых войн. В 1870–1871 гг. в войне с Францией Германия одержала победу, благодаря нейтралитету России, в результате, таким образом, – войны на одном фронте. В войне 1914–1918 гг. – в результате войны на два фронта Германия потерпела поражение.

Вот почему, готовясь к второй мировой войне, Германия постаралась установить мирные и дружественные отношения с СССР". Кроме того, Германии удалось "оторвать союзников от своих противников и привлечь некоторые страны в качестве союзников на свою сторону… и запугать некоторые малые нейтральные страны", предупредив их переход на сторону Англии и Франции1481.

"Военные победы Германии и поражения ее противников вызвали известное распространение взглядов о якобы непобедимости германской армии. Подобные взгляды в корне ненаучны и противоречат историческому опыту, а также ходу военных действий в современной войне. В мире не было и нет непобедимых армий, а были и есть армии хорошие и слабые… Победы германской армии объясняются тем, что немцы до сих пор имели военные столкновения со слабым "противником" и немецкая армия подавляла их огромным численным превосходством и техникой… На почве таких легких побед, – в армии и политических кругах Германии получили распространение хвастовство, самодовольство и зазнайство, которые прямо ведут к отставанию.

Все то новое, что внесено в оперативное искусство и тактику германской армии, не так уж сложно и теперь воспринято и изучено её противниками, так же, как не является новостью и вооружение германской армии. На почве хвастовства и самодовольства военная мысль Германии уже не идет, как прежде – вперед. Германская армия потеряла вкус к дальнейшему улучшению военной техники. Если в начале войны Германия обладала новейшей военной техникой, то сейчас… военно‑техническое преимущество Германии постепенно уменьшается"1482.

По мере расширения войны Германия сталкивается с рядом трудностей, отмечалось в докладе ГУПП. Прежде всего, это нехватка нефти, а значит, "горючее – это первое слабое место германской экономики. Продовольствие это второе слабое место германской экономики. Оно уже дает себя чувствовать чрезвычайно остро… Перспективы снабжения продовольствием все более ухудшаются… Третьим слабым местом германской экономики является положение с сырьем. Несмотря на то, что Германия получает некоторое сырье из оккупированных стран, всеми видами сырья она не обеспечена. Созданные в свое время запасы иссякают, а английская блокада закрывает для Германии внеевропейские рынки. Чем дольше продолжается война, тем больше будет истощаться Германия.

По мере раскрытия империалистических, захватнических целей Германии, меняется и отношение к войне народных масс самой Германии"1483. "Подготовка войны и война на первом этапе велись под лозунгом освобождения страны от гнета Версальских цепей, – писал Щербаков. – Этот лозунг был популярен и встречал известную поддержку и сочувствие в немецком народе, поскольку народ немало натерпелся в результате грабительского Версальского мира. Этот лозунг нашел известное сочувствие и в других странах, которые считали Версальский договор унизительным и несправедливым. Но в ходе войны обстановка коренным образом изменилась.

Лозунг – "долой Версальские цепи" – отпал. Сейчас германская армия, пользуясь военной слабостью ряда стран, перешла к прямому захвату и порабощению чужих территорий. Фашистская Германия ведет захват чужих территорий под лозунгом – установления так называемого "нового порядка" в Европе. Этот лозунг означает подавление национальной независимости оккупированных стран, превращение их в вассальные, эксплуатируемые государства, в аграрный придаток Германии.

Завоевательный характер лозунга – установление "нового порядка" в Европе немецкими политиками маскируется болтовней о необходимости продолжения борьбы с "международной плутократией", необходимостью "выкурить англичан отовсюду, где бы они не появились". Однако эта маскировка плохо скрывает программу порабощения народов, и широкие массы начинают все явственнее видеть и понимать грабительский характер" этого лозунга. Он, "во‑первых, не встречает сочувствия и поддержки в широких массах самой Германии. Во‑вторых, этот лозунг вызывает огромное недовольство и озлобление народов оккупированных стран и постепенное нарастание сопротивления захватчику. Захватническая, завоевательная политика Германии восстанавливает против нее не только народы оккупированных стран, но и лучшую часть немецкого народа… Понятно, что успехи германской политики и немецкой армии под лозунгом захватнической и империалистической войны, под лозунгом покорения и порабощения других народов, не могут быть сколько‑нибудь прочными"1484. "Германская армия большая сила, которую нельзя недооценивать. Однако, по мере затягивания войны, военная мощь Германии ослабевает", – делался вывод в проекте директивы ГУПП1485. Все это развеивает миф о непобедимости германской армии.

Советское руководство в целом довольно верно оценивало военно‑экономическое состояние Германии, чему способствовало посещение германских предприятий советскими военно‑техническими комиссиями в 1939–1941 гг. Собственное обеспечение Германии такими видами стратегического сырья, как уголь, железная руда, нефть, медь, свинец, сера и серный колчедан, алюминий (бокситы), марганцевая руда, хромовая руда, шерсть, фосфаты, ртуть, слюда, составляло в 1939 г. всего 17,1‑18,3 %, тогда как для СССР этот показатель составлял 82,5%1486. Добыча нефти и сырьевые ресурсы Германии, хотя и пополнились после разгрома Франции и определенного наращивания производства, были ограничены. Например, созданных запасов горючего и каучука могло хватить лишь до осени 1941 г., а запасы цветных металлов не покрывали даже потребления, не говоря уже о действительных потребностях1487. Столь же напряженное положение сложилось в Германии с продовольствием. По данным германских исследователей, на период с 7 апреля по 29 июня 1941 г. (84 дня) каждый взрослый получил по 27 кг хлеба, 2,175 кг круп и макаронных изделий, 1,2 кг эрзацкофе, 5,6 кг мяса, 3,233 кг жиров, 0,75 кг сыра, 0,375 кг творога, 29 яиц, 4,05 кг сахара, картофель до 2 июня продавался свободно, после – по 7 кг на взрослого (на 28 дней). Средняя калорийность ежедневного пайка на человека снизилась с 3 000 калорий в 1936–1938 гг. до 2 445 калорий в 1940–1941 гг.1488 Экономика Германии в силу своих ограниченных возможностей не могла служить надежным фундаментом для борьбы за мировое господство в условиях затяжной войны1489.

Определенное проникновение в советскую печать утверждений германской пропаганды об успехах германской экономики и мощи вермахта вызвало в мае‑июне 1941 г. негативную реакцию советского руководства. Прежде всего это коснулось работ сотрудников Института мирового хозяйства и мировой политики АН СССР и редакции одноименного журнала этого института, которые, по мнению секретариата ЦК ВКП(б), "в оценке важнейших вопросов современной мировой политики и мирового хозяйства занимает теоретически ошибочную и политически вредную позицию". Это выражалось в том, что эти сотрудники и редакция журнала "подхватили и популяризировали распространяемые фашистской пропагандой мифы об идеальной организации и непобедимости германской армии, о якобы организованном, плановом характере германского хозяйства, об улучшении продовольственного положения в Германии и увеличении в ходе войны ее экономических и военных ресурсов" и, "в известной мере, оказались на поводу у буржуазной пропаганды". Поэтому следовало реорганизовать институт1490 и устранить подобные недостатки в советской пропаганде, усилив критику идеологии фашизма и измышлений германской пропаганды1491.

Не подтверждается вышеприведенным материалом и версия о страхе советского руководства перед Германией и ее вооруженными силами, бытующая в отечественной историографии1492. В Москве считали Германию равноценным противником, который с военной точки зрения не имеет ничего особенного ни в танках, ни в артиллерии, ни в авиации. По мнению Сталина, военная техника Германии "отстает не только от нашей", но в отношении авиации ее начинает обгонять Америка1493. Подобный вывод отражает определенную недооценку состояния вермахта. Однако нельзя не отметить, что в отношении качества военной техники, за исключением самолетов старых конструкций, Красная Армия действительно не уступала своему будущему противнику1494.

"Основным фактором, определяющим современное международное положение, – отмечалось в докладе ГУПП, – является война между крупнейшими капиталистическими державами, которая длится уже около двух лет и стала мировой, затяжной и тотальной. Важнейшим итогом второй империалистической войны на современном ее этапе – является значительный военный успех Германии на сухопутных фронтах, и изгнание Англии с европейского континента. В результате этого со всей остротой встал вопрос о дальнейшем направлении войны.

Англия еще далеко не разбита, продолжает сопротивление и ввиду возрастающей помощи со стороны США укрепляет свои военные силы. В этой обстановке у Германии нет перспектив в ближайшее время разбить Англию и закончить войну, так как она, располагая крупной сухопутной силой, не имеет сильного морского флота. В то же время и Англия, имея господство на море, не имеет сильной сухопутной армии и также не может рассчитывать на победу в скором времени. Все это создает обстановку бесперспективности в войне, что она не может быть закончена в ближайшее время победой той или другой стороны…

Время, выигранное Германией в начале войны, сейчас поворачивается против нее. По мере затягивания войны разница военного потенциала двух воюющих сторон будет выступать с неумолимой силой… Поэтому особое значение приобретает для Германии позиция США. Борьба за мировое господство, дополненная жаждой военных прибылей, с неудержимой силой толкает Америку в войну… Формально США еще не воюют", но фактически все более вползают в войну, что значительно осложняет положение Германии1495. По мнению Калинина, "эта война на истощение принимает длительный, ожесточенный характер, который, скорее всего, будет изнурительным для обоих сторон. Предсказать же кто из них победит сейчас еще трудно"1496.

Авторы доклада ГУПП считали, что "в правящих кругах воюющих стран растет боязнь революционных последствий затяжной войны. Особенное беспокойство вызывает у империалистов рост могущества СССР. Буржуазия империалистических стран с большой тревогой взирает на Советский Союз, который стоит вне войны, и в то время как война расшатывает и ослабляет капиталистические страны, СССР растет и крепнет, усиливая свою экономическую и военную мощь… В этих условиях среди некоторых кругов буржуазии воюющих стран усиливается стремление договориться между собой с тем, чтобы заключить мир и направить острие войны против СССР. В этом смысле "бегство" Гесса в Англию – серьезное предупреждение для Советского Союза. И если в данном случае попытку сговора можно почти считать провалившейся, то почва для таких попыток в дальнейшем остается. Эта почва – бесперспективность войны с одной стороны и боязнь революционных последствий затяжной войны – с другой. Вот почему Советский Союз должен быть готов к любым неожиданностям со стороны империалистических держав, должен быть готов в любое время сорвать всякий сговор империалистов против нас". Хотя классовая ненависть может толкнуть буржуазию воюющих стран к заключению мира, но Англия и США понимают, что мир сегодня – это уступка Германии, а значит, этот процесс затруднен1497.

В мире наблюдается кризис буржуазной демократии, поскольку "буржуазия скучает по диктатуре… – отмечал Калинин в речи от 5 июня. – Если мы сейчас проанализируем те социальные процессы, которые наблюдаются в демократических странах мира как воюющих, так и невоюющих, то мы заметим, что там идет усиление политической диктатуры, усиление диктатуры того или иного лица… Да иначе и быть не может. Во время войны все силы должны быть сконцентрированы, иначе масса средств останется неиспользованной или будет использована противником. Итак, усиление диктатуры становится характерной чертой капиталистического мира. Разумеется, сам процесс войны ускоряет созревание таких диктатур. Если бы войны не было, то капитализм двигался бы по этому пути крошечными шагами, а теперь, в процессе войны, он делает семимильные шаги… Итак, во время войны идет усиленное созревание диктатуры во всем капиталистическом мире, концентрация материальных средств в руках государства, концентрация капитализма. Все это во время войны ускоряется и обостряется.

Нужно отметить и второй процесс, который мы наблюдаем во время войны… – идет усиление роста политического сознания масс. Во время войны ярче выявляется перед трудовыми массами эгоизм капиталистов и он скорее доходит до сознания этих масс. И надо сказать, что рост классового сознания трудовых масс безусловно ускоряется в большей степени, чем растет диктатура капитала". Сама "война должна способствовать более быстрому созреванию классового сознания вообще". Вряд ли эта война безнаказанно сойдет капиталистам Европы, поскольку "чувствуется, что это богатая школа для трудовых масс не пропадет зря" и они "извлекут должные уроки и обрушат свой гнев на буржуазию"1498.

[Hrolv Ganger]

Советское руководство довольно точно оценивало ход и перспективы Второй мировой войны, отмечая её затяжной характер, что рано или поздно обрекало Германию на поражение. Затяжка войны действительно питала те силы в противостоящих лагерях, которые выступали за прекращение войны и создание так называемого "единого фронта империалистических держав" против СССР1499. Не случайно Москва пристально следила за подобными попытками, хорошо понимая имевшиеся на пути заключения мира трудности. Документы свидетельствуют, что советское руководство было довольно хорошо осведомлено о результатах "миссии Гесса", что подтверждается и другими данными1500.

Рассуждения о нарастании диктатуры и политической сознательности масс в капиталистических странах, несмотря на явный отпечаток заидеологизированности, имеют под собой определенную почву. Нельзя не признать, что война и связанный с ней кризис общества способствовали радикализации общественных настроений и тем самым расширяли социальную базу коммунистических партий, увеличивая опасность социального взрыва. Интересно отметить, что эту опасность еще в 1939 г. предвидел бывший президент Чехословакии Э. Бенеш, который, правда, считал, что подобные надежды Москвы вряд ли сбудутся в полном объеме, поскольку "Западная Европа в социально‑экономическом отношении еще достаточно сильна и будет весьма решительно сопротивляться социальной революции… в то время как Польша, Германия и Центральная Европа находятся в ситуации, гораздо более опасной"1501. Правда, в своем прогнозе Бенеш не учитывал возможность "экспорта революции" на штыках Красной Армии, что в значительно большей степени способствовало бы свержению "ига капитала", а, как мы увидим далее, именно на это и делало основную ставку советское руководство.

Значительная часть доклада ГУПП была посвящена советско‑германским отношениям. "Если учесть всю совокупность экономических и стратегических факторов международного положения СССР, то совершенно очевидно, что наиболее реальную опасность для нас представляет та капиталистическая страна, которая имеет крупные сухопутные силы и наибольшую протяженность сухопутных границ с СССР. Сильная морская держава не столь опасна для СССР, как крупная сухопутная держава. Ни блокадой, ни десантом нельзя нанести сильного удара СССР, ибо Советский Союз обладает огромными пространствами, мощной армией, всеми необходимыми видами стратегического сырья, продовольствием и развитой машинной индустрией. Наиболее серьезным противником СССР является только крупная сухопутная держава. Такой страной в настоящее время является Германия. […] В последнее время положение стало тем более напряженным, что точек соприкосновения между Германией и СССР стало значительно больше, нежели 2–3 года тому назад"1502.

Хотя между Германией и Советским Союзом заключен пакт о ненападении, "было бы глубоко ошибочным питать иллюзии относительно этого пакта и считать, что столкновение между СССР и Германией невозможно и, что, якобы, германские национал‑социалисты отказались от своих антисоветских планов. […] Никакие пакты и договоры не могут и не должны ослаблять бдительности советских граждан, создавать иллюзии о вечности наших мирных взаимоотношений с империалистическими державами… События последних лет показывают нам с отчетливой ясностью, что всякий пакт может быть в любую минуту превращен капиталистическим государством в клочок бумаги. Нельзя забывать ни на одну минуту, что все без исключения капиталистические государства – потенциальные враги СССР.

Внешняя политика СССР – это классовая политика. Борьба двух систем является решающим моментом в наших взаимоотношениях со всеми без исключения капиталистическими странами. Эта борьба делает все и всякие пакты и договоры СССР с империалистическими государствами временными, неустойчивыми. То или иное капиталистическое государство, идущее по целому ряду причин на заключение договоров с СССР, не отказывается от своих антисоветских планов, а лишь откладывает их осуществление до наиболее благоприятного момента. Развитие наших отношений с Германией показывает это совершенно недвусмысленно именно сейчас.

Раньше Советский Союз непосредственно не граничил с Германией, а теперь граничит. От Нарвика и до Черного моря мы в настоящее время имеем только одного соседа – Германию. Раньше СССР отделял от Германии ряд мелких "буферных" стран, которые теперь либо совершенно исчезли с политической карты Европы как самостоятельные государства, либо, сохранив призрачную независимость, подверглись германской оккупации. На протяжении последнего года Германия, фактически нарушая пункт советско‑германского договора о консультациях, без всякого согласования с нами, предприняла ряд мер на северо‑западе и юго‑востоке, которые не могли не затрагивать жизненные интересы СССР в этих районах Европы. На границах с Литовской ССР, в Польше, Германия концентрирует большое количество войск, разумеется, не для мирных целей. В Финляндии, которая в последнее время значительно подпала под экономическую и политическую зависимость Германии, также введены германские войска. Кроме того, в самой Финляндии, а также и в Швеции немцы ведут усиленную антисоветскую пропаганду.

В целях насаждения на нашей территории шпионских и диверсионных групп, Германия широко использует против нас враждебные нам элементы польского, украинского и белорусского населения оккупированной Польши, молдавского населения Румынии, литовского населения Сувалкской области", и других националистических групп эмиграции.

"Изредка, особенно в провинциальной печати, все же помещаются явно враждебные нам статьи. В своей устной агитации и пропаганде национал‑социалисты полностью сохранили наглый антисоветский тон. Населению и солдатам внушается, что дружба с СССР – временная, что Германия обязательно должна воевать против СССР.

В юго‑восточной Европе, на Балканах, Германия в последнее время предприняла меры, идущие вразрез с интересами СССР… Германия, нарушив пункт договора о консультации с СССР, ввела свои войска в Румынию, Болгарию и разожгла пожар войны на Балканском полуострове. Захват Германией Балканского полуострова несомненно затрагивает наши важнейшие интересы…

В целом ряде последних заявлений Наркоминдела по поводу балканских событий советское правительство ясно продемонстрировало свою крайнюю заинтересованность в разрешении вопросов юго‑восточной Европы и Ближнего Востока… Всеми этими актами советское правительство фактически осудило политику Германии, направленную к втягиванию в войну балканских государств, и давало недвусмысленно понять, что действия Германии идут вразрез политике СССР. Тем самым советское правительство фактически заявляло, что оно не признает "новых порядков", устанавливаемых державами оси на Балканах, и сохраняет за собой свободу рук в этом отношении…

Политика Германии на Ближнем Востоке, в особенности по отношению к Турции, также идет вразрез с государственными интересами СССР… Безопасность в районе проливов – Босфора и Дарданелл – играет для нас огромную роль, ибо это единственный выход для великой черноморской державы, какой являемся мы. Свою крайнюю заинтересованность в безопасности черноморских проливов советское правительство еще раз продемонстрировало последним заявлением турецкому правительству", которым "СССР дал понять, что будет всячески препятствовать разжиганию войны на Ближнем Востоке и втягиванию Турции в войну"1503.

Вышеприведенный материал показывает, что советское руководство весной 1941 г. считало Германию основным противником. Версия о чрезмерном доверии Сталина в силу пакта о ненападении, распространенная в отечественной историографии1504, не подтверждается, поскольку в Москве хорошо знали, что ни на какие договоры полагаться нельзя. Документы лишний раз показывают, что советское руководство знало о сосредоточении германских войск у границ Советского Союза, но, судя по общей тональности документов, не опасалось скорого германского наступления. Перечисление антисоветских акций германского руководства имеет не только пропагандистское значение, но и свидетельствует о реальных узлах советско‑германских противоречий. Как уже отмечалось, война между Германией и СССР была порождена борьбой за господство в Европе, ускорили же ее столкновения советских и германских интересов на Балканах, в Финляндии и на Ближнем Востоке. Если в 1939 г. Берлин и Москва смогли согласовать свои территориальные устремления и к осени 1940 г. в основном осуществить эти договоренности, то с конца 1940 г. экспансионистские устремления Германии и Советского Союза пришли в столкновение. Урегулировать их на основе компромисса не удалось, что и продемонстрировали переговоры между в Берлине в ноябре 1940 г.1505 Компромисс был затруднен тем, что стороны уже не нуждались в нем, рассчитывая достичь своих целей военными средствами, и с ноября 1940 г. советско‑германские отношения вступили в новую фазу – фазу непосредственной подготовки к войне.

"СССР живет в капиталистическом окружении, – писал Щербаков. Столкновение между миром социализма и миром капитализма неизбежно. Исходя из неизбежности этого столкновения – наше, первое в мире социалистическое государство, обязано изо дня в день, упорно и настойчиво готовиться к решающим боям с капиталистическим окружением с тем, чтобы из этих боев выйти победителем и тем самым обеспечить окончательную победу социализма. Внешняя политика Советского Союза ничего общего не имеет с "пацифизмом", со стремлением к достижению мира во что бы то ни стало"1506.

"Противоречие между миром социализма и миром капитализма является наиболее острым противоречием нашей эпохи, – отмечалось в докладе ГУПП. ‑Внешняя политика СССР исходит из того непререкаемого положения, что столкновение между миром социализма и миром капитализма неизбежно. Основная цель внешней политики СССР – своими особыми средствами обеспечить все необходимые предпосылки для победоносного решения вопроса "кто кого" в международном масштабе. Нам далеко не безразлично, в каких условиях произойдет неизбежное столкновение СССР и капиталистического окружения. Мы кровно заинтересованы в том, чтобы эти условия были для нас максимально благоприятными.

Главный успех ленинско‑сталинской внешней политики мира состоит в том, что благодаря ей уже удалось отсрочить войну между империалистическими странами и СССР, во‑первых, до того как в нашей стране победил социализм… и, во‑вторых, до того, как сами империалистические державы передрались между собой из‑за мирового господства… Тем самым ленинско‑сталинская политика мира успешно разрешила стоявшие перед ней задачи. Неверно было бы однако расценивать нашу мирную политику, как вечную и неизменную. Это временная политика, которая вызывалась необходимостью накопить достаточные силы против капиталистического окружения. Теперь мы такие силы накопили и вступили в новый, наступательный период внешней политики СССР, который возлагает на нас большие и ответственные обязанности…

Не исключена возможность, что СССР будет вынужден, в силу сложившейся обстановки, взять на себя инициативу наступательных военных действий… В современной, исключительно напряженной международной обстановке, СССР должен быть готов ко всяким неожиданностям и случайностям и держать порох сухим против каждого империалистического государства, несмотря на наличие пактов и договоров с этим государством". При анализе ближайших перспектив мирового капитализма следует исходить из нарастания "революционного кризиса", при этом отчетливо "вырисовывается роль СССР, как вооруженного оплота мировой социалистической революции… Это, разумеется, не исключает того, что возможны наступательные действия СССР против отдельных империалистических стран, угрожающих нашей безопасности, в обстановке, когда еще нет налицо революционной ситуации в капиталистических странах. Но и в том и в другом случае СССР может перейти в наступление против империалистических держав, защищая дело победившего социализма, выполняя величайшую миссию, которая возложена историей на первое в мире социалистическое государство рабочих и крестьян по уничтожению постоянно угрожающего нам капиталистического окружения"1507.

"Ленинизм учит, – писал Щербаков, – что страна социализма, используя благоприятно сложившуюся международную обстановку, должна и обязана будет взять на себя инициативу наступательных военных действий против капиталистического окружения с целью расширения фронта социализма. До поры до времени СССР не мог приступить к таким действиям ввиду военной слабости. Но теперь эта военная слабость отошла в прошлое. Опираясь на свое военное могущество, используя благоприятную обстановку – СССР освободил Западную Украину и Западную Белоруссию, вернул Бессарабию, помог трудящимся Литвы, Латвии и Эстонии организовать советскую власть"1508. "Если бы, конечно, присоединить Финляндию, то положение еще более улучшилось с точки зрения стратегии", – откровенно заявил 20 мая Калинин1509. "Таким образом капитализму пришлось потесниться, а фронт социализма расширен. Международная обстановка крайне обострилась, военная опасность для нашей страны приблизилась, как никогда. В этих условиях ленинский лозунг "на чужой земле защищать свою землю" может в любой момент обратиться в практические действия", – предупреждал Щербаков1510.

Как свидетельствуют документы, "миролюбивая политика СССР" трактовалась в Москве довольно своеобразно. "Большевики – не пацифисты, отмечалось в тезисах к речи Калинина от 20 мая 1941 г. – Они всегда были и остаются противниками только несправедливых, грабительских, империалистических войн. Но они всегда стояли, стоят и будут стоять за справедливые, революционные, национально‑освободительные войны. Пока социализм не победит во всем мире или, по крайней мере, в главнейших капиталистических странах, до тех пор неизбежны как те, так и другие войны. Капиталистический мир полон вопиющих мерзостей, которые могут быть уничтожены только каленым железом священной войны.

Нельзя безотчетно упиваться миром – это ведет к превращению людей в пошлых пацифистов… Если мы действительно хотим мира, – и не зыбкого, не кратковременного, не как момента войны, а прочного и надежного, – то для этого мы должны изо всех сил готовиться к войне. Мы должны готовиться не к такой войне, какая идет сейчас, – ведь это же не война, а игра в бирюльки, – а к такой войне, в которой капиталисты уже не остановятся ни перед какими, самыми дьявольскими средствами в борьбе за свое существование. Чтобы представить себе хотя бы приблизительное представление об этой войне, достаточно вспомнить, например, войну с Финляндией. Вот к какой войне мы должны готовиться"1511.

Подобные идеи перекликаются с запиской Запорожца на имя Жданова от 22 февраля 1941 г., содержащей "некоторые соображения о военной пропаганде среди населения", в которой четко определено, "что наша партия и Советское правительство борются не за мир ради мира, а связывают лозунг мира с интересами социализма, с задачей обеспечения государственных интересов СССР"1512.

Все это лишний раз подтверждает тот факт, что так называемая "миролюбивая внешняя политика СССР" являлась не более чем пропагандистской кампанией, под прикрытием которой советское руководство стремилось обеспечить наиболее благоприятные условия для "сокрушения капитализма" военным путем. Эти условия, судя по приводимым документам, заключались в создании военно‑промышленного комплекса, способного обеспечить наступательные действия Красной Армии, и в возникновении войны между остальными великими державами. В этих условиях можно было под прикрытием лозунгов о "миролюбии СССР" начать "экспорт революции" в страны Европы, первым этапом которого стала агрессия Советского Союза против своих западных соседей и аннексия территорий в Восточной Европе в 1939–1940 гг. Только в силу сложной международной обстановки Москве не удалось захватить Финляндию, которая рассматривалась как стратегический плацдарм для действий в Скандинавии и на Балтике.

Интересно отметить, что вопрос о новом расширении "фронта социализма" встал именно в мае – июне 1941 г. Как заявил 15 мая Жданов на совещании работников кино в ЦК ВКП(б), "если обстоятельства нам позволят, то мы и дальше будем расширять фронт социализма"1513. "Если вы марксисты, говорил Калинин в речи от 20 мая, – если вы изучаете историю партии, то вы должны понимать, что это основная мысль марксистского учения – при огромных конфликтах внутри человечества извлекать максимальную пользу для коммунизма"1514. 5 июня он сформулировал эту мысль более кратко: "ведь война такой момент, когда можно расширить коммунизм"1515. Выступая на Главном Военном Совете в ходе обсуждения директивы ГУПП 4 июня 1941 г., Жданов заявил, что "мы стали сильнее, можем ставить более активные задачи. Войны с Польшей и Финляндией не были войнами оборонительными. Мы уже вступили на путь наступательной политики"1516. Однако в 1941 г. расширять "фронт социализма" далее на Запад можно было лишь сокрушив Германию, которая, по мнению советского руководства, являлась главным противником СССР и была его единственным западным соседом. Для этой цели был готов достаточно серьезный инструмент – Красная Армия, которая еще осенью 1939 г. была удостоена эпитета "армия‑освободительница"1517.

"Мудрая внешняя политика партии и советского правительства обеспечила народам СССР вот уже на протяжении 20 лет мирный труд, – писал Щербаков. На этой основе наша страна добилась дальнейшего неуклонного роста политического, экономического и военного могущества… Красная Армия, широко использовав достижения отечественной и мировой военно‑технической мысли, перестроилась организационно и серьезно перевооружилась на основе опыта современной войны"1518. "Она располагает могучей артиллерией, мощными танками и скоростными самолетами в количестве, превосходящем любую капиталистическую армию, – отмечалось в докладе ГУПП. – Перестройка в методах обучения всех родов войск, с максимальным приближением к боевой обстановке, значительно подняла боеспособность Красной Армии. Значительно укрепилась и воинская дисциплина. Красная Армия крепка своим политико‑моральным состоянием, своей преданностью Родине, своей готовностью не щадить своих сил и самой жизни во имя торжества коммунизма"1519.

Красная Армия действительно представляла собой летом 1941 г. гигантский военный инструмент, что давало советскому руководству уверенность в успехе удара по Германии. Как уже отмечалось, в 1939–1941 гг. была проведена колоссальная работа по совершенствованию советских вооруженных сил. Соответственно возросли и прямые военные расходы, рост которых в 1938–1940 гг. почти в 2 раза превысил общий рост расходов1520. В эти годы произошло следующее перераспределение бюджетных расходов: если в 1938 г. на народное хозяйство (в том числе на промышленность) расходовалось 41,7 % (19 %), а на оборону 18,7 %, то в 1939 г. эти показатели составили соответственно 39,4 % (20,3 %) и 25,6 %, а в 1940 г. – 33,4 % (16,4 %) и 32,6%1521. Если же учесть общие расходы на вооруженные силы, НКВД, военно‑промышленные наркоматы, Главное управление государственных материальных резервов, Главное управление гражданского воздушного флота и другие военизированные организации, общая доля расходов на военные нужды в 1940 г. достигнет 52 % расходов бюджета, или 24,6 % национального дохода1522. В 1940 г. на военные нужды было израсходовано 26 % промышленной продукции (к примеру, в США этот показатель составлял 10,8 %, а в Германии в 1939 г. первом военном году – 23 %)1523.

Ежегодной прирост военной продукции в 1938–1940 гг. составлял 39 %, втрое (!) превосходя прирост всей промышленной продукции1524. Соответственно, доля военной продукции в валовом промышленном производстве (в ценах 1926/27 гг.) возросла с 8,7 % в 1937 г. до 18,7 % в 1940 г. и до 22,5 % в первой половине 1941 г.1525 В первой половине 1941 г. советская промышленность выпускала 100 % танков и 87 % боевых самолетов новых типов, завершая переход на выпуск только этих образцов1526. Всего за 1939 первую половину 1941 г. войска получили от промышленности 92 492 орудий и минометов, 7 448 танков и 19 458 боевых самолетов1527. Производство боеприпасов только в первом полугодии 1941 г. выросло на 66,4 %, а принятым 6 июня мобилизационным планом на вторую половину 1941 г. и 1942 г. предусматривался его дальнейший рост1528. После XVIII партийной конференции (15–20 февраля 1941 г.) предприятия оборонной промышленности стали переводиться на режим работы военного времени1529. 6 июня 1941 г. Сталин подписал ряд постановлений, согласно которым промышленные наркоматы должны были провести мероприятия, позволявшие "подготовить все предприятия… к возможному переходу с 1 июля 1941 г. на работу по мобилизационному плану"1530 (выделено мной. – М.М.). Советские вооруженные силы, рост которых показан в таблице 42, действительно превосходили армию любой другой страны по количеству боевой техники.

Таблица 42

Развитие вооруженных сил СССР в 1939–1941 гг.1531

На 1.01.1939 На 22.06.1941 В % к 1939 г.

Личный состав (тыс. чел.) 2 485 5 774 232,4

Дивизии расчетные 131,5 316,5 240,7

Орудия и минометы (тыс.) 55,8 117,6 210,7

Танки (тыс.) 21,1 25,7 121,8

Боевые самолеты (тыс.) 7,7 18,7 242,8

Правда, советское руководство преувеличивало боеспособность Красной Армии. Вместе с тем имеющиеся в отечественной историографии1532 утверждения о якобы низкой боеспособности Красной Армии в 1941 г. представляются недостаточно обоснованными. Этот вывод основывается на неудачах начала Великой Отечественной войны, но при этом не учитывается тот факт, что советским войскам пришлось вести оборонительные бои, к которым они не были подготовлены, что, естественно, не могло не сказаться на их результатах. К тому же войска не успели завершить сосредоточение и развертывание, провести мобилизацию и были захвачены германским нападением врасплох, что также отрицательно сказалось на их боеспособности1533. По нашему мнению, вопрос о реальной боеспособности Красной Армии накануне войны еще ждет своего исследователя.

"Новые условия, в которых живет наша страна, современная международная обстановка, чреватая неожиданностями, и задачи, поставленные партией Ленина – Сталина и Советским правительством перед Красной Армией, отмечалось в проекте директивы ГУПП, – требуют решительного поворота в пропагандистской работе, большевистского воспитания личного состава в духе пламенного советского патриотизма, революционной решимости и постоянной готовности перейти в сокрушительное наступление на врага". […] "Весь личный состав Красной Армии должен проникнуться сознанием того, что возросшая политическая, экономическая и военная мощь Советского Союза позволяет нам осуществлять наступательную внешнюю политику, решительно ликвидируя очаги войны у своих границ, расширяя свои территории. Эта наступательная политика выразилась в освобождении Западной Украины и Западной Белоруссии, Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины, в разгроме белофинской авантюры. Советский Союз сейчас сильнее, чем прежде, а завтра будет еще сильнее. Красная Армия и советский народ, обороняя нашу страну, обязаны действовать наступательным образом, от обороны переходить, когда этого потребуют обстоятельства, к военной политике наступательных действий"1534. По мнению авторов доклада ГУПП, "современная международная обстановка является исключительно напряженной. Война непосредственно подошла к границам нашей родины. Каждый день и час возможно нападение империалистов на Советский Союз, которое мы должны быть готовы предупредить своими наступательными действиями. […] Опыт военных действий показал, что оборонительная стратегия против превосходящих моторизованных частей (Германии. – М.М.) никакого успеха не давала и оканчивалась поражением. Следовательно, против Германии нужно применить ту же наступательную стратегию, подкрепленную мощной техникой (выделено мной. – М.М.). Задача всего начсостава Красной Армии – изучать опыт современной войны и использовать его в подготовке наших бойцов. Вся учеба всех родов войск Красной Армии должна быть пропитана наступательным духом".

"Германская армия еще не столкнулась с равноценным противником, равным ей как по численности войск, так и по их техническому оснащению и боевой выучке. Между тем такое столкновение не за горами". Интересно отметить, что Александров сделал к этому предложению следующее примечание: "Этакой формулировки никак нельзя допускать. Это означало бы раскрыть карты врагу"1535.

Подобные рассуждения в директивных документах ЦК ВКП(б) наряду с данными о непосредственных военных приготовлениях Красной Армии к наступлению недвусмысленно свидетельствуют о намерении советского руководства совершить летом 1941 г. нападение на Германию. Подобные замыслы, естественно, приходилось держать в строгой тайне, чем и объясняется вышеприведенное примечание начальника Управления пропаганды и агитации ЦК. В этом контексте понятна резко негативная реакция ЦК ВКП(б) на публикацию 21 мая 1941 г. в "Комсомольской правде" статьи полкового комиссара И. Баканова "Учение Ленина – Сталина о войне", привлекшей внимание английской прессы. В ней в несколько смягченной форме были изложены некоторые идеи вышеприведенных документов – о борьбе с пацифизмом, подготовке молодежи к службе в армии, усилении оборонной мощи и боевого наступательного духа советского народа, постоянной подготовке к войне, поскольку только уничтожение капитализма приведет к миру без войн, а пока этого не случилось, большевики выступают за прогрессивные, справедливые войны1536.

В постановлении Политбюро, посвященном этой публикации, указывалось на необходимость более жесткого контроля со стороны Управления пропаганды и агитации за статьями на внешнеполитические темы, а непосредственные виновники ее появления в газете были сняты с работы1537. Единственно, что допускалось в прессе, были туманные намеки "Правды" на возможность "всяких неожиданностей" в сложившейся международной обстановке1538. Одновременно планировалась серия публикаций в антигерманском духе во всех основных изданиях1539. Режим строгой маскировки распространялся даже на Коминтерн, которому было отказано в публикации воззвания к 1 мая 1941 г. с обстоятельным анализом международного положения, поскольку это "могло раскрыть наши карты врагу"1540. Вообще в апреле – июне 1941 г. советское руководство вело столь осторожную внешнюю политику, что это дало ряду авторов повод говорить о политике умиротворения Германии1541. Однако известные на сегодня материалы не подтверждают эту версию.

"В связи с напряженным положением, сложившимся для СССР на Западе, отмечалось в докладе ГУПП, – огромное значение приобретает заключенный советским правительством пакт о нейтралитете с Японией. Этот пакт, временно предотвращающий столкновение СССР с Японией, и в известной мере гарантирующий наши дальневосточные границы, является новой победой мудрой сталинской внешней политики. Заключение пакта со стороны Японии является несомненно попыткой обеспечить безопасность своих северных границ с тем, чтобы с большей силой ударить на юге, очевидно, в направлении Британской Малайи, Сингапура, Филиппин и т. д. […] На данном историческом этапе интересы СССР и Японии в отношении сохранения мира на их совместных границах совпали, правда, по различным, диаметрально противоположным соображениям. СССР не намерен вмешиваться в драку Японии с США и обещает Японии соблюдать строгий нейтралитет. В свою очередь Япония отказывается от антисоветских авантюр на наших границах. В этом основа пакта Японии и СССР на данном этапе"1542.

Оценка Москвой советско‑японского договора о нейтралитете от 13 апреля 1941 г. показывает, что советское руководство было хорошо знакомо с обстановкой на Дальнем Востоке и знало о приготовлениях Японии к войне с Англией и США. Япония была заинтересована в нейтралитете СССР на период войны на Тихом океане1543. Советский Союз, в свою очередь, был заинтересован в отвлечении внимания Англии и США от европейских проблем и в нейтралитете Японии на период разгрома Германии и "освобождения" Европы от капитализма. Таким образом интересы Японии и СССР действительно совпали, но не по "диаметрально противоположным", а по одинаковым причинам: советско‑японский договор должен был сыграть для Дальнего Востока ту же роль, какую сыграл для Европы советско‑германский пакт о ненападении, а главное – он должен был обеспечить советскому руководству свободу рук в Европе.

Одновременно с разработкой всех этих директив началась целенаправленная переориентация советской пропаганды на воспитание населения в духе "всесокрушающей наступательной войны", на серьезное идеологическое противоборство с Германией и ее союзниками. Картина этих приготовлений подробно освещена в исследовании В.А. Невежина1544. Самое важное, что эта деятельность не ограничивалась кабинетами руководящих работников пропагандистских структур, а затрагивала пропаганду, которая велась в войсках и среди населения.

Перестройка пропаганды в армии с задачей "воспитывать личный состав в воинственном и наступательном духе, в духе неизбежности столкновения Советского Союза с капиталистическим миром и постоянной готовности перейти в сокрушительное наступление" началась в соответствии с решением Главного военного совета от 14 мая 1941 г. На следующий день в войска была отправлена директива "О политических занятиях с красноармейцами и младшими командирами Красной Армии на летний период 1941 года", в которой указывалось, что "о войнах справедливых и несправедливых иногда дается такое толкование: если страна первая напала на другую и ведет наступательную войну, то это война считается несправедливой, и наоборот, если страна подверглась нападению и только обороняется, то такая война якобы должна считаться справедливой. Из этого делается вывод, что Красная Армия будет вести только оборонительную войну, забывая ту истину, что всякая война, которую будет вести Советский Союз, будет войной справедливой"1545. Со второй половины мая 1941 г. в войсках началась демонстрация антифашистских фильмов, снятых с проката осенью 1939 г.1546, были записаны песни о войне с фашистами, начавшейся с наступления Красной Армии1547.

Для поддержания боевого наступательного духа командного состава Красной Армии в мае 1941 г. (подписана в печать 5 мая) была переиздана брошюра В.М. Фрунзе "Единая военная доктрина и Красная Армия", содержание которой перекликалось с вышеприведенными документами. Анализируя доктрины Германии, Франции и Англии 1914 г., автор делал вывод, что военная доктрина любого государства "определяется характером общей политической линии того общественного класса, который стоит во главе его" и должна соответствовать "общим целям государства и тем материальным и духовным ресурсам, которые находятся в его распоряжении". Поскольку главной целью СССР является построение коммунизма во всем мире, необходимо сокрушить враждебное капиталистическое окружение, а значит, предстоит упорная и непримиримая борьба. "И нужно вполне осознать и открыто признать, – писал Фрунзе, – что совместное параллельное существование нашего пролетарского Советского государства с государствами буржуазно‑капиталистического мира длительное время невозможно… Это противоречие может быть разрешено и изжито только силой оружия в кровавой схватке классовых врагов. Иного выхода нет и быть не может". Для этого необходимо крепить советскую военную мощь, учитывая, что "самим ходом исторического революционного процесса рабочий класс будет вынужден перейти в наступление на капитал, когда для этого сложится благоприятная обстановка… Отсюда вытекает необходимость воспитывать нашу армию в духе величайшей активности, подготовлять ее к завершению задач революции путем энергичных, решительно и смело проводимых наступательных операций"1548.

В конце мая – начале июня 1941 г. огромным тиражом был издан и отправлен в войска западных приграничных округов "Русско‑немецкий разговорник для бойца и младшего командира", содержание которого должно было помочь советским воинам действовать среди немецкоязычного населения и облегчить тем самым "освободительную миссию"1549. Согласно воспоминаниям члена Военного совета 16‑й армии А.А. Лобачева, находившегося 10–14 июня 1941 г. в Москве, "при Военно‑политической академии имени В.И. Ленина только что закончили работу специальные курсы членов Военных Советов и начальников Политуправлений. Я встретил здесь много старых друзей и товарищей. Большинство из них считало военный конфликт неизбежным, схватки не миновать. Начальник Управления политической пропаганды А.И. Запорожец пригласил на беседу группу руководящих политработников. Он заявил, что, по‑видимому, работать придется в новой обстановке, ознакомил с директивой об усилении политической пропаганды в войсках и, в частности, о необходимости разоблачения реакционной сущности фашизма". Командующий 16‑й армией генерал‑лейтенант М.Ф. Лукин также "считал, что война вот‑вот начнется"1550.

Естественно, что все это порождало слухи о предстоящей войне с Германией, которые были зафиксированы "компетентными органами" уже в середине мая 1941 г. 3‑е Управление НКО (Особые отделы) неоднократно информировало начальника ГУПП и другие заинтересованные инстанции о "нездоровых политических настроениях и антисоветских высказываниях" среди населения западных районов страны и военнослужащих Красной Армии. Так, в ходе сосредоточения 75‑й стрелковой дивизии ЗапОВО к границе 12–13 мая были зафиксированы следующие высказывания. Красноармеец Радинков во время марша сказал: "Нас ведут на войну и нам ничего не говорят". Лейтенант Дашкевич заявил по поводу опровержения ТАСС от 9 мая, что "Советское правительство занимается обманом и действительность опровергает". По мнению лейтенанта Кондакова, "если кончится вторая империалистическая война, то Советскому Союзу будет конец"1551. 15 мая красноармеец 337‑го отдельного зенитно‑артиллерийского дивизиона АрхВО Зюзин полагал, что "если сейчас войны нет между СССР и Германией, Англией, то это потому, что СССР еще не готов к войне, а если будет готов, то объявит Вам, дуракам, пойдем освобождать братьев Англии и Германии, и Вы все, дураки, пойдете"1552.

20 мая 1941 г. 3‑е Управление НКО докладывало о настроениях в войсках КОВО. Среди вольнонаемного персонала частей циркулировали следующие слухи. "Приезд советских генералов в г. Ровно говорит за то, что Россия скоро будет воевать с Германией… Раз советские войска начали устраивать радиостанции и конспирировать их, то скоро будет война России с Германией" (повар военного госпиталя Сорокин). "Советские войска усилено подбрасываются в г. Ровно, очевидно готовится война с Германией" (бывший работник военного госпиталя Вишт). "В г. Ровно приехало много генералов Красной Армии, скоро будет война с Германией" (электромонтер Бекер). "…Здесь стоит штаб, много генералов, полковников, все ведут подготовку к войне" (мастер городской аккумуляторной мастерской Рожок). "Война с Германией будет обязательно. В настоящее время в СССР проходит мобилизация. Из Ровно отправили большую партию допризывников. Кроме того, из Дальне‑Восточного края (ДВК) на Запад перебрасывается много войск… Теперь ясно, что было в японской газете целиком соответствует действительности" (зубной техник военного госпиталя Тошман).

Схожие высказывания позволяли себе и военнослужащие. "Высшие командиры приехали не просто для учений, а для начала войны с Германией" (курсант курсов младших командиров Жуков). "В Ровно прибыло много генералов и политработников, значит скоро будет война" (фельдшер срочной службы Суриков). "К нам прибыло 60 человек генералов и как будто все они на игру. Ну какая может быть игра, если все говорят, как посеем и пойдем воевать с немцами. Хотя правительство и занимается обманными опровержениями, но самому надо понимать, что будет война. Я сегодня сам получил пополнение из ДВК" (врач в/ч 2811 Дворников). "Опровержение ТАСС не соответствует действительности. Части прибывают из ДВК, высшее командование съезжается и надо полагать в ближайшее время будет война" (солдат в/ч 2906 Воронков). "В долгосрочный отпуск теперь уйти не придется, так как нужно тщательно готовиться к войне, которая будет с Германией и готовиться надо тщательно, ибо Германия, это не Польша" (писарь 2‑го батальона в/ч 2806 Шабанов)1553.

25 мая 1941 г. 3‑е Управление НКО сообщало о новых фактах. "Теперь международная обстановка чревата всякими неожиданностями. Приезд генералов в Ровно это не случайное явление… Переброска войск с ДВК, а также переброска германских войск в Финляндию, которых там уже насчитывается 60 тыс., выпуск командиров из училищ и академий Генштаба тоже не случайно. Есть приказание обеспечить в скором времени бойца полным снаряжением" (политрук в/ч 2806 Трофимов). "Советский Союз ведет усиленную подготовку к войне с Германией, поэтому генералы и приехали в Ровно" (младший сержант в/ч 2806 Амелькин). "Говорят, что генералы съехались на учения, но мы не верим в это потому, что такое количество высшего начсостава съезжалось в Проскуров перед наступлением на Польшу" (лейтенант в/ч 2811 Цаберябый). "За последнее время пахнет чем‑то нехорошим. Вот в штаб корпуса привезли эшелон медсестер, это ведь не спроста" (старшина 6‑й батареи в/ч 2806 Полищук). "В Ровно много машин. Проводят телефоны, прибыло много летчиков, война с Германией неизбежна" (местный житель Литовченко). "О том, что будет война это факт. Но почему СССР так долго не наступает на Германию" (местный житель Долгий)1554.

Естественно, советское руководство старалось всячески пресекать подобные слухи, и не исключено, что именно их распространение привело к тому, что 14 июня 1941 г. было опубликовано известное заявление ТАСС и антифашистская пропаганда в войсках была несколько приглушена, но не свернута. В результате даже после 22 июня 1941 г. продолжалась циркуляция слухов о том, что инициатором войны был СССР. Подобные высказывания были зафиксированы уже в первые дни войны. Как вспоминает А.Ф. Рар, 23 июня 1941 г. в Хабаровске, узнав о начале войны, его мать и ее подруга (обе учительницы) высказали мысль: "Да это, наверное, мы и начали войну, сами и города наши бомбили"1555. Те же мысли 23 июня 1941 г. высказал в Москве некто Спунд (бывший эсер): "Война с Германией начата нашими. Это война начата нашим правительством с целью отвлечения внимания широких народных масс от того недовольства, которым охвачен народ, – существующей у нас диктатурой"1556.

Однако гораздо более показательно, что схожие настроения имели место и среди военнослужащих. Так, слушатель военно‑ветеринарной академии Потапов, прослушав по радио речь Молотова, заявил, что "это, видимо, провокация с нашей стороны вынудила немцев пойти на СССР войной". Преподаватель академии Бреусенко заявил, что "войну начали не они (немцы), а мы"1557. По мнению слушателя интендантской академии старшего лейтенанта Прокофьева, "вероятнее всего, войну начала не Германия, а СССР. Мы начали молотить Румынию, а отсюда уже бои разгорелись. Не знаю как это немцы могли прорваться в СССР, что это вредительство или что‑нибудь другое"1558. Начальник 3‑го отдела Управления вещевого довольствия Главного интендантского управления Красной Армии Палеев полагал, что "ускорение войны с Германией вызвано нашими провокационными действиями, то есть сосредоточением войск на Западной границе, а главное выступлением тов. Сталина на выпуске Академиков, где он заявил, что вступление СССР в войну – есть вопрос выбора момента. Кроме того, на всех докладах по международному вопросу, особенно закрытых, также говорилось, что война с Германией неизбежна, поэтому было бы странным со стороны Германии ожидать нашего сосредоточения. Надо признать, что удар немцев на нас, с их точки зрения, был единственно правильным решением в сложившейся обстановке"1559. Помощник начальника Военно‑политической академии по материально‑техническому обеспечению генерал‑майор Петров говорил, что "война началась не в 4 часа утра 22 июня, а раньше, о чем ему известно из разговора с каким‑то родственником Вадимом, который знал, что Советский Союз начал войну еще до 22 июня 1941 г."1560

Как известно, в условиях германского нападения советской пропаганде пришлось вновь перестраиваться, на этот раз на обеспечение оборонительной войны, и бороться с вышеприведенными слухами.

Вышеприведенные материалы показывают, что советское руководство, вступив в борьбу за достижение Советским Союзом статуса "великой державы", рассматривало Вторую мировую войну как благоприятную возможность для решения этой задачи. Именно этим объясняется политика Москвы летом 1939 г., когда, убедившись, что Англия и Франция не готовы к уступкам СССР, советское руководство пошло на соглашение с Германией. Тем самым СССР избежал участия в европейской войне и получил возможность присоединить новые территории в Восточной Европе. Но это была лишь промежуточная задача, основной целью СССР являлось расширение "фронта социализма" на максимально возможную территорию. По мнению советского руководства, обстановка благоприятствовала осуществлению этой задачи. Оккупация Германией большей части континента, затяжная, бесперспективная война, рост недовольства населения оккупированных стран, распыление сил вермахта на разных фронтах, близкий японо‑американский конфликт – все это давало советскому руководству уникальный шанс внезапным ударом разгромить Германию и "освободить" Европу от "загнивающего капитализма". В преддверии этого удара советская пропаганды получила задачу плавно подвести общественное мнение к убеждению, что сложившаяся международная обстановка подталкивает "первое в мире социалистическое государство" к нанесению сокрушительного удара по "оплоту самой реакционной буржуазии" – Германии, что не только позволит обезопасить СССР, но и кардинально скажется на судьбах капитализма в целом.

[Hrolv Ganger]

Место "Восточного похода" в стратегии Германии 1940–1941 гг. и силы сторон к началу операции "Барбаросса"

Вопрос о начале советско‑германской войны всегда был одним из центральных в отечественной историографии и рассматривался преимущественно в идеологическом аспекте борьбы фашизма и коммунизма. Важная роль, которую сыграл Советский Союз в разгроме Германии во Второй мировой войне, ретроспективно использовалась в историографии для доказательства тезиса о том, что война на Востоке была для германского руководства главной целью, определявшей все остальные действия Берлина. Объясняя неудачное для Красной Армии начало войны, отечественная историография, вслед за сформулированной в речи И.В. Сталина от 6 ноября 1941 г. идеей о "нехватке у нас танков и отчасти авиации"1561, делала упор на количественное и качественное превосходство вооружений противника, подгоняя под этот тезис все статистические данные. Лишь в конце 1980‑х гг. в литературе появились более объективные сведения на этот счет, и в начале 1990‑х годов традиционная точка зрения была окончательно опровергнута. Однако наметилась тенденция: пользуясь неясностью вопросов качественного состояния вооружений, под этим предлогом сводить на нет советское количественное превосходство, и тем самым в новом виде реанимировать старую версию о немецком превосходстве1562. Ныне имеется возможность непредвзято рассмотреть вопросы о месте войны с СССР в стратегии Германии 1940–1941 гг. и о соотношении сил сторон на советско‑германском фронте к началу войны.

В мае – июне 1940 г. Германии удалось кардинально изменить стратегическую ситуацию в Европе, вывести из войны Францию и изгнать с континента английскую армию. Естественно, что победы вермахта породили в Берлине надежды на скорое завершение войны с Англией, что позволило бы Германии бросить все силы на разгром СССР, а это, в свою очередь, развязало бы ей руки для борьбы с США. Не случайно именно в июне – июле 1940 г. традиционные антисоветские намерения германского руководства стали приобретать конкретное оформление. Однако в ходе "мирного" наступления на Англию в июле 1940 г. стало ясно, что скорого прекращения войны ожидать не следует. По мере развития военно‑политических событий летом 1940 г. германскому руководству пришлось решать чрезвычайно сложный стратегический вопрос: следует ли сначала до конца разгромить Англию или же надо двинуться на Восток, сокрушить СССР, а потом уже сосредоточиться на войне с Англией и США.

Подготовка германским командованием операции "Морской лев" показала, что вермахт не располагает силами, способными обеспечить выполнение десантной операции на Британские острова. Цена же неудачного десанта была бы в политическом плане чрезвычайно велика. Кроме того, основные военно‑политические события постепенно смещались в бассейн Средиземного моря и в Юго‑Восточную Европу, что также привлекало внимание Берлина. Поэтому если в июле – августе 1940 г. германское командование практически не занималось планированием действий за пределами Европы, то по мере роста сомнений в осуществимости скорого вторжения в Англию и в эффективности применения против нее других средств военного воздействия периферийная стратегия приобретает все больший вес в германских планах войны против англичан. 12 августа 1940 г. ОКВ отдало распоряжение подготовиться к возможной переброске танковых сил в Северную Африку для наступления на Суэцкий канал, если "операция "Морской лев" не будет проводиться в этом году". 13 августа 1940 г. начальник штаба оперативного руководства ОКВ генерал‑полковник А. Йодль подготовил для Гитлера докладную записку с оценкой обстановки, в которой предлагал для достижения капитуляции Англии пойти на "значительно более тесное военное сотрудничество держав оси, чем то, какое было до сих пор". Для этого следовало:

"а) продолжать воздушную войну до ликвидации в Южной Англии военно‑промышленной базы страны. Все итальянские военно‑воздушные силы, не введенные в действие в настоящее время в эти воздушные бои, должны быть использованы в них;

б) расширить подводную войну, ведущуюся с французских баз, введя в действие половину всех итальянских подводных лодок;

в) захватить Египет, если потребуется, с немецкой помощью;

г) овладеть Гибралтаром по согласованию с испанцами и итальянцами;

д) отказаться от проведения операций, без которых можно обойтись для победы над Англией и которые преследуют лишь военные цели, легко достижимые после победы над Англией (Югославия)"1563.

Однако на практике все эти предложения оказались благими пожеланиями, поскольку они не вызвали особого энтузиазма ни у итальянского, ни у испанского, ни тем более у вишистского правительств. Руководство Италии пока еще надеялось вести собственную параллельную войну с Англией, а Испания и Франция не спешили слишком тесно сближаться с Германией, выжидая развития событий. Таким образом, Германии не удалось в 1940 г. выполнить основную стратегическую задачу войны на Западе – полностью вывести из войны Англию и развязать себе руки для борьбы на других направлениях.

Германское руководство не могло не учитывать и все возрастающей помощи Англии со стороны США, которые постепенно переходили с позиции дружественного Лондону нейтралитета на позицию "невоюющего союзника" Англии. Правда, в Берлине не опасались возможности прямого военного вмешательства США в европейскую войну в скором времени, но вполне осознавали важность экономической поддержки Вашингтоном военных усилий Лондона. Стремясь удержать США от дальнейшего сближения с Англией, создать благоприятные условия для действий на периферийных ТВД и не допустить формирования антигерманской коалиции, Берлин приступил к созданию антибританского континентального блока, первым шагом к чему стало возобновление германо‑японских переговоров о союзе. Для создания угрозы Англии в Средиземноморье следовало использовать вступившую в войну в июне 1940 г. Италию, которая, однако, нуждалась в определенной военно‑экономической поддержке. В итоге 27 сентября 1940 г. Германия, Италия и Япония подписали Тройственный пакт, который должен был стать основой для создания более широкого континентального блока во главе с Германией, подчиненного задаче окончательного сокрушения Англии. По достижении этой цели Германия могла бы сосредоточить все силы на осуществлении похода на Восток.

В октябре 1940 г. Германия предприняла попытки привлечь в состав этого блока Испанию и Францию, а также инициировала переговоры с СССР. Москва, естественно, была обеспокоена продвижением Германии на Балканы, заключением Тройственного пакта и германо‑финским сближением и не замедлила высказать Берлину свои претензии. Это наглядно показало, что СССР не собирается ограничиваться ролью пассивного зрителя, а стремится активно участвовать в европейских делах. Правда, эта позиция не соответствовала интересам Германии, но германское руководство решило все же путем переговоров выяснить возможность нового компромисса с Москвой и постараться использовать ее против Англии, не допустив русских далее в Европу.

Советско‑германские переговоры ноября 1940 г. показали, что СССР готов присоединиться к Тройственному пакту, но выставленные им при этом условия были совершенно неприемлемы для Германии, поскольку требовали ее отказа от вмешательства в Финляндии и закрывали ей возможность продвижения на Ближний Восток через Балканы. Согласие Берлина на эти условия означало бы, что ему оставалась лишь возможность продолжения затяжной войны против Англии на Западе Европы или в Африке при постоянном усилении Советского Союза в тылу Германии. И хотя германское руководство не видело пока реальной опасности в позиции СССР, но и потенциальная угроза, исходящая со стороны столь мощного соседа, не позволяла просто игнорировать его позицию. Даже отказ от соглашения с СССР и продвижение на Ближний Восток через Балканы без согласия Москвы ставил бы германские войска в уязвимое положение, так как их коммуникации проходили бы в 800‑км коридоре вдоль советских границ. Если же учесть, что советская граница находилась в 700 км от Берлина, тогда как с севера, запада и юга все побережье Европы контролировалось Германией, вся ближневосточная экспедиция становилась слишком авантюристичным предприятием.

По мере смещения центра англо‑германской войны в Восточное Средиземноморье Германия расширяла свое проникновение в Юго‑Восточную Европу, что в перспективе выводило вермахт на подступы к Ближнему Востоку. В германском командовании имелись сторонники более решительного наступления на этом стратегическом направлении, где в случае успеха Германия смогла бы получить контроль над крупнейшими нефтяными месторождениями и полностью обезопасить Средиземноморье от английского флота, что, в свою очередь, вело к укреплению позиций Италии и снятию внешней угрозы для всего юга Европы. Причем Германия располагала силами, которые вполне обеспечивали выполнение этой задачи, а антибританские настроения в арабском мире позволили бы Берлину иметь активную "пятую колонну" и поддержку в регионе.

Однако реализация этой стратегии требовала создания политических условий для доведения войны против Англии до конца. Причем этот вопрос был тесно связан с проблемой войны на два фронта в случае, если Лондону удастся найти себе союзника на континенте. Еще 30 июля 1940 г. командование сухопутных войск пришло к заключению: "На вопрос о том, как выйти из положения, если не будет достигнута решающая победа над Англией и возникнет опасность сближения Англии с Россией, что заставит нас вести войну на два фронта, и в первую очередь против России, может быть один ответ укрепление дружбы с Россией. Желательна встреча со Сталиным. На Балканах, которые экономически входят в нашу сферу влияния, мы можем пойти на уступки. Италия и Россия могут договориться о Средиземном море. При этом условии мы сможем нанести англичанам решающий удар на Средиземноморском театре, отрезать их от Азии, помочь Италии создать средиземноморскую империю и с помощью России укрепить свои владения, захваченные нами в Западной и Северной Европе. Тогда мы окажемся в состоянии вести длительную войну с Англией"1564.

Схожий выход из стратегического тупика, в котором оказалась Германия, предлагал и главнокомандующий ВМС гросс‑адмирал Э. Редер. "Мы должны, говорил он Гитлеру 24 сентября 1940 г., – постараться всеми средствами усилить нашу войну против Англии, и без промедления, пока Соединенные Штаты еще не вступили в борьбу. При этом я еще раз указал на Гибралтар, Суэц, а также Ближний Восток и Канарские острова. Ослабление английских имперских позиций могло бы иметь решающее значение. Мы ни в коем случае не должны нарушать заключенного с Россией пакта, так как он спасет нас от войны на два фронта. Нельзя же себе представить, – сказал я Гитлеру, – чтобы он решился развязать войну на два фронта: ведь ранее он постоянно подчеркивал, что не повторит ошибки правительства 1914 г. По моему мнению, заявил я, ни при каких обстоятельствах нельзя брать на себя такую ответственность. Наоборот, мы должны сконцентрировать все силы на разгроме Англии… Для этого нам надо с величайшей энергией вести морскую войну, опираясь на порты Атлантики, расширить во взаимодействии с французами систему опорных пунктов до западного побережья Африки и завоевать с помощью Италии и Франции господство на Средиземном море и над африканским побережьем до Суэцкого канала. Тем самым для Англии путь в Индию окажется отрезанным, а Северная Африка будет подключена к европейской экономической системе, что важно для снабжения Европы. Проблема продовольственного обеспечения Европы за счет Востока отпадает сама собой"1565.

Кроме того, от Суэцкого канала "можно двигаться на Палестину и Сирию. Тогда Турция у нас в руках. В этом случае русская проблема приобретает иной вид. Россия постоянно будет бояться Германии. Сомнительно, что в этом случае окажется еще необходимым действовать против России на Севере"1566. 14 ноября 1940 г. Редер заявил Гитлеру, который все более склонялся к необходимости войны с СССР, что рекомендует отсрочить ее "до победы над Англией, поскольку силы Германии слишком напряжены, а конца войне не видно… Россия, по его мнению, в ближайшие годы не будет стремиться к конфликту, поскольку собирается совершенствовать с помощью Германии свой флот (ожидает от нас поставки 380‑мм орудий в башнях для линейных кораблей), и, следовательно, в течение ряда лет будет зависеть по‑прежнему от поддержки Германии"1567.

Даже после подписания директивы № 21 ("План Барбаросса") Редер пытался отговорить Гитлера от "Восточного похода". На совещании в ставке 27 декабря он отстаивал свой план сосредоточения всех усилий для сокрушения Англии. Нецелесообразно, говорил Редер, начинать войну против Советского Союза, не обеспечив полностью свой тыл на западе. В Греции, Албании, Ливии и в Восточной Африке англичане завладели инициативой; они укрепили свои позиции на Средиземном море. В этих условиях еще большее значение приобретает захват Гибралтара. Достижение этой цели улучшит положение Италии, обеспечит господство держав "Оси" в западной части Средиземного моря, лишит Англию важнейшего звена в системе ее мировых коммуникаций и затруднит ей ведение военных действий в Киренаике и Греции, даст Германии возможность развернуть наступление в Африку через Испанское Марокко. Все это надо сделать как можно быстрее, до активного выступления США в поддержку Англии. Для этого необходимо развернуть максимальное производство самолетов и подводных лодок1568.

Поэтому Редер выразил "самые серьезные сомнения в возможности войны против России до того, как будет разгромлена Англия". Гитлер согласился с необходимостью увеличения производства подводных лодок, но заявил, что, "учитывая нынешнюю политическую обстановку (склонность России к вмешательству в балканские дела), необходимо в любом случае устранить последнего противника на континенте, прежде чем удастся заняться Англией. Поэтому сухопутные войска должны получить необходимую мощь. Лишь после этого можно будет полностью сосредоточить все усилия на военно‑морских и военно‑воздушных силах"1569. Последняя попытка повлиять на стратегию Гитлера была предпринята Редером 6 июня 1941 г., когда он представил фюреру основные соображения о стратегической обстановке в восточном Средиземноморье после Балканской кампании и овладения Критом. Предлагалось быстро и насколько это возможно энергично использовать сложившуюся на Ближнем Востоке ситуацию, пока Англия с помощью США не успела снова укрепить там свои позиции. Операции на Ближневосточном ТВД для вытеснения оттуда англичан следовало вести наряду с операцией "Барбаросса"1570. Однако все эти предложения не нашли поддержки со стороны политического руководства Германии, да и вермахт не располагал силами, достаточными для решения столь сложных задач на двух разных ТВД.

После войны многие бывшие генералы вермахта высказали мнение, что Гитлер упустил очень благоприятные возможности, открывшиеся для Германии в итоге Балканской кампании, для усиления борьбы и разгрома Англии, после чего можно было бы решить военно‑политические задачи на Востоке. Так, по мнению бывшего сотрудника оперативного отдела генерального штаба сухопутных войск генерал‑майора А. Филиппи, "Гитлер не удосужился серьезно рассмотреть выдвинутую командованием сухопутных войск и флота и поддержанную штабом оперативного руководства идею поразить совместно с Италией основную артерию Британской империи на Средиземном море и тем самым в сочетании с наступлением на английскую метрополию добиться решающего исхода войны… В сущности говоря, Гитлер, скованный континентальным мышлением, боялся вообще всякого риска в операциях на периферии Европы. Поэтому он выбрал другой путь из стратегического тупика, в который сам завел германское военное руководство своей государственной близорукостью и отсутствием военных планов"1571.

Обратив внимание на то, что германские ВВС позволяли свести на нет превосходство англичан в акватории Средиземного моря, К. Типпельскирх считал, что "если бы Гитлер не был так скован планом "сокрушения Советской России в скоротечной военной кампании", то он должен был бы признать, что это обстоятельство открывает новые перспективы для решительного ведения войны против Англии в бассейне Средиземного моря. Но, учитывая немощь Италии и сомневаясь в возможности установить господство на Средиземном море, он боялся этих перспектив. Между тем державы "Оси" могли сохранить воздушное господство в Восточном Средиземноморье, захватить в качестве первой цели остров Мальта, обеспечить морские коммуникации в Северную Африку и потрясти позиции Англии на Среднем Востоке, затем, вероятно, снова вернуться к плану овладения Гибралтаром, т. е. в целом направить ведение войны против Англии в русло, которое обрисовал Редер в своем докладе 27 декабря"1572.

Сторонники этой основанной на чисто военных факторах точки зрения не учитывают общей сложной военно‑политической обстановки, в которой оказалась Германия. Затяжная война с Англией, поддерживаемой США, требовала сближения с СССР, но цена такого сближения была, по мнению Берлина, слишком велика. Наступление на Ближнем Востоке также было связано с позицией Советского Союза, что тоже требовало уступок. Нежелание, да и невозможность нахождения новой основы для советско‑германского компромисса убедили германское руководство в необходимости военного решения восточной проблемы, что должно было открыть перед Германией новые перспективы. В результате, как писал А. Хильгрубер, "все военные мероприятия Гитлера на Западе, на Балканах и в районе Средиземного моря в первой половине 1941 г. должны рассматриваться под углом зрения одной большой идеи – что они должны были служить в период операции "Барбаросса" закреплению захваченного в 1940 г. континентально‑европейского бастиона. С точки зрения этой очередной фазы общего планирования войны они мыслились как стратегически оборонительные даже там, где речь шла о наступательных операциях, как в Балканской кампании или при действиях в Северной Африке. Правда, они должны были одновременно создать предпосылки для последующего развертывания стратегических операций – на юго‑восток против британских ближневосточных позиций, на юго‑запад с целью создания немецкого плацдарма в северо‑западной Африке против Великобритании и США. Несмотря на все искушения использовать слабые места британского противника и преждевременно проникнуть в районы, которые можно было по всей видимости или вполне определенно захватить быстрыми ударами с использованием небольших немецких сил, Гитлер сохранял приоритет за своим планом "Барбаросса" даже тогда, когда дело касалось заманчивых перспектив наступления на британские позиции на Ближнем Востоке"1573.

В ряду побудительных мотивов, которыми руководствовались в Берлине, принимая решение о начале войны с СССР, не последнее место занимали идеологические соображения. Традиционный антикоммунизм, являвшийся одной из основ национал‑социалистической идеологии, объявившей себя единственной силой, способной противостоять коммунизму, разгром коммунистического движения в Германии и идеологическая борьба с ним в оккупированных странах Европы, казалось, подталкивали национал‑социалистическое руководство к сокрушению центра коммунистической пропаганды в Москве. Конечно, не следует забывать, что антикоммунистическая и антисоветская основы национал‑социалистической идеологии отражали более фундаментальное противостояние "Западной" и "Российской" цивилизаций и очередной этап в борьбе "Запада" с любой социально‑экономической альтернативой его господству над миром. Не случайно расистские и националистические идеи НСДАП никогда не вызывали в Европе всеобщего отторжения – ведь на них основано европоцентристское восприятие мира. В этом смысле национал‑социализм являлся всего лишь следующим шагом в развитии западного либерализма и своеобразным испытательным полигоном для будущей концепции "золотого миллиарда"1574.

Антикоммунистическая и антисоветская составляющие идеологии Третьего рейха естественным образом дополнялись идеей борьбы за "жизненное пространство", которое было необходимо для создания мощной империи с автаркической экономикой. Поскольку Восточная Европа, в том числе и Европейская часть СССР, рассматривалась как одна из важнейших составляющих этого "жизненного пространства", чисто идеологическое обоснование новой экспансии сочеталось с экономическими требованиями идеологов национал‑социализма и руководителей германской экономики. Причем в данном вопросе германское руководство не посчиталось с тем, что советские поставки по торговым договорам и особенно транзит через территорию СССР играли важную роль в германской внешней торговле. Опираясь на опыт войны в Европе, в Берлине полагали, что молниеносный разгром Красной Армии позволит беспрепятственно захватить большую часть советской промышленности и наладить производство в интересах Германии.

В стратегическом плане все эти соображения смыкались с реальной проблемой тупиковой ситуации в войне с Англией. Оказалось, что Германия не имеет возможности немедленно вывести ее из войны, и война все явственнее становилась затяжной. Причем в Берлине предполагали, что сопротивление Англии связано с ее надеждами на вступление в войну США или СССР. В данном случае не так важно, насколько это мнение реально отражало побудительные мотивы политики английского правительства во второй половине 1940 – начале 1941 г. Гораздо важнее то, что в результате упорства Великобритании Германия оказалась в стратегическом тупике, а потеря темпов вела к утрате времени, наверстать которое было уже невозможно. Поскольку Германия не могла заставить США отказаться от помощи Англии, Гитлер сделал вывод, что разгром СССР подтолкнет Лондон к уступкам и мирным переговорам. Причем эта стратегическая идея, впервые в общей форме высказанная Гитлером 13 июля 1940 г.1575, в дальнейшем постоянно развивалась и уточнялась. 31 июля 1940 г. Гитлер заявил, что "надежда Англии – Россия и Америка. Если рухнут надежды на Россию, Америка также отпадет от Англии, так как разгром России будет иметь следствием невероятное усиление Японии в Восточной Азии". Поэтому следовало одним ударом сокрушить СССР, так как "если Россия будет разгромлена, Англия потеряет последнюю надежду. Тогда господствовать в Европе и на Балканах будет Германия"1576.

Рассматривая войну с СССР как один из эпизодов войны с Англией, Гитлер и в дальнейшем развивал свою идею о важности победы на Востоке для достижения победы на Западе. 9 января 1941 г. в ходе обсуждения обстановки с военным руководством Гитлер вновь коснулся вопроса о надеждах Англии, стремившейся "сколотить большой континентальный блок против Германии", на помощь со стороны США и СССР. Как полагал фюрер, "властитель России Сталин умен, он не станет открыто выступать против Германии, но необходимо считаться с тем, что в тяжелых для Германии ситуациях он будет создавать нам все большие трудности. Он хочет вступить во владение наследством обедневшей Европы, ему тоже нужны успехи, его воодушевляет "Дранг нах Вестен". Ему также совершенно ясно, что после полной победы Германии положение России станет очень трудным.

Англичан поддерживает надежда на возможность вмешательства русских. Они лишь тогда откажутся от сопротивления, когда будет разгромлена эта их последняя континентальная надежда… Если же они смогут продержаться, сформировать 30–40 дивизий, и если США и Россия окажут им помощь, тогда создастся весьма тяжелая для Германии обстановка. Этого допустить нельзя… Поэтому теперь необходимо разгромить Россию. Тогда либо Англия сдастся, либо Германия будет продолжать борьбу против Англии при самых благоприятных условиях. Разгром России позволит также и Японии обратить все свои силы против США. А это удержало бы последние от вступления в войну.

Особенно важен для разгрома России вопрос времени. Хотя русские вооруженные силы и глиняный колосс без головы, однако точно предвидеть их дальнейшее развитие невозможно. Поскольку Россию в любом случае необходимо разгромить, то лучше это сделать сейчас, когда русская армия лишена руководителей и плохо подготовлена и когда русским приходится преодолевать большие трудности в военной промышленности, созданной с посторонней помощью. Тем не менее и сейчас нельзя недооценивать русских. Поэтому немецкое наступление должно вестись максимальными силами. Ни в коем случае нельзя допустить фронтального оттеснения русских. Поэтому необходимы самые решительные прорывы… Цель операции должна состоять в уничтожении русских вооруженных сил, в захвате важнейших экономических центров и разрушении остальных промышленных районов, прежде всего в районе Екатеринбурга; кроме того, необходимо овладеть районом Баку.

Разгром России будет для Германии большим облегчением. Тогда на Востоке необходимо будет оставить лишь 40–50 дивизий, численность сухопутной армии можно будет сократить и всю военную промышленность использовать для вооружения военно‑воздушных и военно‑морских сил. Затем необходимо будет создать надежное зенитное прикрытие и переместить важнейшие промышленные предприятия в безопасные районы. Тогда Германия будет неуязвима.

Гигантские пространства России таят в себе неисчислимые богатства. Германия должна экономически и политически овладеть этими пространствами, но не присоединять их к себе. Тем самым она будет располагать всеми возможностями для ведения в будущем борьбы против континентов, тогда никто больше не сможет ее разгромить. Когда эта операция будет проведена, Европа затаит дыхание"1577.

В беседе с Муссолини и Чиано 20 января 1941 г. Гитлер заявил, что "общее положение на Востоке можно правильно оценить только с точки зрения положения на Западе. Нападение на Британские острова является последней целью. Здесь мы находимся в положении человека, у которого в винтовке остался всего один патрон: если он промахнется, ситуация станет еще хуже, чем прежде. Высадку не повторить, так как в случае неудачи будет потеряно слишком много техники. Тогда Англии больше уже не придется ничего опасаться, и она сможет направить свои главные силы на периферию, куда ей вздумается. А пока высадка все еще не состоялась, англичанам приходится считаться с ее возможностью… Америка, даже если она вступит в войну, большой опасности не представляет. Самая большая угроза – огромный колосс Россия. Хотя Германия подписала с Россией весьма выгодные политические и экономические договоры, все же лучше полагаться на свои силовые средства. Но при этом весьма значительные силы связаны на русской границе, не позволяя направить достаточное число людей в военную промышленность, чтобы до предела усилить производство вооружения для авиации и военно‑морского флота. Пока жив умный и осторожный Сталин, никакой опасности нет. Но когда его не станет, евреи, которые сейчас отошли на задний план, могут вновь выдвинуться на первый план.

Следовательно надо проявлять осторожность. Русские выдвигают все новые и новые требования, которые они вычитывают из договоров. Потому‑то они и не желают в этих договорах твердых и точных формулировок. Следовательно, надо иметь в виду такой фактор, как Россия, и подстраховать себя силой и дипломатической ловкостью. Раньше Россия никакой угрозы для Германии не представляла, но теперь, в век военной авиации, из России или со Средиземного моря румынский нефтяной район можно в один миг превратить в дымящиеся развалины, а он для Оси жизненно важен"1578.

30 марта 1941 г. Гитлер заявил, что "ныне существует возможность разбить Россию, имея свободный тыл. Эта возможность так скоро не появится вновь. Я был бы преступником перед немецким народом, если бы не воспользовался этим"1579. Еще раз Гитлер изложил свое видение стратегической ситуации в письме Муссолини от 21 июня 1941 г., в котором информировал дуче о том, что принял решение начать войну против СССР, так как "уже нет иного пути для устранения этой опасности. Дальнейшее выжидание приведет самое позднее в этом или в следующем году к гибельным последствиям". Оценивая обстановку, Гитлер утверждал, что "Англия проиграла эту войну. С отчаяньем утопающего она хватается за каждую соломинку, которая в ее глазах может служить якорем спасения". В данном случае этой надеждой является "Советский Союз. Оба государства, Советская Россия и Англия, в равной степени заинтересованы в распавшейся, ослабленной длительной войной Европе. Позади этих государств стоит в позе подстрекателя и выжидающего Североамериканский Союз. После ликвидации Польши в Советской России проявляется последовательное направление, которое – умно и осторожно, но неуклонно – возвращается к старой большевистской тенденции расширения Советского государства. Затягивания войны, необходимого для осуществления этих целей, предполагается достичь путем сковывания немецких сил на Востоке, чтобы немецкое командование не могло решиться на крупное наступление на Западе, особенно в воздухе".

Поскольку битва за Англию требует использования всех германских ВВС, Германия должна быть застрахована "от внезапного нападения с Востока или даже от угрозы такого нападения. Русские имеют громадные силы… Собственно, на наших границах находятся все наличные русские войска. С наступлением теплого времени во многих местах ведутся оборонительные работы. Если обстоятельства вынудят меня бросить против Англии немецкую авиацию, возникнет опасность, что Россия со своей стороны начнет оказывать нажим на юге и севере, перед которым я буду вынужден молча отступать по той простой причине, что не буду располагать превосходством в воздухе. Я не смог бы тогда начать наступление находящимися на Востоке дивизиями против оборонительных сооружений русских без достаточной поддержки авиации. Если и дальше терпеть эту опасность, придется, вероятно, потерять весь 1941 год, и при этом общая ситуация ничуть не изменится. Наоборот, Англия еще больше воспротивится заключению мира, так как она все еще будет надеяться на русского партнера. К тому же эта надежда, естественно, станет возрастать по мере усиления боеготовности русских вооруженных сил. А за всем этим еще стоят американские массовые поставки военных материалов, которые ожидаются с 1942 г." В случае начала войны на Востоке "мое отступление принесло бы нам тяжелую потерю престижа. Это было бы особенно неприятно, учитывая возможное влияние на Японию. Поэтому после долгих размышлений я пришел к выводу, что лучше разорвать эту петлю до того, как она будет затянута. Я полагаю, дуче, что тем самым окажу в этом году нашему совместному ведению войны, пожалуй, самую большую услугу, какая вообще возможна".

По мнению Гитлера, воля Англии к борьбе основывается "исключительно на двух факторах: России и Америке. Устранить Америку у нас нет возможностей. Но исключить Россию – это в нашей власти. Ликвидация России будет одновременно означать громадное облегчение положения Японии в Восточной Азии и тем самым создаст возможность намного затруднить действия американцев с помощью японского вмешательства. В этих условиях я решился, как уже упомянул, положить конец лицемерной игре Кремля". Сообщая Муссолини, что в войне против СССР примут участие Финляндия и Румыния, Гитлер просил его усилить операции итальянских вооруженных сил в Средиземноморье и заверял, что Германия в состоянии оборонять Европу от любых возможных действий Англии. Признавая, что борьба на Востоке "будет тяжелой", Гитлер не сомневался "в крупном успехе" и надеялся, что "нам в результате удастся обеспечить на длительное время на Украине общую продовольственную базу. Она послужит для нас поставщиком тех ресурсов, которые, возможно, потребуются нам в будущем… Вполне допустимо, что Россия попытается разрушить румынские нефтяные источники. Мы создали оборону, которая, я надеюсь, предохранит нас от этого. Задача наших армий состоит в том, чтобы как можно быстрее устранить эту угрозу…

Что бы теперь ни случилось, дуче, наше положение от этого шага не ухудшится; оно может только улучшиться. Если бы я даже вынужден был к концу этого года оставить в России 60 или 70 дивизий, то все же это будет только часть тех сил, которые я должен сейчас постоянно держать на восточной границе. Пусть Англия попробует не сделать выводов из грозных фактов, перед которыми она окажется. Тогда мы сможем, освободив свой тыл, с утроенной силой обрушиться на противника с целью его уничтожения"1580. Таким образом, идея достижения победы на Западе через победу на Востоке вплоть до 22 июня 1941 г. была основой стратегии Германии. Вышеприведенные высказывания Гитлера лишний раз свидетельствуют, что германское руководство, принимая решение напасть на СССР, руководствовалось своими собственными стратегическими установками, а не страхом перед скорым советским нападением, поскольку восточный сосед расценивался лишь как потенциальная угроза Германии в будущем. Скорее, в данном случае германское руководство стремилось претворить в жизнь сформулированный Гитлером еще в "Майн кампф" основной закон внешней политики Германии: "Никогда не миритесь с существованием двух континентальных держав в Европе! В любой попытке на границах Германии создать вторую военную державу или даже только государство, способное впоследствии стать крупной военной державой, вы должны видеть прямое нападение на Германию. Раз создается такое положение, вы не только имеете право, вы обязаны бороться против него всеми средствами, вплоть до применения оружия. И вы не имеете права успокоиться, пока вам не удастся помешать возникновению такого государства или же пока вам не удастся его уничтожить, если оно успело уже возникнуть"1581.

Затяжная война на Западе, постепенное усиление английской экономической блокады Европы создавали реальную угрозу экономического краха Германии, поэтому в Берлине было решено завоевать такое "жизненное пространство", чтобы Германия, "устойчивая от блокады, сплоченная территориально и экономически независимая от ввоза стратегического сырья континентально‑европейская империя", была бы в состоянии выдержать длительную войну с Англией и США1582. Укоренению идеи "Восточного похода" в германском руководстве способствовало и то, что германская разведка имела чрезвычайно скудные данные о советских вооруженных силах и оценивала Красную Армию по результатам боев советско‑финской войны. В условиях переоценки собственных сил вермахта, столь быстро сокрушившего французскую армию, был сделан вывод о слабости советских вооруженных сил. В ходе обсуждения плана "Восточного похода" 5 декабря 1940 г. Гитлер заявил, что "следует ожидать, что русская армия при первом же ударе германских войск потерпит еще большее поражение, чем армия Франции в 1940 г."1583 То есть в Берлине сложилось мнение, что СССР является не только ключевым звеном в стратегии будущей победы в войне с Англией, но и довольно слабым противником, разгром которого позволил бы Германии переломить ход войны в свою пользу.

Помимо чисто стратегических соображений важной проблемой для Германии оставались ее экономические возможности в затягивавшейся войне. Еще до начала Второй мировой войны было ясно, что Германия не располагает экономическими возможностями для ведения продолжительной войны с одной или несколькими великими державами. По мнению германского руководства, выходом из этой ситуации могла стать стратегия "молниеносной войны", которая должна была обеспечить разгром любого противника до того, как он был способен в полной мере развернуть свой военно‑экономический потенциал. Исходя из этой идеи в Берлине делали ставку на максимально эффективное использование наличных экономических возможностей для подготовки вооруженных сил к отдельным молниеносным кампаниям, паузы между которыми позволяли накопить новые резервы для следующего удара. Любые попытки начать перестройку экономики для обеспечения боевых действий в условиях затяжной войны резко пресекались Гитлером, который считал, что это ударит прежде всего по жизненному уровню населения и будет стимулировать недовольство правительством1584.

Другой проблемой был вопрос ограниченности ресурсов Германии, которая пополняла их благодаря своей внешней торговле. В условиях войны и английской экономической блокады возможности Берлина использовать неевропейские рынки значительно сузились, и хотя в 1939–1940 гг. Германии за счет оккупации большей части Европы удалось увеличить свои военно‑экономические ресурсы, она не могла одновременно поддерживать относительно высокий жизненный уровень населения и развивать свои вооруженные силы. В итоге Германия оказалась перед дилеммой: либо в кратчайший срок многократно усилить орудие блицкрига – вермахт и продолжать громить противников поодиночке, либо расширять военно‑промышленную базу и тем самым упустить время, чем воспользовались бы противостоящие великие державы, с объединенной экономической мощью которых Германия соперничать не могла. Сделав ставку на молниеносный разгром СССР, германское руководство надеялось добиться этого при максимальном использовании наличной экономической базы, а в дальнейшем, используя захваченные советские ресурсы, интенсивно развивать промышленность для борьбы с Англией и США.

Если первоначально после завершения боев во Франции приоритет военного производства отдавался развитию ВВС, ВМС и танковых войск, то с 28 сентября 1940 г. была поставлена задача обеспечения "военной техникой 180 полевых дивизий и соответствующего количества оккупационных дивизий к весне 1941 г."1585 Причем уже в то время германским военно‑экономическим инстанциям была ясна нереальность этого решения, поскольку недостаточные мощности германской экономики, в свою очередь, лимитировали выполнение военных программ. По политическим соображениям Германия неохотно шла на развитие военного производства в оккупированных странах, особенно во Франции, что также сужало ее экономические возможности. Существовала и проблема нехватки рабочих рук. Мобилизация новых контингентов в вермахт сопровождалась расширением использования иностранной рабочей силы, численность которой возросла с 1 154 тыс. человек в мае 1940 г. до 3 033 тыс. человек в мае 1941 г. Стремясь восполнить недостаток рабочей силы, германское командование пошло на предоставление временных долгосрочных отпусков военнослужащим, что позволило до 1 апреля 1941 г. использовать в промышленности около 500 тыс. человек. Однако общая нехватка рабочих рук не позволяла перевести военное производство на двух‑ и трехсменную работу, поэтому подавляющее большинство военных предприятий работали в одну смену при удлиненном рабочем дне.

Оккупация большей части Европы позволила Германии получить значительные запасы стратегического сырья, что в определенной степени облегчило положение германской экономики, но сужало возможности использования для военных нужд промышленности оккупированных стран. Кроме того, годовое поступление стратегического сырья не покрывало даже потребления, не говоря уже о действительных потребностях. Уже весной 1941 г. стало ясно, что запасов горючего и каучука хватит лишь до осени. Особенно острой была проблема снабжения нефтью, хотя с 1940 г. Германия практически полностью контролировала нефтедобычу в Румынии. Не случайно важное место в стратегических планах Берлина занимали надежды на захват Ближнего Востока, без овладения которым, вообще говоря, была невозможна победа в войне. Тем не менее ценой значительных усилий Германии удалось существенно увеличить свои сухопутные войска, на которые возлагалась основная стратегическая задача 1941 г. – разбить СССР в ходе молниеносной кампании еще до вывода из войны Англии.

Подводя итоги работы германской военной промышленности за декабрь 1940 – июнь 1941 гг., начальник управления военной экономики и вооружений штаба ОКВ генерал Г. Томас писал 10 июля 1941, что "благодаря крайнему напряжению всех производительных сил как в экономическом пространстве Великой Германии, так и в оккупированных областях было достигнуто мощное повышение материальной оснащенности вооруженных сил… Достигнутое повышение показателей как непосредственно в области военного производства, так и в смежных областях оказалось возможным только благодаря целому ряду мер, как‑то: привлечение к военному производству большого числа военнопленных и иностранных рабочих, откомандирование из вооруженных сил квалифицированной рабочей силы, переброска заказов с перегруженных предприятий на другие, самое широкое использование производственных ресурсов оккупированных областей и строжайшее ограничение в выпуске всех изделий, не имеющих военного значения. Следует констатировать, что несмотря на все эти усилия никогда не удавалось целиком выполнить требования, предъявлявшиеся к военной промышленности. Понятно, что в соответствии с обстановкой на каждый данный момент эти требования претерпевали многочисленные изменения, а в общем неуклонно повышались. Для их удовлетворения не хватало даже производственных возможностей в расширившемся великогерманском пространстве. Поэтому каждый раз удавалось целиком выполнить только те части программы, которые оказывались в данной военной обстановке наиболее важными"1586.

Этот отчет Томаса подтверждает, что экономические возможности Германии не соответствовали целям и задачам войны против Советского Союза, который обладал развитым военно‑промышленным комплексом, большими преимуществами в сфере мобилизации и использования экономического потенциала страны для ведения войны и не испытывал стольких проблем в обеспечении экономики необходимыми ресурсами. Итоги военного производства Германии и СССР в 1940 г. и первой половине 1941 г. представлены в таблице 43, при рассмотрении которой следует учитывать, что германская промышленность работала при максимально возможном напряжении, тогда как советская только начала переходить на режим работы военного времени.

Таблица 43

Военное производство в Германии и СССР1587

* Рассчитано по среднемесячному производству.

[Hrolv Ganger]

Теперь необходимо обратиться к вопросу непосредственного военного планирования Германией войны с СССР. Эта тема в целом довольно хорошо изучена в историографии1588, что позволяет ограничиться упоминанием лишь основных моментов.

Основная военная цель "Восточного похода" должна была заключаться в "быстром выведении из строя одного противника в войне на два фронта, чтобы можно было с полной силой обрушиться на другого противника [Англию]". При разработке оперативно‑стратегического плана войны на Востоке германское командование исходило "из следующих предпосылок:

а) исключительные размеры территории России делают абсолютно невозможным ее полное завоевание;

б) для достижения победы в войне против СССР достаточно достигнуть важнейшего оперативно‑стратегического рубежа, а именно линии Ленинград Москва – Сталинград – Кавказ, что исключит для России практическую возможность оказывать военное сопротивление, так как армия будет отрезана от своих важнейших баз, в первую очередь от нефти;

в) для разрешения этой задачи необходим быстрый разгром Красной Армии, который должен быть проведен в сроки, не допускающие возможности возникновения войны на два фронта"1589.

Разработка операции против СССР началась после того, как германское командование 21–22 июля 1940 г. получило соответствующий приказ, и велась параллельно в ОКХ и ОКВ. Всего, по неполным данным, было подготовлено около 12 вариантов плана и оперативных набросков. Одним из первых 26 июля свой вариант предложил начальник отдела иностранных армий Востока полковник Э. Кинцель, считавший, что основной удар следует наносить "на Москву (сохраняя примыкание к Балтийскому морю), после чего предполагалось нанести удар в тыл советской группировке, находящейся на Украине и Черноморском побережье, которая будет вынуждена действовать с перевернутым фронтом"1590. 27 июля начальник оперативного отдела Генштаба ОКХ полковник Х. фон Грейфенберг и прикомандированный к Генштабу для разработки оперативных планов подполковник Фейерабенд предложили альтернативный вариант: основная группировка из 100 дивизий нанесет главный удар на Украине, разгромит там советские войска и далее станет развивать наступление на Москву1591. Однако эти варианты своего рода "плана Шлиффена", приспособленного для Восточного ТВД, не нашли поддержки в силу сложности их осуществления.

5 августа начальник штаба дислоцированной на Востоке 18‑й армии генерал‑майор Э. Маркс представил начальнику генштаба ОКХ оперативно‑стратегическую разработку ("План Фриц"), согласно которой 147 германских дивизий, развернутые в двух группах армий на московском и киевском направлениях, должны были наносить главный удар на Москву, после занятия которой следовало повернуть часть сил для поддержки войск, действующих на Украине. Операция должна была завершиться выходом войск на линию Архангельск – Горький – Ростов‑на‑Дону. В начале сентября первый обер‑квартирмейстер генштаба сухопутных сил вермахта генерал Ф. Паулюс получил задачу на основе плана Маркса составить общий план кампании, что было им выполнено к 29 октября 1940 г. Однако дальнейшее изучение вопросов войны с СССР привело к появлению еще нескольких вариантов. Так, 15 сентября 1940 г. в оперативном отделе штаба ОКВ был подготовлен оперативный вариант подполковника Б. фон Лоссберга, согласно которому предусматривалось развернуть против СССР три группы армий. Две группы армий развертывались к северу от Полесья и наносили удары в Прибалтике и Белоруссии. Центральная группа армий при достижении района Смоленска должна была получить оперативную паузу и, в случае необходимости, помочь северной группе армий в наступлении на Ленинград. Южная группа армий двумя ударными группировками от Люблина и из Румынии наносила бы удары на Днепропетровск с целью окружить и уничтожить советские войска на Украине. Общей целью кампании считался рубеж Архангельск – Горький – Сталинград – Ростов‑на‑Дону1592.

Начальник штаба группы армий "Юг" генерал Г. фон Зоденштерн предложил создать три группы армий. Северная группа армий из Восточной Пруссии и северных районов Польши должна была наступать на фронте Витебск – Могилев и далее на Москву. Южная группа армий, развернув силы в южной Польше и Румынии, должна была наступать на Киев и далее на северо‑восток и в сторону Харькова. Между ними следовало создать третью группу армий, которая должна была охватить Полесье и прикрыть фланги остальных войск. Командующий группы армий "Юг" фельдмаршал Г. фон Рундштедт предлагал следующий вариант. Северная группа армий наступает на Ленинград и, взяв его, устанавливает связь с финнами. Центральная и южная группы армий в это время достигают линии Ильмень – Орша – Киев – Одесса и закрепляются на ней до следующей весны. В случае благоприятной ситуации на фронте можно было предпринять наступление на Москву силами северной и центральной групп армий, а все остальные операции откладывались на 1942 г. Начальник штаба группы армий "Б" генерал Г. фон Зальмут предлагал наносить главный удар севернее Полесья с целью захвата Ленинграда и Москвы. Схожий вариант рассматривал начальник штаба 4‑й армии генерал Г. Блюментрит, а командующий 3‑й танковой группой генерал Г. Гот предлагал сосредоточить все танковые группы в Восточной Пруссии, откуда они должны были наступать на Ленинград, после чего на Москву и далее на Украину. В это же время остальные войска должны были достичь рубежа Днепра1593.

Наряду с общим планированием в генеральном штабе сухопутных войск 29 ноября, 3 и 7 декабря проводились штабные игры, на которых отрабатывались следующие вопросы: развертывание сил в начале операции; координация действий двух группировок группы армий "Юг", развернутых в южной Польше и Румынии; разграничительная линия между группами армий "Север" и "Центр"; распределение сил и снабжение после достижения первой цели на линии рек Западная Двина и Днепр; наличие резервов; задачи ВВС; взаимодействие с ВМФ. В результате германское командование пришло к выводу о необходимости действий на трех стратегических направлениях: Ленинградском, Московском и Киевском. Правда, как отмечал позднее А. Филиппи, "изучение всех этих вопросов подтвердило прежде всего мнение, что в ходе операций на все более расширяющейся, подобно воронке, к востоку территории не хватит немецких сил, если не удастся решающим образом сломить силу русского сопротивления до линии Киев – Минск – Чудское озеро"1594. Тем не менее была сделана ставка на то, что германские войска смогут нанести решающее поражение основным силам Красной Армии в приграничной зоне до линии рек Западная Двина и Днепр, а это, возможно, приведет к краху СССР и позволит в дальнейшем избежать напряженных боев.

В итоге изменилась целевая установка "Восточного похода". Отдавая приказ о начале разработки плана "Барбаросса", Гитлер считал, что "операция будет иметь смысл только в том случае, если мы одним стремительным ударом разгромим все государство целиком. Только захвата какой‑то части территории недостаточно"1595. Тем самым фюрер признал, что в любом другом случае весь поход на Восток не имеет смысла. Однако, когда 5 декабря ему был доложен итоговый стратегический вариант операции против СССР, Гитлер согласился с тем, что "наступление следует вести так далеко на восток, чтобы русская авиация не могла больше совершать налеты на территорию германского рейха и чтобы, с другой стороны, немецкая авиация могла наносить удары с воздуха против русских военно‑промышленных районов"1596. Поэтому в директиве № 21 от 18 декабря было указано, что "конечной целью операции является создание заградительного барьера против азиатской России по общей линии Волга Архангельск. Таким образом, в случае необходимости последний индустриальный район, остающийся у русских на Урале, можно будет парализовать с помощью авиации"1597. Правда, Гитлер все еще надеялся, что "если русские потерпят поражения в результате ряда наших ударов, то начиная с определенного момента, как это было в Польше, из строя выйдут транспорт, связь и тому подобное и наступит полная дезорганизация"1598.

Согласно плану "Барбаросса" предполагалось к 15 мая 1941 г. завершить подготовку нападения на СССР силами трех групп армий, действующих на Ленинградском, Московском и Киевском направлениях. Вместе с тем германское командование понимало, что наличных сил вермахта может не хватить для успешных действий сразу на всех стратегических направлениях, и поэтому в план операции была заложена идея остановки наступления группы армий "Центр" на рубеже Днепра для переброски части ее войск на север, чтобы разгромить советские войска в Прибалтике и взять Ленинград. Хотя все эти маневры еще больше усложняли задачу молниеносного разгрома СССР, считалось, что максимум за 5 месяцев германские войска выйдут на линию Архангельск Волга, что должно было обезопасить Германию с Востока. Правда, в Берлине старались не задумываться над вопросом, приведет ли осуществление этого плана к разгрому СССР, который в этом случае сохранил бы значительные людские ресурсы и определенную экономическую базу для продолжения войны.

Тем не менее по мере военной подготовки кампании на Востоке в германском военном командовании возникли определенные опасения, которые Гальдер 28 января 1941 г. зафиксировал в своем дневнике следующим образом. "Операция "Барбаросса": Смысл кампании не ясен. Англию этим мы нисколько не затрагиваем. Наша экономическая база от этого существенно не улучшится. Нельзя недооценивать рискованность нашего положения на Западе. Возможно даже, что Италия после потери своих колоний рухнет и против нас будет образован южный фронт на территории Испании, Италии и Греции. Если мы будем при этом скованы в России, то положение станет еще более тяжелым"1599. Однако эти сомнения не породили в германском командовании какого‑либо серьезного сопротивления политической линии на войну с СССР, как это было в период подготовки наступления во Франции, когда в германском военно‑политическом руководстве шли споры "по поводу принятия основополагающего решения, а затем оперативного плана в целом"1600.

Таблица 44

Сосредоточение вермахта у границ СССР

Выработка и утверждение стратегического замысла "Восточного похода" позволили германскому командованию со второй половины февраля 1941 г. приступить к непосредственному развертыванию своих войск у границ СССР. В течение 4 месяцев на границу с СССР было переброшено 95 дивизий (см. таблицу 44). В трех так называемых "эшелонах развертывания" до 21 мая 1941 г. на Восток прибыло 42 пехотные и 1 танковая дивизии (45,3 %). С 22 мая железные дороги Германии были переведены на график максимального движения, и сосредоточение войск на Востоке резко ускорилось. В последний месяц перед нападением туда прибыло 16 пехотных, 14 танковых, 13 моторизованных и 9 охранных дивизий (54,7 %). Кроме того, к 22 июня прибыло полностью 2 пехотные дивизии и почти полностью – 1 моторизованная дивизия и 1 моторизованная бригада резерва ОКХ. В первой половине июня одновременно с завершением стратегического сосредоточения начался вывод войск в 30‑км приграничную полосу в исходные районы для наступления. График развертывания предусматривал выход основных сил ударных группировок на линию границы в ночь перед нападением, чтобы они задержались здесь всего лишь на несколько часов. Пехотные соединения начали выдвижение к границе за 12, а танковые и моторизованные за 4 дня до нападения. В феврале – мае 1941 г. на Восток были переброшены тыловые части и службы ВВС, а 22 мая – 18 июня – летные части. В течение 21 июня летные части первого удара заняли аэродромы западнее р. Висла, а к вечеру перелетели на полевые аэродромы у границы1601. В ночь на 22 июня 1941 г. германское командование завершило все подготовительные мероприятия для осуществления операции "Барбаросса".

Какими же силами располагала Германия для выполнения плана "Барбаросса"? На 15 июня 1941 г. вермахт насчитывал 7 329 тыс. человек: 3 960 тыс. – в действующей армии, 1 240 тыс. – в армии резерва, 1 545 тыс. в ВВС, 160 тыс. – в войсках СС, 404 тыс. – в ВМФ, около 20 тыс. – в инонациональных формированиях. Кроме того, до 900 тыс. человек приходилось на вольнонаемный состав вермахта и различные военизированные формирования1602. Вермахт располагал 208 дивизиями, 1 боевой группой, 3 моторизованными и танковыми бригадами и 2 пехотными полками. Эти войска имели 88 251 орудие и миномет, 6 292 танка и штурмовых орудия и 6 852 самолета1603. Пользуясь отсутствием сухопутного фронта в Европе, Германия смогла развернуть наиболее боеспособную часть своих вооруженных сил на границе с СССР.

Основу "Восточной армии" Германии составляли, естественно, сухопутные войска, которые выделили 3 300 тыс. человек. Для операции "Барбаросса" из четырех имевшихся штабов групп армий было развернуто три ("Север", "Центр" и "Юг"), 8 из 13 штабов полевых армий (61,5 %), руководивших действиями 34 штабов армейских корпусов из 46 (73,9 %), имевшихся в вермахте. Всего для Восточной кампании было выделено 101 пехотная, 4 легкопехотных, 4 горнопехотных, 10 моторизованных, 19 танковых, 1 кавалерийская, 9 охранных дивизий и 5 дивизий и 1 боевая группа СС, а также 1 моторизованная бригада, 1 моторизованный пехотный полк и сводное соединение СС – всего свыше 155 расчетных дивизий, что составляло 73,5 % их общего количества. Большая часть войск имела боевой опыт, полученный в предыдущих военных кампаниях. Так, из 155 дивизий в военных действиях в Европе в 1939–1941 гг. участвовали 127, а остальные 28 были частично укомплектованы личным составом, также имевшим боевой опыт. В любом случае это были наиболее боеспособные части вермахта1604.

Здесь же, на Востоке, было развернуто 92,8 % частей Резерва Главного Командования (РГК), в том числе все дивизионы и батареи штурмовых орудий, 3 из 4 батальонов огнеметных танков, 11 из 14 бронепоездов, 92,1 % пушечных, смешанных, мортирных, гаубичных дивизионов, железнодорожных батарей, батарей привязных аэростатов, установок "Карл", дивизионов АИР, дивизионов и полков химических минометов, моторизованных разведывательных, пулеметных, зенитных батальонов, зенитных батарей, истребительно‑противотанковых и зенитно‑артиллерийских дивизионов РГК, а также 94,2 % саперных, мостостроительных, строительных, дорожно‑строительных, самокатных батальонов, дегазационных и дорожно‑дегазационных отрядов. Из этих частей РГК 23 % было развернуто в группе армий "Север", 42,2 % – в группе армий "Центр", 31 % – в группе армий "Юг", 3 % – в германских войсках, действующих в Финляндии, и 0,8 % находилось в резерве ОКХ1605.

Основной ударной силой войск на Востоке были 11 моторизованных корпусов из 12 имевшихся в вермахте (91,7 %). 10 из них были к 22 июня 1941 г. объединены в четыре танковые группы, состав которых указан в таблице 45. Кроме того, в составе 11 дивизионов и 5 батарей штурмовых орудий насчитывалось 228 боевых машин, и 18 штурмовых орудий имелось на вооружении моторизованного полка "Великая Германия", лейбштандарта СС "Адольф Гитлер" и 900‑й моторизованной бригады (всего 246 штурмовых орудий). Для действий в Финляндии было выделено два танковых батальона (40‑й и 211‑й), в которых насчитывалось 106 танков, а в составе трех батальонов огнеметных танков (100‑го, 101‑го и 300‑го) имелось до 116 боевых машин. Таким образом в составе "Восточной армии" к 22 июня 1941 г. насчитывалось до 3 865 танков и штурмовых орудий, а резерве ОКХ в Германии находилось 2 танковые дивизии (около 350 танков)1606.

Таблица 451607

К 22 июня 1941 г. на границе с СССР из 155 дивизий в трех группах армий и армии "Норвегия" находилось 127 дивизий, 2 бригады и 1 полк (см. таблицу 46). В этих войсках насчитывалось 2 812 тыс. человек, 37 099 орудий и минометов, 3 865 танков и штурмовых орудий1608.

Военно‑Воздушные силы Германии развернули для обеспечения операции "Барбаросса" 60,8 % летных частей, 16,9 % войск ПВО и свыше 48 % войск связи и прочих подразделений. Каждая группа армий получила по одному воздушному флоту. Группу армий "Север" поддерживал 1‑й воздушный флот в составе 1‑го авиакорпуса, воздушного командования "Балтика" и воздушного округа "Кенигсберг". 2‑й воздушный флот в составе 8‑го и 2‑го авиакорпусов, 1‑го зенитного корпуса и воздушного округа "Позен" поддерживал группу армий "Центр". Для поддержки группы армий "Юг" был выделен 4‑й воздушный флот в составе 5‑го и 4‑го авиакорпусов, 2‑го зенитного корпуса, двух воздушных округов – "Бреслау" и "Вена" и миссии ВВС в Румынии. Действия армии "Норвегия" поддерживались частью сил 5‑го воздушного флота, подчиненных "Генерал‑инспектору ВВС Северной Норвегии" и воздушному командованию "Киркенес"1610. Кроме того, 51 самолет находился в распоряжении Главного командования ВВС (ОКЛ). Состав воздушных флотов показан в таблице 47.

Таблица 471611

Всего для нападения на Советский Союз германское командование выделило 4 050 тыс. человек (3 300 тыс. в сухопутных войсках и войсках СС, 650 тыс. в ВВС и около 100 тыс. в ВМФ). "Восточная армия" насчитывала 155 расчетных дивизий, 43 812 орудий и минометов, 4 215 танков и штурмовых орудий и 3 909 самолетов1612. Из этих сил на 22 июня 1941 г. на Восточном фронте было развернуто 128 расчетных дивизий, и германская группировка насчитывала 3 562 тыс. человек, 37 099 орудий и минометов, 3 865 танков и штурмовых орудий и 3 909 самолетов.

Вместе с Германией к войне с СССР готовились ее союзники: Финляндия, Словакия, Венгрия, Румыния и Италия, которые выделили для ведения войны следующие силы (см. таблицу 48).

Таблица 481613

Личный состав Дивизии Орудия и Танки Самолеты

расчетные минометы

Финляндия 340 600 17,5 2 047 86 307

Словакия 42 500 2,5 246 35 51

Венгрия 44 500 2,5 200 160 100

Румыния 380 400 17,5 3 255 60 423

Италия 61 900 3 925 61 83

Итого 869 900 42,5 6 673 402 964

Кроме того, Хорватия выделила 56 самолетов и до 1,6 тыс. человек1614. К 22 июня 1941 г. на границе не было словацких и итальянских войск, которые прибыли позднее. Следовательно, там в войсках союзников Германии находилось 765 500 человек, 37 расчетных дивизий, 5 502 орудия и миномета, 306 танков и 886 самолетов.

Всего же силы Германии и ее союзников насчитывали 4 327,5 тыс. человек, 166 расчетных дивизий, 42 601 орудий и минометов, 4 171 танков и штурмовых орудий и 4 846 самолетов (из которых 51 находился в распоряжении главного командования ВВС и вместе с 8,5 тыс. человек личного состава ВВС в дальнейших расчетах не учитывается).

Вооруженные силы Советского Союза в условиях начавшейся войны в Европе продолжали расти, и к лету 1941 г. были крупнейшей армией мира. К началу войны советские вооруженные силы насчитывали 5 774 211 человек: 4 605 321 в сухопутных войсках, 475 656 в ВВС, 353 752 в ВМФ, 167 582 в пограничных и 171 900 во внутренних войсках НКВД1615. В сухопутных войсках имелось 303 дивизии, 16 воздушно‑десантных, 1 танковая и 5 стрелковых бригад. Войска располагали 117 581 орудием и минометом, 25 784 танками и 24 488 самолетами1616. Из этих войск в пяти западных приграничных округах дислоцировались 174 расчетные дивизий (см. таблицу 49).

Войска НКВД состояли из 14 дивизий, 18 бригад и 21 отдельного полка различного назначения, из которых в западных округах находилось 7 дивизий, 2 бригады и 11 оперативных полков внутренних войск, на базе которых в ПрибОВО, ЗапОВО и КОВО перед войной началось формирование 21‑й, 22‑й и 23‑й мотострелковых дивизий НКВД1618. Пограничные войска состояли из 18 округов, 94 погранотрядов, 8 отдельных отрядов пограничных судов и других частей. К лету 1941 г. на западной границе СССР находилось 8 округов, 49 погранотрядов, 7 отдельных отрядов пограничных судов и другие части1619.

Группировка советских войск на Западе насчитывала 3 088 160 человек (2 718 674 в Красной Армии, 215 878 в ВМФ и 153 608 в войсках НКВД), 57 041 орудие и миномет, 13 924 танков (из них 11 135 исправных) и 8 974 самолета (из них 7 593 исправных). Кроме того, авиация Северного, Балтийского, Черноморского флотов и Пинской военной флотилии имела 1 769 самолетов (из них 1 506 исправных). К сожалению, техническое оснащение войск НКВД до сих пор неизвестно. Кроме того, с мая 1941 г. началось сосредоточение 77 дивизий второго стратегического эшелона из внутренних военных округов и с Дальнего Востока. К 22 июня в западные округа прибыло 16 дивизий (10 стрелковых, 4 танковые и 2 моторизованные), в которых насчитывалось 201 691 человек, 2 746 орудий и 1 763 танка1620. Группировка советских войск на западных границах была достаточно мощной. Общее соотношение сил к утру 22 июня 1941 г. представлено в таблице 50, судя по данным которой противник превосходил Красную Армию лишь по численности личного состава, ибо его войска были отмобилизованы.

Таблица 50

Красная Армия Противник Соотношение

Дивизии 190 166 1,1: 1

Личный состав 3 289 851 4 327 500 1: 1,3

Орудия и минометы 59 787 42 601 1,4: 1

Танки и штурмовые орудия 15 687 4 171 3,8: 1

Самолеты 10 743 4 846 2,2: 1

Теперь рассмотрим вопрос о соотношении сил сторон на различных стратегических направлениях в масштабе округ (фронт) – группа армий, и на отдельных оперативных направлениях (армия – армия). При этом учитываются только сухопутные войска и ВВС, а для советской стороны и пограничные войска. Начнем с Северо‑Западного направления, где друг другу противостояли группа армий "Север" и Прибалтийский особый военный округ (Северо‑Западный фронт) (см. таблицу 51).

Вермахт имел довольно значительное превосходство в живой силе и некоторое в артиллерии, но уступал в танках и авиации. Однако следует учитывать, что непосредственно в 50‑км приграничной полосе располагалось лишь 8 советских дивизий, а еще 10 находились в 50‑100 км от границы. С середины июня началось выдвижение советских войск к границе, но к 22 июня завершить этот процесс не удалось. В результате на направлении главного удара группе армий "Север" удалось добиться более благоприятного соотношения сил (см. таблицу 52).

На Западном направлении противостояли друг другу группа армий "Центр" и войска Западного особого военного округа (Западного фронта) с частью сил 11‑й армии ПрибОВО. Для немецкого командования это направление было главным в операции "Барбаросса", и поэтому группа армий "Центр" была сильнейшей на всем фронте. Здесь было сосредоточено 40 % всех германских дивизий, развернутых от Баренцева до Черного моря (в том числе 50 % моторизованных и 52,9 % танковых). Группу армий поддерживал крупнейший воздушный флот люфтваффе. В полосе наступления группы армий "Центр" в непосредственной близости от границы находилось лишь 15 советских дивизий, а 14 располагались в 50‑100 км от нее. Остальные войска начали в середине июня сосредоточение к границе, и к 22 июня в движении находились войска 2‑го (100‑я, 161‑я стрелковые дивизии), 47‑го (55‑я, 121‑я, 143‑я стрелковые дивизии), 44‑го (64‑я, 108‑я стрелковые дивизии) и 21‑го (17‑я, 37‑я, 50‑я стрелковые дивизии) стрелковых корпусов. Кроме того, на территории округа в районе Полоцка сосредоточивались войска 22‑й армии из УрВО, из состава которой к 22 июня 1941 г. прибыло на место 3 стрелковые дивизии, и 21‑й мехкорпус из МВО – общей численностью 72 016 человек, 1 241 орудие и миномет и 692 танка1623. В итоге содержащиеся по штатам мирного времени войска ЗапОВО уступали противнику только в личном составе, но превосходили его в танках, самолетах и незначительно в артиллерии (см. таблицу 53). Однако, в отличие от войск группы армий "Центр", они не завершили сосредоточение, что позволяло громить их по частям.

Группа армий "Центр" должна была осуществить двойной охват войск Западного округа, расположенных в Белостокском выступе, ударом от Сувалок и Бреста на Минск, поэтому основные силы группы армий были развернуты на флангах. С юга (от Бреста) наносился главный удар. На северном фланге (Сувалки) была развернута 3‑я танковая группа вермахта, которой противостояли части 11‑й армии ПрибОВО (см. таблицу 54).

Таблица 541625

Части 11‑й армии 3‑я танковая группа Соотношение

Дивизии 3 12 1: 4

Личный состав 34 700 265 000 1: 7,6

Орудия и минометы 646 3 060 1: 4,7

Танки 102 1 057 1: 10,4

В полосе советской 4‑й армии были развернуты войска 43‑го армейского корпуса 4‑й немецкой армии и 2‑я танковая группа. На этом участке противник также смог добиться значительного превосходства (см. таблицу 55).

Таблица 55

4‑я армия Части 4‑й армии Соотношение

и 2‑я танковая группа

Дивизии 7 20,5 1: 2,9

Личный состав 71 349 461 680 1: 6,5

Орудия и минометы 1 657 5 953 1: 6,5

Танки 520 1 021 1: 1,9

На Юго‑Западном направлении группе армий "Юг", объединявшей германские, румынские, венгерские и хорватские войска, противостояли части Киевского особого и Одесского военных округов (Юго‑Западного и Южного фронтов). Советская группировка на Юго‑Западном направлении была сильнейшей на всем фронте, поскольку именно она должна была наносить главный удар по противнику. Однако и здесь советские войска не завершили сосредоточение и развертывание. Так, в КОВО в непосредственной близости от границы находилось лишь 16 дивизий, а 14 располагались в 50‑100 км от нее. С середины июня началось выдвижение к границе войск 31‑го (193‑я, 195‑я, 200‑я стрелковые дивизии), 36‑го (140‑я, 146‑я, 228‑я стрелковые дивизии), 37‑го (80‑я, 139‑я, 141‑я стрелковые дивизии), 49‑го (190‑я, 198‑я, 109‑я стрелковые дивизии) и 55‑го (130‑я, 169‑я, 189‑я стрелковые дивизии) стрелковых корпусов. В ОдВО в 50‑км приграничной полосе находилось 9 дивизий, а 6 располагались в 50‑100‑км полосе. Кроме того, на территорию округов прибывали войска 16‑й и 19‑й армий, из состава которых к 22 июня сосредоточилось 10 дивизий (7 стрелковых, 2 танковых и 1 моторизованная), общей численностью 129 675 человек, 1 505 орудий и минометов и 1 071 танк1626. Даже не будучи укомплектованными по штатам военного времени, советские войска превосходили группировку противника (см. таблицу 56), однако они не завершили сосредоточение и развертывание.

Таблица 561627

КОВО и ОдВО Группа армий "Юг" Соотношение

Дивизии 91,5 63,5 1,4: 1

Личный состав 1 412 136 1 530 800 1: 1,1

Орудия и минометы 26 580 16 008 1,7: 1

Танки 8 069 1 144 7: 1

Самолеты 4 696 1 829 2,6: 1

Войска противника имели лишь некоторое превосходство в живой силе, но значительно уступали в танках, самолетах и несколько меньше в артиллерии. Но на направлении главного удара группы армий "Юг", где советской 5‑й армии противостояли части 6‑й немецкой армии и 1‑я танковая группа, противнику удалось добиться лучшего для себя соотношения сил (см. таблицу 57).

Таблица 571628

5‑я армия 6‑я армия и Соотношение

1‑я танковая группа

Дивизии 8 15 1: 1,9

Личный состав 93 368 339 340 1: 3,6

Орудия и минометы 2 215 4 035 1: 1,8

Танки 712 521 1,4: 1

Самым благоприятным для Красной Армии было соотношение на фронте Ленинградского военного округа, где ему противостояли финские войска и части немецкой армии "Норвегия" (см. таблицу 58). На Крайнем Севере войскам советской 14‑й армии противостояли германские части горно‑пехотного корпуса "Норвегия" и 36‑го армейского корпуса (см. таблицу 59), и здесь противник имел превосходство в живой силе и незначительное в артиллерии. Правда, следует учитывать, что, поскольку военные действия на советско‑финляндской границе начались в конце июня – начале июля 1941 г., обе стороны наращивали свои силы, и приведенные данные не отражают численности войск сторон к началу боевых действий.

Таким образом, германское командование, развернув на Восточном фронте основную часть вермахта, не смогло добиться подавляющего превосходства не только в полосе всего будущего фронта, но и в полосах отдельных групп армий. Однако Красная Армия не была отмобилизована и не закончила процесс стратегического сосредоточения и развертывания. Вследствие этого части первого эшелона войск прикрытия значительно уступали противнику, войска которого были развернуты непосредственно у границы. Подобное расположение советских войск позволяло громить их по частям. На направлениях главных ударов групп армий германскому командованию удалось создать превосходство над войсками Красной Армии, которое было близко к подавляющему. Наиболее благоприятное соотношение сил сложилось для вермахта в полосе группы армий "Центр", поскольку именно на этом направлении наносился главный удар всей Восточной кампании. На остальных направлениях даже в полосах армий прикрытия сказывалось советское превосходство в танках. Общее соотношение сил позволяло советскому командованию не допустить превосходства противника даже на направлениях его главных ударов. Но в действительности произошло обратное.

Так как советское военно‑политическое руководство не ожидало германского нападения, Красная Армия, начав в мае 1941 г. стратегическое сосредоточение и развертывание на Западном ТВД, которое должно было завершиться к 15 июля, оказалась 22 июня 1941 г. застигнута врасплох и не имела ни наступательной, ни оборонительной группировки. Советские войска не были отмобилизованы, не имели развернутых тыловых структур и лишь завершали создание органов управления на ТВД. На фронте от Балтийского моря до Карпат из 77 дивизий войск прикрытия Красной Армии в первые часы войны отпор врагу могли оказать лишь 38 не полностью отмобилизованных дивизий, из которых лишь некоторые успели занять оборудованные позиции на границе. Остальные войска находились либо в местах постоянной дислокации, либо в лагерях, либо на марше. Если же учесть, что противник сразу бросил в наступление 103 дивизии, то понятно, что организованное вступление в сражение и создание сплошного фронта советских войск было крайне затруднено. Упредив советские войска в стратегическом развертывании, создав мощные оперативные группировки своих полностью боеготовых сил на избранных направлениях главного удара, германское командование создало благоприятные условия для захвата стратегической инициативы и успешного проведения первых наступательных операций.

Теперь обратимся к вопросу о качественном соотношении военной техники сторон. Основную ударную силу армий того времени составляли танковые войска. Однако каждая великая держава имела свою систему классификации бронетанковой техники. В Красной Армии танки классифицировались по боевой массе (масса заправленного танка с полным боекомплектом и экипажем). Соответственно на вооружении имелись легкие (Т‑27, Т‑37, Т‑38, Т‑40, Т‑26, БТ‑2, БТ‑5, БТ‑7, БТ‑7м), средние (Т‑28, Т‑34) и тяжелые (Т‑35, КВ‑1, КВ‑2) танки. В механизированном корпусе по штату должно было быть 71,4 % легких танков (из них 43 % БТ)1631. В вермахте существовала своя собственная классификация танков, основанная на калибре танковой пушки. К легким относились Т‑I и Т‑II, Т‑III считался средним танком сопровождения, а Т‑IV – тяжелым танком огневой поддержки1632. Кроме того, на вооружении вермахта находились трофейные чешские танки Т‑35(t) и Т‑38(t). Таким образом, прямое сопоставление техники сторон, как это обычно имеет место в историографии, невозможно.

Обративший внимание на этот факт В. Суворов предложил использовать для сопоставления американскую классификацию бронетехники, которая основывалась на том, что все танки до 20 тонн считались легкими, до 40 тонн – средними, а свыше 40 тонн – тяжелыми. Учитывая разницу в компоновке танка в СССР и Германии, он сделал вывод о том, что все германские танки являлись легкими1633. В принципе подобный подход является вполне возможным вариантом решения этого непростого вопроса, однако следует учитывать, что американская классификация все же ближе к советской, нежели к германской. Поэтому в таблице 60 приводятся не только количественные данные по типам танков в Красной Армии и вермахте, но и в скобках указаны вес и вооружение (количество и калибр орудий и пулеметов), что, по нашему мнению, позволяет более объективно сопоставить бронетанковую технику сторон. В течение 38 лет отечественная историография утверждала, что к 15 июня 1941 г. 29 % советских танков старых типов нуждалось в среднем, а 44 % – в капитальном ремонте1634. Однако доступные ныне материалы полностью опровергают эту версию, и в таблице 60 в скобках указано количество исправных танков обеих армий.

Для полной картины состояния танкового парка вермахта и Красной Армии следует помнить, что в июне 1941 г. в СССР было произведено 305 танков, а в Германии – 312. Потери вермахта в Африке до 22 июня составили 16 танков1636.

В отечественной историографии широко распространены утверждения о том, что, кроме Т‑34 и КВ, все остальные танки были устаревшими1637. Однако сопоставление тактико‑технических данных советских и германских танков показывает, что никакого существенного превосходства германская техника не имела. Какие‑то параметры были лучше у танков противника, а какие‑то – у советских танков. Большая скорость и лучшая проходимость позволяли использовать советские "устаревшие" танки для борьбы с немецкими на равных. Ход боевых действий в 1941 г. показал, что если советские "устаревшие" танки примерно соответствовали германской технике, то Т‑34 и особенно КВ существенно превосходили все типы танков вермахта. Более того, оказалось, что германские войска вообще не располагают средствами, которые позволили бы на равных бороться с этими типами танков Красной Армии. Однако нельзя не отметить, что танковые войска вермахта имели опыт современной маневренной войны, четкого взаимодействия с другими родами войск на поле боя, что позволило им получить определенное качественное превосходство над советскими танковыми войсками, которые не закончили очередную реорганизацию и были вынуждены зачастую вступать в бои без поддержки не только авиации, но и пехоты или артиллерии.

Сопоставление качественных показателей артиллерии обеих сторон показывает, что ни о каком качественном превосходстве немецкой артиллерии не может быть и речи. Если же учесть, что большинство орудий противника были модернизированными образцами эпохи Первой мировой войны, а советские создавались в 1930‑е гг., то необходимо признать, что задел для совершенствования советской артиллерии был существеннее немецкого. Кроме того, Красная Армия получила на вооружение БМ‑13 – знаменитую "катюшу", ликвидировав германскую монополию на реактивные системы залпового огня в сухопутных войсках. Так что говорить о превосходстве немцев в качестве артиллерии нет никаких оснований. Другое дело, что артиллерийские части вермахта имели боевой опыт и отработанное взаимодействие с другими родами войск на поле боя. Используя свой опыт современной войны, германские артиллеристы в начале войны действовали более умело и добивались серьезных успехов.

С авиацией дело обстояло несколько иначе. Сопоставляя тактико‑технические данные авиационной техники, нельзя не отметить, что советские самолеты, принятые на вооружение в первой половине 1930‑х гг., существенно уступали однотипным самолетам противника, которые были модернизированы с учетом опыта войны в Европе. Советские самолеты новых конструкций, принятые на вооружение в 1939–1941 гг., не только не уступали самолетам люфтваффе, но и имели значительно больший потенциал для дальнейшего совершенствования. Но в советских ВВС новые самолеты составляли около 25 % общего количества и не были еще освоены личным составом. Нужно также отметить и лучшую организацию ВВС Германии, которые располагали крупными авиационными соединениями. Советская авиация была раздроблена между армиями, фронтами и авиацией дальнего действия. Кроме того, подготовка летного состава люфтваффе была лучше, и он имел в массе боевой опыт. Подготовка же советских летчиков была слабее, у большинства из них не было и боевого опыта. Так, летная подготовка советских летчиков составляла 30‑180 часов, а немецких – 450 часов. Следовательно, немецкие ВВС имели качественное превосходство.

Таблица 61

Численность самолетов в ВВС Германии и СССР1638

Германия СССР Соотношение

Бомбардировщики 2 642 6 887 1: 2,6

Разведчики 823 1 934 1: 2,3

Истребители 2 249 9 881 1: 4,4

Штурмовики – 57

Прочие 1 138 5 729 1: 5

Итого 6 852 24 488 1: 3,6

По мнению современных германских исследователей, анализ состояния Восточной армии вермахта к 22 июня 1941 г. показывает, что "дивизии с лучшим оснащением были сосредоточены вокруг танковых групп, в то время как между ними и на флангах использовались преимущественно менее боеспособные и малоподвижные дивизии. В целом Восточная армия производила впечатление скорее "лоскутного одеяла", вопреки очень распространенному в послевоенной литературе суждению, что Гитлер, благодаря гибкой экономике молниеносной войны и ограблению оккупированных территорий, смог мобилизовать против СССР мощную однородно оснащенную армию. Этот сам по себе довольно неожиданный факт объясняется не только имевшимися тогда материальными возможностями германского военного командования, но также и тем, что решение напасть на Советский Союз не было обеспечено соответствующими энергичными мерами в области вооружения. Его производство не было соотнесено с потенциалом противника, поскольку германское руководство исходило из того, что сможет имеющимися силами уничтожить военный потенциал СССР в течение нескольких недель"1639.

Таким образом, явного качественного превосходства техники, как и ее количественного превосходства, у вермахта не было. Однако подготовка личного состава и эксплуатация этой техники в вермахте были более высокими, чем в Красной Армии. Явным преимуществом вермахта было то, что сосредоточенные для нападения на СССР войска находились в развернутом состоянии и полной боевой готовности, а Красная Армия еще только начала сосредоточение и развертывание войск на Западе. Германские войска имели достаточно высокий боевой дух и рассчитывали еще на одну молниеносную войну. К лету 1941 г. вермахт был сильнейшей армией мира, что делало его очень серьезным противником. И если советским конструкторам удалось еще до войны создать технику, которая стала базой для будущего качественного превосходства над германской, то Красной Армии еще только предстояло научиться бить врага этой техникой, и учеба эта была долгая и трудная.

Все это лишний раз показывает, что попытки отечественной историографии объяснить вслед за Сталиным поражения советских войск в начале войны то количественным, то качественным превосходством германской техники недостаточно обоснованы. Существенного качественного превосходства немецкой техники не было, а количественного немцы смогли добиться лишь в личном составе и на отдельных направлениях в артиллерии. Однако общее соотношение сил позволяло Красной Армии не допустить и этого перевеса. Поэтому на первое место выходит вопрос об использовании наличных сил Красной Армии, об умении ими правильно распорядиться. Именно этого умения и не хватило советскому военно‑политическому руководству, что и привело к столь трагическому началу войны. Отсутствие у советского командования четко проработанной стратегии оборонительной войны и недостатки в боевой выучке войск стали главными причинами, предопределившими поражения Красной Армии в начале войны. Войска, не будучи развернутыми и укомплектованными, должны были с ходу вступать в сражение с превосходящими их в каждом отдельном бою силами противника, который действовал в целом более профессионально. К сожалению, героизм воинов Красной Армии не мог заменить четкую и продуманную систему обороны и руководства войсками.

Доступные исследователям материалы показывают, что, оказавшись летом 1940 г. в стратегическом тупике, германское руководство было вынуждено изыскивать новые возможности выиграть войну с Англией. Однако вскоре выяснилось, что у вермахта не хватает сил для высадки на Британских островах, которая и так слишком рискованна, а расширение боевых действий против Англии на периферии Европы требовало определенной подготовки, а главное, создания политических условий путем более тесного сотрудничества с Италией и другими заинтересованными сторонами – от Испании до Японии. Однако переговоры показали, что нейтральные страны не спешат втягиваться в войну, выжидая развития событий. Не последнее место в этих политико‑стратегических расчетах Берлина занимал и СССР, переговоры с которым показали, что Москва не прочь продолжить политику сотрудничества с Германией, но при этом требует от Берлина новых территориальных уступок в отношении Финляндии, Балкан и Ближнего Востока. Все это ясно продемонстрировало, что Советский Союз не только является политически независимым мощным соседом Германии, но и стремится проводить политику обеспечения собственных интересов в Европе, что совершенно не отвечало замыслам Берлина. Исход советско‑германских переговоров ноября 1940 г. явно подтолкнул германское руководство сделать ставку на военное сокрушение СССР.

Первоначально в Берлине задумались о реализации идеи "Восточного похода" в эйфории от победы над Францией. Однако неудачные попытки вывести из войны Англию привели к тому, что в германском руководстве стали рассматривать будущую войну с СССР как реальный шанс достичь победы на Западе. Считалось, что быстрый разгром Советского Союза позволит Берлину получить широкую сырьевую базу, использование которой сделает Германию способной противостоять в затяжной войне Англии и США. Подобному восприятию проблемы "Восточного похода" способствовала недооценка военно‑экономической мощи и политической стабильности СССР и крайняя переоценка сил вермахта. Даже когда в ходе подготовки войны на Востоке выяснилось, что Германия не располагает силами, способными нанести гарантированное поражение Советскому Союзу, германское руководство вместо поисков иного выхода из стратегического тупика решило по опыту войны в Европе сделать ставку на максимально сильный первоначальный удар, который, вероятно, должен был привести к краху Советского государства. Более того, зная об ограниченности германских сил, в Берлине всерьез планировали победоносно завершить "Восточный поход" самое позднее в ноябре 1941 года, поскольку, как отмечают современные германские исследователи, "германское командование было уверено в том, что, если не в материальном отношении, то в оперативном искусстве ведения войны, оно сможет достичь решающего военного превосходства"1640.

Ретроспективное рассмотрение этой проблемы показывает: все военное планирование "Восточного похода" было настолько авантюристичным, что невольно возникают сомнения, руководствовалось ли вообще германское военно‑политическое руководство здравым смыслом. Во‑первых, с самого начала было ясно, что разгром СССР в рамках краткосрочной молниеносной кампании неосуществим хотя бы в силу географических причин. Во‑вторых, затяжная война на Востоке поставила бы Германию в ситуацию войны на два фронта, что означало бы ее неизбежное поражение. Не представляя себе реальной мощи СССР и стабильности советской политической системы, германское руководство приняло совершенно невыполнимое решение. Причем разгромить СССР собирались за 5 месяцев с мая (позднее – июня) по октябрь (ноябрь) 1941 г. Даже если бы вермахту удалось оккупировать советскую территорию до линии Архангельск – Астрахань, это не означало разгрома СССР, который в этом случае сохранил бы значительные людские ресурсы и определенную экономическую базу для продолжения войны. В результате все расчеты Берлина на быструю победу над СССР были построены на ожидании чуда. Чуда не произошло, сухопутные войска Германии оказались скованными на Востоке в то время, как Англия получила передышку и время для наращивания своих военно‑экономических усилий. Германия утратила инициативу в войне и теперь ее поражение было лишь вопросом времени.

В‑третьих, как осторожно сформулировал эту мысль А. Филиппи, "действовавшие на Восточном фронте германские сухопутные войска и выделявшиеся для их поддержки средства из состава других видов вооруженных сил едва ли были в состоянии выполнить такого рода задачи"1641. Иными словами, у Германии просто не было сил для разгрома Красной Армии. И, кстати, германский Генштаб прекрасно знал о том, что в случае войны русские могли мобилизовать до 12 млн человек, но, исходя из ошибочных сведений о советском военном производстве, полагал, что у Красной Армии не хватит вооружения для столь большой численности войск. При том, что вермахт имел резерв для восполнения потерь всего лишь в 475 тыс. человек, разрыв в мобилизационных возможностях, не говоря уже о том, что на Восток были брошены буквально все боеспособные части, лишь подтверждает вывод германского генерала. Если же еще учесть, в‑четвертых, то, что советский военно‑промышленный комплекс был гораздо более приспособлен для снабжения армии в ходе затяжной войны необходимой техникой, то весь "Восточный поход" нельзя расценить иначе как самоубийственную авантюру германского руководства. Или, как отметил после войны ее участник генерал Г. Блюментрит, "приняв это роковое решение, Германия проиграла войну"1642.

[Hrolv Ganger]

Заключение

Рассмотрение на широком фоне военно‑политических проблем кануна Великой Отечественной войны с учетом новейшей историографии и ставших доступными для исследователей документов показывает, что созданная еще в советский период концепция событий 1939–1941 гг. нуждается в существенной модернизации. Прежде всего следует отрешиться от навеянной советской пропагандой совершенно фантастической идеи о некоем патологическом миролюбии СССР. Возникшие еще в 1970‑1980‑е гг. по этому поводу шутливые афоризмы типа: "Кто над нашим миролюбием насмеется, тот кровавыми слезами обольется" и "Нам нужен мир, желательно весь!" показывают, что население уже в то время относилось к этой идее довольно иронично. Конечно, в историографии никаких вольностей не допускалось, и в результате сложилась довольно оригинальная картина. Если все прочие государства в своей международной политике руководствовались собственными интересами, то Советский Союз занимался лишь тем, что демонстрировал свое миролюбие и боролся за мир. В принципе, конечно, признавалось, что у СССР также есть собственные интересы, но обычно о них говорилось столь невнятно, что понять побудительные мотивы советской внешней политики было практически невозможно.

Однако отказ от такого идеологизированного подхода делает советскую внешнюю политику столь же понятной, как и политику любой другой страны. Рассмотрение международной ситуации в рамках историко‑политологического анализа развития систем международных отношений показывает, что советское руководство в начале 1920‑х гг. столкнулось со сложной, но довольно традиционной проблемой. В годы Революции и Гражданской войны Советская Россия утратила завоеванные Российской империей позиции на международной арене и территории в Восточной Европе. По уровню своего влияния в Европе страна оказалась отброшенной на 200 лет в прошлое. В этих условиях советское руководство могло либо согласиться с региональным статусом СССР, либо вновь начать борьбу за возвращение в клуб великих держав. Сделав выбор в пользу второй альтернативы, советское руководство взяло на вооружение концепцию "мировой революции", совмещавшую новую идеологию и традиционные задачи внешней политики по усилению влияния страны в мире. Стратегической целью внешней политики Москвы стало глобальное переустройство системы международных отношений, что делало основными противниками Англию, Францию и их союзников.

В 1920‑е гг. Советскому Союзу удалось добиться дипломатического признания, но попытки усилить свои позиции в Европе и на Дальнем Востоке не дали заметных результатов. Кроме того, события конца 1920‑х гг. высветили целый ряд внутренних проблем СССР, ограничивавших внешнеполитическую активность страны. Поэтому период мирового экономического кризиса был в целом удачно использован советским руководством для начала радикальной экономической модернизации с опорой на новейшие технологические достижения Запада.

В 1930‑е гг. международная ситуация существенно изменилась в связи с началом открытой борьбы ряда великих держав за пересмотр Версальско‑Вашингтонской системы. Сделав ставку на неизбежность возникновения нового межимпериалистического конфликта, СССР стремился не допустить консолидации остальных великих держав, справедливо воспринимая это как главную угрозу своим интересам. Советское руководство умело использовало официальные дипломатические каналы, нелегальные возможности Коминтерна, социальную пропаганду, пацифистские идеи, антифашизм, помощь некоторым жертвам агрессоров для создания имиджа главного борца за мир и социальный прогресс. Борьба за "коллективную безопасность" стала внешнеполитической тактикой Москвы, направленной на усиление веса СССР в международных делах и на недопущение консолидации остальных великих держав без своего участия. Однако события 1938 г. наглядно показали, что СССР не только все еще далек от того, чтобы стать равноправным субъектом европейской политики, но и продолжает рассматриваться европейскими великими державами как объект их политики. В этих условиях только новое обострение кризиса в Европе позволяло СССР вернуться в большую политику в качестве великой державы.

Этим устремлениям Москвы способствовало то, что в ходе политических кризисов 1930‑х гг. Версальско‑Вашингтонская система в Европе и на Дальнем Востоке оказалась практически разрушенной, что не могло не привести к очередному столкновению между великими державами. В этом смысле можно говорить о том, что Вторая мировая война была закономерным явлением в период смены систем международных отношений и вряд ли могла бы быть предотвращена, поскольку неравномерность экономического развития вела к изменению баланса сил великих держав, каждая из которых в той или иной степени оказалась заинтересованной в реорганизации Версальско‑Вашингтонской системы международных отношений. Германия, США и СССР стремились к полному переустройству системы международных отношений, Англия и Франция были готовы на некоторые изменения, не затрагивающие их ведущего положения в мире, а Италия и Япония старались расширить свое влияние на региональном уровне.

В ходе политического кризиса 1939 г. в Европе сложилось два военно‑политических блока: англо‑французский и германо‑итальянский, каждый из которых был заинтересован в соглашении с СССР. Со своей стороны, Москва получила возможность выбирать, с кем и на каких условиях ей договариваться, и максимально ее использовала, балансируя между различными военно‑политическими блоками. Международные отношения весны – лета 1939 г. в Европе представляли собой запутанный клубок дипломатической деятельности великих держав, каждая из которых стремилась к достижению собственных целей. События параллельно развивались по нескольким направлениям: шли тайные и явные англо‑франко‑советские, англо‑германские и советско‑германские переговоры; происходило оформление англо‑франко‑польской и германо‑итальянской коалиций. Москва в своих расчетах исходила из того, что возникновение войны в Европе – как при участии СССР в англо‑французском блоке, так и при сохранении им нейтралитета – открывало новые перспективы для усиления советского влияния на континенте. Союз с Англией и Францией делал бы Москву равноправным партнером со всеми вытекающими из этого последствиями, а сохранение Советским Союзом нейтралитета в условиях ослабления обеих воюющих сторон позволяло ему занять позицию своеобразного арбитра, от которого зависит исход войны. Исходя из подобных расчетов был определен советский внешнеполитический курс.

Ход англо‑франко‑советских переговоров показал, что Англия и Франция не готовы к равноправному партнерству с СССР. В этих условиях предложения Германии оказались более привлекательными, и 23 августа 1939 г. в Москве был подписан советско‑германский договор о ненападении, ставший значительной удачей советской дипломатии. СССР удалось остаться вне европейской войны, получив при этом значительную свободу рук в Восточной Европе, более широкое пространство для маневра между воюющими группировками в собственных интересах, и при этом свалить вину за срыв англо‑франко‑советских переговоров на Лондон и Париж. Благодаря соглашению с Германией, СССР впервые за всю свою историю получил признание своих интересов в Восточной Европе со стороны великой европейской державы. В 1939 г. Европа оказалась расколотой на три военно‑политических лагеря: англо‑французский, германо‑итальянский и советский, каждый из которых стремился к достижению собственных целей, что не могло не привести к войне.

Начало европейской войны позволило СССР приступить к ревизии своих западных границ, навязанных ему в 1920–1921 гг. Тем самым Москва получила возможность вернуть контроль над территориями, большая часть которых ранее входила в состав Российской империи. 17 сентября 1939 г. Красная Армия вторглась в Польшу, что означало фактическое вступление СССР во Вторую мировую войну в качестве самостоятельной военно‑политической силы, пока более лояльной в отношении Германии. Советское военно‑политическое проникновение в Прибалтийские государства прошло два этапа. На первом из них этим странам были навязаны договоры о взаимопомощи и советские военные базы, а на втором – летом 1940 г. Прибалтика была присоединена к СССР. Военно‑дипломатические успехи СССР по установлению советского контроля над сферой интересов в Восточной Европе оказались прерванными Финляндией, которая ценой войны с СССР в условиях угрозы вмешательства Англии и Франции сумела сохранить независимость, хотя и уступила некоторые территории. Во второй половине июня 1940 г. была довольно быстро решена Бессарабская проблема.

Таким образом, к середине 1940 г. Советский Союз в результате Польской, Финской, Прибалтийской и Бессарабской кампаний смог присоединить большую часть территории Восточной Европы, которая была отнесена к его сфере интересов согласно советско‑германским договоренностям 1939 г.1643 (в международно‑правовом плане эти территории были закреплены в составе СССР благодаря договорам 1945–1947 гг.). Это значительно улучшило его стратегические позиции и укрепило обороноспособность. Не следует забывать, что большая часть этих территорий оказалась отторгнута от России в результате внешней агрессии. Поэтому события 1939–1940 гг. были в определенном смысле советским реваншем за поражения времен Гражданской войны. Поэтому, как справедливо отметил А. Тэйлор, "права России на балтийские государства и восточную часть Польши (а также Бессарабию. М.М.) были гораздо более обоснованными по сравнению с правами Соединенных Штатов на Нью‑Мексико"1644. В этом смысле невозможно не присоединиться к мнению Н.М. Карамзина: "Пусть иноземцы осуждают раздел Польши: мы взяли свое"1645. В итоге Советскому Союзу вновь удалось совместить политическую и геополитическую границы между "Западной" и "Российской" цивилизациями, как это уже имело место в конце XVIII века1646.

Советско‑английские и советско‑французские отношения осенью 1939 г. ухудшились, так как Англия и Франция были недовольны тем, что им не удалось использовать СССР в своих интересах, и русские осмелились предпочесть какие‑то свои собственные интересы "общему делу" защиты западных демократий. В Лондоне и Париже были склонны рассматривать Москву в качестве невоюющего союзника Берлина, нанесение ущерба которому было формой косвенного давления на Германию. Противодействуя этим настроениям, советское руководство вело осторожный внешнеполитический курс, всячески демонстрируя свой нейтралитет в европейской войне. Однако советско‑финская война и обострение борьбы за Скандинавию зимой 1939–1940 гг. поставило СССР перед реальной угрозой возникновения войны с Англией и Францией. Советское руководство попыталось избежать возможного конфликта, предприняв в то же время ряд военных мер, которые позволили бы дать адекватный ответ на англо‑французское нападение. В этих условиях в Москве с облегчением узнали о вторжении Германии в Скандинавию, а позднее и во Францию, что полностью устранило угрозу столкновения СССР с западными союзниками. Вместе с тем советское руководство, хотя и заняло более твердую позицию на переговорах с Англией, не собиралось окончательно портить отношения с ней. Москва продолжала лавировать между Берлином и Лондоном, который стремился любыми способами ухудшить советско‑германские отношения, чтобы отвлечь Германию на Восток. Со своей стороны, Кремль рассматривал Германию в качестве силы, способной подорвать позиции Англии, расшатать "капиталистическую систему". Затем в подходящий момент Красная Армия разгромит Германию и освободит Европу и от фашизма, и от "загнивающего капитализма".

Советско‑германские отношения в 1939–1941 гг. развивались довольно неоднозначно. В них было и военно‑экономическое сотрудничество, при котором стороны твердо отстаивали свои интересы, но все же находили компромисс. Случались и затяжные споры по целому ряду проблем. Конечно, ни одна из сторон не забывала о вероятности военного столкновения между ними и внимательно следила за действиями партнера‑соперника. Взаимная подозрительность сторон явно стала нарастать с лета 1940 г., когда после неожиданно быстрого разгрома Франции Германия стала гегемоном Западной Европы и освободилась от сухопутного фронта, хотя продолжение войны с Англией сковывало ее военно‑морские и военно‑воздушные силы. Правда, хотя победы вермахта в Западной Европе и произвели сильное впечатление на мировое общественное мнение, они не решили главную задачу Германии вывести из войны Англию. Уже летом 1940 г. стало окончательно ясно, что война приняла затяжной характер, а положение Германии оставалось сложным. В этих условиях германское руководство, поставленное перед необходимостью ведения затяжной войны с Англией, попыталось создать континентальный антибританский блок с участием СССР. В Москве, видимо, были заинтересованы в ослаблении руками Германии английского влияния в континентальной Европе, но вовсе не собирались отдавать ее в безраздельное господство Берлину. Наоборот, советское руководство намеревалось получить от Германии новые территориально‑политические уступки в Скандинавии, на Балканах и Ближнем Востоке, но советско‑германские переговоры в ноябре 1940 г. показали, что Берлин рассматривает Европу как сферу своего безраздельного влияния, и новый компромисс оказался невозможным.

В последние годы в некоторых, особенно публицистических работах, можно встретить утверждение, что создание полноценного союза между Германией и СССР, к которому могли примкнуть Италия и Япония, позволило бы выиграть войну и полностью перестроить систему международных отношений в собственных интересах, поскольку Англия и США ничего не смогли бы противопоставить Евро‑Азиатскому блоку. В принципе такой вывод справедлив, однако он слишком умозрителен. Как правило, совершенно не учитывается, что интересы Москвы и Берлина были противоположны. Обе стороны стремились к мировому господству, следовательно, партнеру заранее отводилась подчиненная роль. Понятно, что ни Гитлер, ни Сталин не могли пойти на подобную уступку. В результате такого союза СССР должен был бы оказать военную помощь Германии, то есть воевать за ее интересы, усиливая своего старшего партнера. Как известно, даже гораздо более реальный франко‑русский союз 1807–1812 гг. окончился войной между Францией и Россией. Что уж говорить о советско‑германских отношениях 1939–1941 гг., никогда не выходивших за ограниченные рамки внешней нормализации, которая для обеих сторон была лишь временным маневром.

Кроме того, СССР должен был бы отказаться от любых попыток проникновения в Европу, которая полностью передавалась бы под контроль Германии и Италии. Поскольку этот континент в течение нескольких последних веков считался политическим центром мира, главным очагом технического прогресса, отказ от борьбы за Европу отодвигал Москву на обочину мирового развития, вынуждал бы получать любые технические новинки из рук Германии. То есть второсортный статус СССР только закреплялся. Даже если бы советское руководство и согласилось стать второстепенным партнером Германии, это вовсе не гарантировало бы от новых разногласий, недовольства, обид и т. п., что в итоге вело бы к новой схватке за передел мира, но в менее благоприятных для СССР условиях. Если же учесть, что все вышесказанное не учитывает идеологических разногласий между СССР и Германией, субъективных оценок, господствовавших в Кремле и рейхсканцелярии, то вполне очевидно, что советско‑германский союз в конкретных исторических условиях 1940 г. не мог быть реализован.

С ноября 1940 г. стало ясно, что именно Берлин является основным препятствием для советского проникновения в Европу, и советско‑германские отношения вступили в новую фазу – фазу непосредственной подготовки к войне, которая была порождена борьбой Германии и СССР за господство в Европе, ускорили же ее столкновения советских и германских интересов по конкретным политическим вопросам. Формально Москва и Берлин сохраняли нормальные отношения, но вели нарастающую дипломатическую борьбу, особенно на Балканах. Советское руководство, не доводя дело до открытого конфликта, твердо отстаивало свои интересы в Болгарии и Югославии. Результатом советско‑германской дипломатической борьбы за влияние на невоюющие малые страны Северной и Юго‑Восточной Европы стало их сближение с Германией, поскольку их правящие элиты видели в ней единственную защиту от "красной опасности". Военные действия на Балканах в апреле – мае 1941 г. были в целом на руку Москве, поскольку подтверждали невозможность германо‑английского компромисса. Соответственно советское руководство всячески демонстрировало Берлину свое понимание действий Германии в Восточном Средиземноморье1647, так как расширение боевых действий на Ближнем Востоке могло отвлечь наиболее боеспособные части вермахта из Восточной Европы. В этих условиях Советский Союз мог спокойно и последовательно проводить подготовку к войне с Германией.

Это требовало от советского руководства определенных дипломатических шагов в отношении Англии и США для того, чтобы предстать в качестве их союзника и затруднить возможность прекращения англо‑германской войны. О позиции Лондона в Москве было известно, что там заинтересованы во вступлении СССР в войну, поскольку надеялись на облегчение собственного положения. Никакой реальной поддержки Советскому Союзу в войне с Германией в Лондоне оказывать не собирались, рассматривая любую войну на востоке Европы как передышку. Вашингтон тоже был заинтересован в столкновении Германии и Советского Союза, что значительно снизило бы германскую угрозу для США. Конечно, Москву больше интересовала позиция Англии, но и с США обострять отношения не собирались. Исходя из собственных расчетов, Лондон, Вашингтон и Москва в июне 1941 г. стали в большей степени учитывать вероятность необходимости налаживания определенного взаимодействия в войне с Германией1648. В апреле 1941 г. началась нормализация советско‑французских отношений, прерванная в середине июня французской стороной в связи с усилившимися слухами о возможной войне Германии с СССР1649.

Кроме того, советское руководство стало налаживать контакты с восточноевропейскими странами, оккупированными Германией. Со второй половины 1940 г. начались контакты с польским эмигрантским правительством в Лондоне на предмет взаимодействия в войне с Германией, велась заброска агентов в оккупированную Польшу для антифашистской работы, согласно решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 4 июня 1941 г. началось укомплектование поляками и лицами, знающими польский язык, 238‑й стрелковой дивизии, которое должно было завершиться к 1 июля1650. Одновременно налаживались тайные контакты с чехословацким эмигрантским правительством Э. Бенеша. Вплоть до нападения Германии велись глубоко законспирированные как от немцев, так и от англичан переговоры о сотрудничестве советской и чешской разведок на случай войны СССР с Германией и создании чехословацкой воинской части на советской территории. В Протекторате Богемия и Моравия все шире распространялись просоветские и прорусские настроения, ширилась деятельность КПЧ, которая с осени 1940 г. по настоянию Москвы начинает отходить от пропаганды социальных перемен, выдвигая на первый план лозунг национального освобождения. Чехословацкая компартия заговорила даже о сотрудничестве с Э. Бенешем, хотя ранее отвергала любое взаимодействие с буржуазными кругами1651.

В преддверии войны с Германией советское руководство пыталось отколоть от нее восточноевропейских союзников, но эти попытки не дали результатов, потому что и в Финляндии, и в Румынии слишком хорошо помнили советскую "дружбу" 1939–1940 гг. Подготовка к войне в Европе требовала обезопасить советские дальневосточные границы. Зная о подготовке Японии к войне с Англией и США и ее заинтересованности в нейтралитете СССР на период войны на Тихом океане, советское руководство, стремившееся отвлечь внимание Англии и США от европейских проблем и обеспечить нейтралитет Японии на период разгрома Германии и "освобождения" Европы от капитализма, 13 апреля 1941 г. пошло на заключение советско‑японского договора о нейтралитете1652. С середины июня 1941 г. советская сторона стала усиленно предлагать новые советско‑германские переговоры, используя намеки Берлина на возможность таковых1653. Осуществление этого предложения позволило бы СССР прозондировать намерения Германии, завершить последние военные приготовления, а срыв этих переговоров дал бы Москве хороший повод для начала военных действий.

В предвоенные годы советские вооруженные силы получили определенную практику боевых действий, мобилизации, сосредоточения и развертывания на театре военных действий (ТВД), на основе которой проходил процесс их организационного совершенствования и технического перевооружения. С учетом опыта кампаний 1939–1940 гг. советские войска с лета 1940 г. обучались ведению маневренных наступательных операций в условиях, приближенных к боевым, развернулась напряженная работа по инженерному оборудованию Западного ТВД, подготовка исходных районов для наступления, накопление материальных запасов. С начала 1941 г. в западных приграничных округах проводились меры по повышению боеготовности войск, большая часть которых должна была завершиться к 1 июля 1941 г.

Развитие Красной Армии в 1939–1941 гг. было фактически скрытым мобилизационным развертыванием, поскольку по принятой летом 1939 г. системе мобилизационного развертывания количество частей и соединений еще в мирное время доводилось до уровня военного времени, что упрощало процесс мобилизации, сокращало его сроки и должно было способствовать более высокой степени боеспособности отмобилизованных войск. Большая часть войск, развертывание которых было предусмотрено мобилизационным планом, уже была сформирована или заканчивала формирование, и к лету 1941 г. Красная Армия была крупнейшей армией мира, имевшей на вооружении целый ряд уникальных систем военной техники. Проанализировав более 30 показателей материального обеспечения мобилизационного развертывания вооруженных сил СССР, Г.И. Герасимов пришел к выводу, что "никогда еще наша армия не была так хорошо укомплектована, обеспечена материальными средствами, как в предвоенный период. Конечно, не обошлось и без недостатков, но по основным видам техники, боеприпасов и запасов материальных средств РККА была обеспечена не хуже, чем в период проведения своих победоносных операций во второй половине войны. Имевшиеся материальные запасы и система мобилизации обеспечивали развертывание армии, значительно превосходящей армию фашистской Германии по количеству вооружения и боевой техники, в основном обеспеченной другими материальными средствами в количестве, позволяющем эффективно вести боевые действия в начальный период войны. Поражения начального периода объясняются тем, что армию не успели развернуть"1654.

Введенные в последние годы в научный оборот советские дипломатические и военные документы 1939–1941 гг. показывают, что никакие внешнеполитические зигзаги не мешали советскому руководству рассматривать Германию в качестве вероятного противника и тщательно готовиться к войне. С октября 1939 г. Генштаб Красной Армии начал разработку плана на случай войны с Германией. Особую интенсивность этот процесс приобрел со второй половины марта 1940 г., и в 1940–1941 гг. было разработано минимум четыре варианта оперативного плана Красной Армии, содержание которых свидетельствует о подготовке лишь наступательных действий советских войск. Основная идея советского военного планирования заключалась в том, что Красная Армия под прикрытием развернутых на границе войск западных приграничных округов завершит сосредоточение на ТВД сил, предназначенных для войны, и перейдет во внезапное решительное наступление. Отсутствие каких‑либо упоминаний о возможных оборонительных операциях Красной Армии показывает, что речь идет не о подготовке "ответного удара", а о нападении на Германию и ее союзников. Особенно четко эта идея выражена в документе от 15 мая 1941 г., которым Красная Армия должна была руководствоваться в начале войны.

В течение полугода советский Генштаб занимался решением вопроса о наиболее выгодном направлении сосредоточения основных усилий войск в войне с Германией. В результате был сделан вывод, что нанесение главного удара на Юго‑Западном направлении при одновременном сковывании противника путем частных операций на Северо‑Западном направлении и в Румынии позволит решить несколько ключевых стратегических задач и обеспечит наиболее эффективные действия Красной Армии. Столкновение советско‑германских интересов на Балканах, ставшее очевидным в начале 1941 г., подтолкнуло Москву к необходимости начать конкретную подготовку к удару по Германии. Первое полугодие 1941 г. было посвящено тщательной отработке этого удара, а в мае – июне 1941 г. подготовка советского нападения на Германию вступила в заключительную стадию, когда начался полномасштабный процесс сосредоточения на будущем ТВД 81,5 % наличных сил Красной Армии, обусловленный "стремлением упредить своих противников в развертывании вооруженных сил для нанесения первых ударов более крупными силами и захвата стратегической инициативы с самого начала военных действий". Всего для войны с Германией из имевшихся в Красной Армии 303 дивизий было выделено 247, которые после мобилизации насчитывали бы свыше 6 млн человек, 62 тыс. орудий и минометов, 14,2 тыс. танков и 9,9 тыс. самолетов.

Определенную трансформацию в 1939–1941 гг. претерпела и советская пропаганда, которая не была некой застывшей догмой, а чутко реагировала на изменения международной ситуации. Во второй половине 1930‑х гг. в советском общественном мнении был сформирован устойчивый антифашистский стереотип образа врага. Однако политика СССР в условиях начала войны в Европе осенью 1939 г. требовала изменений в пропаганде, и вместо Германии советская пропаганда обрушилась на Англию и Францию, которые были выдвинуты на роль "поджигателей войны". Вместе с тем продолжалось использование тезиса о враждебном "капиталистическом окружении", что в определенной степени компенсировало свертывание антифашистской пропаганды. Со второй половины 1940 г. началась новая трансформация советской пропаганды, когда в коминтерновской пропаганде вновь проявилась антифашистская составляющая. Завуалированная критика Германии постепенно усиливалась и во внутрисоюзной пропаганде, а с зимы 1940–1941 гг. советские пропагандистские структуры занялись подготовкой обеспечения войны с Германией. После выступления И.В. Сталина 5 мая 1941 г. началась явная перестройка пропаганды с задачей осторожно подготовить советское общественное мнение к "неизбежности столкновения Советского Союза с капиталистическим миром и постоянной готовности перейти в сокрушительное наступление".

С марта 1941 г. начался перевод советской промышленности на условия работы военного времени. 6 июня 1941 г. советское правительство решило провести все мероприятия, чтобы с 1 июля промышленность могла перейти на работу по мобилизационному плану.

Содержание советских оперативных планов, директивных идеологических документов ЦК ВКП(б) и военной пропаганды наряду с данными о непосредственных военных приготовлениях Красной Армии к наступлению недвусмысленно свидетельствует о намерении советского руководства совершить летом 1941 г. нападение на Германию. Поскольку стратегическое сосредоточение и развертывание войск является заключительной стадией подготовки к войне, особый интерес представляет вопрос об определении возможного срока советского нападения на Германию. Первоначально нападение на Германию было запланировано на 12 июня 1941 г. Однако, как известно, этого не произошло. Однозначно ответить на вопрос о причинах переноса этого срока в силу состояния источниковой базы не представляется возможным. Можно лишь высказать предположение, что, узнав 12 мая 1941 г. о полете Р. Гесса в Англию и опасаясь возможного прекращения англо‑германской войны, в Кремле сочли необходимым повременить с нападением на Германию. Лишь получив сведения о провале миссии Гесса и убедившись в продолжении англо‑германских военных действий в Восточном Средиземноморье, в Москве, видимо, решили больше не откладывать осуществление намеченных планов. Скорее всего, вопрос о новом сроке завершения военных приготовлений был решен 24 мая 1941 г. на секретном совещании военно‑политического руководства в Кремле. Доступные ныне источники показывают, что полное сосредоточение и развертывание Красной Армии на Западном ТВД должно было завершиться к 15 июля 1941 г., поэтому эта дата может служить нижней границей в поисках точного ответа на вопрос о сроке готовившегося советского нападения на Германию. Вместе с тем окончательное выяснение вопроса о запланированной дате советского нападения на Германию требует дальнейших исследований с привлечением нового документального материала.

Темп сосредоточения Красной Армии на западных границах нарастал. Наряду с переброской 77 дивизий второго стратегического эшелона, 12–16 июня 1941 г. началась передислокация войск второго эшелона армий и резервов западных приграничных военных округов (всего 114 дивизий), которые должны были занять к 1 июля районы сосредоточения в 20–80 км от границы. Все эти передвижения войск проводились в условиях чрезвычайной секретности и сопровождались всеохватывающей дезинформационной кампанией в отношении будущего противника. Вместе с тем командование Красной Армии опасалось, что полностью скрыть процесс сосредоточения и развертывания войск на Западном ТВД не удастся. Тем самым возникала опасность того, что германское руководство в силу более развитых путей сообщения и меньшей территориальной емкости ТВД успеет отреагировать на эти действия СССР и нанесет упреждающий удар в условиях незавершенности развертывания Красной Армии. Поэтому военные настаивали на введение в действие планов прикрытия в полном объеме. Однако Сталин был вынужден учитывать не только чисто военную целесообразность этого решения, но и общую политическую обстановку. Будучи уверен, что Германия не станет воевать с СССР до вывода из войны Англии, он опасался, что развертывание войск прикрытия на границе привлечет внимание Берлина и спровоцирует войну до того, как советские войска завершат все приготовления к ней. Тем более что Москва стремилась к переговорам с Берлином, срыв которых дал бы прекрасный повод для удара по Германии. Поэтому военным в ночь на 22 июня удалось добиться согласия Сталина лишь на проведение ряда мер по повышению боеготовности войск приграничных округов, но не на ввод в действие планов прикрытия1655.

Сторонник традиционной версии А.С. Орлов полагает, что о подготовке Советского Союза к нападению на Германию свидетельствовало бы выполнение Москвой ряда условий:

1. Заблаговременно принятое решение политического руководства на подготовку и ведение такой войны;

2. Разработанный план войны с указанием политических целей войны, а также задач стратегического наступления;

3. Наличие полностью отмобилизованной армии, укомплектованной по штатам военного времени и хорошо подготовленной к выполнению поставленных задач;

4. Военная экономика, способная эффективно обеспечить ведение боевых действий;

5. Поддержка политического и военного руководства со стороны народа.

Сам А.С. Орлов считает, что поскольку не все эти условия были выполнены, то и о подготовке СССР к нападению на Германию говорить нельзя1656.

Эта интересная идея требует обсуждения. Вряд ли кто‑либо будет оспаривать тот факт, что условия под № 4 и 5 были выполнены. Что касается условия № 1, то, на наш взгляд, начавшаяся с осени 1939 г. разработка плана войны с Германией свидетельствует о заблаговременном принятии советским руководством решения "на подготовку и ведение такой войны". Как уже было показано выше, условие № 2 также было выполнено. Формально лишь условие № 3 не было выполнено к 22 июня 1941 г. Правда, следует иметь в виду, что отмобилизование Красной Армии предполагалось на первую половину июля 1941 г., поэтому состояние советских вооруженных сил к 22 июня, на которое ссылается А.С. Орлов, никакого отношения к обсуждаемой проблеме не имеет. Однозначно ответить на вопрос, хорошо ли была подготовлена Красная Армия к наступлению, невозможно, так как в реальной действительности ей пришлось отражать германское нападение. Правда, то, что советским войскам удалось не только выстоять в 1941 г., но и переломить ход боевых действий и выиграть войну, безусловно, свидетельствует в пользу хорошей подготовки Красной Армии. Таким образом тезис А.С. Орлова вовсе не опровергает факт подготовки Советского Союза к нападению на Германию.

Со своей стороны германское руководство, разгромив Францию, освободившись от сухопутных фронтов в Европе и надеясь на скорое прекращение войны с Англией, решило приступить к разработке плана войны с СССР. Однако быстро выяснилось, что Англия продолжает войну, а Германия не располагает необходимыми силами для ее разгрома. В результате Германия оказалась в зависимости от позиции Англии и СССР1657, и германское руководство стало рассматривать будущий "Восточный поход" как реальный шанс выиграть войну на Западе. Считалось, что быстрый разгром СССР позволит захватить Ближний Восток и даст Германии необходимые ресурсы для победы в затяжной войне с Англией и США. Совершенно не представляя реальный военно‑экономический потенциал СССР и крайне переоценивая силу вермахта, в Берлине были уверены, что "Восточный поход" будет очередной молниеносной победой. Эти стратегические расчеты тесно смыкались с антикоммунистической, антисоветской и расистской составляющей нацистской идеологии, что было дополнительным обоснованием необходимости войны с СССР1658.

18 декабря 1940 г. Гитлер своей директивой № 21 утвердил окончательный вариант плана войны на Востоке, согласно которому намечалось 16 мая 1941 г. внезапно напасть на Советский Союз и разгромить его в ходе молниеносной кампании. В начале 1941 г. в этот замысел вносились отдельные изменения относительно задач войск и срока нападения, перенесенного, как известно, из‑за войны на Балканах на 22 июня. Для осуществления плана "Барбаросса" были созданы три группы армий для наступления по трем стратегическим направлениям (Ленинград, Москва, Киев), главным из которых было центральное. Хотя Германия выделила для войны с СССР 74,5 % своих сухопутных войск – практически все наиболее боеспособные части – и привлекла к участию в Восточном походе Финляндию, Румынию и Венгрию, их общие силы уступали по численности советским войскам в западных военных округах. Учитывая военно‑мобилизационные и экономические возможности сторон, следует сделать вывод, что Германия и ее союзники не располагали силами, способными нанести гарантированное поражение Красной Армии. Ограниченность ресурсов Германии, крайняя переоценка боеспособности вермахта и недооценка военно‑экономической мощи СССР привели к тому, что план "Барбаросса" стал планом войны без резервов, без больших материальных запасов, планом одноактной кампании. Все было подчинено идее сильного первоначального удара, который, по расчетам Берлина, должен был решить исход войны, самое позднее к началу осени 1941 г.1659 С февраля 1941 г. началось сосредоточение и развертывание вермахта у границ СССР, которое завершилось вечером 21 июня.

Сосредоточивая у советских границ столь крупную группировку войск, германское командование вело массированную дезинформационную кампанию для маскировки своих намерений. Это позволяло добиться внезапности нападения и, усыпив бдительность советского руководства, не дать ему возможности предпринять упреждающие действия. В Берлине хорошо понимали опасность для развертываемых войск в случае перехода Красной Армии в наступление. Еще 7 апреля 1941 г. начальник генштаба сухопутных войск вермахта генерал‑полковник Ф. Гальдер отметил в своем дневнике, что группировка русских войск "вполне допускает быстрый переход в наступление, которое было бы для нас крайне неприятным"1660. Несколько позднее схожие опасения доверил своему дневнику и германский министр пропаганды Й. Геббельс, записавший 14 июня: "Восточная Пруссия так насыщена войсками, что русские своими превентивными авиационными налетами могли бы причинить нам тяжелейший урон. Но они этого не сделают. На это у них не хватит смелости!"1661 В своих планах германское командование также исходило из того, что советское руководство не успеет верно оценить опасность нападения.

В связи со всем вышесказанным возникает вопрос, не было ли германское нападение на СССР в таком случае "превентивной войной", как об этом заявляла германская пропаганда. Поскольку превентивная война – это "военные действия, предпринимаемые для упреждения действий противника, готового к нападению или уже начавшего таковое, путем собственного наступления"1662, она возможна только в случае, когда осуществляющая их сторона знает о намерениях противника. Однако германские документы свидетельствуют, что в Берлине воспринимали СССР лишь как абстрактную потенциальную угрозу, а подготовка "Восточного похода" совершенно не была связана с ощущением "непосредственной опасности, исходящей от Красной Армии"1663. Германское командование знало о переброске дополнительных сил в западные округа СССР, но расценивало эти действия как оборонительную реакцию на обнаруженное развертывание вермахта. Группировка Красной Армии оценивалась как оборонительная, и никаких серьезных наступательных действий со стороны Советского Союза летом 1941 г. не предполагалось1664. Поэтому сторонники тезиса о "превентивной войне" Германии против СССР попадают в глупое положение, пытаясь доказать, что Гитлер решил сорвать советское нападение, о подготовке которого он на деле ничего не знал.

К сожалению, советская разведка не смогла представить в Кремль доказательства того, что Германия летом 1941 г. нападет на СССР. Советское руководство знало о наличии довольно крупной группировки вермахта у западных границ СССР, но не опасалось скорого германского нападения, считая, что Германия, связанная войной с Англией, будет продолжать наступление на Ближнем Востоке или попытается высадиться на Британские острова, а не начнет войну на два фронта. Поскольку ни Германия, ни СССР не рассчитывали на нападение противника летом 1941 г., значит, и тезис о "превентивных" действиях неприменим ни к кому из них. В этом случае версия о "превентивной войне" вообще не имеет ничего общего с исторической наукой, а является чисто пропагандистским тезисом Гитлера для оправдания германской агрессии. В результате того, что в своих расчетах стороны исходили из разных сроков начала войны, германскому командованию в силу случайного стечения обстоятельств удалось упредить советские войска в завершении развертывания и тем самым создать благоприятные условия для захвата стратегической инициативы в начале войны. В результате Красная Армия, завершавшая сосредоточение и развертывание на ТВД, была застигнута врасплох и в момент нападения Германии оказалась не готова к каким‑либо немедленным действиям – ни оборонительным, ни тем более наступательным, что самым негативным образом сказалось на ходе боевых действий в 1941 г.

[Hrolv Ganger]

Однако картина будет неполной, если мы не попытаемся хотя бы гипотетически представить, как могли бы развиваться события, если бы советское руководство осуществило свой первоначальный замысел и 12 июня 1941 г. нанесло бы удар по Германии. В это время германские войска завершали подготовку к операции "Барбаросса" и сосредоточение у советских границ, где в полосе от Балтийского до Черного морей уже было развернуто 81,6 % дивизий из тех, которые предусматривалось развернуть к вечеру 21 июня1665. 10 июня дивизии первого эшелона начали скрытно выводиться в 30‑км приграничную полосу. Остальные войска либо находились в движении на Восток, либо ждали своей очереди переброски в лагерях. Люфтваффе также завершали передислокацию после Балканской кампании. Вермахт не имел ни оборонительной, ни наступательной группировки, и советское нападение в этот момент ставило бы его в очень сложное положение, что позволяло громить его силы по частям.

В соответствии с советским оперативным планом основные события должны были развернуться на фронте от Остроленки до Карпат, где войска Юго‑Западного и левого крыла Западного фронтов наносили главный удар по войскам противника. Соотношение сил сторон на фронте Остроленка – Карпаты указано в таблице 62, данные которой свидетельствуют, что советские войска располагали силами, способными обеспечить выполнение поставленных перед ними задач. Войска Северо‑Западного и правого крыла Западного фронтов должны были частными наступательными операциями сковать германские войска, развернутые в Восточной Пруссии, и занять Сувалкский выступ и Мемельскую область. Войска Северного фронта готовились к наступлению в Финляндии, а Южного фронта – в Румынии. Однако первоочередными мерами были действия Красной Армии на советско‑германской границе от Балтики до Карпат.

Таблица 62

Красная Армия Вермахт Соотношение

Дивизии 128 55 2,3: 1

Личный состав (млн.) 3,4 1,4 2,1: 1

Орудия и минометы (тыс.) 38,5 16,3 2,4: 1

Танки (тыс.) 7,5 0,9 8,7: 1

Самолеты (тыс.) 6,2 1,4 4,4: 1

Военные действия начались бы внезапным ударом большей части советских ВВС по аэродромам противника на территории Восточной Пруссии, Польши и Румынии. Общее советское превосходство в авиации позволяло подвергнуть аэродромы люфтваффе в 250‑км приграничной полосе многочасовому непрерывному авиационно‑штурмовому воздействию, что привело бы к значительному ослаблению ВВС противника и облегчило бы действия сухопутных войск Красной Армии. Радиус действия советских ВВС позволял обеспечить надежное истребительное прикрытие бомбардировочных операций в 350‑км зоне. При необходимости зону гарантированного воздушного воздействия можно было увеличить до 500 км, используя новейшие самолеты МиГ‑3. Потери советской авиации можно было довольно быстро восполнить за счет переброски летных соединений из внутренних военных округов, что позволяло использовать еще свыше 2,3 тыс. самолетов. Восполнить потери люфтваффе было значительно сложнее, поскольку они были задействованы на разных фронтах. На территории Германии в составе сил ПВО имелось всего 282 самолета. Германские ВВС в Западной Европе (861 самолет) были связаны отражением английских налетов, а на Средиземном море (423 самолета) обеспечивали действия германо‑итальянских войск в Ливии1666. Подобная дислокация германской авиации давала советским ВВС определенную перспективу завоевания господства в воздухе.

Нанесение удара по вермахту с рассветом 12 июня 1941 г., когда германские войска завершали сосредоточение и развертывание, позволило бы захватить противника, не имевшего планов оборонительных действий, врасплох в группировке, совершенно не приспособленной к обороне. Удар Юго‑Западного и левого крыла Западного фронтов пришелся бы по 55 дивизиям противника, сразу же сковав 55,6 % развернутых на Востоке войск, что значительно затруднило бы его контрдействия. Используя конфигурацию границы, Красная Армия повела бы операции на охват и окружение войск противника, исход которых решался бы способностью сторон наращивать свои силы. В полосе от Перемышля до Карпат против развернутых там 2 пехотных, 2 легко‑пехотных и 2 охранных дивизий вермахта, советское командование развернуло бы не менее 28 дивизий (из них 6 танковых и 3 моторизованные), что открывало советским войскам дорогу на Сандомир и через Тарнов – на Краков. Этот прорыв отвлекал бы дополнительные силы вермахта, которому, вероятно, пришлось бы создавать новый фронт западнее Вислы, где и развернулись бы основные сражения.

Советское командование могло использовать для наращивания удара на Юго‑Западном направлении 24 дивизии, развернутые в тылу Юго‑Западного фронта, а также еще 15 дивизий резерва Главного Командования, которые можно было использовать в Южной Польше или на Балканах. Германское командование могло первоначально использовать для отражения внезапного удара 22 дивизии (из них 6 охранных, не пригодных для действия на фронте), не успевшие развернуться на советской границе, и 26 дивизий резерва ОКХ, из которых почти сразу же можно было начать переброску к фронту 14 дивизий, которые по первоначальному плану германского командования должны были быть отправлены на фронт до 4 июля 1941 г. Остальные 12 дивизий (из них 2 танковые) пришлось бы спешно готовить к передислокации, при этом следует учитывать, что 2‑я танковая дивизия только в начале июня прибыла на отдых в центральные районы Германии после боев на Балканах и не успела восполнить понесенные потери, а 5‑я танковая дивизия находилась в процессе передислокации из Греции в Германию. К тому же переброска этих войск к фронту тормозилась бы воздействием советских ВВС по железным дорогам. Кроме того, германское командование могло попытаться перебросить 5–6 пехотных дивизий из Восточной Пруссии, что было бы затруднено в результате действий войск Северо‑Западного и правого крыла Западного фронтов и значительного воздействия советских ВВС.

Развитие наступления Красной Армии в юго‑восточной Польше давало возможность войскам Южного фронта перейти в наступление в Румынии, не опасаясь удара с тыла. В Румынии имелось всего 6 дивизий вермахта, а румынская армия не являлась серьезным противником, что обрекало удар Южного фронта на успех. Разгром северного крыла фронта противника открывал Красной Армии дорогу в центральные районы Румынии и ставил под угрозу господство Германии на Балканах. Парировать эту угрозу германскому командованию было просто нечем: 10–12 германских дивизий, разбросанных по территории Югославии и Греции, не могли надолго задержать продвижение советских войск. Прорыв Красной Армии в Румынию, скорее всего, подстегнул бы национально‑освободительное движение на Балканах и прежде всего в Югославии, что еще больше осложнило бы положение расположенных там германских войск. Необходимость заткнуть брешь на Балканах вынуждала бы германское командование перебросить туда часть войск из тех 24 дивизий, которые находились в резерве, что еще больше ослабило бы фронт в Польше.

Из 38 германских дивизий, несущих оккупационную службу в Западной Европе, можно было использовать на фронте лишь 14, которые еще предстояло подготовить к переброске на Восток. Использование остальных 24 дивизий было затруднено потому, что это были в основном стационарные соединения, не располагавшие необходимым автотранспортом, содержащиеся по сокращенным штатам и имевшие ограниченный комплект тяжелого вооружения1667. Конечно, можно было свести по две дивизии в одну более полнокровную, но это требовало немалого времени, что также играло на руку Красной Армии. Кроме того, следовало учитывать необходимость сохранения достаточного количества войск для поддержания оккупационного режима и отражения возможных английских десантов.

Германия просто не располагала силами, способными отразить внезапный удар Красной Армии. Это признавал после войны начальник штаба верховного командования вермахта фельдмаршал В. Кейтель, который считал, что советское нападение на Германию в 1941 г. могло "поставить нас в стратегическом и экономическом отношениях в исключительно критическое положение. […] В первые же недели нападение со стороны России поставило бы Германию в крайне невыгодные условия"1668.

Конечно, не следует рассматривать боевые действия советских войск в случае нанесения внезапного удара по Германии как "прогулку до Берлина". Безусловно, это была бы тяжелая, кровопролитная борьба с серьезным противником. Однако сила и инерция внезапного удара позволила бы Красной Армии если и не разгромить, то значительно ослабить германские соединения на фронте Остроленка – Карпаты. При наиболее благоприятном ходе событий войска Западного и Юго‑Западного фронтов смогли бы выполнить основную задачу и вышли бы на фронт Остроленка – Варшава – Лодзь – Оппельн Оломоуц. Наименее благоприятным результатом наступления советских войск могла бы стать стабилизация фронта по рекам Нарев и Висла, т. е. примерно там, где советско‑германский фронт стабилизировался в конце 1944 г. На Балканах же стабилизировать фронт германскому командованию вообще было нечем, и глубина продвижения Красной Армии лимитировалась бы лишь инерцией удара.

Конечно, это наступление Красной Армии не вело бы к немедленному решению исхода войны, но советское нападение привело бы к срыву германского вторжения в СССР и облегчило бы победу в войне, сохранив нашей стране миллионы жизней и значительные материальные ценности. Красная Армия могла бы быть в Берлине не позднее 1942 г., что позволило бы поставить под контроль Москвы гораздо большую территорию в Европе, нежели это произошло в 1945 г. Разгром Германии и советизация Европы позволяли Москве использовать ее научно‑технический потенциал, открывали дорогу к "справедливому социальному переустройству" европейских колоний в Азии и Африке. Созданный в рамках Старого Света социалистический лагерь контролировал бы большую часть ресурсов Земли. Соответственно, даже если бы Новый Свет и не был захвачен, он скорее всего вряд ли смог бы значительно превзойти Старый по уровню жизни. В результате там сохранялось бы значительное количество недовольных, с надеждой смотревших на помощь из‑за океана. В случае же полного охвата Земли социалистической системой была бы полностью реализована сформулированная в либеральной европейской традиции задача создания единого государства Человечества. Это, в свою очередь, позволяло создать достаточно стабильную социальную систему и давало бы большие возможности для развития. Сегодня совершенно очевидно, что создание подобного Государства на основе русской советской традиции всеединства и равенства разных народов в гораздо большей степени отвечало интересам подавляющего большинства человечества, нежели реализуемая ныне расистская по своей сути модель "нового мирового порядка" для обеспечения интересов "золотого миллиарда"1669.

Естественно, возникает вопрос, как бы отреагировали Англия и США на советское нападение на Германию? Мнение официальной российской историографии выразил М.А. Гареев, утверждающий, что в этом случае "Советский Союз предстал бы перед всем миром в качестве агрессора, и в той же Англии могли взять верх силы, выступающие за союз с Германией"1670. Однако такой подход полностью игнорирует как многовековую традицию военно‑политических действий в подобной ситуации, так и реальную политику Англии в 1939–1941 гг. Вся военная история человечества свидетельствует, что вмешательство в войну между двумя государствами третьей страны никогда не приводило к немедленному объединению воюющих стран против нее. К тому же неясно, что могло побудить Англию нарушить эту закономерность? Если же обратиться к реальной политике Англии в начале Второй мировой войны, то невозможно отрицать общепризнанный факт, что в одиночку выиграть войну с Германией она не могла. Именно поэтому в 1939–1940 гг. Англия всячески стремилась сохранить и расширить свой союз с Францией путем включения в него других европейских стран. С лета 1940 г. после разгрома и капитуляции Франции английское руководство сделало ставку на возможное втягивание в войну с Германией США и ухудшение советско‑германских отношений: это могло бы привести к войне на Востоке Европы или хотя бы к тому, что Германия была бы вынуждена держать там внушительную военную группировку, что исключало ее использование против Англии.

Известные материалы показывают, что английское руководство активно стремилось претворить в жизнь обе эти возможности. Уже к началу 1941 г. ему удалось заручиться материальной поддержкой США. В отношении СССР политика Англии сводилась к тому, чтобы заставить советское руководство занять менее благожелательную позицию в отношении Германии. Для этого в Москву постоянно и методично передавалась информация об угрозе СССР в случае победы Германии. Весной 1941 г. попытки Англии втянуть СССР в войну стали принимать характер шантажа: если Москва не вступит в войну, то Лондон будет вынужден пойти на соглашение с Германией, которая в результате этого получит возможность осуществить Drang nach Osten. Когда в начале июня 1941 г. английская разведка сделала вывод о том, что сосредоточение вермахта у советских границ указывает на подготовку Германии к оказанию нажима на СССР для удовлетворения требований экономического, а то и политического характера, Лондон, заинтересованный в неуступчивой позиции Москвы, решил подготовить операцию для нанесения авиаудара по нефтеочистительным предприятиям Баку. Это позволило бы оказать нажим на СССР, чтобы он не уступал германским требованиям. Одновременно Англия по дипломатическим каналам обещала Москве свою помощь в случае возникновения войны с Германией. С другой стороны, в Берлин по всевозможным каналам передавалась информация об угрожающих Германии намерениях и действиях СССР. Поэтому представляется совершенно невероятным, чтобы Англия, всячески заинтересованная в возникновении советско‑германской войны, вдруг сразу бы бросилась на помощь Германии.

Исходя из этих целей Черчилль еще 15 июня 1941 г. телеграфировал президенту США Ф. Рузвельту, сообщая ему о возможности нападения Германии на СССР и о том, что "если разразится эта новая война, мы, конечно, окажем русским всемерное поощрение и помощь, исходя из того принципа, что враг, которого нам нужно разбить, – это Гитлер"1671. Тут следует отметить: в этот момент никто не был полностью уверен, что Германия все‑таки нападет на СССР, и не мог предсказать, какой именно оборот примут события на советско‑германском фронте. 21 июня Рузвельт ответил, что он поддерживает эту позицию Черчилля и США окажут "России всемерную помощь"1672. Как сообщает личный секретарь Черчилля Колвилл, во второй половине дня 21 июня он обсуждал с премьер‑министром его позицию и спросил: "Не будет ли это для него, злейшего врага коммунистов, отступлением от принципа". "Нисколько, ответил Черчилль. – У меня лишь одна цель – уничтожить Гитлера, и это сильно упрощает мою жизнь. Если бы Гитлер вторгся в ад, я по меньшей мере благожелательно отозвался бы о сатане в палате общин"1673. Эту же позицию Черчилль повторил в своем знаменитом выступлении по радио вечером 22 июня. "Нацистскому режиму присущи худшие черты коммунизма, – заявил он. – …За последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни одного слова, которое я сказал о нем". Тем не менее основную угрозу Англии в настоящее время представляет Гитлер и его режим, которые "мы полны решимости уничтожить", поэтому "любой человек или государство, которые борются против нацизма, получат нашу помощь"1674.

Все это лишний раз подтверждает, что для английского руководства основной целью оставалась победа в войне с Германией с помощью кого угодно, и в принципе ему было совершенно безразлично, как именно начнется советско‑германская война. То же самое можно сказать и о США, которые в первой половине 1941 г. все больше втягивались в необъявленную войну с Германией. На секретных англо‑американских переговорах 21 января – 29 марта 1941 г. было решено, что Германия является главным противником, и была сформулирована общая стратегия войны с ней. Одновременно 11 марта американский Конгресс принял закон о ленд‑лизе, дающий президенту право предоставлять военную и иную помощь любой стране, защита которой считалась жизненно важной для безопасности США. 24 марта Англии была предоставлена возможность ремонтировать свои военный корабли на американских верфях. 30 марта все германские и итальянские суда, находившиеся в американских портах, были захвачены США и через некоторое время переданы Англии. 10 апреля Рузвельт объявил Красное море "невоенной зоной", что позволяло американскому торговому флоту беспрепятственно снабжать английские войска в Северной Африке. 13 апреля американские войска стали развертываться на базах в Гренландии. 24 апреля "зона безопасности" США в Атлантическом океане была расширена до 30 градуса западной долготы. 27 мая Рузвельт объявил "неограниченное чрезвычайное положение" на территории США. 14 июня была "заморожена" (т. е. фактически захвачена) германская и итальянская собственность на американской территории. 16 июня были закрыты все германские консульства и бюро различных германских агентств, действовавшие в США1675.

Естественно, ни о какой военной помощи Германии в случае советского нападения Вашингтон и не помышлял. Это полностью шло бы вразрез с политикой США, не говоря уже о том, что там существовала влиятельная оппозиция курсу на вовлечение страны в войну, и, как известно, администрации Рузвельта пришлось приложить немало усилий, чтобы спровоцировать Японию на нападение, что позволило США вступить во Вторую мировую войну. Уже 23 июня 1941 г., когда еще никто не мог знать о том, что события на советско‑германском фронте примут столь тяжелый для Красной Армии оборот, государственный департамент США выступил с официальным заявлением, осуждавшем "принципы и доктрину" коммунизма, но подчеркивавшим опасность германской экспансии, которая "в настоящее время более всего затрагивает нашу собственную национальную оборону и безопасность Нового света, где мы живем. Поэтому, по мнению нашего правительства, всякая защита от гитлеризма, всякое объединение противостоящих гитлеризму сил, каково бы ни было их происхождение, приблизит низвержение нынешних германских лидеров и тем самым будет служить на пользу нашей собственной обороне и безопасности". В тот же день сенатор от штата Миссури Г. Трумэн (будущий президент США) довольно откровенно выразил мнение правящей элиты: "Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше, хотя я не хочу победы Гитлера ни при каких обстоятельствах"1676. То есть американское руководство рассматривало советско‑германскую войну в качестве благоприятного фактора, снижавшего опасность германской экспансии для самих Соединенных Штатов.

Таким образом для Советского Союза существовала благоприятная возможность нанести внезапный удар по Германии, скованной войной с Англией, и получить, как минимум, благожелательный нейтралитет Лондона и Вашингтона (а скорее всего, их помощь, хотя и ограниченную). Конечно, по мере продвижения Красной Армии вглубь Европы эти настроения могли бы измениться, но было бы уже поздно: Германия была бы на пороге поражения. Оказать ей реальную поддержку в войне с СССР Англия и США просто не имели бы возможности. США вообще не располагали сухопутными войсками, которые можно было бы послать в Европу, а войска Англии были слишком рассредоточены: от Британских островов до Дальнего Востока. Для переброски в Европу достаточной для обороны от Красной Армии группировки английских войск требовалось слишком много времени. В любом случае противодействие Красной Армии, освобождающей Европу от фашизма, вряд ли было бы слишком популярной мерой в Англии. Если же учесть долгосрочные цели внешней политики и США и Англии, в чьих интересах было столкновение Германии и СССР и их затяжная война с последующим ослаблением обоих противников, то представляется наиболее вероятным, что первоначально Лондон и Вашингтон заняли бы выжидательную позицию. А потом все решали бы масштабы военных успехов Красной Армии.

Политические условия для удара по Германии со стороны СССР были достаточно благоприятными. К сожалению, Сталин, опасаясь англо‑германского компромисса, как минимум на месяц отложил нападение на Германию, которое, как мы теперь знаем, было единственным шансом сорвать германское вторжение. Вероятно, это решение "является одним из основных исторических просчетов Сталина"1677, упустившего благоприятную возможность разгромить наиболее мощную европейскую державу и, выйдя на побережье Атлантического океана, устранить вековую западную угрозу нашей стране. В результате германское руководство смогло начать 22 июня 1941 г. осуществление плана "Барбаросса", что в условиях неготовности Красной Армии к обороне привело к трагедии 1941 года.

Таким образом, и Германия, и СССР тщательно готовились к войне, и с начала 1941 г. этот процесс вступил в заключительную стадию, что делало начало советско‑германской войны неизбежным именно в 1941 г., кто бы ни был ее инициатором. Первоначально вермахт готовил вторжение на 16 мая, а Красная Армия – на 12 июня 1941 г. Затем Берлин отложил нападение, перенеся его на 22 июня, месяц спустя то же сделала и Москва, определив новый ориентировочный срок – 15 июля 1941 г. Как ныне известно, обе стороны в своих расчетах исходили из того, что война начнется по их собственной инициативе. К сожалению, то, что известно сегодня, было тайной в 1941 г., и советское руководство допустило роковой просчет. Внезапное нападение Германии на СССР 22 июня 1941 г. и первые неудачи на фронте оказали на советское руководство ошеломляющее воздействие. Наиболее образно эту ситуацию изложил в своих воспоминаниях тогдашний нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов, отметив, что "государственная машина, направленная по рельсам невероятности нападения Гитлера, вынуждена была остановиться, пережить период растерянности и потом повернуть на 180 градусов. Последствия этого пришлось исправлять на ходу ценою больших жертв"1678.

События 1941 года на советско‑германском фронте являются, пожалуй, наиболее изученным периодом Великой Отечественной войны с обеих сторон. Однако в последние годы начало войны рассматривалось, особенно в научно‑популярных и публицистических работах, преимущественно лишь как период бесконечных поражений Красной Армии и побед вермахта. В результате создается впечатление, что СССР не был разгромлен лишь по счастливой случайности. Однако советские и германские документы и исследования показывают, что дела обстояли намного сложнее. Кроме того, события на советско‑германском фронте во второй половине 1941 г. оказали огромное воздействие на развитие ситуации всей Второй мировой войны. Поэтому следует хотя бы вкратце остановиться на основных этапах "Восточного похода" вермахта, завершившегося крушением всех стратегических расчетов германского руководства.

В 3.15 утра 22 июня 1941 г. 637 бомбардировщиков и 231 истребитель германских ВВС нанесли массированный удар по 31 советскому аэродрому. Всего в этот день авиаударам противника, в которых участвовало 1 765 бомбардировщиков и 506 истребителей, подверглось 66 советских аэродромов, на которых находилось 70 % ВВС приграничных округов1679. По германским данным, первый удар привел к уничтожению 890 советских самолетов (668 на земле и 222 в воздушных боях), потери люфтваффе составили всего 18 самолетов. Но советские ВВС вовсе не были разгромлены и практически сразу же начали ответные действия по германской территории. К сожалению, эти довольно разрозненные налеты при наличии развернутой системы ПВО не смогли нанести противнику значительного ущерба. К вечеру 22 июня потери советских ВВС, по германским данным, достигли 1 811 самолетов (1 489 уничтоженных на земле и 322 сбитых в воздушных боях), а люфтваффе потеряли 35 самолетов и около 100 самолетов было повреждено1680.

Перейдя границу, ударные группировки вермахта стали развивать наступление вглубь советской территории. К сожалению, будучи застигнутыми врасплох, советские войска не имели возможности организованно вступить в сражение и не смогли создать сплошного фронта обороны. Хотя некоторым советским частям удалось остановить продвижение противника, общая обстановка на фронте складывалась в пользу вермахта, захватившего стратегическую инициативу. Уже к исходу 22 июня германские войска продвинулись в Прибалтике на 60–80 км, в Белоруссии – на 40–60 км, а на Украине – на 10–20 км. Неорганизованному вступлению советских войск в сражение способствовало и шоковое состояние советского руководства, которое совершенно не ожидало германского вторжения. Не случайно в первые часы войны Москва запретила ответные действия против вторгшегося врага и лишь после формального объявления войны Красная Армия получила приказ "действовать по боевому", а в 7.15 утра была издана директива № 2, которая ставила задачу изгнать врага с советской территории1681. Как отмечало германское командование, лишь после 9 часов утра действия советских войск стали носить более целенаправленный характер.

Советское военно‑политическое командование, плохо представляя ситуацию на фронте, попыталось вырвать из рук противника стратегическую инициативу, и вечером 22 июня войска получили разработанную на основе предвоенных планов директиву № 3, которая предусматривала переход войск Северо‑Западного, Западного и Юго‑Западного фронтов в наступление с целью разгрома германских группировок в районах Сувалок и Люблина 23–24 июня1682. Столь несоответствующее сложившейся обстановке решение лишний раз подтверждает, что никаких оборонительных планов у советского Генштаба не было, в результате поспешно подготовленные контрудары имели минимальный успех. Так, контрудары войск Северо‑Западного (23–24 июня) и Западного фронтов (23–25 июня) привели лишь к значительным потерям, но практически не повлияли на развитие операций ударных группировок противника. Лишь на Юго‑Западном фронте, где 26–29 июня в районе Луцк – Ровно – Броды произошло крупнейшее танковое сражение начала Второй мировой войны 1939–1941 гг., советским войскам удалось остановить продвижение германских войск, но понесенные потери в танках привели к фактическому прекращению существования большей части мехкорпусов фронта.

В результате переломить ход боевых действий не удалось, и 25 июня советское командование приняло решение отвести войска на рубеж Западной Двины и линии старых укрепленных районов. Однако это решение запоздало. Германские войска уже форсировали Западную Двину и развивали наступление на Псков, который был занят 9 июля. В Белоруссии 28 июня танковые группы противника соединились в районе Минска, окружив 26 дивизий 3‑й, 10‑й и 13‑й армий в Налибокской пуще. На Западном направлении образовалась 400‑км брешь. Сделав вывод, что противник наносит главный удар на Западном направлении, советское командование еще 26 июня приняло решение передислоцировать в Белоруссию войска 16‑й и 19‑й армий с Украины и перебросить из внутренних округов и других направлений 70 дивизий. Все эти переброски требовали времени, а пока отдельные советские части пытались задержать продвижение германских танковых частей к Днепру. К исходу 9 июля войска группы армий "Центр" вышли на фронт Полоцк – Витебск – Орша Жлобин, продвинувшись на 450–600 км. На Юго‑Западном фронте советские войска с 1 июля начали отходить на линию старых УР, но части 1‑й танковой группы противника успели преодолеть эти укрепления до их занятия советскими частями. К 9 июля группа армий "Юг" в Западной Украине продвинулась на 300–350 км. Так закончился первый этап летне‑осенней кампании 1941 г.

Таблица 63

Потери сторон к 10 июля 1941 г.1683

Красная Армия Вермахт

Личный состав 815 700 79 058

Орудия и минометы 21 500 1 061

Танки 11 783 350

Самолеты 4 013 826

Понятно, что произошедшие события по‑разному воспринимались в Москве и Берлине. Узнав 28 июня, что противник захватил Минск, Сталин заявил: "Ленин нам оставил пролетарское Советское государство, а мы его просрали" – и уехал на ближнюю дачу, где и пребывал до 1 июля1684. Германское руководство, наоборот, было полно восторгов и оптимистических ожиданий. 3 июля Гальдер так оценил обстановку на фронте: "В целом теперь уже можно сказать, что задача разгрома главных сил русской сухопутной армии перед Западной Двиной и Днепром выполнена… Поэтому не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней. Конечно, она еще не закончена. Огромная протяженность территории и упорное сопротивление противника, использующего все средства, будут сковывать наши силы еще в течение многих недель… Когда мы форсируем Западную Двину и Днепр, то речь пойдет не столько о разгроме вооруженных сил противника, сколько о том, чтобы забрать у противника его промышленные районы и не дать ему возможности, используя гигантскую мощь своей индустрии и неисчерпаемые людские резервы, создать новые вооруженные силы"1685. 4 июля Гитлер заявил: "Я все время стараюсь поставить себя в положение противника. Практически он войну уже проиграл"1686.

В эйфории первоначальных успехов "Восточного похода" Гитлер 14 июля 1941 г. отдал приказ о подготовке реорганизации вермахта в предвидении перенесения основных усилий на борьбу с Англией и США, которая должна была вновь выйти на первый план ввиду разгрома СССР. Предусматривалось увеличить численность ВВС и ВМФ за счет сокращения сухопутных войск, в составе которых, тем не менее, следовало увеличить количество танковых и моторизованных дивизий. Так как Германия не обладала экономическими возможностями для выполнения этой программы в условиях сохранения темпов производства вооружений для сухопутных войск, было решено переориентировать производство на нужды авиации и флота. В результате военное производство для сухопутных войск стало снижаться. Так, производство боеприпасов сократилось (с августа по декабрь 1941 г.) на 13,6 %, а вооружений (с июля по декабрь 1941 г.) – на 29 %, что не позволяло одновременно накапливать запасы и восполнять потери на фронте. В 1941 г. германская промышленность произвела 540 тыс. тонн боеприпасов, а вермахт израсходовал на Востоке 583 тыс. тонн, и "в результате боевая мощь немецкой артиллерии была подорвана"1687. Развитие событий на советско‑германском фронте в августе 1941 г. привело к тому, что германское руководство было вынуждено отложить на будущее планы реорганизации вермахта.

4 июля 1941 г. будущее развитие операций на Восточном фронте представлялось Гальдеру следующим образом: "В целом следует считать, что противник больше не располагает достаточными силами для серьезной обороны своего нового рубежа, проходящего от прежней русско‑эстонской границы по Западной Двине и Днепру и далее на юг… В ходе продвижения наших армий все попытки сопротивления противника будут, очевидно, быстро сломлены. Тогда перед нами вплотную встанет вопрос о захвате Ленинграда и Москвы"1688. Гитлер также был уверен, что к концу августа "он как‑нибудь справится" с СССР1689. Однако прошло чуть более недели, и оказалось, что, вопреки предвоенным предположениям, успехи вермахта в приграничном сражении не привели к краху сопротивления Красной Армии, и германское командование вновь столкнулось с проблемой нехватки сил для одновременного наступления на трех стратегических направлениях. Если группа армий "Центр" смогла прорваться в район Смоленска, то наступление группы армий "Север" завязло на Лужском рубеже, а группа армий "Юг" оказалась втянута в затяжные бои между Киевом и Винницей. В этой ситуации германское военно‑политическое руководство все более склонялось к тому, чтобы за счет группы армий "Центр" усилить фланговые группировки Восточного фронта.

Впервые эта идея была оформлена директивой № 33 от 19 июля, а уже 23 июля в дополнении к этой директиве Гитлер утвердил, по его мнению, "идеальный" план: пехотные дивизии группы армий "Центр" должны были самостоятельно наступать на Москву, а "танковые соединения развертываются на расходящиеся направления"1690. В тот же день, докладывая Гитлеру обстановку на фронте, Гальдер отметил, что, "хотя противник решительно ослаблен, окончательно он еще не разгромлен"; правда, все еще считалось, что вермахт в начале октября сможет выйти на рубеж Волги1691. Со своей стороны советское командование решило предпринять новую попытку вырвать у противника стратегическую инициативу, и с 23 июля Красная Армия начала контрнаступление на Смоленск. Хотя слабо подготовленные контрудары не привели к прорыву фронта противника, войска группы армий "Центр" оказались скованными, а затяжные упорные бои продолжались до начала сентября. Все это привело к тому, что германское командование было вынуждено отказаться от далеко идущих планов и сосредоточиться на решении насущных проблем. Поэтому уже 30 июля 1941 г. задачи войскам Восточного фронта были опять изменены. Согласно директиве № 34, группа армий "Север" должна была продолжить наступление в Эстонии и на Ленинград. Группе армий "Центр" следовало перейти к обороне и подготовиться к операции по поддержке группы армий "Юг", которой ставилась задача захватить Правобережную Украину1692.

Август стал временем, когда у германского командования начали проявляться сомнения относительно возможности завершить "Восточный поход" до зимы 1941 г. Так, 4 августа Гитлер, отметив, что "в целом операции на Восточном фронте развивались до сих пор более удачно, чем этого можно было бы ожидать, учитывая неожиданно большое число танков и самолетов, которое имели русские", признал, что если бы он "был информирован об этом перед началом войны, то ему было бы значительно труднее принять решение о необходимости нападения"1693. 11 августа Гальдер сделал примечательный вывод: "Общая обстановка все очевиднее и яснее показывает, что колосс Россия, который сознательно готовился к войне со всей безудержностью, свойственной тоталитарным странам, был нами недооценен. Это утверждение распространяется на организационные и экономические усилия, на средства сообщения, но прежде всего на чисто военную боеспособность [русских]"1694. Как видим, лишь месяц потребовался начальнику штаба ОКХ, чтобы полностью пересмотреть свою оценку ситуации на Восточном фронте. Дневниковые записи Геббельса в августе 1941 г. также свидетельствуют о сомнениях в возможности "завершить "Восточный поход", по крайней мере, до зимы". 10 сентября, "после того как выяснилось, что Восточная кампания не может быть закончена в короткий срок", Геббельс сделал вывод о необходимости "постепенно приготовить народ к продолжительной войне"1695.

Тем не менее германское командование еще надеялось, что ему удастся захватить Украину и Москву, "ибо в противном случае мы не сможем разгромить противника до наступления осени"1696. Однако развитие обстановки на фронте не позволяло надеяться на быструю победу, так как до конца августа СССР не потерял ни одного жизненного важного рубежа. На севере продолжались упорные бои на подступах к Ленинграду, на юге германские войска с боями продвигались по Правобережной Украине к Днепру, о наступлении на Москву или в Донбасс нечего было и думать до тех пор, пока советские войска удерживали фронт Брянск – Гомель – Киев – Днепропетровск. Так как этот выступ не позволял развивать наступление далее на восток, а по одиночке группы армий "Центр" и "Юг" не могли его срезать, 6 сентября было решено, что эти группы армий, действуя смежными флангами, должны наконец‑то установить прямую связь и обеспечить себе свободу маневра. В сентябре вермахту удалось блокировать Ленинград и нанести поражение Киевской группировке советских войск. Правда, еще 27 августа ОКВ сделало вывод, что, так как СССР, видимо, не будет полностью разгромлен "в течение 1941 года, на первом месте стоит продолжение Восточной кампании в 1942 году. Захват территории на южном крыле [Восточного фронта] будет иметь большие политические и экономические последствия"1697.

Таким образом, в ходе второго этапа летне‑осенней кампании 1941 г., несмотря на новые тяжелые потери, Красная Армия смогла затормозить продвижение противника и в значительной степени истощить его силы. Советское руководство получило время для развертывания военного производства, создания новых резервов, ввод в действие которых должен был переломить ход войны. Вместе с тем следует отметить, что увлечение советского командования частыми и слабо подготовленными контратаками вело к излишним потерям и затрудняло подготовку оборонительных операций. Тем временем успехи вермахта в боях за Киев породили в германском руководстве новые надежды на возможность все‑таки добиться победы на Восточном фронте еще в 1941 г. Для этого, помимо главной операции на Московском направлении, было решено на севере соединиться с финнами восточнее Ладожского озера, а на юге захватить Крым, Донбасс и прорваться на Кавказ. Считалось, что лишь под Москвой возможно серьезное сопротивление советских войск, разгром которых приведет к победе Германии. Фактически готовящееся наступление было последней попыткой выполнить план кампании или хотя бы захватить максимально возможную территорию, чтобы использовать ее для операций в 1942 г. Все войска, какие только можно было использовать, были стянуты в группу армий "Центр", получившую 26 сентября приказ начать операцию "Тайфун"1698.

Правда, в сентябре начальник управления военной экономики и вооружений штаба ОКВ генерал Г. Томас, анализируя военно‑экономические результаты операций на Восточном фронте, пришел к выводу, что лишь захват Уральского промышленного района приведет к краху СССР1699. Тем не менее германские войска 30 сентября – 2 октября начали наступление на Москву. Со своей стороны советские войска, лишь 27 сентября получившие приказ на переход к обороне и не сумевшие вскрыть группировку противника, не смогли сдержать мощного удара группы армий "Центр", и противнику удалось окружить до 77 % войск Западного и Брянского фронтов. Общее положение осложнялось тем, что для восстановления фронта на Левобережной Украине советское командование было вынуждено израсходовать почти все свои резервы, а снижение военного производства по мере расширения зоны эвакуации промышленности затрудняло как вооружение новых резервных формирований, так и восполнение потерь действующих войск. Поэтому советское руководство было вынуждено перебросить на фронт войска из Средней Азии и Дальнего Востока, но на это требовалось время. В середине октября у германских войск была возможность прорваться к Москве, но необходимость разгромить окруженные советские группировки, которые сражались почти две недели, и нарастающее сопротивление на подступах к столице сковали действия вермахта. Кроме того, по мере продвижения на восток германские войска отвлекались на прикрытие флангов, что также ослабляло их группировку. Если в первой половине октября вермахт наступал со средним темпом 16 км в сутки, то во второй половине месяца темп наступления упал до 5 км в сутки1700. В конце октября на Московском участке фронта установилось некоторое затишье. Блицкриг потерпел крах.

В полосе группы армий "Север" германские войска 16 октября форсировали Волхов и попытались прорваться к реке Свирь на соединение с финскими частями. 8 ноября они заняли Тихвин, но уже 10 ноября советские войска контратаковали и к 30 декабря отбросили противника в исходное положение. На южном участке советско‑германского фронта 29 сентября войска группы армий "Юг" вновь перешли в наступление и прорвались в Донбасс. Не имея возможности перебросить резервы на Юго‑Западное направление, советское командование было вынуждено отводить войска. В октябре германские войска ворвались в Крым и осадили Севастополь. 17 ноября начались бои за Ростов‑на‑Дону, который был 21 ноября захвачен противником. Однако контрудар советских войск привел 29 ноября к освобождению города, а 2 декабря фронт стабилизировался на реке Миус. Таким образом, задачи вермахта на флангах Восточного фронта были выполнены лишь частично, а его войска были скованы боями, что не позволяло германскому командованию перебросить с этих участков фронта ни одного соединения в группу армий "Центр". Со своей стороны советское командование развернуло на Московском направлении до 99 новых расчетных дивизий, воссоздав фронт обороны.

В условиях срыва наступления германское военно‑политическое руководство, уверенное, что Красная Армия после стольких поражений пребывает на грани окончательного краха, продолжало настаивать на необходимости нового рывка к Москве, хотя командование войск на фронте скептически относилось к возможности нового наступления. 13 ноября 1941 г. на совещании командования в Орше был сделан вывод, что война с СССР будет продолжена в 1942 г., а общая обстановка в мире не благоприятствует победе Германии в войне с Англией1701. Тем не менее второе наступление вермахта на Москву началось 15–18 ноября. Противник пытался окружить столицу, но ему удалось прорваться лишь к Яхроме, Крюково, Кашире. Правда, вместо усиления войск Восточного фронта 5 ноября началась переброска 2‑го воздушного флота на Средиземноморский ТВД, где 18 ноября английские войска перешли в наступление в Киренаике. Уже 20 ноября стало ясно, что прорыв к Москве не удался, а 30 ноября командующий группой армий "Центр" сделал вывод, что войска не располагают силами для наступления, которое "не имеет ни смысла, ни цели"1702. В первых числах декабря 1941 г. германские войска фактически перешли к обороне, и тут выяснилось, что никаких планов на этот случай у германского командования нет, поскольку в Берлине господствовало мнение, что противник не располагает силами для контрудара1703.

"Восточный поход", несмотря на значительные успехи вермахта, провалился. Даже в самых благоприятных оперативно‑стратегических условиях 1941 г. задача разгрома СССР оказалась не по силам Германии, бросившей на Восток все свои наиболее боеспособные соединения. Сделав ставку на молниеносный разгром Советского Союза, тщательно подготовив нападение, выбрав наиболее удобный момент для вторжения и с самого начала войны захватив стратегическую инициативу, германское командование не сумело использовать свои преимущества, поскольку совершенно не представляло, с каким противником придется столкнуться на Востоке. Как признал после войны генерал Г. Блюментрит, "нам противостояла армия, по своим боевым качествам намного превосходившая все другие армии, с которыми нам когда‑либо приходилось встречаться на поле боя"1704. К концу ноября 1941 г. Германия оказалась на пороге крупнейшего военно‑экономического кризиса, разразившегося в декабре 1941 г.1705 Уже 24 ноября в беседе с Гальдером командующий армией резерва генерал‑полковник Ф. Фромм, обрисовав "общее военно‑экономическое положение", сделал вывод, что "необходимо перемирие"1706. 29 ноября министр по делам вооружений и боеприпасов Ф. Тодт заявил Гитлеру, что "в военном и военно‑экономическом отношении война уже проиграна" и необходимо политическое урегулирование1707.

Таблица 64

Потери сторон на советско‑германском фронте к 31 декабря 1941 г.1708

* Из них 244 744 стали трофеями вермахта.

** Из них 30 275 стали трофеями вермахта.

*** Из них 13 405 стали трофеями вермахта.

**** Из них 52 247 стали трофеями вермахта.

***** Данные только по германским войскам.

Несмотря на тяжелые потери (см. таблицу 64) советским вооруженным силам удалось сорвать германский план молниеносной войны и, измотав противника, создать условия для перехода в контрнаступление под Москвой, которое началось 5–6 декабря. Германские войска были застигнуты врасплох и, не сумев удержать фронт, начали отступать. 8 декабря германское командование разрешило войскам перейти к обороне на всем советско‑германском фронте, окончательно признав провал "Восточного похода". Советским войскам удалось захватить стратегическую инициативу и в течение месяца отбросить противника южнее и севернее Москвы на 250 км. В январе 1942 г. Красная Армия перешла в общее наступление на всем фронте, продолжавшееся до конца апреля 1942 г. Зимнее контрнаступление Красной Армии наглядно показало, что германская ставка на "блицкриг" окончательно провалилась, и Германия оказалась перед перспективой затяжной войны на два фронта. Поэтому неудача "Восточного похода" была не просто поражением вермахта на одном из театров военных действий, а явилась полным и окончательным крахом германской стратегии ведения войны, потребовала коренной перестройки военно‑экономического организма Германии для ведения затяжной войны. Произошедшее в то же время нападение Японии на Пёрл‑Харбор и объявление Германией и Италией войны США ознаменовали превращение европейской войны в глобальную мировую, принявшую характер постоянной напряженной и затяжной борьбы, выиграть которую Германия не могла1709. События декабря 1941 – января 1942 г. ознаменовали собой начало коренного перелома во Второй мировой войне.

[Александр Кас]

Уважаемый Хрольв, эта Книга уже была выложена в Военно-Историческом Архиве Библиотеки Клуба более года назад (при чём с Таблицами, без которых произведение не имеет смысла).

[Hrolv Ganger]

Александр Кас (16 сентября 2013 - 13:56) писал:

Уважаемый Хрольв, эта Книга уже была выложена в Военно-Историческом Архиве Библиотеки Клуба более года назад (при чём с Таблицами, без которых произведение не имеет смысла).

Благодарю за информацию, уважаемый Александр.
В таком случае, книгу, выложенною мной, можно спокойно удалять.