[АлександрСН]

ДЖОН ПЕРРИ

COCTOЯHИE РОССИИ ПРИ НЫНЕШНЕМ ЦАРЕ.

В ОТНОШЕНИИ МНОГИХ ВЕЛИКИХ И ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ДЕЛ ЕГО
ПО ЧАСТИ ПРИГОТОВЛЕНИЙ К УСТРОЙСТВУ ФЛОТА, УСТАНОВЛЕНИЯ НОВОГО ПОРЯДКА В АРМИИ, ПРЕОБРАЗОВАНИЯ НАРОДА И РАЗНЫХ УЛУЧШЕНИЙ КРАЯ.
ПРЕИМУЩЕСТВЕННО ЖЕ (ОПИСАНИЕ) ТЕХ РАБОТ, КОТОРЫЕ БЫЛИ
ПРОИЗВОДИМЫ СОЧИНИТЕЛЕМ КНИГИ ЭТОЙ, И ТЕХ ПРИЧИН, ПО КОТОРЫМ ОН ОСТАВИЛ ЦАРСКУЮ СЛУЖБУ ПОСЛЕ 14-ТИ ЛЕТНЕГО ПРЕБЫВАНИЯ В ЭТОМ КРАЕ.
А ТАКЖЕ И ОПИСАНИЕ ТАТАР И ДРУГИХ НАРОДОВ, НАСЕЛЯЮЩИХ ВОСТОЧНЫЕ И КРАЙНЕ СЕВЕРНЫЕ ЧАСТИ ЦАРСКИХ ВЛАДЕНИЙ, ИХ РЕЛИГИИ И ОБРАЗА ЖИЗНИ; ВМЕСТЕ СО МНОГИМИ ДРУГИМИ НАБЛЮДЕНИЯМИ.
С ПРИЛОЖЕНИЕМ КАРТЫ ЦАРСКИХ ВЛАДЕНИЙ БОЛЕЕ ПОДРОБНОЙ,
ЧЕМ ВСЕ ДОНЫНЕ СУЩЕСТВУЮЩИЕ.
СОСТАВЛЕНО
КАПИТАНОМ ДЖОНОМ ПЕРРИ.

Лондон.

Печатано Вениамином Туком в Миддел Темпель-Гете Флитстрит
1716.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Предлагаемое на страницах нашего издания сочинение о России, преимущественно за время царствования Петра Великого, принадлежит весьма известному в свое время строителю кораблей, доков и каналов, Английскому Капитану Перри. Приглашенный в Русскую службу самим Царем Петром в 1698 году Перри пробыл в ней до 1715 г. когда, после некоторых неприятностей по службе, о которых, между прочим, подробно рассказывает в своем сочинении, уехал в Лондон и там, в 1716-м году, издал книгу, полный перевод которой впервые теперь является на Русском языке.
Сочинение Перри не смотря на некоторые зачастую мелочные подробности, имеющие чисто личное свойство, имеет, однако, значительную занимательность, в особенности для истории нашего флота в первый период его существования. Почтенный историк нашего флота, покойный Елагин, делает множество ссылок на сочинение Перри. В книге Перри читатель найдет весьма много занимательнейших подробностей об устройстве наших первых верфей в Воронеже и Петербурге, о постройке судов, прорытии каналов, о строительных планах и проектах Петра Великого, и проч. и проч. До сих пор сочинение это было известно в Русской Словесности по отрывкам и извлечениям из него, разбросанным в наших журналах за время с 1840 по 1860 год, да по ссылкам на него в историях и статьях о царствовании Петра Великого.
Полный и возможно обстоятельный перевод Перри предлагаемый нами на Русском языке, сделан Княжной Ольгой Михайловной Дондуковой-Корсаковой. Примечания не отмеченные ничем, принадлежат самому сочинителю, а отмеченные буквами О. Б. - Секретарю Императорского Общества Истории и Древностей Российских при Московском Университете.

Михаил Семевский.
С.-Петербург. 1869 года.

Текст воспроизведен по изданию: Перри Д. Состояние России при нынешнем царе. В отношении многих великих и замечательных дел его по части приготовлении к устройству флота, установления нового порядка в армии, преобразования народа и разных улучшений края // Чтения императорского Общества Истории и Древностей Российских. №. 1. М. 1871


ПРЕДИСЛОВИЕ СОЧИНИТЕЛЯ.

Так как со времени посещения Англии Царем Русским не было напечатано еще ни одного описания России, то я рассудил, что публика примет охотно следующее повествование, составленное мною о стране, где я провел много лет, занимаясь работами, давшими мне случай наблюдать положение и состояние ее, равно как и некоторые преобразования, сделанные Царем в среде своего народа по возвращении его из путешествия, вследствие каковых преобразований он приобрел всеобщее одобрение и стал страшен для своих соседей. Сначала я предложил о том, как был принят в Царскую службу, занимался работами для водного сообщения между Черным и Каспийским морями, и за тем, как отправлен был для других работ в Воронеж, где исправлял флот в виду войны с Турками: возвышая искусственным образом уровень воды, чтоб, без помощи прилива, поднимать суда и ставить их на суше, подобно тому, как это делается в наших Английских доках, с тою только разницею, что в Англии, при искусственном возвышении уровня воды, ставят один только шлюз, не входя в излишние расходы для устройства доков, вследствие чего в них можно впускать не более одного или двух кораблей одновременно, тогда как в первый же раз, когда, посредством устроенного мною способа, возвысился уровень воды, я одновременно поднял и поставил на сушу 15 кораблей. На это обстоятельство я особенно напираю, так как, сколько мне известно, это нигде еще не было приведено в исполнение. Я упоминаю здесь также о другой работе, которой занимался на реке Воронеже, устраивая там судоходство для восьмидесяти пушечных кораблей, построенных Царем, в виду основания флота для войны с Турками.

Далее, я упоминаю также о намерении Царя устроить в этом месте сухую гавань, в которой в мирное время суда предохранялись бы от порчи. Говорю также об участии моем в этом деле и о возложенном на меня поручении осмотреть и исследовать реки Петербургской области, для устройства водного сообщения оттуда к великой реке Волге, чтоб этим путем привести в исполнение намерение Царя — сделать Петербург столицею Государства и направить туда всю торговлю.

Все это я сначала изложил без всякого намерения распространяться далее, как читателю легко будет заметить; но затем, склоняясь на убеждения друзей, я продолжал писать более подробное повествование о Царских владениях, о предположении его проложить путь от северо-восточной части своих владений к Татарскому морю, об образе жизни Северных обитателей, о покорении Сибири, о сухопутном сообщении и торговых сношениях, ныне существующих с Китаем, посредством этой страны; описываю некоторые Татарские Орды, населяющие восточные страны Царских владений, так как, занимаясь в этом крае, я имел случай изучить некоторые подробности их образа жизни.

Я записал наблюдения свои над количеством воды, впадающей в Каспийское море посредством Волги и других рек, и излагаю мои мысли на счет мнения некоторых лиц, утверждающих, что в Каспийском море существует подземный сток для воды. Основываясь на опытах ученого Профессора Галя (Halley) касательно испарения воды, я стараюсь доказать, что никакого такого подземного прохода не существует. Потом я привожу несколько объяснений, чтоб доказать, по какой причине роса поднимается с поверхности земли, и затем ниспадает на нее дождем; объяснения эти, основанные на наблюдениях, сделанных мною в России, подвергаю я мнению людей более сведущих и ученых.

Продолжая повествование мое, я считал не лишним изложить обстоятельства, подавшие Царю первую мысль о построении кораблей, причины, побудившие его путешествовать по Европе, подробности о нескольких мятежах, новые правительственные постановления Царя по возвращении во владения свои, преобразования, внесенные в народные обычаи и привычки, способ распространения в народе образования и наук, о характере народном, о промышленности и торговле в России, и о многих других замечательных предметах относительно усовершенствования подданных его в военном искусстве. Я смею надеяться, что безыскусственный способ изложения и неправильный язык этой книги искупится искренностью и правдой, которой я всегда старался придерживаться в моем повествовании.

Джон Перри

ПОВЕСТВОВАНИЕ О РОССИИ,
В ОСОБЕННОСТИ КАСАТЕЛЬНО ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ДЕЛ
НЫНЕШНЕГО ЦАРЯ.

В 1698 году, когда Его Царское Величество посетил Англию, с целью изучить наше искусство в построении и вооружении флота, я, в числе других мастеров и прочих лиц, с которыми Царь благоволил беседовать, был представлен ему Лордом, после Маркизом, Кармартеном (by the then Lord Marquiss оf Carmarthen), Мистером Доммером (Mr. Dummer) (тогдашним Интендантом Флота), и некоторыми другими лицами, как человек способный быть ему полезным в некоторых случаях, относящихся до его новых предприятий: основания Флота, способствования к судоходству рек и проч. После того, как Его Величество сам переговорил со мною, преимущественно об устройстве сообщения между реками Волгою и Доном, я был принят в службу его через Посланника, Графа Головина (Граф Федор Алексеевич, Стольник, Окольничий и Посол для заключения договора с Китаем в 1685 г., Боярин и Наместник Сибирский, Генерал-Кригс-Комиссар, второй Посол (1-й Лефорт) во время путешествия Петра в чужие края в начале 1697 г.; в Марте 1698 он был вызван Царем из Амстердама в Англию, в городок Дептфорд (на правом берегу Темзы, в 3 верстах от Лондона, рядом с Гринвичем), для заключения договора о продаже табака (16 Апр., 1648) в России Лордом Кармартеном (до того времени запрещенного под смертною казнью у нас), который предложил Царю внести вперед 20 т. фун. стерлингов (48 т. рубл.) и обязался на выручаемые деньги покупать Русские товары. При этом и Перри был принят в службу нашу. После Головин получил первый орден Св. Андрея Первозванного (8 Марта, 1699 г.), возведен в достоинство Генерал-Адмирала, Президента Посольских Дел (Канцлера) и Начальника нескольких Приказов; далее сделан Генерал-Фельдмаршалом (1700 г.), Графом Римской Империи (1702 г.), заключил, договоры со многими иностранными Государствами и скончался, на пути в Киев, в Глухове, 2 Авг., 1706 г. Он первый из Бояр обрил бороду, сохранив, однако, усы, завел издание газет и календарей, покровительствовал иностранцам в Русской службе, и считался очень образованным по тому времени. О. Б.), который условился со мною на счет жалованья: а именно: мне определено 300 фунтов стерлингов в год и, кроме того, Правительство Русское берет на себя уплату моих путевых расходов и выдает деньги на содержание мое во время каждого служебного поручения, которое будет дано мне; затем, после окончания каждого дела, мне назначается известное вознаграждение, способное удовлетворить меня.

Вскоре после заключения го мною договора, Царь, который отправлялся из Англии в Голландию, взял меня с собой, и когда я там изучил все то, что имел случай видеть, я был отправлен прямо в Москву с приказанием ехать оттуда немедленно в Астраханскую Губернию, около тысячи верст (т. е., Русских миль) за Москвою, чтоб надсматривать за работой, которая производилась под ведением другого лица, назначенного Его Царским Величеством для открытия сообщения для военных кораблей, а также и судов с тяжестями от Каспийского моря до Черного по означенным двум великим рекам, Волги и Дону. Первая из этих рек, протекши около трех, или четырех, тысяч Русских миль (Верста или Русская миля содержит в себе 3504 Английских футов, что составляет почти 2/3 Английской мили.), по Царским владениям, впадает в Каспийское море; другая же река, протекая в половину меньшее расстояние, впадает, через Азовское болото (Palus Меоtis) в Черное море.

Сообщение между двумя названными большими реками, на пространстве около 140 Русских миль, возможно посредством двух меньших рек, из коих одна называется Илавла (Lavla) и впадает в Дон, а другая Камышинка (Camishinka) впадает в Волгу; на этих малых реках предполагалось устроить шлюзы, чтоб сделать эти речки судоходными, а также предполагалось, на протяжении около 4-х Русских миль, по твердой земле прокопать канал в том месте, где эти две реки протекают на более близком расстоянии одна от другой. Такая работа, если б она пришла к окончанию, была бы весьма выгодною для владений Царя, особенно в случае войны с Турками, Крымскими Татарами, Персией, или с одной из стран, прибрежных к Каспийскому морю.

Чертеж предполагаемого сообщения находится на прилагаемой здесь карте этой страны. Работа эта, как уже сказано выше, была начата неким Немцем, Полковником Брекелем (Breckell); он был Полковником в Царской армии и считался очень хорошим инженером по части укреплений; но мало смысля дело, которое взял на себя, так неосновательно начертил план канала, что первый устроенный шлюз сорвало, т. е., он подался в основании и под запертыми воротами вода свободно протекла. Вследствие этого, с наступлением зимы, приехав в Москву, Брекель выхлопотал паспорт для одного из слуг своих, под предлогом отправки его за границу для необходимых покупок по части работ, да и сам с этим паспортом бежал из страны. Царь был об этом уведомлен вовремя пребывания своего в Англии, и потому соблаговолили, немедленно отправить меня, чтоб исследовать, насколько эта работа возможна, что и было исполнено мною в течение того же года. По возвращению Царя из-за границы в Москву, я представил ему чертеж и донесение, в котором излагал причины, вследствие коих работа Брекеля была неправильно задумана, и тем дал Царю о ней настоящее понятие. Его Величество благоволил приказать мне взять на себя исполнение этой работы и начать копать канал на новом месте, избранном мною как более удобном; так как тут при меньшем труде, легче было устроить шлюзы. Этою работою я занимался три года сряду, в течение летних месяцев, и потребовал 30,000 человек работников, но никогда не мог получить и половины этого числа, а в последний год не было прислано в мое распоряжение даже и 10,000 человек, не говоря о том, что всегда чувствовался недостаток в хороших мастерах и необходимом количестве материала. Касательно этого последнего обстоятельства, я каждую зиму, во время поездок моих в Москву, собственноручно подавал Царю список требуемого материала, особенно для постройки шлюзов; но в это время Царь потерпел поражение под Нарвой, и война со Шведами грозила надолго затянуться. Все это требовало и людей и денег. В конце 1701 года я получил приказание прекратить на время работу и оставить на месте одного из моих помощников, поручив ему наблюдать за тем, чтобы время и случайности не разрушили уже сделанного (некоторые шлюзы были почти окончены и канал в половину прокопан), а самому, с прочими моими помощниками, явиться в Москву. Оттуда я был отправлен для новых работ в Воронеж (Veronize), а Князь Алексеевич Голицын (Кnеаs Alexyeavich Gollitzen (Борис Алексеевич, Судья Приказа Казанского с 1683 по 1713, умерший 18-го Октября, 1713 года, и бывший дядькой Петра I-го. О. Б.)); который был Губернатором в Царстве Астраханском, где производились выше сказанные работы, лишился своего места за то, что задерживал работу, не отпуская мне необходимого числа людей и требуемого мною материала. За это Князь, подпавший под немилость Царя, сделался моим непримиримым врагом и, пользуясь связями своими (он был в родстве с самыми знатными фамилиями), влиял на вельможу, под ведением которого я продолжал мое служение, занимаясь новой работой, и внушил ему против меня предубеждение, которое все старые Бояре питали к новым предприятиям, начатым Царем по совету иностранцев. Было еще одно обстоятельство, вследствие которого Лорд (так!) Голицын был особенно недоволен вышеупомянутой работой. Брекель, до того не искусно построивший свой первый шлюз, что он, при первом же опыте, был прорван напором воды, убоялся последствий, которым мог подвергнуться в самовластном Государстве, и бежал за границу, откуда написал к Царю письмо с жалобою на Голицына и на то, что он отказывал ему во всем, необходимом для производства работ, особенно напирал на дурное обращение с ним Князя, который, по нерасположению к его предприятию, его самого невзлюбил: так он однажды ударил Брекеля тростью и стращал, что велит его повесить.

Это случилось во время путешествия Царя за границу, и по возвращение своем он упрекал за это Князя, как не оправдавшего его доверия; Князь с этой минуты стал непримиримым противником водного сообщения и утверждал, что это дело не может быть совершено руками человека. Независимо от этого, Князь представлял, что ведение этого канала было бы весьма тягостно для Государства, вследствие огромного числа людей, которое требовалось для исполнения работ, и затем употребил все свои усилия, чтоб предприятие было остановлено, как неудобоисполнимое. Он утверждал, что, по его убеждению, если Бог, создавая реки, дал им известное течение, то со стороны человека было бы неразумным высокомерием стараться направить их в другую сторону.

Как только я был вызван в Москву, я стал ходатайствовать о должном мне жалованье, которое я надеялся получить и из которого еще ни копейки не было мне выплачено: до сих пор я получал только деньги на пропитание мое, по 25 рублей в месяц (Рубль состоит из 100 Русских копеек; каждая копейка в то время стоила полный Английский пенни; но с тех пор, как Царь приказал чеканить новую монету, она стоит немного более, чем половина прежней ценности.); сумму эту Царь укрепил за мною, как только я приехал в эту страну, и приказал выдавать мне от жалованья 300 фунтов стерлингов в год, о получении которых я тогда ходатайствовал.

В то время Лорд Апраксин (Федор Матвеевич (р. 1661, Ноября 27), на сестре коего, Марфе (ум. 1715 г.), женился Царь Федор Алексеевич, был при Федоре Алексеевиче Стольником, а при Петре I Воеводой Архангельским (1693 г.), Губернатором Азовским (1697 г.), Адмиралтейцем (1700 г.), и отправлен для починки кораблей и надзора за стройкой их в Воронеж, где завел Училище; в Феврале 1707 г. Адмирал и Президент Адмиралтейства, а в Марте Генерал-Адмирал, 1709 г. Д. Т. Сов. и Граф; 1710 получил орден Андрея Первозванного и золотую шпагу с алмазами за взятие Выборга (12 Июня), 1713-14 с Князем М. М. Голицыным завоевал Финляндию, 1721 г. Генерал-Губернатор Эстляндский; умер в Москве 1728 г., Ноября 10, и погребен в Златоустовском монастыре. Он оставил замечательную Духовную (напечатанную в “Чтениях в Императ. Обществе Истории и Древностей Российских”, 1866, кн. 4, Отд. V, стр. 58 и след.). Апраксин не терпел нововведений Петра 1-го, и потому ненавидел иностранцев. Этим объясняется и его обхождение с Перри. О. Б.), ныне находящийся в звании Генерал-Адмирала (которого не задолго перед тем Царь посылал осматривать выше означенную работу водного сообщения, так как ему в то время был поручен главный надзор над вооружением Царского флота), благоволил беседовать со мною насчет Царских кораблей в Воронеже (Воронеж, город, построенный на реке того же имени, впадающей в Дон.), которые, быв построены из сырого леса, весьма скоро подвергались гниению, не выдерживали кренения и спущенные на воду легко шли ко дну. Я сказал Его Вельможности, что, по моему мнению, есть способ, который мог бы быть применен на этой реке, или где-нибудь поблизости, для того, чтобы исправлять корабли без кренения: их можно бы было чинить на суше посредством запруды, сделанной на реке, для чего следовало бы устроить большой шлюз с подвижными воротами, поднимающимися вверх, чтобы пропускать течение воды, и другой отдельный шлюз с двумя большими воротами, чтоб пропускать корабли. Посредством этих ворот, которые запирались и отворялись бы, смотря по надобности, уровень воды приподнятый таким образом, мог бы во всякое время поднять и поставить на сушу даже самые большие корабли Его Величества, и потом опять спустить их на воду. Лорд Апраксин сказал мне, что применение к делу такого предположения оказало бы великую услугу Его Величеству; уверял меня, что я не подвергнусь тем задержкам, которые терпел при Князе Голицыне, и получу все необходимые пособия в людях и материале; Апраксин обещал мне, что не только будет точно выплачивать следующее мне жалованье, покуда я буду находиться под его начальством, но обещал сделаться моим покровителем и помочь мне выхлопотать все недоплаченные деньги (о получении которых я напрасно ходатайствовал), как только я окончу эту работу, столь полезную для Царя, в виду устройства флота, предназначавшегося для войны с Турками.

И так в 1702 г. я был послан в Воронеж и водворен на новом месте жительства, около устья реки, которую я нашел чрезвычайно удобною для поднятия воды на известную высоту, и затем, посредством блоков иметь возможность поставить корабли на сушу выше обыкновенного уровня реки, что я и привел в исполнение в течение следующих шестнадцати месяцев. В первый раз, когда шлюз был заперт, я поднял 15 судов (некоторые из них были 50-ти пушечные), и расположил их на блоках для починки, как то делается на наших верфях в Англии, где, как только замечают, что корабль потерпел повреждение, его тотчас же разснасчивают, и таким способом приводят в надлежащий порядок; у некоторых судов переменяют тимберсы, у других корму, или старн-носты.

Хотя работа моя была исполнена довольно удовлетворительно, но как только я стал просить, чтоб мне уплатили за проведшее и за текущее время жалованье, которое я надеялся получить, согласно данному мне обещанию, то опять ничего не получил. Лорд Апраксин приказал мне на той же реке начать новую работу, и сказал, что по окончании ее мне, несомненно, выдадут все деньги сполна.

В то время, когда моя первая работа была окончена, сам Царь, приехав в Воронеж, сделал распоряжение касательно починки судов, которые уже лежали на суше; затем он благоволил сказать мне, чтоб я осмотрел реку и решил, может ли она, посредством устроенного на верховьях ее нового шлюза, сделаться судоходною во всем своем протяжении от г. Воронежа до реки Дона, так, чтобы во всякое время года по ней могли плавать восьмидесяти пушечные корабли.

Когда я, ознакомившись с местностью, донес Его Величеству, что это удобоисполнимо, он благоволил приказать мне заняться этим делом, к началу которого я и приступил в 1704 году. В следующем году я успешно окончил работу, шлюзы были 43 футов ширины и на столько глубоки, чтоб возможно было посредством их поднять воду для прохода восьмидесяти пушечных кораблей. Кроме того устроены блин подъемные шлюзы, чтоб выпускать сильный наплыв воды, который в весеннее время в этой стране увеличивается таянием снегов и, напирая на шлюзы, вместе с огромными плавучими льдинами, весьма способен разорвать всякую плотину. Не смотря на это дамбы, устроенные мною, столь прочны и тверды, что не терпят никакого ущерба от весенних потоков, и не подвергнутся опасности быть разорванными ими, доколе существует мир. Многие лица, находящиеся ныне в Лондоне, видели эти постройки и могут подтвердить все вышесказанное. Когда и эта последняя моя работа в Воронеже пришла к успешному окончанию, я опять обратился к Лорду Апраксину за моим жалованьем, но имел случай убедиться, что он мало заботился о честном исполнении своего слова и обещаний. Дело мое затянулось, как и прежде, и минута получения денег опять отсрочилась. Его Вельможность сказал мне, что деньги мои не убегут от меня, и что я в эту минуту не крайне в них нуждаюсь; и в то же время уверял меня, что я не могу окончательно свести мои счеты помимо Графа Головина, который первый принял меня в Царскую службу. Как бы то ни было, но Его Вельможность, вероятно, чтоб поддержать меня в терпении, после исполнения мною каждой из выше означенных работ, делал мне небольшой подарок, ценности, примерно, в 250 фунтов стерлингов.

Построение шлюзов, предназначенных выдержать малый напор воды, и устройство судоходства для мелких судов по небольшим рекам, не представляет затруднения и везде удобоисполнимо; но я не думаю, чтоб где-либо до сих пор на какой-либо реке устроено было судоходство для судов такого большого размера; а почва, на которой мне пришлось ставить мой последний шлюз, была столь удобна, что когда я начал копать ниже уровня реки, то наткнулся на такую силу подземных источников, что никакие насосы не способны были выкачать воду и осушить грунт до глубины, которая требовалась для основания шлюза; я был вынужден прекратить работы недель на шесть, покуда не соорудил особый снаряд для выкачивания воды. Снаряд этот, способный опоражнивать 10, или 12, тонн воды в минуту, действовал днем и ночью в течение нескольких месяцев. В то время, когда я работал этим способом, Царь опять прибыл в Воронеж, и, в сопровождении нескольких Лордов своих, не раз посещая работы, остался ими чрезвычайно доволен. Снаряд мой был, в усовершенствованном виде, тот самый, который я впервые построил в Портсмутских верфях, 23 года тому назад, когда, находясь Лейтенантом на Монтечю (Mountague), я на этом корабле пришел для починки его в порт.

Пока я занимался последней моей работой в Воронеже, я встретился там с одной личностью. Это был Поляк по происхождению, принявший Русскую Веру и занимавшийся прежде устройством корабельного дока в Царской искусственной пристани в Таганроге, на берегу Азовского моря (Пристань эта предназначалась для сохранения Царского флота. Но так как она была устроена около низкого мыса и вдавалась далеко в море, в таком месте, где вода не имела достаточной глубины, то, по мере того, как воздвигались работы, песок постоянно набегал на них и окончательно засыпал пристань прежде, чем она была в половину окончена; по заключении мира с Турцией пристань была совершенно уничтожена.). Вышеупомянутой личности приказано было устроить нового рода верфи на реке Воронеже для постройки восьмидесяти пушечных кораблей, с приделанными к ним ящиками, для того, чтоб спускать их вниз по течению Дона через Азовское мелководье, которое находится в расстоянии около тысячи верст от устья реки Воронежа. Царь, во время пребывания своего в Воронеже, отдал приказание для постройки этих верфей; это было не задолго до окончания моих работ.

В течение этой зимы, вследствие приезда курьера из Польши, Его Величество внезапно туда отправился. В ночь перед своим отъездом он отдал письменное приказание Лорду Апраксину касательно того, чтоб я занялся особыми исследованиями над течением реки, и чтобы мнение мое, вместе с мнением трех корабельных мастеров (два из них были Англичане, Мистер Козенс и Мистер Ней [Mister Kozens and Mister Ney], a третий был Русский), взято было во внимание относительно места, где предполагалось устроить вышеозначенные верфи. Но место было отведено совершенно противно моему мнению и выбору, и работы решено было начать на песчаной почве и производить их способом вовсе не подходящим, Я тогда передал на словах Лорду Апраксину, какие могли произойти пагубные последствия от устройства верфи на такой почве, и таким образом сказал ему, что при половодье весною основание работ будет неминуемо снесено и, может быть, самые корабли, находящиеся в верфях для починки, потерпят повреждение (что в последствие и случилось); но Его Вельможность, вероятно, предполагая, что я только желал отстоять свое собственное мнение, и не подозревая уменья и сведений того лица, которое взяло на себя построение этих верфей, положительно надеялся на успех, и также склонялся к уверениям Царского Русского корабельного мастера, о котором выше было упомянуто, а равно и другого лица, также Русского, лично в этом деле замешанного, так как он владел небольшой деревенькой, находящейся в той местности, где предполагалось устроить верфи, и должен был, в замен этой деревеньки, получить другую, гораздо лучшую. Убедившись, что на слова мои Лорд Апраксин не обращает никакою внимания, я, для собственного оправдания, письменно изложил мои возражения, и в поданной мною ему записке доказал, какая неминуемая опасность грозит работам, если они будут выполнены на том самом месте и тем способом, который имелся в виду. В то же время представил я Его Вельможности чертеж вместе с моим проектом; тут же приложил я математическую фигуру, из которой ясно видно было, что тяжесть воды, увеличенная возвышением уровня реки во время весеннего половодья (обстоятельство, которое необходимо было взять в соображение, будет слишком сильно напирать на верфи, устроенные таким образом. Я сделал все это в доказательство тех причин, по которыми, считал, что работы эти не могли быть успешны

Но, не смотря на все мои представления, Его Вельможности угодно было допустить продолжение работ по прежнему начертанию. Место для постройки Царских кораблей, которое находилось первоначально около самого города Воронежа, перенесено было за 7 Русских миль вниз по течению реки; и по этому случаю также пришлось перенести туда дом, предназначенный для приезда Царя и некоторых из его Лордов (дома эти, по Русскому обычаю, были деревянные и устроены таким образом, что могли по желанию быть перенесены с одного места на другое); также перенесены были дома строительных мастеров, художников, и работников. Вокруг всех сих зданий с необычайной быстротой воздвигли укрепления с бастионами; но после трех летних неудачных попыток поддержать все это, с потерею нескольких сотен тысяч, пришлось отказаться от начатого дела, по той причине, что река постоянно подкапывалась под основание работ и заливала их водою. Вследствие всего этого положение Лорда Апраксина в отношении меня делалось крайне неловкими: он боялся, что рано, или поздно до сведения Царя дойдет, что он приказал продолжать работать, вопреки всех причин и доводов, приведенных мною против этого предприятия. Около того же времени я предложил Его Вельможности средство для предохранения кораблей Его Величества в Воронеже от порчи и разрушения, которым они подвергались в мирное время. Царь был крайне недоволен тем, что он до сего времени не получил должного донесения.

Все эти обстоятельства, о которых было бы скучно и неуместно здесь распространяться, были причиной того, что с этой минуты отношения Его Вельможности ко мне стали весьма недоброжелательны и оскорбительны. Все подробности, касательно выше означенных доков со списком чертежа моего и доводов представил я, вместе с изложением последствий, неизбежных в этом предприятии, от которого, по моему мнению, рано, или поздно, неминуемо придется отказаться. Я показал записку мою чрезвычайному послу Ее Величества, Почтенному Мистеру Витворту (Whitworth), Английскому Консулу Мистеру Гудфело (Goodfellow) и некоторым другим Англичанам, с которыми виделся по приезде моем в Москву в 1706 году, т. е., около двух лет того времени, когда опыт ясно выказал ошибку; и от работы этой принуждены были отказаться, как от неудобоисполнимой, избрав другое место для построения меньших судов без доков, как то делалось прежде.

Окончив мою последнюю работу в Воронеже, я оставался в Москве несколько месяцев без новых поручений; по истечении же этого времени Его Величество пожелал привести в исполнение предначертание мое, о котором упоминалось выше, для предохранения кораблей от порчи и разрушения в мирное время, т. е., о поставлении их под навес в особо к тому приноровленных сухих пристанях, устроенных таким образом, что посредством шлюза уровень воды мог быть поднят на столько, на сколько необходимо было, чтобы провести корабли в такие cyxие пристани, и затем, таким же способом выпуская воду, оставить суда на суше. Я предполагал устроить особые отделения, где бы корабли Его Величества размещались соответственно своим рангам, от 10 до 20 в каждом отделении, по усмотрению Его Величества, и оснасчивались бы на блоках, как то делается у нас, в Англии; так что, когда от времени сухая обшивная доска начнет сседаться и дуб на сшивке ослабеет, то будет возможность проветривать их, пропуская везде к тимберсам посредством постоянно открытых люков и пушечных окон (ports).

Это предложение я основывал на том, что всякого рода тимберсы и тому подобные предметы, сделанные из дерева, когда они подвержены влиянию ветра и непогоды, весьма скоро приходят в разрушение, особенно в кораблях, которые зимою находятся под постоянным дождем и туманом, а в летнее время, палимые зноем с одной стороны, а с другой находясь в воде, подвергаются и течи и сырости, которая, проникая чрез трюмы в пространство, находящееся между тимберсами и внешними и внутренними обшивными досками корабля, куда не может свободно проходить воздух, составляет неоспоримую причину гниения судов. С другой стороны я представил, что всякий предмет из лесного материала, не подверженный двум противоположным влияниям природы, но содержимый постоянно в суше, или в сырости, сохраняется в лучшем виде дольшее время, так что я имел полное основание предполагать, что если б только приноровить так, чтоб в мирное время корабли Его Величества находились совершенно на суше, то они могли бы быть в употреблении втрое, или четверо, долее, чем в настоящее время, не требуя столь частых починок.

Я также представил, что подобного рода сухая пристань, устроенная в надлежащем месте, имела бы двоякую выгоду и удобство, служа в мирное время для пересмотра кораблей Его Величества и сохранения их в исправности; пристань эта и в военное время была бы весьма полезна, представляя возможность, в случае надобности, вводить в нее суда для исправления повреждений, оснасчивания и вооружения таким же способом, как было то устроено мною у устья Воронежа для 15 кораблей, т. e., поднимая уровень воды, смотря по надобности, с тою только разницею, что здесь не все корабли впускались бы одновременно. Для каждого ранга кораблей я предполагал устроить особый вход, чтоб можно было впускать и выпускать только то число судов, какое потребуется; эту сухую пристань я предполагал окопать рвом и окружить каменною стеной для предохранения ее от случайностей измены и огня. Сумма, которая потребовалась бы на устройство и поддержку подобной пристани, весьма незначительна в сравнении с издержками и трудом тратящимися ежегодно на постройку и починку кораблей Его величества.

Когда я в первый раз заговорил об этом с Лордом Апраксиными, то я сказал ему, что если только мне прикажут, я готов доказать на деле, как выгодна была бы подобного устройства пристань для сохранения кораблей Его Величества. Я просил его довести все это до сведения Царя, но он доложил об этом в превратном виде, уверяя, что я старался уговорить его к устройству вещи неудобоисполнимой. В последствии, однако, Царю сделано было более верное представление об этом деле в письменном докладе достойного (ныне умершего) друга моего, Мистера Генри Стайлза (Henry Stiles). Царь вполне постиг мою мысль и одобрил ее; мне приказано было ожидать в Москве возвращения Его Величества, где я провел несколько месяцев без всякого занятия, а затем из Польши получил от Царя приказание отправиться к реке Дону, чтоб приискать там удобное место для работ.

Вследствие этого я осмотрел устья пяти небольших рек, впадающих в Дон и означенных в отданном мне предписании, а затем возвратился в Москву к Лорду Апраксину с отчетом о том, какую местность считаю я более удобною для производства работ, и с означением необходимого числа работников и материала. Отчет этот и список Его Вельможность взял с собою в Петербург (Petersburg), куда отправлялся для встречи Царя. Его Величество благоволил отдать приказание для срубки леса и приготовления его для работы, но работу приказал не начинать, покуда сам он не найдет удобного времени, чтоб лично осмотреть местность, избранную мною, и сделать некоторые распоряжения. Между тем Его Вельможность, возвратившись опять в Москву, уведомил меня, что он получил от Царя повеление уплатить мне задержанное мое жалованье, и уже отдал приказание своему помощнику представить счет, что мне приходилось. Таким образом, я с полной уверенностью мог ожидать получения следуемых мне денег; но в первый же раз, когда мне пришлось после этого представиться Его Вельможности, он в разговоре сказал мне, что Царь в настоящую минуту был так поглощен военными делами в Польше, что, вероятно, не так скоро еще найдет возможность возвратиться в Москву, а оттуда проехать осмотреть местность и сделать распоряжение на счет работ. Затем Лорд Апраксин приветливо спросил меня, что я намерен делать в промежуток этого времени? Я отвечал, что так как начало работ должно отложить до возвращения Царя из армии, и для меня не предвидится в настоящее время занятий, то я просил бы Его Вельможность дать мне непродолжительный отпуск в Англию для свидания с родственниками и друзьями, обещаясь, по возвращении моем, служить Его Величеству с полным усердием. Я предполагал провести в Англии не более восьми, или десяти, месяцев. В первую минуту Его Вельможность одобрил мое намерение, приказав мне подать прошение, а со своей стороны обещал писать к Царю на счет моего отпуска.

В последствии, однако ж, эта невинная просьба моя оказалась для меня западней; вместо того, чтоб говорить об отпуске, он представил Царю, что я имел намерение оставить службу его, и с этой целью обращался к Английскому Посланнику, который будто бы уже писал обо мне в Англию, представляя меня, как человека способного применить в пользу Английского флота то самое предположение, которое я имел в виду для сохранения Царских кораблей, гнивших тогда в Воронеже, и что, вследствие этого, он, Лорд Апраксин, приостановил выдачу мне моих денег. Со временем, однако, Его Вельможность откровенно сознался мне во всем этом, прибавив, что так как до сведения его дошло, что я обращался к Английскому Посланнику с этим предложением, о котором было уже писано в Англию, а затем стал просить отпуска на родину, то он, заботясь о своей голове, вынужден был приостановить уплату денег, которые в таких в обстоятельствах не имел права выдать без особого приказания Его Величества, вследствие чего и послал обо мне обстоятельное донесение.
Затем, так как Царь на долгое время был еще задержан в Польше, я продолжал оставаться в Москве, не получая ни денег, ни определенного занятия. Наконец Его Вельможность объявил мне, что получил ответ от Царя, и уже отдал приказание об отправлении меня на службу, но он не желал сообщить мне, куда именно меня пошлет, а только сказал, что я должен подписать новый договор с обязательством на будущее время служить Его Величеству, где и как мне будет приказано, и что без этого я не могу получить не только всех не доплаченных денег, но даже и какой бы то ни было части их. К довершению всех моих невзгод следует заметить, что, получая деньги нововычеканной Русской монетой, мне приходилось при размене, по тогдашнему курсу, потерпеть убытку около 38 процентов. Но об этом злонамеренном умысле я в свое время дам более полный отчет. Теперь же только скажу, что я не мог дать своего согласия на это условие, не чувствуя ни какого расположения согласиться на новые неразумные и бесчестные требования, и тем самым закабалить себя в стране, где со мною, в течение долгого времени, так дурно поступали. Вследствие моего отказа Его Вельможность, который опять отправлялся в Петербург, отдал приказание своему помощнику удержать у меня деньги, выдаваемые мне на мое содержание, а также и денщиков (denshicks) или солдат, которые до этого времени были назначаемы для моей прислуги, надеясь этим принудить меня к уступчивости, и в тоже время обвинял меня в упорном неповиновении Царской воле и приказаниям. Тогда я изложил в письменном докладе все затруднения, которыми я был обставлен, и ходатайствовал о моем увольнении, с твердым намерением выехать из этой страны, оставив в ней мои деньги; но мне отказали в увольнении, и опять-таки я должен был, оставаясь в Москве, дожидаться возвращения Царя из армии.

Около этого времени Шведский Король, свергнув с престола Короля Августа, предписал ему условия и принудил его заключить мир. Царь такими образом оставался без союзников в войне, и затем разнесся слух, будто бы Шведский Король имел намерение выступить из Саксонии, идти на Москву, чтоб также принудить Царя к заключению мира. Вследствие этих слухов немедленно сделаны были распоряжения для укрепления города Москвы: предполагалось расположить бастионы кругом второй каменной стены. Для производства этих работ назначены были два инженера, Господин Корчмин (Carchmin), Русский инженер Его Величества (о котором я буду иметь случай говорить в последствии), и некто Спаритор (Sparitor), который находился в звании Подполковника в Царской артиллерии. Некоторые из этих бастионов необходимо было расположить на болотистой почве, по берегу Неглинной (Neglena) (маленькой речки, впадающей в реку Москву). Я посетил эту местность в то время, когда выводили основание сих бастионов, которые необходимо было поднять до значительной высоты, для того, чтоб они могли господствовать над противолежащими возвышенностями. Встретившись случайно в доме Английского Посла, Мистера Витворта, с названным выше Подполковником, я в разговоре сказал ему, что способ, по коему выводили они основание этих бастионов, неправилен, и не может дать достаточной прочности в виду тяжести земли, которую предполагалось навалить, так что прежде, чем работа будет окончена, основание осядет и вся работа осыпится. Разговор этот происходил в присутствии Посла Ее Королевского Величества и Английского Консула, Мистера Чарлса Гудфело (Charls Goodfellow), которые, вероятно, и теперь помнят об этом. Заявивши раз мое мнение, я пожелал выказать усердие мое к Царской службе, и представил Лорду Апраксину, под начальством которого я тогда находился, краткую записку с изложением всей, по моему мнению, неудовлетворительности этой работы. Так как в то время Лорд Апраксин находился в Петербурге, где получил начальство над флотом и армией, я обратился к нему письменно, и думал услужить ему, предлагая свое содействие для направления работ; но Его Вельможность не обратил на это никакого внимания. Работы продолжались своим порядком, и не прошло шести недель с представления моей записки, как некоторые бастионы начали оседать и распадаться в своем основании, и обрушились прежде чем были выведены до половины: трое из них, находящееся на самом тонком грунте, обрушились в течение того же года и во второй раз, и хотя ныне воздвигнуты в третий раз, но все еще не тверды в своем основании, и не могли быть доведены до настоящей высоты. Хорошо еще, что обстоятельства изменились и не было необходимости действовать с этих бастионов.

Король Шведский, который сверг с престола Короля Августа, намеревался, как я уже сказал, выступить из Саксонии с избранной армией 26,000 человек, и легко мог, согласно с предположением всех сведущих людей того времени, принудить Царя к миру на выгодных для себя условиях, если б не действовал с неосновательною поспешностью. Все его бедствия приписывают преимущественно двум причинам, и потому я считаю не лишним их здесь изложить. Первая состоит в том, что, после того, как Русские начали отступление через Польшу, и Король, ознаменовав первое сражение победой, перешел через Днепр (Nieper), не далеко от местечка, называемого Головчин (Haloftzin), не дождался прихода части своей армии (16,000 человек), которая шла из Риги под начальством Генерал-Лейтенанта Левенгаупта. Армия эта в битве при Лесном (Lesno) была разбита на голову, благодаря искусству и личному мужеству Царя. Все 16,000 человек либо пали на месте сражения, либо взяты в плен, вместе с артиллерией и обозом. Вторая причина ошибок Короля заключалась том, что, раз перешедши через Днепр и заметя, что весь фураж и всякое жилье по обеим сторонам Московской дороги были выжжены по распоряжению Царя, он все-таки продолжал идти вперед, направляясь к Украине, и прошел, таким образом, верст сорок за Смоленск, не укрепив за собою ни одного места и ни одного магазина.

Туда он шел, вызванный Мазепою, Генералом (или Гетманом) Козаков, населяющих эту страну и находящихся под покровительством Царя, как прежде находились под покровительством Польши. Мазепа, как в последствие оказалось, вел уже в течение двух лет тайную переписку с Королем, обещая ему, при первом появлении его в стране, возбудить общее восстание, с условием, что она будет снова самостоятельна под покровительством Польши. Он надеялся достичь этой цели, пользуясь тем, что народ был крайне взволнован нарушением своих прав и преимуществ и всеми несправедливыми требованиями, которые падали на него во время войны; но часть переписки была перехвачена и, по стечению обстоятельств, умысел Мазепы стал известен; тогда Гетман, вместе с некоторыми из главных своих военачальников, бежал к Шведскому Королю. По открытии заговора Князь Меньшиков (Mentzicoff) внезапно напал на гарнизон Батурина (Butturin), который предполагалось сдать Шведам; повесил Губернатора и на городской стене посадил на кол нескольких лиц, а Г. Кенингсека (Koningseck), брата знаменитого Польского Посла того же имени, приказал подвергнуть жестоким мучениям, а потом повысить.

Не взирая на все эти неудачи, Шведский Король не хотел и слышать об отступлении. На первое время Казаки, собираясь небольшими отрядами, помогали Королю в продовольствии и прочем, но в последствии эти отряды были рассеяны Царским войском; Шведская же армия после каждого сражения все более в более обессиливалась и уменьшалась (хотя победа продолжала оставаться на ее стороне во всех тех случаях, когда Король сам предводительствовал войском). Наконец в эту суровую зиму до такой степени пострадав и от холода и от голода, что многие офицеры и солдаты замерзали до смерти, а другие отмораживали себе руки и ноги, армия эта была окончательно уничтожена в битве под Полтавою (Poltava) в 1709 году. Сам Король был ранен; первый министр его, Граф Пипер, двое из Государственных Секретарей, все полководцы и лучшие воины его армии, были или убиты на месте, или взяты в плен, за исключением Генерал-Майора Cпapa (Sparr), Генерал-Майopa Легер-Круна (Leger Croon), которые, вместе с Королем и 300 человек, при содействии выше упомянутого Генерала (или Гетмана) Казацкого, которому хорошо была известна эта местность, переплыли на лошадях через Днепр (или Борисфен) и нашли убежище в Турецких владениях, в городе Бендерах (Bender), куда в последствии прибыли и еще некоторые лица. Подробности этого дела общеизвестны в Европе, а потому я не считаю нужным здесь о них упоминать.

Этой замечательной победой Царь упрочил за собою свои владения и мог идти далее на пути завоеваний и побед, тогда как, если б Шведскому Королю удалось разбить армию Царя, он неминуемо привел бы в исполнение свое намерение направиться на Москву и употребить все усилия, чтоб свергнуть с престола Царя, как то уже сделал он с Королем Августом. Несомненно, что если бы Царь потерял битву при Полтаве, то не только между Казаками, но и между Русскими, произошло бы восстание; Русские также были везде подготовлены к возмущению и на многих местах уже брались за оружие, в надежде получить облегчение в притеснениях, которые терпели под Царским правлением. Они восстали бы тоже, в предположении получить возможность вернуться к прежним своим суевериям в невежеству и избавиться от ненавистных им иностранцев. Кроме того, во время этих долголетних войн на них тяготели непомерные налоги и требовалось большое количество людей в армию и для исполнения разных предприятий Царя; по всем границам воздвигались и вооружались укрепления, в которые не только солдаты, но и дворяне с крестьянами, обязаны были, по Царскому повелению, переселяться на жительство; строился флот и предпринимались работы для заведения судоходства по рекам; все это Русские считали не нужным, так как ни они, ни отцы их, ни имели об этом понятия и без этого прожили.

Так как счастье благоприятствовало Царю в выше означенном сражении, то он возвратился в Москву с торжеством, окруженный множеством Генералов и прочих пленников. По этому случаю воздвигнуты были великолепные победные ворота и пущены блестящие потешные огни. Везде видно было изъявление радости и праздничное торжество. После этого знаменательного поворота судьбы в пользу Царя, ему оставалось только направить свои завоевания в самое сердце Швеции и основать морскую силу на Балтике.

Для этого дела Его Величество благоволил вспомнить обо мне, и употребить меня в этом крае для устройства сообщения от великой реки Волги через Ладожское озеро (Lodiga) до Петербурга, так, чтобы прямо можно было плыть от Волги, которая протекает по самой плодородной части России, до любимой новой столицы.

Но так как я уже столь долгое время не получал следуемого мне жалованья, и часто изъявлял мое неудовольствие по этому поводу, то не чувствовал ни какого расположения продолжать мою службу, прежде нежели получу все то, что мне следует. К великому моему удивленно я узнал, что один из вельмож восстал против уплаты мне этих денег под тем предлогом, что я долгое время оставался в Москве без всякого дела, и что начатые работы для устройства водного сообщения между Волгой в Доном не были еще окончены. Вследствие этого я составил следующую записку, которую показал сначала Мистеру Витворту, бывшему тогда Полномочным Послом Ее Величества при Царском Дворе, и Мистеру Гудфело, Консулу Ее Величества, чтоб довести до их сведения о том, как дурно со мною поступали. Когда записка эта была переведена на Русский язык, я представил ее выше упомянутому Лорду Апраксину, с нижайшею просьбою поступить со мной по справедливости и передать ее Царю. Записку эту я велел переписать и здесь прилагаю, прося снисхождения читателя, если он найдет в ней некоторые подробности и обстоятельства, о которых было уже прежде упомянуто:

Смиреннее изложение тяжкой судьбы и затруднений, которые ниже подписавшийся Джон Перри претерпел с того времени, как покинул Англию, до настоящего 1710 года.

В Апреле месяце 1698 года был заключен со мною письменный договор через Царского Посла, Лорда Федора Алексеевича Головина, о вступлении моем в службу Его Величества на следующих условиях: ежегодное жалованье в 300 фунтов стерлингов и, кроме того, помесячное прибавление в размерах, способных покрыть мои расходы и содержание. А в случай, если я исполню какое-либо особенное поручение по части речного судоходства, устройства пристаней, насыпей, доков, или водопусков, то за это обещалась мне особая награда, назначенная по моему усмотрению. Вследствие всего этого я был немедленно отправлен из Англии, чтоб осмотреть работы, начатые и покинутые Полковником Брекелем, для сообщения между реками Волгой и Доном, и написать об этом донесение. Я тотчас же отправился согласно приказанию Его Величества, все осмотрел и в течение того же года вернулся в Москву с чертежом того, что, по моему мнению, следовало сделать: предположение мое было одобрено и находилось в руках Его Величества. Я тогда требовал, чтобы назначенное мне жалованье было мне исправно выдаваемо каждые шесть месяцев, и чтобы также выдали мне 8000 рублей по окончанию этой работы.

.. На это Князь Борис Алексеевич Голицын (Kneaz Burris Allexyeavitz Gollitzen) возразил мне, что выше упомянутый Посол писал ему из Голландии, утверждая, что мне следовало начать работу без всякой платы, а годовое жалованье получить только по окончанию ее. Я протестовал против этого, и 10 Марта, 1699 года, подал в собственные руки Царя прошение, в котором излагал всю неосновательность этого предположения и невозможность для меня на таких условиях взять эту работу в свои руки; я просил, чтоб мне дали какое-либо другое занятие, либо же вовсе уволили меня от службы.

На это Его Царское Величество, в присутствии Мистера Стайльза (Stiles), Мистера Ллойда (Lloyd), Мистера Кревета (Crevett) и нескольких других Английских купцов, благоволил дать мне многократные заверения и приказал полагаться на его милостивое слово, что выше означенное возражение не будет иметь силы против меня, и что, согласно с первым обещанием, мне будут выдавать ежегодное мое жалованье сполна, равно как и ежемесячную плату на содержание мое, а по окончании работ вознаграждение, превышающее назначенную мною сумму. Вследствие же того, что Брекель, как только скопил достаточно денег, бежал за границу (что и составляло главное основание возражений Голицына), Его Величество только потребовал от меня обязательства и обещания не поступить таким же образом, а затем удостоверил меня, что мне будет отпускаться жалованье мое каждые шесть месяцев, и даже прежде срока, если я того пожелаю.

Я с надеждою и доверием ухватился за это милостивое обещание, но, как иностранец и новоприезжий в этой стране, я не мог просить никого из дворян поручиться за меня, а тем менее смел на это рассчитывать, и только полагал, что через год, или два, успею достаточно выказать мои способности и усердие для исполнения работ, чтоб рассеять всякое подозрение на счет возможности моего бегства из России, где я находился на службе, занимаясь видным и важным делом. Я надеялся, что тогда не встретится более ни какого препятствия для выдачи моего жалованья, даже и без письменного удостоверения в том, что я не убегу за границу.

Но, к великому удивлению моему (удивлению, истекавшему из непривычки к подобного рода неисправности), я, по приезде моем на место, не нашел ни людей, ни заготовленного материала для работы. Со мной и с Мистером Лукой Кенеди (Kenedy) обращались самым грубым образом, угрожая нам каторгой и виселицей, а виновником всего этого был Лорд Голицын. Он гневался за то, что я не продолжал работ, покинутых Брекелем, на том месте, где тот их начал, не смотря на то, что ему было известно, что вследствие моего донесения, сам Царь приказал мне сделать противное. По прошествии некоторого времени Его Сиятельство, надеясь найти повод к обвинению меня, назначил некоторых лиц и принял строгие меры для исследования местности. По вычислению оказалось, что там, где я начал копать канал, было слишком на 20,000 Русских саженей меньше земляной работы (Русская сажень заключает в себе 7 Английских футов и около десятой части дюйма.); кроме того представлялась выгода в постройке меньшего количества водопусков (шлюз). Но, не смотря на то, что я в этом отношении совершенно оправдался, я продолжал встречать недоброжелательство и постоянные препятствия в работах. Все мои жалобы в Приказ (Precause) (Слово Приказ означает место, где все вопросы, относящиеся до какого бы то ни было дела, округа, или области, рассматривались и решались особо назначенными для того Канцлерами.) ни к чему не повели. Итак, 17-го Февраля, 1700 года, я подал прямо в руки Его Царского Величества прошение, в котором представлял, что если Его Величество не благоволит назначить мне приема и сам не вникнет во все дело, то у меня останется мало надежды иметь возможность когда-либо докончить эти работы.

На другой же день после того, как я вручил мою просьбу Царю, Князь Борис Алексеевич Голицын приказал мне составить новый список всего того, что требовалось для работ, и представить этот список в Приказ. Я весьма обрадовался, услышав такое утешительное обещание, и надеялся, что с этой минуты все пойдет успешнее; но на следующее лето все осталось по-прежнему: я терпел все тот же недостаток в людях в материале, и некоторые части работ, оставаясь в недоконченном виде, подвергались порче и разрушению от воды, за неимением работников, способных хорошо конопатить, в которых чувствовался постоянный недостаток. Не имея более ни какого основания надеяться, что жалобы мои Князю Борису Алексеевичу Голицыну, или в Приказ, получат удовлетворение, я счел своею обязанностью опять представить в собственные руки Царю записку от 23-го Генваря, 1701 года, в которой излагал, что все земляные работы, совершенные в летнее время в течение двух годов, могли бы (по верному исчислению) быть окончены менее, чем в пятьдесят дней, если бы 12 человек копали каждый день только по одной кубической сажени, и что, если бы мне даны были все требуемые мною пособия, то это и было бы уже исполнено. Я также изложил, что у меня недоставало разного рода леса, рабочих, умеющих хорошо конопатить, и других мастеров и материалов, которых я не мог допроситься в течение двух лет и без которых не возможно было окончить ни одного шлюза; но, не смотря на все препятствия, встреченные мною до сих пор, если бы только, согласно первому моему списку, мне было отпущено надлежащее число людей и материалов, я готов поручиться, что работы пришли бы к окончанию не позже, как через три, или четыре, года.

В ответ на это я получил уведомление, что уже отдано строгое приказание снабдить меня всем необходимым, и что Его Величество приказал мне приготовить новые образцы с объяснениями, как рубить тимберсы и проч. Все это я исполнил и лично вручил Царю, в его доме в Преображенской (Brebazenski), но, не смотря на это, в конце третьего лета я получил письменное уведомление от Князя Петра Ивановича Дашкова (Kneaz Peter Evanwich Dashcoff) (Он тогда был Генералом над армиею, которая прикрывала работы, и заведовал, кроме того, работниками.), что многие из начальников городов в областях, лежащих около Волги, куда были посланы списки с выше упомянутых образцов и наставлений, как рубить лес, выхлопотали себе удостоверение, за подписью разных служащих, что ни какого такого леса нельзя было найти.

Вследствие этого я испросил себе отряд драгунов, во избежание нападения со стороны Татар, и сам отправился в леса, отстоящее на два дня пути от места работы, и там, менее чем в двухнедельный срок, нашел отличный для тимберсов лес и в достаточном количестве для окончания двух пар водопусков. Этот лес я показал Лорду Апраксину, который в это время осматривал работы; пользуясь присутствием Его Вельможности, я также обратил внимание на огромный недостаток рабочих для конопаченья, а также всяких других мастеров и материалов, которых до сего дня не мог допроситься, указал ему на малое количество кузнецов, плотников и прочих рабочих для производства занятий в зимнее время, о которых было упомянуто в первом моем списке. Все это Его Вельможность принял к сведению и обещал также доложить Царю обо всем этом, равно как и о моем неутомимом усердии.

2-го Сентября, 1701 года, я получил приказание оставить письменный наказ одному из моих помощников по моему выбору, и поручить ему смотрение над оконченными уже работами, а самому, с прочими моими помощниками и мастерами, отправиться в Москву. Вскоре после того, т. е., в начале 1702 года, я был отправлен в Воронеж для исполнения на реке того же имени, особого рода работ, с целью спускать и поднимать уровень воды, для того, чтоб этим способом, в случае надобности, иметь возможность исправлять на суше корабли Его Величества, которые, оставаясь в воде и подвергаясь течи, грозили пойти ко дну, за неимением средств вовремя исправить повреждение. Это дело я взял на себя, и окончил в течение 1703 г. С тех пор все корабли Его Царского Величества, требующее поддержки, могли быть исправлены как следует. Окончив эту работу, я получил другое занятие, целью которого было сделать эту реку судоходною для восьмидесяти пушечных судов на всем пространстве от города Воронежа до реки Дона. Я и это привел в исполнение везде, где только получал достаточное количество работников и материала, не останавливаясь тем, что работы эти представляли гораздо больше трудностей, чем те, которые производились мною на реке Камышенке; здесь водопуски следовало делать в гораздо больших размерах, так как во время весеннего половодья они должны были устоять против напора в десять раз сильнейшего, чем то было на реке Камышенке.

В Феврале 1706 года, по окончании этих работ, мне приказано было явиться в Москву, а в следующем Сентябре месяце я был опять отправлен на реку Дон, чтобы отыскать удобное место для устройства там верфи, в которой бы сохранялись в мирное время корабли Его Величества; затем, осмотревши местность, вернуться опять с донесением в Москву, где я с самого того времени нахожусь, постоянно ходатайствуя о выдаче мне недоплаченного жалованья за прошлые годы, ходатайствуя также о доставлении мне какого-либо другого занятия, или о выдаче моей отставки. Этой последней я не получаю, и не выдают мне также даже и малой части моего годового жалованья, ни того, что мне следует за время службы моей в Казани (in the Cazans) и Адмиралтейском Приказе. В этом Адмиралтейском Приказе составлен был счет жалованья моего за шесть лет, по 300 фунтов стерлингов в год, согласно заключенному со мною условию, но с присовокупленьем тягостной несправедливости касательно денег, помесячно обещанных мне на содержание; все то, что я на этот предмет получил в течение шести лет, исключалось из годового моего жалованья, и сумма эта долженствовала быть выдана по весьма убыточному для меня расчету, с потерею 38 %, так как Русская копейка равнялась по тогдашнему курсу одному Английскому пенни. Этим еще не ограничивались притеснения: мне отказывали в уплате какой бы то ни было, даже незначительной, доли этих денег до тех пор, пока я не приложу руку, в знак согласия, к новому договору, условия которого были до такой степени для меня невыгодны, что я считал крайним неблагоразумием согласиться на них.

Таково истинное положение моего дела, и я прошу по справедливости, взять во внимание, во-первых, что не по моей вине работы по сообщению между Волгой и Доном так долго замедлились в своем исполнении (как то желали бы представить некоторые люди), затем, прошу взять во внимание, что, по приезде моем в эту страну, я не встретил ни какого возражения против точной уплаты моего годового жалованья, и что в настоящее время, после двенадцати летнего доказательства моей верности в службе, я имею право надеяться, что несправедливое подозрение на счет возможности моего побега за границу уже достаточно устранилось. Так как милости и щедроты Его Царского Величества ежедневно распространяются на великое множество людей, которые из чужих стран поступают к нему на службу, то я смею надеяться, что не буду в числе их исключением, представляя собой несчастный пример злополучия и разорения, после того как, в течение стольких лет, полагался на милостивые обещания Его Царского Величества относительно уплаты моего жалованья, и потратил лучшие дни моей жизни и все мои усилия, стараясь, по лучшему разумению, посвятить их на службу Его Величества во всех тех поручениях, которые на меня возлагались.

Джон Перри.
Москва, Февраля 15 дня, 1710 года.

Представивши сначала противень с этой записки Лорду Апраксину, как я уже прежде сказал, я приготовил другой, я приложил его к краткому прошению, которое намеревался вручить лично Царю; но Князь Меньшиков (Mensicoff), в области которого должна была производиться следующая, предназначенная для меня, работа, уговорил меня не подавать этого прошения, но переговорить лично с Его Величеством, не беспокоя его письменными докладами, и обещал поддержать меня своим покровительством, что он и сделал однажды, когда я имел честь, в небольшом избранном обществе, обедать с Его Величеством. Царь опять благосклонно обещал мне что как только я осмотрю местность для выше сказанного водного сообщения с Петербургом, то, по возвращении моем, и прежде чем я примусь за дело, все мое жалованье, за все прошлое время, будет мне сполна выплачено. Полагаясь на слово Его Величества, тем более, что мне следовало не начинать ничего нового, а только осмотреть местность, я был согласен исполнить желание Его Величества, что я и сделал, думая тем оказать ему услугу в то время, когда он возобновлял мне свое милостивое обещание.

Этот осмотр местности имел целью способствовать к исполнению великого и полезного предприятия Царя, о котором уже выше упоминал. Его Величество давно уже намеревался сосредоточить всю торговлю Архангельска и других частей России в новой любимой своей столице, находящейся у устья Невы, которая, выходя из Ладожского озера, впадает в Балтийское море.

В виду этого предположения, еще до того времени, когда я приехал в Россию, там уже строилось множество магазинов и кладовых для купцов, и значительное число жителей поселялось в этом городе. Все это составляло малую часть разнообразных его предприятий, в числе коих следует упомянуть о предположении построения нового города на Ричардовом острове (Richard’s Island) (Котлин в старину, теперь Кронштат. О. Б.), около 40 Русских миль ниже устья Невы и пяти миль от берега Ингрии (Ingermania), который Царь считал достаточно обширным, чтоб поселить на нем и дворян, и купцов и проч. По улицам этого города предполагалось прокопать каналы, как в Амстердаме, и также устроить искусственную пристань для Царского флота и купеческих судов, приходящих туда по торговым делам. Однако, не смотря на все эти новые предположения Царя, клонящиеся к усилению торговли и упрочению его владычества в этой местности, выбор подобного места был бы крайне обременителен для народа, если б предварительно не было устроено водного сообщения с более плодородными частями страны. Путь, по которому обыкновенно совершалось сообщение, был чрезвычайно тягостный и медленный; во многих местах встречались отмели, где необходимо было дожидаться прибытия воды вследствие дождей; в других местах суда часто натыкались на скалы, подводные камни, и в дребезги разбивались о них, а груз гибнул, или, быв спасен, все-таки становился негодным к употреблению. В тех же местах, где сообщение производилось по сухому пути, весьма трудно было найти корм для лошадей, и то по весьма дорогой цене. Вследствие всего этого рожь и другие припасы обходились, по меньшей мере, втрое, или четверо, дороже той цены, по которой продавались между городами Рыбинском и Казанью (Rebna and Cassan); первый из них отстоит от Петербурга на тысячу Русских миль, на реке Волге. Из этой местности также привозятся дубовый лес и прочие материалы, необходимые для постройки Царского флота; трудность же пути сообщения и в этом случае значительно увеличивает расходы на этот предмет, так что Царские корабли (которые теперь в Петербурге все строятся из дуба), не смотря на то, что рабочий труд ценится дешево, и что канаты, веревки и весь железный материал получается в России, корабли эти все так и обходятся так дорого, что дешевле было бы выписывать их готовыми из Англии.

Во избежание всех этих бед, Его Величество благоволил послать меня осмотреть три разных пути от Ладожского озера до Волги; мне приказано было снять на чертеж течение нескольких рек, впадающих одна в другую, и проследить до истоков их, чтобы освидетельствовать, где они ближе сходятся, и где местность представляет более удобства для устройства между ними сообщения. Согласно с этим приказанием, я измерил разницу уровня всех этих рек, из коих одни впадают в Волгу, а другие в озеро Ладогу (Lodiga); я также сделал все прочие необходимые исследования, и в конце 1710 года вернулся в Петербург с чертежом и донесением о месте, времени и расходах, относящихся до этого сообщения, с одной стороны посредством рек Ковжи, Белого озера, Шексны (Koefsha, Beila Lake, Shacksna), впадающих в Волгу недалеко от города Рыбинска, а по другому пути посредством реки Витегры (Whitigor), Онежского озера и реки Свиры (Swire), впадающей в озеро Ладожское, где требовалось только поставить 22 водопуска и прокопать весьма удобоисполнимый канал на протяжении трех Английских миль. Чертеж этого предполагаемого сообщения приложен здесь к общей карте.

Для тех, кто любопытствует узнать это дело, сообщу краткое извлечение из сделанных мною исследований. Во-первых, я осмотрел ту часть страны, по которой протекают реки Сясь (Sass) и Тихвин (Tiffin), начиная от возвышенности, до того места, где берет свое начало один из рукавов Тихвина: я проследил течение его через множество порогов, на протяжении 174 Русских миль, до того места, где он впадает в Ладожское озеро. Тут я и нашел разницу уровня 897 Английских футов; а с другой стороны, начиная с этой же самой возвышенности, по рекам Чагодоще (Chacodoshea) и Мологе (Molloga), на протяжении 420 миль, до устья реки Шексны (Shacksna), впадающей в Волгу, по исследованиям моим оказалось понижение уровня на 562 фута.

По второму исследованию по реке Мсте (Emsta), Ильменскому озеру (Elmena) и реке Волхову (Volcoff), впадающей в Ладожское озеро, я нашел, на протяжении 550 Русских миль, понижение в 568 футов, а с другой стороны к югу ниже по рекам Твери (Twere) и Волге, до самого устья Шексны, на протяжении 720 Русских миль, понижение на 233 фута.

По третьему, исследованному мною, пути по рекам Витегре (Whitigor), Онежскому озеру и реке Свире (Swire), впадающей в Ладожское озеро, на протяжении 278 Русских миль, понижение не более, как на 445 футов, с самой возвышенности до того места, где реки всего ближе сходятся и представляют удобство для прокапывания каналов; а с противоположной стороны, на протяжении 418 миль, по реке Ковше, Белоозеру и реке Шексне, впадающей в Волгу, в том месте, о котором было уже упомянуто, понижение только на 110 футов.

Итак, этот край оказался самым низменным, т. е., самым удобным уровнем, представлявшим всего менее покатостей, так что тут требовалось меньшее количество шлюзов. Реки Свира и Шексна и более удобные части рек Ковжи и Витегри были уже судоходцы для судов малого размера, которые подымаются и спускаются по ним в течение целого года, за исключением того времени, когда реки замерзают. Поэтому в донесении моем я указывал Его Царскому Величеству на этот путь, как наиболее удобный для устройства предполагаемого сообщения.

Но, не задолго до возвращения моего в столицу с донесением моим, получено было известие, что Турки, по наущению Короля Шведского, объявили войну, и это дало всем делам другое направление; мысль о выше означенном сообщении была отложена в сторону; Лорд Апраксин (который тогда был Адмиралом), двое Флагманов из иностранцев и большая часть Капитанов и матросов, были немедленно отправлены в Воронеж. Сильные отряды войска получили приказание выступить из разных мест, и назначен был новый набор. Сам Царь сначала отправился в Москву, чтобы передать дела Сенату (который он основал в предыдущем году из девяти Бояр), а оттуда прямо пустился к армии, и я опять оставлен был на произвол судьбы и в неизвестности на все время этой новой воины.

Однако, не смотря на внезапность отъезда Его Величества, я успел возобновить нижайшую мою просьбу на счет обещанной уплаты жалованья за прошлое время. Мне не удалось выхлопотать более, как плату за один год, рассчитанную в 300 фунтов стерлингов, за то время, которое я употребил для выше упомянутого исследования; деньги эти я получил от Князя Меньшикова, находясь под его начальством, так как работы предполагались в его области. На счет же прочих денег мне велено было дожидаться возвращения Лорда Апраксина, находившегося тогда в Азове; велено же мне было дожидаться его под тем предлогом, что я производил работы под его ведением и не мог свести счет без него.

Хотя большой части Царской армии следовало в этом случае пройти от двух до трех тысяч Русских миль, однако войска с неимоверной быстротой пришли на границу Молдавии, куда к началу весны приехал сам Царь и послал манифест к жителям Валахии и Молдавии, приглашая их соединиться с Русскими, и обещая за эту помощь явиться с войском на берега Дуная, избавить население от Турецкого ига и упрочить за ним возможность пользоваться всеми преимуществами свободы и вероисповедания.

В ответ на этот манифест жители обещали взяться за оружие и соединиться с Его Величеством, который подвигался все далее и далее, и был уже в расстоянии не более, как шести Немецких миль от Дуная. Передовой отряд драгунов, под начальством Генерала Пенне (Renne), сделал нападение около устья реки Прута, на небольшой Турецкий гарнизон, охранявший магазин с провиантом по сю сторону Дуная; но Турки в другом месте, выше устьев Прута, со всей своей армией перешли Дунай, прежде чем Царь успел исполнить свое намерение воспрепятствовать их переправе через реку. Затем Валахи и Молдаване тотчас же передались на сторону Турок и объявили, что они только для виду присоединились к Царю, который, вступив в этот край, принудил их помогать ему снабжением армии продовольствием и прочим. Они ссылались на необходимость, вследствие которой так поступили, опасаясь, что, в противном случае, им пришлось бы пострадать от поборов и разорения; один только Господарь (или Князь) Молдавский с некоторыми знатными особами, которые искренно действовали в Пользу Царя, сочли для себя лучшим остаться под его покровительством; вследствие чего Господарь и до сего дня находится в Москве (Mosco).

Когда Царь приблизился к Дунаю, то он не только был покинут Валахами и Молдаванами, но в то время Крымские Татары (Grim Tartars), которые, за несколько дней до этого времени, появились небольшими частями, отрезали ему возможность продовольствия и все пути сообщения, так что Турки успели придти с войском в три раза сильнейшим, прежде чем он получил сведение о переправе неприятеля через Дунай.

Застигнутый таким образом врасплох, Царь, с армией своей, отступил к реке Пруту, находящейся в недалеком расстоянии; но и тут Турки, появившиеся с утра небольшими отрядами, сосредоточились в этом месте после полудня в значительном количестве и произвели нападение всеми своими силами. Царь, расположив свое войско за чертой рогаток, окованных железом (chevaux de frise), поддерживал постоянный и сильный огонь, так что неприятель, со всем своим преимуществом силы, не мог пробиться в ряды Русских, а вечером того же дня, после трех, или четырех часовой перестрелки, отступил за пределы пушечных выстрелов, унося с собою раненых и убитых и сильно потерпев от неприятельского огня.

Царская армия, ободренная успехом, отдохнула только малое время, и потом, в ожидании нового нападения, рогатки были взяты на плечи солдат, которые сменялись каждые полчаса и в батальном порядке маршировали целую ночь по берегу Прута, чтобы быть в состоянии снабжать людей и лошадей водою. На другой день Турецкая конница настигла их и во время похода произвела нападение, что, однако, не препятствовало Русской армии продолжать отступление; когда же неприятель окружил их со всех сторон, они были вынуждены снова поставить свои рогатки и обороняться выше упомянутым способом. Благодаря этим остановкам, Турецкая пехота также подоспела, и в этот день обе армии отчаянно сражались в течение нескольких часов сряду до тех пор, пока ночь не разделила их.

Подобного рода битва во время похода, сколько мне известно, нигде еще в Европе не применялась к делу, и я думаю, что читателю занимательно будет знать все эти подробности. Все это происходило в чистом поле, без всяких изгородей и преград; иначе подобного рода тактика не была бы удобоприменима.

В течение этих двух дней Турки, как известно из достоверных и беспристрастных источников, потеряли около десяти, или двенадцати, тысяч человек, в том числе двух, или трех, Пашей, a Русские около семи тысяч ранеными и убитыми, в том числе один Генерал-Майор, несколько Полковников и много офицеров из иностранцев, преимущественно из тех, которые управляли артиллериею, столь отлично действовавшей в этот день. Сведения эти я получил от некоторых лиц, принимавших участие в деле.

Турки, утомленные и упавшие духом от столь сильного сопротивления, начали припоминать древние пророчества, и пришли к тому убеждению, что само Провидение было против них. Татары же, между которыми находился сам Шведский Король с некоторыми приверженцами из Шведов, продолжали идти по той стороне Прута, имея целью препятствовать Русским переправиться через реку и убивая из них многих в то время, когда они приближались к берегу за водой. Русские были окружены со всех сторон и не имели ни малейшей надежды на беспрепятственное отступление; продовольствие для людей и лошадей было весьма скудно и добывалось с трудом, так как, с одной стороны, сообщение отрезано было Татарами, а с другой во время похода они принуждены были оставить за собою часть обоза. Кроме продовольствия, чувствовался недостаток запасов для артиллерии, на которую, в случае нового нападения, возлагалась главнейшая надежда. И так на третий день послан был в Турецкую армию офицер с трубачом, чтобы предложить условия мира, прежде чем этот последний будет вынужден крайней необходимостью. По всей Русской армии сбирали, и набрали, большое количество червонцев, которые, как говорят, по этому случаю предложены были Великому Визирю. В переговорах прошло полдня, и наконец, в поле заключен был мир, с обменом заложников. В числе условий Царь обязался сдать Азов (Azoph) в том же виде, в каком он находился в 1699 году, когда был отнят от Турок; срыть Таганрог (Taganroke), сильную крепость, построенную ныне царствующим Царем на Меотийском болоте (Palus Maeotis), где были выстроены складочные места и магазины для флота, а также устроена новая пристань, о которой выше упоминалось; два других небольших пограничных города, построенных Царем в окрестностях Днепра, предполагалось также уничтожить. Кроме этого было еще много других статей в условиях мира.

Таким образом, Царь, полагаясь на помощь Валахов и Молдаван, и удалившись на такое большое расстояние от своей родины, не упрочил за собою ни одного укрепления, в котором мог бы укрыться в случае нужды, и тем впал в ту самую ошибку, которая, два года тому назад, была причиной гибели Шведской армии, с тою только разницей, что Казаки, призвавшие к себе на помощь Шведского Короля, продолжали отдельными отрядами действовать против Царя долго после того, как предприятие, имевшееся в виду, рушилось, тогда как Валахи и Молдаване, удовлетворяясь условиями жизни своей под Турецким правлением, не сделали ни малейшего усилия, чтоб купить себе свободу и преимущества, обещанные им Царем.

Как бы ни были невыгодны для Царя выше означенный условия мира, но он все-таки положил конец войне в самом начале ее, предоставив себе возможность продолжать свои победы над Шведами. Что же касается до этих последних, то хотя общая молва и утверждала, что Турки начали войну по наущению Шведов, но в пользу их не было включено ни одной статьи в условиях договора. Царский флот по эту сторону Азова, по заключении мира, становился бесполезным и, вследствие этого, отдано было приказание не строить больше судов на этом море, а Царь, со всеми морскими офицерами, строителями и художниками, вернулся в Петербург, куда и мне приказано было явиться в начале 1712 года, чтоб заняться водным сообщением, о котором выше упоминалось.

Когда я прибыл туда, то повсюду слышались сомнения и предположения на счет того, что снова откроется война с Турками, так как, хотя Азов и прочие крепости были, согласно условиям, сданы в руки Турок, но Шведский Король жаловался на Визиря, выставляя, что он мог бы заключить мир на гораздо более выгодных условиях и самого Царя со всей армией взять в плен; в этом мнении поддерживал его и Хан Татарский (Cham of Tartary). Визирь, подписавший условия мира, был лишен должности и приговорен к изгнанию, под разными предлогами статьи, относящиеся до Татар и Казаков, не были приведены в исполнение Султаном; Московских заложников содержали под строгой стражей в жилищах их, а над домом Великого Визиря развивался лошадиный хвост, известный знак войны.

Вследствие этого Царь, хотя и послал новые наказы своим Посланникам и приказание армии в Украине быть наготове, покуда выяснится вопрос войны, или мира, однако отложил свое намерение поручить мне немедленно приступить к делу моему, и только отправил меня осмотреть некоторые небольшие реки, впадающие в Неву, с целью устроить на них для Петербургского флота тот же самый способ исправления судов, который был уже применен в Воронеже. Я расположился у устья реки Славянки (Slavenka), где почва отлично соответствовала цели моей, и прокопал до 14-ти футов ниже уровня реки, не наткнувшись ни на один родник. Я радовался мыслию, что приложу старания свои к этой работе, она должна была производиться около самого Балтийского моря, куда стекаются корабли с разных стран, и я надеялся приобрести более известности этими работами, чем теми, которые производились в Воронеже, так как при удаче исполнения означенных работ, распространилась бы слава, что шестидесяти и семидесяти пушечные корабли (самые большие из этого флота) имеют возможность, посредством изобретенного мною способа, прямо из моря входить в устье реки, без всякой помощи прилива (так как в этом море нет ни прилива, ни отлива), и опять тем же способом быть подняты и поставлены на сушу для починки, как то делается у нас, в Англии. Но прежде, чем я успел приступить к делу, в Мае месяце 1712-го года, прискакал курьер с радостною вестью, что Султан, наконец, подписал условия мира, и что Московские заложники были выпущены на волю. Его Величество тогда сказал мне, что выше означенная работа для починки кораблей может быть отложена до другого времени, и что, прежде всего, необходимо заняться устройством водного сообщения для подвоза продовольствия и прочих необходимых предметов. Скоро после этого Его Величество, намереваясь отправиться в Померанию, приказал мне присутствовать при заседаниях Сената (тогда переведенного в Петербург), где в то время рассматривался вопрос о вышеупомянутом водном сообщении. По тщательном рассмотрении представленного мною донесения и чертежа, решено было отпустить в мое распоряжение десять тысяч человек работников, с соответственным числом мастеров и проч. Мне также приказано было представить список необходимого материала для производства работ, к которым немедленно приступить. Я же, со своей стороны, представил Царю, тогда заседавшему в Сенате, новую просьбу касательно недоплаченного мне жалованья, опираясь на условие, заключенное со мною в Англии Послом Его Величества, и тем более опираясь на собственное, неоднократно повторенное, обещание Его Величества.

По прочтении в Сенате моей просьбы, она, по Царскому повелению, отправлена была к Лорду Апраксину, давнейшему врагу моему, который постоянно противодействовал мне во всех домогательствах получить следуемое мне жалованье, внушая Царю оскорбительную для меня мысль, что единственною моею целью было получить деньги, чтоб иметь возможность покинуть службу. Его несправедливые намеки были совершенно противоположны моим намерениям; я имел в виду, если бы только деньги мои были выплачены, остаться в этой стране, вступивши в брак с уважаемою мною особой, и тогда бы надолго продолжалась моя служба Царю. Но вышеозначенный вельможа предложил дать мне в руки только 4000 рублей, т. е., около трети заслуженной мною суммы, с одним только обещанием выплатить остаток. Он прибавил, что я, по окончании работы, получу от Царя особую награду и, вместе с тем, если того пожелаю, получу дозволение вернуться на родину. Деньги же 4000 рублей я мог получить в руки только под условием подписаться, что я обязуюсь производить означенные работы, довольствуясь до окончанья их этими лишь четырьмя тысячами рублей. Я подозреваю, что Его Сиятельство считал подобное предложение искушеньем, против которого я не в силах буду устоять; ему известно было, на сколько я нуждался в деньгах, вследствие так долго задержанного им моего жалованья. Я же отвечал Его Сиятельству, что, потратив лучшие дни моей жизни на этой службе, и быв так часто обманут в моих ожиданиях, я не могу долее полагаться на одни обещания, и по этой причине нахожусь в необходимости настаивать на том, чтоб все задержанное мое жалованье было выплачено мне в руки сполна, и чтоб с этого дня верно выплачивалась мне следуемая сумма каждые шесть месяцев, согласно моему прошению; в случае же не исполнения этих требований, я решился не продолжать долее моего служения и просил об отставке.

После этого заявления с моей стороны, Его Сиятельство дважды посылал ко мне офицера от имени Царя и стращал, что силою заставит меня приняться за работу; он бы непременно самовольно исполнил эту угрозу, если б я не прибегнул к защите Мистера Витворта, Чрезвычайного Посла Ее Королевского Величества, в то время уполномоченного в Петербурге. Мистер Витворт, в числе прочих дел, донес Королеве о моем положении и, так как сам в это время возвращался из этой страны, то, под своим покровительством, увез меня с собою без выдачи пашпорта, отставки и чего-либо из следуемых мне денег.

Затем Мистер Корчмин (Русский главный Царский инженер, о котором было сказано выше), назначенный моим помощником для этой последней предполагаемой работы, отравлен был для исполнения ее без меня, с помощью некоторых Голландских мастеров. Трудность дела испугала Мистера Корчмина и отклонила его от принятия на себя этой ответственности. С тех пор эта работа и теперь еще не приведена в исполнение, так как никто не хочет предпринять ее. Некоторые лица, которые недавно вернулись из России, сообщили мне эти сведения и передали, что, после моего выезда из России, Царь приказал построить в Воронеже навесы над кораблями своими, чтоб предохранить их от повреждения; но делалось это не в сухой пристани и не тем способом, который предполагался мною.

Мистер Витворт, приняв меня под свою защиту, формально заявил об этом Великому Канцлеру, Графу Головкину (Gollofkin), в длинном совещании с ним. Представляя ему разные случаи несправедливости в отношении к подданным Ее Величества, он благоволил также с негодованием упомянуть о дурном обращении, которому я подвергался, о неуплате мне следуемого жалованья за прошлое время, а также и об угрозах с целью силою заставить меня продолжать службу, что и побудило его принять меня под свою защиту. Три дня спустя после этого совещания, Лорд Апраксин предложил мне заключить со мной условие по моему желанью, если только Посол заверит своею подписью, или словесным обещаньем, что я не убегу из страны. Но Посол известил меня, что, в донесении своем Королеве, он уже подробно доложил о дурном обращении, которому я подвергался, равно и о том, что я прибег к его защите, вследствие чего он увозит меня с собою из России, так что несвоевременно было бы заводить речь об его вмешательстве и подписи, а тем более неблагоразумно было бы оставаться долее на службе после того, как я прибег к защите Посла. Громкие мои жалобы не только восстановили против меня Лорда Апраксина, но и других вельмож, которые рано, или поздно, отомстят мне. Многочисленные примеры показали, что подобного рода вещи могут беспрепятственно случаться.

Кроме того до меня дошли сведения, что не только вельможи, но и сам Царь относился обо мне с негодованьем на празднике, бывшем на военном корабле “Полтава”, который тогда спускали на воду. Его Величество завел речь с одним из Английских корабельных мастеров и, приложив свою руку к груди его, сказал: “Что любит его, как душу, потому что он не таков, как Перри: оправляется, куда ему приказывают, и делает, что ему повелевают, без ропота и жалобы”. Это заставило друзей моих сильно уговаривать меня, уверяя, что уже было слишком поздно соглашаться на какие бы то ни было условия. В чем я действительно и убедился.

Таким образом, я представил подробный отчет о том, как провел мое время, и как со мной обходились в России. В истине, всего этого может заверить бывший Чрезвычайный Посол Ее Величества, ныне Королевский Министр в Регенсбурге (Ratisbona), и Мистер Чарлс Гудфело, который много лет был Консулом и Главным Агентом Ее Величества в России, a ныне находится в Лондоне, а также и много других Господ, посещавших эту страну.

(пер. О. М. Дондуковой-Корсаковой)
Текст воспроизведен по изданию: Перри Д. Состояние России при нынешнем царе. В отношении многих великих и замечательных дел его по части приготовлении к устройству флота, установления нового порядка в армии, преобразования народа и разных улучшений края // Чтения императорского Общества Истории и Древностей Российских. №. 1. М. 1871

Сообщение отредактировал АлександрСН: 03 декабря 2011 - 18:37

[АлександрСН]

ДЖОН ПЕРРИ

ДРУГОЕ И БОЛЕЕ ПОДРОБНОЕ
ПОВЕСТВОВАНИЕ
О
РОССИИ

Когда я писал предыдущее повествование, я имел в виду только показать его в рукописи некоторым почетным лицам, с целью получить занятие на родине, после многолетнего опыта, приобретенного мною в иностранной службе, где я имел под моим начальством, для построения водопусков, много мастеров и художников из Англичан и Голландцев и пользовался случаем делать нужные опыты. Я написал мое повествование с надеждою, что все то, что выше сказанный Посол писал обо мне в своих донесениях, и ныне находящихся среди бумаг Государственного Секретаря, будет рассмотрено в свое время, а мне, возможно, будет выхлопотать от Короля милостивое приказание Министрам, клонящееся к облегчению моей участи, касательно следуемого мне жалованья, расчет о коем был выведен и находился в Царских Приказных Местах, а уплата была приостановлена, с единственною целью заставить меня продолжать службу Царю на тяжких для меня условиях.

Когда же предыдущее повествование мое было написано, некоторые из друзей моих уговорили меня отдать его в печать, и упрекали меня за то, что я не сделал этого в первый приезд мой в Англию, прежде чем предложил свои услуги для исполнения какого-либо дела. Другие из друзей моих, с которыми я часто беседовал о привычках и обычаях народа Русского, и о преобразованиях, сделанных нынешним Царем, подали мне мысль написать следующее повествование обо всех замечательных случаях, представившихся моему наблюдению.

В бытность мою в России я никогда не думал, что мне придется писать что-либо в таком роде, а по тому не в состоянии представить отчета столь полного, как бы желал; но во всем, что я писал, я постоянно старался ни сколько не удаляться от истины, и желал бы, чтобы все, написанное мною, было прочитано самим Царем, которого я лично всегда буду чтить и уважать. Я был бы готов служить ему до конца жизни моей, если бы не встретили, злонамеренных козней Бояр (Boyars), которые задерживали мое жалованье и были враждебны мне и моим предприятиям

Я приложил здесь, с некоторыми поправками, на сколько то позволяли мои сведения, генеральную карту Царских владений, в которой начертил предполагаемое водное сообщение; а точечными линиями я означил, докуда простираются владения Царя, населенные подвластными ему народами; удвоенными же точками показал пределы последних завоеваний Шведов.

Не во власти моей, как я уже сказал, дать полное и совершенное описание всех владений Царя и событий, в них происшедших; о той же части России, которая лежит на границе Европы, я не имею намерения много распространяться, так как это составляет предмет общеизвестный. Я сообщу только сведения о более отдаленных частях Царских владений, и о народах, населяющих их к востоку, а затем приступлю к краткому известию о Русском народе и о тех преобразованиях, которые были сделаны в среде его.

Я сам не раз слышал, как Царь выражал свое намерение послать людей с целью снять верную карту страны, как только наступит мир и он будет иметь досуг заняться этим исследованием, чтоб определить, есть ли возможность кораблям проходить мимо Новой Земли (Nova Zembla) в Татарское море (Tartarian Sea) на восток от реки Оби, где можно было бы строить корабли для отправления к берегам Китая, Японии и проч. Если бы оказалось, что означенное море в некотором расстоянии на восток от Новой Земли действительно удобно для плавания судов, как то можно было предполагать, то в таком случае открылся бы путь для перевозки груза и товаров, частью сухим путем, частью водою, к тому порту, где Царь решит устроить заведение для постройки кораблей. Перевозка товаров зимою на санях, т. е., самым легким способом из всех перевозов сухим путем, не потребовала бы больших расходов и производилась бы до другой какой-либо реки, или порта, на запад от реки Оби, между Архангельском и Новой Землей. Тут построились бы складочные места и магазины и основались бы фактории. Европейские корабли совершали бы незатруднительные плавания и получали бы товары из Китая и Японии, не имея надобности переезжать через равноденственник. Для Царя, во всяком случае, этот путь был бы несравненно удобнее того, посредством которого производится ныне торговля между Москвой и Пекином, т. е., на всем протяжении сухим путем, что требует большое количество людей и лошадей, и представляет столько же замедлений, сколько и расходов.

Царь также имеет намерение послать корабли для исследования самой крайней восточной части Каспийского моря, чтоб устроить там пристань, с целью поощрить торговлю с Великой Татариею. Народ этот, как известно, населяет большую часть стран, находящихся между Каспийским морем и границею Китая; страны эти покорены Татарами 70 лет тому назад. Татары занимают лучшую часть умеренной полосы от 38° cевep. широты, а в некоторых местах от 52° и даже 53° сев. широты. Страна эта изобилует плодами земными, на ней пасутся многочисленные стада овец и всякого скота, и, за небольшим исключением пустынных степей, представляет удобства для жизни. В стране этой протекает несколько больших рек, иные из них на протяжении ста Русских верст, а другие даже тысячи верст, и затем впадают в Каспийское море. С этим морем Русские, которые весьма плохие моряки, не имеют ни какого сообщения, но предполагают, что этим путем можно бы было основать весьма выгодную торговлю. Обо всем этом я буду говорить в другом месте. Теперь возвращусь снова к повествованию о народах, населяющих местность около Новой Земли, от границ Архангельска до Татарского моря. Русские оскорбительно называют эти народы Самоедами (Samoiedes) (т. е., людьми, которые едят друг друга), хотя это весьма несправедливо; они живут в дружественных и соседних отношениях с другими народами, но в Архангельске известно, что от бедности и нужды они питаются самой непотребной пищей, как, например, скупают у мясников, по дешевой цене, внутренности животных. Они производят в Архангельске торговлю мехами, кожами и лесным материалом для постройки судов. В других же местах, т. е., в пограничных странах, Самоеды предпочитают иметь как можно меньше дела с Русскими, во избежание дурного обращения и вероломства, которому подвергаются со стороны этих последних. Народ этот сильный и смуглый, носы у них короткие и плоские, а скулы широкие, как у некоторых из Восточных Татар. С тех пор, как я писать эти строки, я получил сведения, что у них много общего с народами, обитающими в северной и северо-западной части края: они не пашут и не сеют, потому что в этой холодной стране никакая жатва не может созреть. Они также не имеют достаточного числа пастбищ, чтобы прокормить свой скот, и питаются преимущественно оленями, медведями и другими дикими зверями, дичью, сушеной рыбой и репой, заменяющей им хлеб; те же из них, которые живут около Архангельска, научились от Русских есть хлеб, и для этого в малом количестве покупают рожь. Они признают себя подвластными Царю, но отказываются принять Христианскую Веру в том суеверном виде, в котором представляется она им у Русских; по этой же причине отказываются от Христианства и многие из народов, находящихся непосредственно под Царским правлением. Я имел случай разговаривать с некоторыми из этих Самоедов, которые говорили мне, что у них нет никакой установленной формы Религии, и нет также духовенства, но что правила жизни они получают от старцев или старшин, которые ведут добродетельную жизнь и поступают справедливо. Лица эти избираются по общему согласию и приговору их и подчиняются постановлениям во всех распрях и недоразумениях, могущих произойти между человеком и его ближним. Самоеды верят, что существует Бог, который управляет солнцем и звездами и благословляет людей здоровьем и долготою дней, если только они справедливы друг к другу. Страна эта изобилует оленями, особого рода мхом, который растет на земле и на деревьях в лесах; от этой пищи они очень жиреют зимою. Эта особая порода оленей, которую Бог и природа приспособила к этой холодной стране, жителям которой они оказывают такие многосторонние услуги. Ростом своим эти олени немного превышают наших оленей, но более чем вдвое толще их; с соразмерной толщиною они соединяют силу ног, заканчивающихся толстым, широким, копытом; это последнее до того широко, что ничем не задерживает быстроты их бега и дает им возможность бежать по поверхности рыхлого снега, не проваливаясь в него. Жители страны этой употребляют оленей вместо лошадей, запрягают их в зимнее время в сани: для этого у них устроены особого рода тонкие и легкие сани, которые могут скользить по поверхности снега. Пусские со своими санями, запряженными лошадьми, не могут, как эти люди, проезжать везде по глубокому, рыхлому снегу, и должны ограничиваться проложенными путями сообщения. Жители страны этой также имеют обыкновение крепко привязывать к ногам своим особого рода длинную толстую доску, которая дает им возможность бежать по поверхности снега, не проваливаясь в него. Кроме пищи, северные олени служат и для одежды. Из кожи их, покрытой толстым, теплым мехом, который предохраняет от зимнего холода, туземцы шьют верхнее платье, сорочки же делаются из кожи молодых оленей, они мягки и покрыты мехом, а потому предпочитаются полотну. Платье и шапка, меховые внутри и снаружи, и сшиты из одного куска, так что холод и снег не проникают в затылок, а спереди на лицо, в случае надобности, т. е., во время очень холодной погоды, пристегивается к шапке покрывало, спускающееся на лицо с небольшими дырочками против глаз и носа, чтоб дать возможность смотреть и дышать. Сапоги или башмаки Самоедов также сделаны из двойного меха и сшиты таким образом, что обе кожаные стороны прилегают друг к другу и тем лучше предохраняют от суровой зимы, которая длится девять, или десять, месяцев; на самом же севере страны этой есть два, или три, месяца, в течение которых вовсе не видно солнца. Не смотря на то, народ этот очень доволен своим образом жизни, и многие из туземцев, бывших в Поссии, на предложение остаться там, отвечали, что предпочитают вернуться к месту своего рождения, чтоб там жить и умереть. Так дал Бог способность всякому народу быть довольным своей судьбою.

В течение холодной зимы обитатели Севера живут в хижинах или земляных пещерах, устроенных таким образом, что они могут нагреваться небольшим огнем. Хижины эти устраиваются следующим способом, которому подражают и Русские, когда им приходится зимою ставить жилища в местностях, где нет у них постоянных домов: они избирают какой-нибудь сухой пригорок, в котором прокапывают довольно глубокую яму, сглаживают ее по сторонам и покрывают верхушку щепками, или бревнами, одним словом, всем тем, что попадается под руку; затем уколачивают внутри стены, чтоб дать им прочность; на крышу этого жилища накладывают толстый слой земли. Внутри жилья все кругом расположены лавки, на которых можно сидеть и спать, а в самой середине устроен очаг, над которым в крыше проделано отверстие для дыма. Когда разводят огонь, и когда он уже потух, то дыра, выпускающая дым, затыкается; в этих пещерах или хижинах тепло сохраняется весьма долгое время. Пусские строят такие жилища в военное время в станах, или иногда для работ в таких местах, где не предполагают остаться долгое время. Если же жилье должно служить на целую зиму, или на более продолжительный срок, то, вместо простого очага, на средине устраивается, около одной из внутренних стен, настоящая печь; в ней, в случае надобности, варят кушанья и пекут хлебы, и когда печь закрыта и труба заткнута, то жар сохраняется долгое время в стенках печи, и тепло в жилье может быть доведено до весьма высокой температуры, посредством небольшого количества топлива, употребляемого раз, или два, в день. Обыкновенно в этих жилищах устраивается нечто вроде передней, т. е., около самого входа вешается занавес, который предохраняет от внешнего холода; тут рубят дрова и ставят все ненужные вещи. Если же Ескимосы намереваются поселиться в таком месте, где земля сильно замерзла, то они сначала раскладывают костер в размерах, соответственных предполагаемому жилью, и этим способом освобождают землю от накопившегося льда и снега.

Всем известна печальная судьба Английских моряков, посланных отыскивать путь в Китай и застигнутых в этом предприятии суровым холодом, что и заставило их перезимовать в Новой Земле, где на следующий год нашли их всех замерзшими на корабле своем; в каюте нашли письменное донесение о бедствиях, претерпенных ими от холода, причинившего смерть их. Если бы эти моряки, как только заметили, что они окружены льдами, и, имея перед собой еще несколько дней до наступления сильных зимних морозов, немедленно отправили людей по направлению к материку, чтобы отыскивать следы туземных жителей, могущих оказать им помощь, а тем временем устроили себе жилище вроде тех, о которых я упомянул выше, то они могли бы перенести туда с корабля жизненные припасы и приготовлять себе пищу. В более же светлую погоду и при лунном свете (который в этих местах очень яркий и заменяет отсутствие солнца), они имели бы возможность выходить с ружьями на охоту и убивать оленей, для снабжения себя пищей. Это дало бы им возможность приятно и без нужды провести зиму, после чего, с наступлением весны и появлением солнца, от которого снега начали бы таять, они бы на корабле своем могли свободно продолжать путь.

Некоторые особы, с которыми я имел случай разговаривать об этом предмете, возражали мне, что опасно было бы людям этим покинуть корабль свой и на целую зиму, в течение стольких месяцев, оставаться в такой земле, где они могли быть растерзаны медведями и волками. Толки и понятия такого рода вовсе неосновательны и не должны быть приняты во внимание. Бог устроил так, что эти хищные звери всегда бегут от человека и боятся его, признавая, что он создан Богом, как царь всех тварей. Положительно известно, что они никогда не бросаются на человека, за исключением тех случаев, когда он сам на них нападает и они не имеют средства спастись бегством, а также и весною, когда детеныши их нуждаются в добыче для пищи. Кроме этих случаев положительно известно, что медведи в зимнее время лежат смирно и сосут свою лапу. Русские хотя и знают, что страна их полна волков и медведей, постоянно путешествуют по лесам и днем и ночью, преимущественно в зимнее время, на санях; и весьма редко, лучше сказать никогда не было примера, чтоб какой-либо дикий зверь напал на человека и причинил ему вред.

Мне часто случалось на дороге встречать медведей и волков, и я даже пытался стрелять в них, но (далее в издании пропущено несколько слов – OCR) убедиться, что они бегут от человека. Когда я работал на реке Камышенке, во время поездок моих туда из Москвы, проезжая через те страны, которые Русские называют степью (Step), где, по случаю частых набегов Татар, жилья не встречается иногда на расстоянии 50, 100, или 200, Русских миль, мне случалось останавливаться на окраине леса, чтоб кормить лошадей; разложив костер, я сидел и грелся у огня; множество волков сбиралось около нас и поднимали страшный вой; они непременно бы пожрали наших лошадей, если б эти последние оставались без нас, но в присутствии человека лошади не подвергались никакой опасности. Медведь, или кабан, когда в него стреляют в близком расстоянии, непременно бросится на стрелка, и надо быть совершенно уверенным в своем выстреле, или же быть окруженным товарищами, чтоб идти на такую охоту; когда же стреляют в волка, и он не убит с первого выстрела, то он убегает, как собака.

Страна, называемая Новая Земля, куда посланы были многие Английские корабли, для открытия пути в Индию, обитаема Самоедами на расстоянии нескольких градусов от Ледовитого Океана, через который, как уже сказано, Царь предполагал посылать разных лиц с поручением исследовать, нет ли чрез него какого-либо пути сообщения, хотя сам он был такого мнения, что путь этот не существует, и говорил, что, по его соображениям, эта страна, вероятно, в этом месте соединяется с Америкой, и что эта часть света была населена в те времена, когда не было еще тут такого множества льда и холод не так сильно свирепствовал около полюсов. Действительно, не без основания можно предполагать, что в то время, когда крайний Север был населен, климат в этих местах был гораздо приятнее и мягче, представляя более удобств в жизни; а не то люди, даже гонимые нуждой, не избрали бы себе этот край, как место пребывания, не поселились бы на такой неплодородной почве и в таком суровом климате. Все в природе клонится к тому, чтоб доказать, что в начале, когда Бог создал мир, на поверхности вод вовсе не было льда, даже и при самых сильных морозах в течение первого года толстый слой не мог образоваться. Это могло произойти только с течением времени, вследствие многократно повторенного действия зимы, а в течение летних месяцев силою солнца, которое, хотя и находится в косвенном положении, но все-таки более, или менее, смотря по влиянию ветров, до некоторой степени уничтожает снег и лед. Таким образом, огромная масса льда, которая во многих местах в этой холодной полосе сосредоточивается в глыбах, имеющих несколько сотен футов толщины, постепенно образовалась в течение многих тысяч лет. Это особенно хорошо можно согласовать с предположением Доктора Чейна (Cheyne), который, в своих “Философских началах религии” приводит доказательство того, что и в самом солнце уже сила тепла утратилась. Это также и мое мнение, и из этого следует заключить, что с течением времени, по мере того, как прибавлялась масса льда, холод, который он порождает вокруг себя, распространился в этом направлении далее, чем в начале создания мира. Но об этом пускай каждый судит, как ему угодно. Я только прибавлю несколько подробностей, чтоб показать, до какой степени жители Северного материка в настоящее время подвержены различным действиям погоды, смотря по силе влияния тепла, или холода.

Английские купцы, которые ежегодно совершают путешествие от города Москвы до Архангельска, лежащего под 64° ширины, где солнце светит в течение 21 часа среди лета, говорили мне, что нередко температура бывает до того жаркая, что люди ходят с открытою грудью и едва способны вынести на теле какое- либо платье, в то время, когда дует южный ветерок, который получает свою силу от лучей солнца, отражаемых от земли. Когда же ветер вдруг, изменив направление, начнет дуть с севера, т. е., прямо со стороны моря, то, в течение одного, или двух часов, температура внезапно изменяется и становится до того холодного, что жители прикрываются мехами, чтоб согреться. Эти внезапные и крайние перемены погоды часто случаются в течение лета, преимущественно в июне и в начале июля месяцах, когда лед на Белом море уже тронулся и еще не совсем прошел.

В 1708 году купеческий корабль (имя Капитана я забыл), на пути своем из Англии, обогнувши Северный мыс, и направляясь к Белому морю, в средине июня месяца, при весьма теплой погоде, и благоприятном S. S. W. ветре, наткнулся случайно на огромный нанос (drift), состоящий из обломков льда, плавающих по этому морю. Внезапно холод, отражаемый льдом, стал до такой степени пронзителен, что в этой измененной атмосфере матросы, ходящее по палубе, не могли свести зуб с зубом; матросы же, посланные на самый верх стенги, чтоб посмотреть, как лучше направить путь корабля между льдинами, заметили, что на этой высоте воздух был сравнительно гораздо мягче, чем на палубе, находящейся под непосредственным отражением льда. После и некоторого времени, когда им с великими затруднениями удалось выбраться изо льда, находящегося под ветром, они очутились снова в теплой температуре. Многие другие корабли на том же пути, наталкиваясь на такие же глыбы льда, подвергались тем же внезапным случайностям.

Есть еще другое замечательное явление в Архангельске. Так как в начале зимы, в Сентябре и Октябре месяцах, когда верхний слой земли только что замерзает и она покрывается снегом на расстоянии трех, четырех, а иногда пяти и шести, градусов южнее Архангельска, а лед на Белом море еще не образовался, тогда кажется, как будто полюсы изменили свое положение, и влияние ветра имеет совершенно противоположное действие тому, о котором выше упоминалось; тогда южный ветер, который дует с земли и проникнут отражением холода от снега, покрывающего землю, производит в Архангельске сильные морозы, между тем как северный ветер, дующий прямо с моря, еще не покрытого льдом и не проникнутого холодом, бывает сравнительно теплее, чем южный ветер, дующий с земли. В Вологде (Wolloda), находящейся на полпути между Архангельском и Москвою, в самой Москве и в других странах средней полосы, во время зимы, когда уже снег покрыл материк на расстоянии 10, или 15, градусов к югу, морозы бывают одинаково сильные при том и другом ветре, но всего сильнее при светлой, тихой погоде, когда нет вовсе ветра, или недостаточно, чтоб вызвать отражение снега и смешать оное с верхним слоем воздуха. Тогда мороз действует непосредственно и чрезвычайно сильно на поверхности земли; по той же причине в летнее время, когда земля раскалена лучами солнца, тихая, ясная погода без ветра приводит в соприкосновение верхний слой воздуха с этим отражением, и тем самым устанавливает сильный зной. Другой замечательный пример крайности тепла и холода, перемежающегося при внезапных изменениях: погода проявляется более к югу, в странах, лежащих около высоких гор. Эти последние, находясь в верхнем слое воздуха, вечно покрыты снегом. Я не буду останавливаться над Гренадскими горами (Granada Hills), горою Араратом, лежащих южнее Каспийского моря; я только упомяну о тех горах Китая в 20, или 30 милях расстояния от городов Кантона (Canton), Гитема (Hyshem), которые, хотя и находятся в расстоянии градуса, или полутора, от жаркого пояса, но когда ветер дует с этих гор, то люди, живущие у подошвы их, ощущают холод до такой степени, что принуждены согреваться меховою одеждою. В Китае мода носить меха, и это заставляет Китайцев обращаться к России за меховым товаром, который в их стране, т. е. в Китае, не находится в достаточном количестве; но об этом будет сказано далее. С другой же стороны, когда ветер повернет к SW., то есть, когда он дует с равнины, где земля нагрета лучами солнца, то жители означенного города и окружающей его области ощущают сильный зной. Подобное явление повторяется и в других местностях, так как высокие горы тянутся по всей стране этой. В других частях Китая, особенно в области собственно Китай (Kittay), которая находится на самом севере Империи, и также к востоку около морского берега, где с самого крайнего места Новой Земли постоянно дует WNW и NW проходящий через материк, покрытый снегом, в зимнее время приносит с собою такую же степень холода, как ONO и NO приносит к восточным берегам Европы, тогда как восточный ветер, дующий прямо с моря, причиняет умеренную погоду. Из многих случаев явствует, что сила холода и тепла распространяется на материке посредством отражения.

Вследствие этого острова, быв со всех сторон окружены морем, не подвержены ни чрезмерному холоду, ни чрезмерному теплу, так как то и другое передается посредством отражения. На островах климат всегда благоприятнее и мягче, чем на материке. В какое бы то ни было время года и с какой бы стороны ни дул ветер, сила холода и тепла должна непременно уравновеситься посредством температуры воды, с которой соединяется на пути. Замечательно, однако, что в Англии, среди лета, от последних чисел июня до половины Августа, когда зной всего сильнее на материке, восточный ветер приносит более палящий жар, а западный более холодную погоду. Зимою же бывает совершенно противное этому действие.

Подобные крайности во влиянии температуры встречаются на восточном материке (преимущественно в Москве, где нередко мороз бывает до такой степени силен, что птицы на лету падают мертвые, а люди, сидя в своих санях, замерзают до смерти, и в таком положении лошадь, запряженная в сани, привозит их в город). Нередко также отмораживают себе лица, руки, ноги, гуляя по улицам городов и окрестностям, те же самые явления, хотя в меньшей силе, проявляются в местностях, находящихся под соответствующим градусом широты в Америке. Если бы Англия находилась в таком же близком расстоянии от этого берега, как от Европы, то западные ветры приносили бы с собою столько же холода зимою, как то здесь случается при восточных ветрах; но если б под тем же самым градусом широты находился остров, лежащий в равном расстоянии от обоих берегов, то он менее подвергался бы крайнему холоду и крайнему зною, и, следовательно, во всех отношениях представлял бы более удобств и приятностей жизни. Таким образом, хотя Ирландия и лежит более к северу, чем Англия, но так как она отстоит в большем расстоянии от материка, то и морозы в этой стране умереннее, чем в Англии.

Но пора возвратиться к предполагаемому мною описанию владений Царя. На восток от страны, обитаемой Самоедами, т. е., в северо-восточной Сибири, около устьев реки Оби, по течению этой реки и на берегах Татарского моря, даже до пределов Китая, живут народы, не подвластные Царю, которые постоянно берутся за оружие (мечи, копья, лук и стрелы) и не допускают в свои пределы никого из лиц, посылаемых из Тобольска (Tubollsky) (Столицы Сибирского Царства.), для исследования края и обозрений морского берега. По этой причине Русские не могут составить описание Татарского моря, а о жителях страны этой (с которыми они имеют некоторые сношения по случаю обмена соболей и проч.) говорят, что, хотя они несколько образованнее Самоедов, но в образе жизни весьма сходны с этими последними.

Сибирь (место, куда Царь ссылает, на вечное изгнание уголовных преступников) была покорена Русскими во времена Ивана Васильевича (Evan Bassilavitz). Страна эта в некоторых местах занимает к югу пространство по 45, или и по 50 градусов широты включительно, а к северу простирается за Троицкий монастырь, лежащий на реке Тунгуске (Tunguska) под 66 градусом. В длину же, от реки Оби до верховьев реки Аргуни (Argun) (Река Аргун впадает (собственно в Амур, а с ним) в Великий Океан на востоке Китая.), находящейся в расстоянии нескольких дней пути от знаменитой Китайской стены. Стена эта, по мнению отца Леконта (Father Le Comte), была воздвигнута, 1800 лет тому назад, в, защиту от набегов соседних Татар, которые, однако, не смотря на это, 70 лет тому назад, овладели страной этой, и Ханы Великой Татарии (Chams uf Great Tartary), называемые Богдой Татары (Bogdoi Tartars, Богдыханы), продолжают и до сего дня быть Императорами Китая.

Покорением Сибири главным образом обязаны некоему Строгонову (Strugenoff), Русскому купцу, владельцу множества плоскодонных судов (подобных тем, которые в употреблении между Русскими доныне); некоторые из этих судов были даже в 1000 тонн, и служили ему для перевозки по реке Волге ржи, соли, рыбы, и других предметов разного рода. Строганов имел своих приказчиков (Factors) во всех больших городах на Волге и, кроме того, в других местах, находящихся по берегам восточных рек, впадающих в реку Волгу; таким образом, он был в сношениях с народами, живущими на реке Оби, и выменивал у них товар свой на богатые Сибирские меха: черных лисиц, соболей, тигров, куниц, бобров и проч. Он начал с того, что уменьем своим обращаться с туземцами ободрил их и привлек к себе, а потом достал от Царя военную силу, в числе которой находились некоторые из Донских Казаков (Donskoy Cossacks), и менее чем в течение двух лет совершенно покорил край. Царь Сибирский был убит в сражении, а сыновья его приведены были пленниками в Москву. Один из потомков этого семейства, известный под именем Сибирского Царевича или Князя (Sibersky Czaravich), живет и до сих пор в Москве, где ему отдали во владение имение, состоящее из четырех, или пяти, небольших деревушек, чтоб он мог вести жизнь, до некоторой степени соответственную его сану. Сам Царь и Дворяне относятся к нему с почетом.

Царство Сибирское, с принадлежащими к нему областями, составляет восьмую часть всех Царских владений (разделенных, шесть лет тому назад, на Губернии) (1708 года, Декабря 18. О. Б.). Это Сибирское Царство доставляет значительный доход в царскую казну, содержит гарнизоны в самом крае и, кроме того, поставляет рекрутов в Царскую армию, преимущественно в полки пехотные: Сибирский и Тобольский (Sibersky and Tubollsky), а также и в драгунские, которые, за исключением гвардии (куда обыкновенно выбирают людей из всех других полков), считаются лучшими в армии.

Кроме всех этих выгод и надежды, при удобном случае, распространить завоевание Царя до самых пределов Татарского моря, около которого изобилуют лучшие меха, Русские получили возможность путем этой страны вести весьма выгодную торговлю с Китаем. Ежегодно отравляются туда значительные купеческие караваны, нагруженные преимущественно драгоценными Сибирскими мехами, как то: черно-бурая лисица, соболь, тигр, горностай в проч., равно как и разного рода мелким ввозным товаром, получаемым чрез Архангельск. Из Китая же караваны возвращаются с чаем в больших кувшинах и с шелковою камкою, а также вывозят оттуда особого рода льняную ткань с примесью бумаги, известную у Русских под именем Китайки (Kittay). Ткань эта окрашена бывает в красный, синий, или какой-либо другой, цвет, и употребляется Русскими женщинами для принадлежностей одежды. Из Китая также вывозят в небольшом количестве жемчуг и слитки золота. Кроме этого сами Русские ловят жемчуг в некоторых из восточных рек, протекающих по Китайской границе. Между сей последней и Тобольском, по пути в Китай, построено несколько городов и крепостей, в которых Русские содержат гарнизоны. И в последнее время я слыхал от Господина Салтыкова (Solticoff), Царского Резидента в Англии, что с тех как я вернулся из России, получено было Царем донесение от Сибирского Губернатора о том, что Русские в одной из рек, протекающей по юго-восточной части этой области и впадающей в Каспийское море, нашли значительное количество золотого песка, от которого со временем можно надеяться получить большую прибыль. В Сибири находится несколько железных заводов, и привозимое оттуда железо за доброту свою ценится весьма высоко: его в России продают втрое дороже, чем всякое другое железо. Из Сибири привозят также особого рода кость, похожую на слоновую и добываемую из земноводного зверя, называемого бегемотом (Behemot), который находится в реке Лене (Lama) и окрестных озерах. Русские, живущие в Сибири, равно как и туземцы, поддерживают дружественные сношения, с Монголами (Mungul), Братскими (The Bratskoi), Тунгузами (Tungoese), Богдоями (Bogdoi) и Узбекскими Татарами (Yousbeck Tartars), обитающими к югу от Сибири до пределов Китая.

С некоторыми из этих Татар, живущими на границе Царских владений и признающих покровительство Китайского Императора, Русские вели войну, вследствие чего и построили на реке Амуре (Yamour) крепость, которая находилась в их руках с того самого времени, когда ныне царствующий Государь вступил на престол. Но в 1691 году, по заключении мира, крепость эта была уступлена Китайцам, и границею между обеими странами положено было считать верховья реки Аргуни. По этому случаю, для переговоров о мире, послан был в Китай Граф Головин (Gollovin), о котором упоминалось выше, как о После Царском здесь, в Англии.

Затем, в 1693 году, в качестве Царского Посла, в Китай отправлен был Датчанин, Господин Исбрант (Isbrant) (Род. в Голштинии, в городе Глюкштадте (Gluekstadt), по другим Evert Isbrant Ides — Голландец, в чем уверяет и описание им путешествия своего, продолжавшегося 3 года, по Голландски, которое издано в Амстердаме 1704 г., в 4-ку, с изображениями, под заглавием: “Driejaarige Reize naar China etc., 2-е изд. 1729, в 12 д., по Немецки во Франкфурте 1707, в 8-ку, в Любеке 1723, в 8-ку, тоже с изображениями, и по Английски в Лондоне 1706. О. Б.) для подтверждения мира и для переговоров по некоторым статьям торгового договора с Китаем. В 1694. году из этой страны был также прислан к Царю Посол, и дружественные отношения, по-видимому, упрочились с обеих сторон.

Все пространство земли, находящееся между Сибирью и Каспийским морем, на восток от реки Волги, населено Бухарами (Bucharsky), Монголами (Mungul) и Калмыками (Cullmick), a также некоторыми другими Татарскими Ордами, которые подчиняются своим особым Окоям (aucoes) или Ханам. Многие из них признают власть одного главного Хана, ведущего свою родословную от великого Тамерлана; местопребывание его находится в Самарканде, на одном из притоков реки Оксуса (Oxus), на восточной стороне Каспийского моря. Некоторые из этих Татар, преимущественно Калмыки, находятся под покровительством Царя, другие же живут в дружественных отношениях с Русскими и приезжают ежегодно на восточный берег Волги, для торговых сношений с Царскими подданными. Народы эти придерживаются Вероисповедания, весьма схожего с Магометанским, с тою только разницею, что они охотно употребляют в пищу конину и мясо других животных, к которым ни Турки, ни Крымские Татары не прикасаются. По всем сведениям, какие только имеются об этом крае, видно, что все пространство, находящееся между рекою Волгою и Китайскою стеною, испещрено долинами и лесами, озерами и реками, из коих некоторые впадают в Каспийское море, а другие в Татарское; почва вообще удобная и плодородная.

Богдои, Узбеки (Yousbek) и Бухарские Татары, поселившиеся ближе к Китаю, ведут жизнь в домах и проводят лето и зиму на одном и том же месте, тогда как некоторые из западных Татарских Орд, смежных с Царскими владениями, живут в палатках и, вместе со стадами и табунами своими, с женами и детьми, перекочевывают, то более к северу, то к югу, смотря по времени года. Эти народы большею частью имеют кожу смуглую, волосы черные, носы плоские, скулы широкие, а бороду жидкую, едва заметную. В бытность мою на реке Камышенке я имел случай наблюдать образ жизни этих народов, и нашел его весьма сходным с повествованием Моисея о первых веках мира: люди эти также не пашут и не сеют, а, ища новых пастбищ, перемещаются с места на место и пользуются плодами земли, где и как находят их. Они узнают время года, сообразуясь с полетом птиц небесных и, следуя за ними, с наступлением весны, направляются к югу, к берегам Каспийского моря, и некоторые из них доходят до полосы, лежащей под 43 и 44° сев. шир., где вовсе нет снега, или очень мало его, а с наступлением весны, когда снега начнут таять, они опять передвигаются к северу и рассыпаются по всей этой равнине до 52 и 53° сев. шир. отрядами в восемь, десять, пятнадцать и даже двадцать тысяч человек; они разбивают палатки свои в известном порядке, наподобие городов, или деревень где каждый знает свое определенное место. Мне не редко случалось видеть, как в то время, когда гонят коров домой для того чтоб доить их, каждая корова, останавливается около палатки своего хозяина.

Во время перекочевания, народы эти часто останавливаются на восточном берегу Волги и проводят недели две, три, около городов, обитаемых Русскими. Тут они обменивают своих лошадей, овец (Мясо Калмыцких овец, равно как и всех прочих Татарских, которых встречал я на берегах Волги, очень вкусно, но породы этой не видал я ни в одной стране мира: она бесхвостая, а вместо хвоста у них на заду находится толстый, крепкий и жирный кусок мяса, весом около шести, или восьми, фунтов, и вкусом похожий на грудину. Овцы эти имеют некоторое сходство с Турецкими овцами. Шкуры черных баранов, которые находятся в большом количестве, продаются обыкновенно вдвое, или втрое, дороже, чем сам баран; они черны, как уголь, и шерсть на них завитая мелкими кольцами, чрезвычайно лоснящаяся. Существует и другой вид овчин, который получается из Персии и продается в Москве еще дороже первого; овчины эти чисто серого цвета и вьются мельче, чем Татарские овчины. Из них делают опушки для шапок, а также обшиваются и подбиваются кафтаны, что считается между Русскими Господами весьма богатым нарядом.) и прочий скот (который имеется у них в большом количестве) на рожь, или муку, железо, медь, котлы, ножи (suffers) и проч. Они также приобретают от Русских верхнее платье и белье.

Перекочевывая станами своими с места на место, Калмыки перевозят жен и детей своих в закрытых повозках на двух больших колесах, имеющих в поперечнике около восьми футов ширины при соответствующей вышине, так что они весьма легко могут переправляться через небольшие реки. В повозках этих, равно как и в палатках, они живут также удобно, как в домах. Лица высокого звания имеют несколько таких повозок, чтоб перевозить свое имущество. В них запрягают дромадеров. Животное это больше, чем верблюд: на спине у него два горба, которые служат вместо седла, так как между ними человек легко может поместиться; дромадеры имеют легкую, быструю, поступь; на спины их навьючивают палатки и прочее имущество тех Калмыков, которые не имеют повозок; животные эти так приучены, что они становятся на колени, чтоб их удобнее было навьючивать, но они обыкновенно делают это, издавая какой-то особенный звук, подобный ворчанью.

Из шерсти дромадеров Татары ткут узкую ткань, нечто вроде камлота (Camlet), и Русские, которые, со времени царствования нынешнего Государя, начинают уже переставать носить шапки, приучаются делать шляпы из шерсти дромадеров.

Вследствие договора, Калмыки получают от Царя для содержания небольшую ежегодную помощь, которая выдается им в Астрахани рожью, одеждою и проч. За это они обязаны, по первому приказанию, помогать Царю в его войнах, не только против Турок и Татар, но и против других врагов его; хотя народ этот не дисциплинированный, но он сильный и воинственный и происходит, как предполагают, от тех Скифов, которые так прославились войною против Персов. Они еще недавно оказали Царю большие услуги в войне со Шведами, о чем я буду говорить позже, упоминая о преобразованиях в Царской армии.

Обыкновенные палатки, в которых Калмыки и прочие Татары живут и перекочевывают с места на место, сделаны из небольших дощечек, сложенных вместе наподобие решетки, они имеют форму голубятни, и одна дощечка приспособлена к другой таким образом, что, когда вытащат колья, которые прикрепляют их к земле, вся палатка для укладки не требует много места. Палатки эти покрываются войлоком; это очень легкая ткань, похожая на ту, которая употребляется для шляп, но не такая плотная; она толщиною более, чем в полдюйма, и предохраняет от холода столько же, сколько и от дождя. В палатках этих устроено два отверстия: одно служит вместо двери, а другое, находясь на верху, пропускает дым, когда на средине палатки разводят огонь. На ночь Калмыки укладываются спать около стен на постели, состоящей из куска войлока, который для этого употребления ткут вдвое толще того, которым покрыта палатка. Когда дверь заперта и верхнее отверстие заткнуто, то в палатке этой тепло, как в печи. Лица высокого звания имеют подобные же жилища, с тою только разницею, что, как мне случалось видеть у одного из Окоев (Aucoes), т. е., начальников, постель сделана из Персидской, шелковой ткани, и палатка подбита подобной же тканью.

В то время, когда я занимался на Камышенке устройством сообщения между Волгой и Доном в течение целого лета, небольшие орды этих Татар раскидывали палатки свои на противоположном берегу Волги. Для торговых сношений они часто переправлялись через реку, а также и Русские переезжали на их берег для той же цели. Многие из них посещали мои работы и с любопытством осматривали снаряды и способ употребления их. Таким образом, я имел случай оказывать им вежливость, и они приглашали меня и помощников моих в свой стан, где в разговоре предлагали нам весьма основательные вопросы касательно нашей родины и места нашего происхождения; они всегда принимали нас очень радушно.

Теперь буду я говорить о другом народе, Кабанских Татарах (Caban Tartars) (Кубанские? О. Б.). Они сильного сложения, весьма пропорциональны. Волосы у них черные, цвет лица смуглый, как и у всех прочих Татар; они обитают на запад от реки Волги по северо-восточному берегу Черного моря, в области, находящейся между этим морем и Каспийским. Из этой местности они делают постоянные набеги на пограничные Русские земли, грабят и жгут селения и нередко уводят с собою рогатый скот, овец, лошадей и даже людей. По этой причине широкая полоса земли на западной стороне Волги, между городом Саратовом и Каспийским морем, почти вовсе не населена, за исключением островов около Астрахани. В городах Камышенке, Царице, Ишорнике (Черный Яр? О. Б.) и Терки (Camishinka, Czaritza, Ischornico and Terki), отстоящих друг от друга на 150, 160 и 200 миль, содержится сильная охранная стража, всегда готовая взяться за оружие в случай тревоги. По причине этих набегов со стороны вышеназванных, Татар, Русские в этом крае не пашут и не сеют (хотя почва чрезвычайно плодородна); рожь для продовольствия привозится вниз по реке Волге, и те же суда возвращаются вверх по течению, нагруженные рыбою, солью и проч. Предметы эти вывозятся в таком количестве, что большая часть России пользуется запасами, вывезенными из местечка, отстоящего миль за тридцать от Камышенки. Из Астрахани суда на возвратном пути ежегодно привозят богатые Персидские и Армянские товары, шелковые, бумажные и льняные ткани.

Татары обыкновенно делают свои набеги в летнее время, когда луга покрыты обильною травою, чтоб лошади могли пользоваться подножным кормом. Отправляясь в подобного рода походы, каждый всадник запасается двумя лошадьми, и на походе, он попеременно едет на одной, а другую ведет на поводу. Направляясь по пустынной стране, которую Русские называют степью, они обыкновенно выступают большими отрядами, и чтобы их приближение не было замечено, во все стороны рассыпаются отдельные всадники для обозрения местности. Они подвигаются вперед с такою быстротою и предосторожностью, что появление их не может быть заранее замечено, и бросаются на всякую добычу, которая попадается им на пути. Опустошив страну, на сколько это для них окажется возможным, они с подобной же поспешностью возвращаются назад, прежде чем Русские успеют опередить их и отрезать им отступление. С теми, которые попадутся в плен, с обеих сторон обращаются варварским образом, и этим несчастным весьма редко удается освободиться из неволи. Одно из главных преимуществ, представляемых устройством сообщения между Волгою и Доном, заключалось в том, что это полагало преграду дальнейшим вторжениям этих Татар в пределы России. Во все время, пока я занимался устройством работ на Камышенке, там находилось войско из 2000 благородных всадников (большая часть из них Мордва и Морзейские Татары (Mordwa and Morzee Tartars) (Ерзенские? О. Б.), состоящая в непосредственном подданстве Царя (об них я буду иметь случай говорить позже).

Вместе с конницей был также и отряд пехоты в 4000 человек и 12 полевых орудий, предназначавшихся для предохранения работников от набегов вышеназванных Кабанцев, а на расстоянии нескольких миль на вершинах гор и прочих удобных местах расставлены были пикеты, во избежание внезапных нападений; но, не смотря на все эти предосторожности, однажды на рассвете дня, прежде чем мы могли быть предуведомлены, отряд в 3000, или 4000, этих Татар подошел к самому нашему стану; однако, как только ударили тревогу и с наших линий начали стрелять из пушек в них, они с поспешностью удалились, прежде чем наши люди успели сесть на лошадей и построиться в должном порядке, чтоб напасть на них. Во время этого набега многие из лошадей наших находились в некотором расстоянии от стана и были захвачены и уведены неприятелем; всего уведено было около 1400 лошадей; некоторые из них принадлежали войску, другие рабочим. Захвачены были также в плен несколько человек, которые стерегли лошадей, пока они паслись на лугах, так как в этой стране нет обыкновения огораживать пастбища изгородями.

В полосе, находящейся между Камышенкой и Терки, климат отличный, почва плодородная и страна эта весьма приятна для жизни. Весною, как только сойдет снег (который в этой местности покрывает землю не более, как в течение двух, трех, месяцев в году), то непосредственно за тем наступает теплая погода; тюльпаны, розаны, ландыши, гвоздика и многие другие цветы и травы, в большом разнообразии вырастают в поле, как в саду. Спаржа лучшая, какую мне случалось есть, растет так густо, что во многих местах можно было бы косить ее; простая луговая трава столь высока, что доходит по брюхо лошадям; миндалевые и вишневые деревья растут в большом количестве, но они редко бывают высоки и плоды на них некрупные. Осенью созревают разные хлебные зерна и овощи, которые при обработке земли могли бы быть весьма улучшены. В этих местах большое разнообразие птиц всякой дичи; водятся также рыжие небольшие олени, лоси, волки, кабаны, дикие лошади и дикие овцы. Мне привелось есть мясо дикой овцы, которая, преследуемая волком, была захвачена рыбаком, случившимся в это время в лодке своей на реке Волги; мясо это нежнее и вкуснее обыкновенной баранины; шерсть же этой овцы была очень короткая и такая жесткая, что ни на какое употребление не могла быть годною. Что же касается до кож диких лошадей, то они покрыты теплым мехом и обыкновенно продаются в Москве для того, чтоб подбивать ими полости на простых санях.

Не могу не упомянуть еще об одной подробности. Так как край этот не населен, то густая трава, покрывающая землю, никогда не бывает скошена, ни съедена скотом; она растет и сохнет на стебле. Русские, или Татары, которым случается путешествовать по этому пустынному краю, останавливаясь на пути, чтоб кормить лошадей, обыкновенно разводят огонь, для приготовления себе пищи, а в холодное время они ложатся вокруг костра, чтоб греться и спать, для чего подкладывают под себя, вместо постели, кусок войлока, который вместе с тем служит потником во время езды, покрываются же они плащом из подобного же войлока, а под голову подкладывают седло. Это обыкновенный способ отдыха в переездах с места на место, длящихся иногда по несколько дней сряду. Во время этих привалов, иногда умышленно, иногда нечаянно, загорается сухая трава, и пожар распространяется с великой яростью. Ночью он виден издалека, отражаясь ярким светом на темных тучах. Днем же бывает заметен по густому облаку дыма, который дает путникам возможность избегать тех мест, где свирепствует пожар. Нередко огонь распространяется одновременно во все стороны, не останавливаясь до тех пор, пока не дойдет до какой-нибудь реки, или болотного леса; кустарники и трава, находящееся по пути, делаются жертвою огня, способного распространиться на 20 и 40 миль. Пожары эти случаются часто и на восточной стороне Волги и во многих других местностях, которые Русские называют степью; преимущественно же на западной стороне реки Дона, по направлению от Воронежа до Азова, в земле, граничащей с Крымскими Татарами. Пожары эти всего более свирепствуют весною, когда из-под снега показывается засохшая, прошлогодняя трава, способная легко загореться.

В расстоянии 40 верст от выше означенного города Царицы (Czaritsa), что на Русском наречии означает Королева, под 48° 20’ сев. шир., стоят развалины большого города, называемого Царев Город (Czaroff gorod); развалины эти, остатки древней столицы Скифского Царя, находятся в очень красивой местности.

Весьма достойно сожаления, что такая прекрасная и богатая страна, находящаяся на берегах великой реки Волги, которая более всех рек в мире изобилует рыбою, и в которую впадает множество малых рек (не означенных на карте), находится в настоящее время в таком запустении и лишена всякого населения, тогда как Самоеды, о которых было говорено выше, проводят дни свои в злополучной нищете, и даже многие из Русских северных жителей, за недостатком солнца, без которого не может созревать жатва, принуждены печь хлеб с примесью соломы и разных корней от полевых злаков.

В виду всего этого стоило бы Царю обратить внимание на то, чтоб основать и поддержать хорошие отношения с вышеупомянутыми Татарами, и, оказывая им свое покровительство, улучшить состояние края, населив южную часть его. С другой стороны, так как Царь возымел уже мысль о построении судов для плавания по Каспийскому морю (о котором подданные его в настоящее время не имеют ни какого понятия), то путем Волги открылась бы возможность завести и упрочить торговлю с Персиянами и Армянами (и те и другие преимущественно народ торговый: Русские и теперь находятся в сношениях с ними). Но, кроме того, посредством рек, протекающих через страны, лежащие около Каспийского моря, открылась бы возможность завязать торговлю с Великой Татарией; это, по мнению наших Английских купцов (с которыми я в Москве имел случай говорить об этом предмете), открыло бы со временем сбыт значительного количества Английских сукон, равно как и льняных тканей, ржи, пшеницы и прочих произведений, добываемых из Царских владений, потребность и употребление которых со временем могли бы развиться.

На южной стороне Каспийского моря нередко встречается в диком состоянии большое количество яблок, груш, гранат, Грецких орехов, лесных орехов, винограду, персиков, абрикосов, и проч. и проч. В этих странах, преимущественно в Персии и Грузии, занимаются винокурением. Мне случалось пить там вино: оно хорошо, но не может сохраняться долгое время; однако мне кажется, что если б оно было приготовлено лучшим способом, то могло бы быть чрезвычайно хорошо и, несомненно, имело бы в России большой сбыт.

Царь предполагал насадить виноградинки и улучшить способ винокурения по эту сторону Каспийского моря, в Терки и Астрахани (Терки находится под 43 1/2°, а Астрахань около 46° сев. ш.), где растет превосходный виноград, красный и белый, весьма крупный и вкусный, который в большом количестве ежегодно привозится в Москву, равно как и отличный плод, известный под именем арбуза. Тот род, который растет в Астрахани, по мнению всех тех, кто отведал его, превосходнее всякого Европейского арбуза. Он бывает двух родов, кожа у обоих светло-зеленая, мякоть же в одном из них желтовато-белого цвета, такого же оттенка, как ананас, а в другом мякоть великолепного розового цвета, чрезвычайно сочная, нежная, очень утоляет жажду и никогда (сколько мне известно) не производит расстройства желудка.

Но Русские, которые охотно едят арбузы, равно как и прочие плоды, обыкновенно выпивают после этого чарку водки. Каждый из этих родов арбузов обыкновенно имеет в поперечнике 10, 12, а иногда 13, или 14, дюймов, но пересаженные в Москву (что иногда делается, как любопытный опыт), они никогда не доходят до пяти, или шести, дюймов в поперечнике и совершенно теряют всякий вкус, тогда как наш обыкновенный род арбузов растет в Москве в большом изобилии и бывает весьма крупный. Русские едят арбузы с сахаром, или имбирем; лучший вид называется Бухарский (Bucharski): он выведен был из этой страны через Сибирь. Достопочтенный Мистер Витворт в то время, когда он был Чрезвычайным Послом Ее Величества в Москве, послал семена этих плодов Его Королевскому Высочеству, Принцу Георгу Датскому, и теперь эти разводятся в садах Его Величества.

В 1706 году Царь приказал покойному Мистеру Генри Стайлсу выписать 10, или 12, человек, искусных в виноделии и разведении виноградников, с тем, чтобы поселить их Астрахани; но брат Мистера Стайлса, Мистер Томас Стайлс (который с тех пор тоже умер), отвечал из Лондона, что он писал некоторым доверенным (Korrespondents) своим в Испании и Португалии, которые входили в переговоры с разными лицами, но что никто не соглашается вступить в такое предприятие и наняться в службу в стране, где положение иностранцев небезопасно, так как вовремя случившегося мятежа в 1703г. г. в Астрахани все чужестранцы, находившиеся в этом городе, сделались жертвою мести и были изрублены, не исключая женщин и детей (в числе погибших находится некий Капитан Мейер [Муеr] и некоторые другие чужестранцы, бывшие на Голландских кораблях, предназначенных для плавания по Каспийскому морю). Вследствие неудачи этих переговоров, предприятие осталось без исполнения до сего дня.

Мятеж продолжался в течение двух лет: начальник города был вероломно захвачен в плен и изрублен, равно как и главные начальники стражи и все иностранцы, находившиеся в это время в Астрахани. После этого мятежники направились к Камышенке, но тамошняя стража была готова к обороне и заставила их отступить. Тогда они осадили Царицын, но также не имели успеха, и наконец, вернулись опять в Астрахань, где Петр Матвеевич Апраксин (Peter Matfeaich Apraxin), брат Адмирала, посланный в Астрахань с войском, овладел городом и перебил всех мятежников, за исключением некоторым начальников, которые и были живые отправлены в Москву, где их предали пытке и потом казнили.

В 1699 году Царь Грузии, одной из самых благодатных стран и более населенных, находящихся на берегах Каспийского моря, отделенной от Персии Араратскими горами (на вершине которых, как предполагают, остановился после потопа Ноев ковчег), изгнанный подданными из владений своих, явился в Россию, с просьбой о покровительстве Царя. Во время первого лета, когда я занимался работами для сообщения между Волгой и Доном, Царь Грузинский, проезжая мимо, остановился и зашел посмотреть на мои работы. Это был высокий, красивый, мужчина; не знаю, из любезности ли к Русским, или по другой какой причине, но он, как все Русские, носил бороду. Я имел честь обедать вместе с ним в доме Камышенского Губернатора, который был предуведомлен об его приезде и получил приказание принять его со всеми почестями, свойственными званию владетельного Государя. По приезде в Москву он был милостиво принят Царем, назначившим на содержание его и окружающих его доходы с нескольких деревень. Царь Русский обещал водворить Грузинского Царя в его владениях, и в 1702 году, приказано было (как предполагают) с этой целью Датским мастерам построить на реке Волге 120 парусных судов 12-ти и 16-ти пушечных; но тут последовал выше упомянутый мятеж, с начала в собственной земле Царя, а потом два других мятежа: один в земле Казанской, а другой, самый значительный, между Донскими Казаками; все это в течение трех лет. Тут же открылась война со Швециею, столь тягостная для Царя, и выше означенные суда до сих пор гниют на Волге, не быв употреблены ни в какую посылку.

Сын Царя Грузинского, тотчас по приезде в Россию, вступил в Царское войско, где, к несчастью, при Нарвском сражении был взят в плен Шведами; четыре года спустя он умер в Стокгольме, где был известен под именем Милететского Царевича (Milletetsky Czaravich). Отец его, которого Русские называли Милететским Царем (Царь на Славянском наречии значит Король), умер в Москве месяцев двадцать тому назад. Вследствие этого рушились окончательные заманчивые надежды Царя на покорение Грузии, или, по крайней мере, устройство в этом крае поселения, с целью принудить жителей к обязательной торговле и податям, что было бы чрезвычайно выгодно.

Каспийское море, одно из самых великих озер в мире, изобилует отличной рыбою. В Волге, величайшей из рек, впадающей в это море, водится в большом количестве белуга (Bolluga). Рыба эта длиною в восемь, а иногда и в девять, футов, и во всех отношениях превосходит осетра. Из этой рыбы Русские добывают икру, которая весьма вкусна, особенно если есть ее свежую, только что приготовленную. Икру также солят в прок и кладут под гнет; в таком виде ее в большом количестве рассылают и продают по всей Европе, преимущественно на берегах Средиземного моря. В той же реке Волге водится много осетров, стерлядей, красных судаков, окуней, раков, карпов, щук, линей и других речных рыб; также есть и небольшие черепахи, которых мне самому иногда случалось ловить в Камышенке. В южной же части Волги они находятся в большом количестве.

Стерлядь небольшая рыба с острым носом, из породы осетров, но мясо ее желтоватого цвета, жирнее и вкуснее осетрины. Все эти рыбы очень вкусны; их приготовляют как телятину, или черепаху; они без костей, с одною только костью вдоль спины; их можно есть холодными с соусом.

Судак очень похож на мерлана, но только в шесть, или восемь, раз больше его; мясо судака твердое, как у трески; Англичане иногда для разнообразия солят его и едят с маслом, яйцами и горчицей, как треску. Но из всех рыб, которыми изобилует Россия, по моему мнению, самая вкусная — лососина, которая не так жирна, как красная. Другие же предпочитают стерлядь. Те из Русских, которые знакомы с Каспийским морем, говорят, что море это и впадающие в него реки изобилуют теми же породами рыб, которые находятся в Волге.

Мне случалось говорить со многими хозяевами судов, проведших жизнь свою в плавании по Каспийскому морю, из Астрахани в Персию и Армению, и слышать от них, что суда эти не способны реить, и устроены таким образом, что могут переезжать озеро только гонимые ветром, вследствие чего они нередко бывали прибиваемы к таким местам, куда не думали направляться. Эти люди уверяли меня, что в Каспийское озеро впадает еще много больших рек, не помеченных на карте. Если предположить, что озеро это, согласно с самыми вернейшими сведениями, имеет, по крайней мере, сто пятьдесят миль в длину и около ста двадцати в ширину, и, находясь в средине стран, раскинувшихся далеко к северу, югу и востоку, служит водоемом для стольких больших рек, то надо думать, что великое множество воды сосредоточивается в этом озер. Так как известно, что не существует никакого сообщения между ним и Великим Океаном (по заключению всех тех, кто только занимался исследованием по этому вопросу), то важно было бы знать, куда девается все это множество воды? Читатель лучше будет судить об огромном количестве вод, основываясь на исследованиях, сделанных мною над рекою Волгою: исследования эти суть следующие:

Около трех миль ниже города Камышенки, в узком пространстве, где струя воды бежит без всякого препятствия и берега с обеих сторон обнажены, я начал свои исследования над быстротою течения, измеряя и сравнивая его в разных местах. Тут я исчислил, что быстрота течения равняется двадцати трем саженям или ста тридцати восьми Английским футам в минуту; затем я измерил глубину реки в самом мелком месте, где оказалось, по крайней мере, семнадцать футов; наконец всю ширину реки, производя мои исследования посредством теодолита. Тут оказалось пять тысяч восемьсот шестьдесят футов (не считая дробь), и перемножив все эти суммы, т. е., течение реки, глубину и ширину ее, в итоге оказалось 13747560 кубических футов, текущих в русле Волги в означенное время. Сумму эту я разделил на тридцать шесть, то есть, на число кубических футов, заключающихся в тонне воды, и в частном оказалось, что река Волга изливает 381876 тонн воды в течение минуты.

Расчет этот был сделан мною в Августе месяце, т. е., в самое сухое время года, когда вода в берегах понижается на несколько сажень; но надо взять в соображение, что весною, во время таянья снегов, вода поднимается обыкновенно от 30 до 40 футов, и на расстояние нескольких миль заливает окрестности (Когда я в 1700 году находился на Камышенке, то река эта поднялась, примерно, на 36 футов и разлилась на 4, или 5, миль; в других же местах, где берега не так высоки, разлив бывает на 15, 20 и 30 миль.); следует также заметить, что я делал мои исследования не в том месте, где всего больше скопление вод, а, по крайней мере, за 600, или 700, Русских миль от устья реки Волги, где, при содействии множества малых рек, впадающих в нее, оказалось бы, конечно, больше воды, чем в том месте, где я производил мои исследования.

Кроме этого, следует обратить внимание на то обстоятельство, что потоки, которые берут свое начало в России и впадают в Волгу около Астрахани, в половине, или в последней части, Апреля несутся с великой быстротой в продолжение двух месяцев, и достигают Астрахани не ранее как в последних числах июня, или в начале июля, так как северным рекам, после таяния снегов, приходится протечь большое пространство. Основываясь на всех этих соображениях, я пришел к тому заключению, что одна Волга в течение целого года изливает более чем 445522 тонн в минуту. Но, кроме Волги, еще многие другие реки со всех сторон впадают в Каспийское море, протекая такое же большое пространство, как и эта река; и, по скромному моему соображению, я рассчитываю, что сложность всех этих вод должна составить в итоге количество почти втрое больше того, которое изливается рекою Волгою, т. е., 1336566 тонн в минуту, не считая постоянных дождей, которые тоже способствуют к поднятию уровня воды, и для всей этой массы, как я уже сказал, нет стока, так как Каспийское море не имеет сообщения с океаном.

В 1699 году Князь Голицын, о котором я уже упоминал, приехал в Камышенку осматривать работы, которыми я тут занимался, и пожелал на небольшом Голландском судне (которое в этом году было спущено на воду) послать некоего Датчанина, Шельтрупа (Sheltrup), вместе с одним из моих помощников, дав им поручение изучить Каспийское море и снять верную карту берегов рек и проч. Я посоветовал Шельтрупу воспользоваться благоприятной погодой и переехать море в двух, трех, местах, чтоб измерить глубину, для каковой цели он запасся лотом с веревкой в тысячу саженей, которую, при благоприятной и тихой погоде, должен был опускать в море вместе с большим камнем и шаром из пробки в 8, или 10, дюймов в поперечнике, прикрепленным к этому камню посредством петли и короткого крючка таким образом, что как только камень касался земли, то пробочный шар немедленно отстегивался и поднимался на поверхность воды. Исчисляя время, потребное на то, чтоб камень мог погрузиться на дно, а пробка подняться вверх, примерно в сто саженей, затем уже не трудно будет, в каком бы то ни было определенном месте, рассчитать, сколько саженей отделяют мгновение, когда камень опускается на дно, а пробка поднимается на поверхность.

На основании всех этих данных легко можно было бы произвести довольно удовлетворительное решение касательно глубины моря, на случай, если б обыкновенный щуп оказался недостаточным, что легко могло случиться при предположении о подземном соединении этого моря с океаном; но, к несчастью, господин, посланный с этим поручением, никогда не возвратился и не мог, дать отчета в своих исследованиях.

В то время, когда он с судном своим приблизился к устью какой-то реки, впадающей в один из заливов в южной части этого моря, он был захвачен туземцами (подданными Персидского Царя), которые сняли с него платье, отняли инструменты и увели в плен в ближайший город, находящийся на той же реке; несчастного заключили в темницу, где он заболел горячкою и умер через несколько дней. Об этом послано было донесение Персидскому Двору, откуда немедленно отправлен был гонец, снабженный платьем и всем необходимым, с приказанием перевести пленного в Испагань (Ispahan); но гонец этот приехал слишком поздно. Русский служитель, находившийся при Мистере Шельтрупе, перевезен был в Испагань, где с ним обходились очень вежливо и, допросив касательно путешествия его господина (о чем он мог сообщить весьма мало), человека этого отправили с провожатым обратно в Россию, вместе с судном и всем, что на нем находилось. В следующем году, по возвращении своем, этот человек сообщил мне все эти подробности.

Если б выше упомянутый господин не погиб, я бы имел возможность во многих отношениях представить здесь более подробное описание этого моря. Как бы то ни было, но все лица, мнение которых я об этом спрашивал, утверждают, что уровень воды понижается и возвышается, смотря по времени года, а также и вследствие дождей, или засухи. Тут есть отмели, которые в иные годы бывают видны, а в другие вовсе неприметны; вообще замечают, что вода понижается в Августе или Сентябре, месяце, а в зимнее время, когда на Севере реки замерзают, и в этих странах, в продолжение пяти, или шести, месяцев не бывает дождя, то в Каспийском море уровень воды бывает всего выше. Это же самое явление я имел случай заметить и на других меньших озерах; но об этом не буду распространяться, так как существуют достаточно сильные доказательства, что Каспийское озеро, или море, не имеет никакого подземного сообщения с океаном; следовательно, понижение уровня воды, находящейся в этом море, нельзя объяснить ничем иным, как силою испарения, обусловливаемого лучами солнца и влиянием ветров. Все это согласно с мнением Профессора Гали (Halley), касательно вод Средиземного моря. Извлечение из любопытных его исследований над испарением воды, он представил Королевскому Обществу, и читатель может найти его в журнале: “Философские труды” за 1687 год, под № 189 и 212. Я же только хочу заметить, что, при исчислении количества воды, изливаемой посредством некоторых рек в Средиземное море, он предполагает, что они в девяносто раз превышают количество воды, изливаемое Темзою в Британские моря (приливы и отливы не берет он вовсе в соображение). Но если мы сравним реку Нил с рекою Волгою, и примем во внимание все то пространство земли, через которое протекают реки Дон и Днепр, т. е., по крайней мере, около 2000 Русских миль, на протяжении которых обе реки принимают в себя множество притоков, прежде чем одна из них впадает в Черное море, а другая в Меотийское болото (Palus Maeotis), то я скромно утверждаю, что количество вод, изливающееся посредством многих рек в Средиземное море, гораздо значительнее, чем то предполагают, но, вместе с тем, прилив около самого устья рек, нередко шириною в 20 миль, и до того глубоко, что измерить и определить его не возможно, может служить достаточным подтверждением вычисления Мистера Галя о количестве воды, испаряющейся в продолжение целого года.

Далее, в ответ на предположение, что Каспийское море имеет подземное сообщение с океаном, я позволю себе заметить, что и в Средиземном море, если только предположить подобное подземное сообщение с океаном, то прилив около устьев рек не существовал бы, так как вода находила бы себе исток другим путем. Влияние ветра и притягательная сила солнца и луны заставляют всякую массу вод стремиться к тому, чтоб равномерно удаляться от средины земли, т. е., разлиться, таким образом, чтоб везде был одинаков уровень поверхности. Если бы не существовало покатости около устьев рек, т. е., если б грунт не был в этом месте ниже, или ближе, к средине земного шара, то никакая сила природы не могла бы направить туда обратное течение прилива. Там, где нет спуска, или покатости, не может быть течения; вода с более высокого места всегда направляется к более низменному, и так, если б, где бы то ни было, в этом море существовало подземное сообщение с океаном, то выше изложенная причина, неизбежною силою закона природы, произвела бы непременно известное следствие. Для примера вообразим три пруда (находящихся друг от друга в некотором расстоянии), между которыми существовало бы сообщение либо посредством канала, либо же посредством подземных труб, то, при этом обстоятельстве, в каждом из этих прудов поверхность воды поддерживалась бы в одинаковом уровне с прочими; и если бы из одного из них исчерпали какое бы то ни было количество воды, чтоб понизить уровень поверхности, то со стороны обоих других прудов проявилось бы давление, последствием которого было бы уравнение всех трех поверхностей, так что предположение касательно подземного сообщения в Средиземном море противоречит природе и разуму.

Продолжая речь об ученых исследованиях Профессора Галя и доказательств его насчет силы испарения посредством солнечного тепла, я приведу здесь несколько случаев, почерпнутых из моего собственного опыта и исследований в России. Подобное же могло быть замечено в большей, или меньшей, степени всеми теми, кто прожил несколько времени в этой стране, или в других Северных странах, где свирепствуют морозы и где в зимнее время топят печи, чтоб нагревать жилые комнаты. Замечания мои могут служить подтверждением опытов Мистера Галя, и я полагаю, что читатель охотно прочтет их.

Вышеупомянутые печи в общем употреблении в России: их ставят во внутренних комнатах, и приноровлены они таким образом, что одна охапка дров, которую накладывают в нее даже в самое холодное время, раз, или два, в день, производит теплоту, что в комнатах можно легко потеть. Печи эти нагреваются до какого угодно градуса. На полу наложен толстый слой земли, двери и окна постоянно заперты, трубы нет, и не существует никакого отверстия, через которое воздух мог бы свободно проходить, чтобы умерить силу жара. Замечательно то обстоятельство, что когда в этих комнатах случается мыть полы (во время чего печи сильно натоплены, чтобы скорее просушить комнату), вода испаряется в воздухе и густой нар тянется по направлению к окну. Если мороз в это время не очень силен, то пар этот садится каплями на стекло и, стекая с них, образует лужи на подоконниках; при сильном же морозе этот пар замерзает на стеклах и образует на них твердую, белую, неровную льдину; чем более тепла внутри комнаты, и чем сильнее мороз на дворе, тем скорее замерзают окна. Если же сырость в комнате не прекращается долгое время (я сам делал этот опыт), то лед на окнах нарастает толщиною в четверть дюйма, Подобным же образом, если налить на дно кадки дюйм воды, и поставить ее в теплой комнате около печки, то по той же причине тепло уничтожит воду.

Вот еще другой пример: если взять кувшин с холодным пивом, покрытый крышкою, или бутылку с какой-нибудь холодной жидкостью, стоявшую в холодном погребе, и внести в одну из таких теплых комнат, особенно если комната эта недавно была вымыта, или если в ней находится большое собрание людей, дыхание которых распространяет в воздухе влажность, то на кувшине этом, или на бутылке, поставленной на стол, образуются капли и потекут по сторонам сосуда. Когда же кружка, или бутылка, простояв несколько времени в комнате, начнет согреваться, то явление это прекращается и никакой влажности уже не бывает заметно. Таким же образом, если во время путешествия зимою случится вынуть из саней пару пистолетов и в руках внести их в теплую комнату, то на них немедленно образуются капли воды, так что положительно необходимо досуха обтирать оружие, после того как оно некоторое время полежит в комнате, а не то оно заржавеет и испортится. Таким же образом, если вынуть саблю из ножен, то на ней можно заметить то же самое действие тепла. Из всех этих случаев явствует, что или сама влажность, распространенная в воздухе, стремится к холодному месту, или что в теплой комнате, натопленной печью, в которой окна и двери герметически затворены, холод имеет способность притягивать влажность, выделяя ее из воздуха. Если же бы в комнате был камин с трубою, то влажность, находящаяся в воздухе, могла бы этим путем испаряться. Я имел случай заметить в Воронеже, когда получил от Царя позволение выстроить для себя на его счет дом по моему вкусу. И так на месте, где производились работы, я построил красивую комнату для приема Его Величества, на случай его приезда. В этой комнате я поставил камин, прислоненный к обыкновенной печи, чтобы иметь возможность разводить огонь на Английский способ так как тут было много Англичан. Каждый раз, когда в комнате этой мыли пол, и в то же время разводили огонь в камине, влажность на полу тотчас же высыхала и испарялась в камин, не образуя на окнах никаких капель, а также не садилась ни на какой холодный предмет, который из внешнего воздуха внесен был в теплую горницу.

Первый из этих случаев, т. е., то, что вода испарялась и в тепло натопленной комнате, по мире того, как высыхал влажный пол, сырость садилась на стекла окон, может служить ясным доказательством того, что в природе, влиянием солнечного тепла, испаряются воды, и что ни одна, даже малая часть воды, которая ежедневно на наших глазах высыхает, ни в каком случае не пропадает и не уничтожается, а только изменяет место и положение. Затем остается решить другой вопрос: каким образом в теплой комнате сырость с мокрого полу, вместо того, чтоб садиться на потолок и стены, стягивается к окнам, где или замерзает, или стекает на подоконник, т. е., каким образом влажность подымается в воздухе, и какою силою притягивается к поверхности холодного предмета скорее, чем стремится к такому предмету, в котором больше теплоты, чем в ней самой? Далее, каким образом распространяется сырость в воздухе, и по какой причине холодный предмет притягивает ее? Он ли выделяет ее из среды воздуха, или тепло отталкивает влажность по направлению к холоду? Может быть, обе эти причины в сложности своей обусловливают это обстоятельство. Я не возьму на себя решить этот вопрос, но только выражу мнение, что тут есть нечто общее с тем процессом, посредством которого ежедневно высыхает вода на поверхности земли силою солнца и ветров, действии которых нельзя заметить простым глазом (Если впустить лучи солнца в теплую комнату, в которой стоит сосуд с водою, и рассматривать ее через микроскоп, то можно заметить, как из поверхности воды в большем, или меньшем, количестве выделяются частицы, более, или менее, мелкие, или крупные, смотря по температуре воздуха и воды.). На поверхности прудов, озер и рек постоянно существует подобное явление; вода (если только не встретит на пути препятствия облаков), притягивается в верхний слой воздуха, который не довольно плотный, чтоб сдержать ее, вследствие чего замерзает в этой холодной атмосфере. Отдельные частицы соединяются друг с другом, образуя снежные звездочки, которые собственной силой притягиваются друг к другу, и напором ветра гонимые в воздухе, составляют тучи, покуда, наконец, не образуется из них такая сплошная масса, которую земля и море обратно притягивают к себе. Тяжесть туч заставляет их распадаться и опускаться на землю или хлопьями снега, или дождевыми каплями, если на пути они встретятся с теплом.

Для того, чтоб дать об этом более ясное понятие, следует заметить, что роса, когда она только что начинает подыматься в те слои воздуха, где превращается в снег, положительно несравненно легче воздуха, в котором образовался снег, и что прежде чем упасть на землю, снежинки были сжаты силою воздуха, что и придало им тяжесть. Все частицы росы, составляются каждую отдельную снежинку, находились сначала в составе туч, потом, действием атмосферы, выделились из нее. Иногда во время ясной благоприятной погоды можно заметить, как составляются эти тонкие белые облака, как движутся высоко в воздухе; солнце и луна свободно светят сквозь них, тогда как в нижнем слое воздуха можно заметить другие облака, стягивающиеся в сплошную темную массу и заслоняющие солнечный свет. Подобно кораблю сильно нагруженному, который напирает на воды более, чем легкое судно, тучи эти, нагруженные ветром, напирают все более и более на слои атмосферы, спускаясь ближе к земле, пока наконец, не разряжаются дождем.

Все частицы воды, испаряющейся с поверхности земли, возвышаются до верхнего слоя воздуха, о котором только что было упомянуто, и там превращаются в снег. Я постараюсь доказать это основательными доводами.

Во-первых: мы видим в Англии в зимнее время, что из туч ниспадает только снег, а не дождь в то время, когда воздух слишком холоден, чтобы на пути к земле снег мог растаять.

Во-вторых: в теплых странах мира, в возвышенных местностях, вершины высоких гор всегда покрыты снегом.

В-третьих: так как дождь и мороз никогда не бывают одновременно, то с тех пор, как создан мир, на равноденственнике не выпало ни одной снежинки, за исключением тех высоких гор, которые вечно окружены холодом. Я имел случай это заметить на Тенерифе; мне нередко случалось видеть, как в то время, как на пути нашего корабля и на низменных частях острова шел дождь, подножье Тенерифского пика тотчас же покрывалось снегом, который, после нескольких часов теплой погоды, непременно таял; на самой же вершине пика снег никогда не тает. Это могло быть замечено, кроме меня, и многими другими лицами. Также хорошей известно, что в городе Оратавии (Oratavia), где нагружается большая часть наших Английских кораблей, хотя и не бывает морозов и никогда не выпадает ни снежинки, однако, в течение круглого года, постоянно с самого пика привозят лед, который продают фунтами городским барам, чтоб остужать столовое вино. На этом острове, равно как и во многих других местах, в самое знойное время года, каждый человек имеет возможность избирать для себя какую желает температуру, поднимаясь более, или менее, на возвышенности.

В-четвертых: предполагая, что туча не может состоять из каких-либо других частей более твердых, чем атомы, замерзшие вследствие разрежения воздуха и отсутствия отражения солнечных лучей, по моему мнению, атомы эти не что иное, как видоизменение испарения росы, поднявшейся до этого слоя атмосферы. Я считаю достоверным, что эти испарения росы, составляющие каждую отдельную снежинку, носятся в верхних слоях воздуха, перемежаясь с ним. В противном случае количество воды или массы снега, входящее в состав туч, не могло бы держаться в атмосфере. Воздух, наполняя промежутки между отдельными частицами, поддерживает их до тех пор, пока они, соединившись в более сплошную массу (тающую по мере приближения к земле, где воздух теплее), собственною тяжестью не вытесняются из облаков, падая на землю снежинками, или дождевыми каплями.

В-пятых: повсеместно в теплых странах замечают, что во время жаркой погоды тучи разряжаются быстрее, т. е., теплый воздух, распространяясь далее от поверхности земли и моря, тучи подвергает влиянию тепла, не имея необходимости опускаться столь низко, как это бывает зимою.

Иногда на море (так как в нем заключается более силы притяжения, чем в земле) (Если выстрелить в цель из двух ружей, поставленных на одной черте и заряженных одинаковым количеством пороха и пулею, или дробью, одинакового веса, то тот выстрел, который направлен будет через воду, падет ниже направленного через сушу.) при тихой погоде, когда солнечные лучи отражаются в воде, как в зеркале, и тем получают большую силу, тучи приближаются на столько к слою теплого воздуха, что, смешавшись с ним, вызывают явление, известное между моряками под именем смерча (Между необразованными моряками установилось убеждение, что облака притягивают к себе из моря воду, и тем образуют эти смерчи, снабжающие их водою, которая потом дождем ниспадает на землю. Понятие это теряет всякое правдоподобие, если только, вместе со многими другими доказательствами противного, обратить внимание на следующие два обстоятельства: во-первых, не возможно было бы, чтоб тело бесконечно легкое, как составные частицы снега, плавающие в воздухе, имело силу притянуть к себе сплошную и тяжелую массу воды для образования смерча. Это объяснится еще яснее, когда мы рассмотрим самый состав атмосферы. Во-вторых, даже если предположить, что это возможно, то такая масса воды, как та, из которой состоит смерч, не могла бы ни одной минуты держаться в воздухе, не раздробившись на мелкие замерзшие атомы. Такого рода непонятный процесс (в возможность которого еще иные люди до сих пор верят) следовало бы объяснить прежде, чем принимать на веру.). Во время этого явления нижний слой туч уводеняется и через несколько минут опускается в виде воронки, расширенной к верху и суженной к низу. Я сравнил бы это с громадной снежинкой, которая, пришла в соприкосновение с теплым воздухом, тает, и силою притяжения сосредоточивается в одну каплю. Таким же образом отдельные частицы в большом количестве снега, внезапно приходящего в соприкосновение с теплым воздухом, во время падения притягивают друг друга и ниспадают сплошною твердой массой.

Также можно заметить на равноденственнике; и вблизи лежащих к нему странах, что в жаркую и тихую погоду дождь льет ливнем и капли при начале его непомерно велики. Когда же, после некоторого времени, дождь освежит воздух, то капли бывают гораздо мельче. Зимою же в холодных странах мы видим, что тучи носятся весьма низко над землею и дождь ниспадает мелкой изморозью

В-шестых: в самых жарких странах, при самой знойной погоде, когда испарения всего сильнее во время солнечного заката, т. е., в ту самую минуту, когда сила тепла, возвышая испарение, уже прекращается, но не успела притянуть их до того слоя атмосферы, в котором эти, едва заметные тонкие частицы могли бы подвергнуться замерзанию, тогда собственною тяжестью эти частицы обратно падают на землю, особенно при безветрии.

Самый поразительный случай подобного рода был исследован мною и некоторыми другими лицами во время недавнего солнечного затмения. Это было в Лондонском Кремле (City of London); мы стояли на крыше дома, покрытого свинцом; утро было тихое и ясное; замечательно, что незадолго до той минуты, когда солнце было совершенно заслонено от земли, роса ниспускалась на землю в виде тумана, что легко могло быть замечено простым глазом. Я убежден, что холод, в это время весьма ощутительный, был вызван не столько отсутствием солнца, сколько действием росы, наполнявшей воздух и ниспускавшейся с значительной высоты, где влияние холодной атмосферы придало этому явлению беловатый цвет, и так как многие частицы присоединились друг к другу, то это могло быть замечено простым глазом.

В России, когда замерзают реки и вся поверхность земли покрывается снегом, во время самых сильных морозов при тихой погоде, эти частицы влажности, находящиеся в воздухе, без содействия солнечных лучей не так легко испаряются и не могут подняться до обычной высоты. Например: влажность, исходящая из всех земных существ посредством испарины и дыханья, а также и выходящая через наружную открытую дверь из теплой комнаты, одним словом, во всех тех случаях, где испарение влажности вызвано действием тепла, отделяется в виде облака, или тумана, и немедленно замерзает. С поверхности рек, ручьев и потоков постоянно подымаются частицы влажности, которые при сильном морозе могут быть приняты за густой туман. В этом ли случае, или во всяком другом, какие бы то ни были частицы влажности, находящиеся в воздухе, немедленно распространяются (??) от влияния сильного мороза; воздух же, лишенный той упругости, которую придает ему солнечная теплота (что особенно ясно проявляется в приведенном мною примере падающей росы), изменяет обычному стремлению притягивать вверх частицы влажности, принимающей при теплой погоде разноцветные оттенки. Подвергшись процессу замерзания, они не тотчас же ниспадают на землю, но носятся над поверхностью земного шара до тех пор, пока все слои воздуха не наполнятся замерзшими атомами, которые блестят и сверкают, пропуская сквозь себя солнечные лучи, в ясный день, когда высоко над головами нашими небо кажется совершенно голубым, так как тут менее атомов, заслоняющих наше зрение. Крайне замечательно, что на расстоянии 10-ти, или 15-ти, градусов над небосклоном, небо представляется как бы в тумане (В этой стране (в зимнюю пору) солнце, когда оно на полуденнике кажется очень низко на небосклоне, так как самая Москва находится на четыре градуса севернее от Лондона). Вследствие этого поперечник солнца кажется как бы увеличенным и представляется вдвое более против обыкновенного. Таким образом, солнце, луна, во время восхода, или заката, вследствие густоты воздуха, находящегося около поверхности земли, иногда кажутся нам более против обыкновенного, хотя в это время отстоят около полупоперечника земли далее от нас, чем когда стоят на высшей точке.

Теперь, упомянув о подобного рода туманном небе, мне приходит на память то, что не раз было замечено моряками во время их плавания. В знойные дни, при безветрии, когда на небе незаметно ни одного облака, очень редко бывает чистый небосклон и трудно наблюдать за высотою солнца в полдень. Я считаю, что это происходит от сильных испарений воды в это время дня, вследствие которых воздух сгущается и небосклон неясно виден, так что нельзя различить в некотором расстоянии ни корабля в море, ни берега. По этой причине только утром и вечером, когда воздух чист и ясен, посылают людей на стенгу, чтоб оттуда лучше обозревать море.

Наконец, эти частицы росы, поднятые в верхний слой атмосферы, о которых здесь упоминалось, конечно, расширяются и становятся легче в то время, когда только что подымаются над поверхностью; все это объяснится еще лучше, когда мы рассмотрим, насколько лед в сущности твердая масса. Если бутылку, или какой-нибудь сосуд, наполнить водою, то как только вода замерзнет, масса расширяется, отчего сосуд лопается; квадратный фут или дюйм твердого льда весит 1/7 более, чем равное кубическое количество воды не замерзшей. Если этот опыт оказывается верным в отношении фута или дюйма льда, то, по-моему, несомненно, что такой же закон существует и для замерзшей капли, или какой бы то ни было частицы воды, т. е., что она становится 1/7 легче, чем в то время, когда не подвергалась замерзанию.

Bce вышеизложенные примеры привели меня к убеждению, что роса подымается вверх, что тучи состоят из снега, и что холод, отраженный в верхних слоях атмосферы, и тепло, отражаемое землею, одинаково необходимы, чтоб обусловить действие, о котором идет здесь речь Я также пришел к убеждению, что тот высокий слой атмосферы, где царствует вечный холод, если я могу так выразиться, есть громадный алембик, куда постоянно силою солнца поднимается роса. Не что, как самое естественное свойство холода, не способно было бы мгновенно расширить эти частицы росы, или тумана, и каким бы то ни было образом придать облаку возможность поддерживаться в воздухе и носиться над земным шаром, орошая его везде, где Господь Бог считает нужным напоить землю дождем.

[АлександрСН]

Я вовсе не имел в мыслях рассуждать об этом предмете, когда начал писать эти записки, которые намеревался посвятить только тому, что исключительно относится до Царских владений. Но упомянув о Каспийском море, я увлекся и пошел далее, чем предполагал, хотя признаюсь, что познания мои весьма незначительны. Но все-таки я имел случай делать весьма много любопытных наблюдений, вследствие чего надеюсь, что читатель благосклонно отнесется к моему труду и будет снисходителен к моим ошибкам. Если же между читателями найдутся не вполне понимающее свойство и объем воздуха, то я считаю не лишним повторить, что (согласно с мнением новейших астрономов) то, что принято называть атмосферою, есть жидкое воздушное тело, созданное Богом, чтоб постоянно, напирая на землю, сопровождать ее в годичном и суточном кругообращении. Атмосфера со всех сторон окружает поверхность земного шара, подобно тонкой скорлупе, толщиною не более 40, или 45, миль (На основании новейших опытов и суждений некоторых астрономов, иные утверждают, что атмосфера существует только в расстоянии пяти, или шести миль от земли. Как бы то ни было, но нам положительно известно, что самые высокие облака, различаемые простым глазом, не поднимаются выше, как на расстояние двух миль от земли. За этим пределом воздух находится в таком расширенном и жидком состоянии, что никакие частицы материи, принадлежащей нашей планете, не могли бы в нем ни оставаться, ни подняться выше.).

Нижние слои, прикасающиеся более к земле, суть более сплошные и сильные; те же, которые находятся над этими первыми слоями, все более и более расширяются и разреживаются; а затем во все края, куда только может простираться мысль, разливается беспредельное пространство, где нет ничего, кроме невыразимой, великой и безграничной пустоты (vacuum), без малейшей частицы материи, или воздуха, за исключением того, что составляет принадлежность других тварей и тел, которые как предполагают окружены также своею атмосферою. Если человека, или птицу (созданных Богом и природой, чтоб жить здесь на земле) перенести за пределы нашей атмосферы, то они, за недостатком воздуха, немедленно должны умереть, как рыба умирает от недостатка воды, но еще несравненно скорее и внезапнее, что и было доказано употреблением воздушного насоса. Если положить птицу (или какую другую тварь) под стеклянный колпак, из которого, посредством насоса, устранен будет весь воздух, то птица, или всякая другая тварь, мгновенно падает мертвою. В этой-то части атмосферы, заключающей в себе дух и жизнь мира, в которой движутся все твари, и без которой даже деревья и овощи не могли бы расти, в этом-то слое воздуха находятся те частицы росы, которые испаряются силою солнца, расширяются и становятся весьма легкими. В том же слое воздуха, вокруг планеты нашей, носятся облака, поднимаются птицы, распростирая крылья свои, и также свободно движутся и кружатся в пространстве под солнечными лучами все мелкие атомы, стертые с поверхности разных предметов, столь тяжелых, что если б в целости первобытного вида какою бы то ни было силою они были подняты вверх, то немедленно упали бы на землю. Даже и золото, самый тяжелый из всех металлов, если только находится в виде тонкого листового золота, равно как мелкие частицы камня и стали, все одинаково могут быть подняты в воздух малейшим дуновением ветра, даже и тогда, когда эти частицы довольно велики, чтоб быть усмотрены простым глазом. Положенные в стеклянный сосуд, наполненный жидкостью, приведенною в движение, вышеозначенные частицы всегда плавают на поверхности и не идут ко дну. Таким же образом и по той же причине, какое бы то ни было твердое тело, имеющее более, или менее, тяжести, смотря по тому, как частицы его отстоят в большем, или меньшем, друг от друга расстоянии, опускается на дно воды с большею, или меньшею, быстротою. Подобное явление повторяется и в воздухе, смотря по соотношению тяжести выше означенного тела и самой атмосферы. Кусочек пробки движением человеческой руки не может быть заброшен так далеко, как камень; равным образом, если из пушки, или оружия, выстрелить куском дерева, то он не полетит далеко, а сразу упадет на землю, тогда как обыкновенный заряд, при таком же количестве пороха, полетит на гораздо дальнее расстояние. Ружейная пуля, вылитая из одного куска свинца, летит далеко, тогда как тот же самый кусок свинца, разделенный на мелкую дробь, не пролетит и трети того расстояния. Это повторяется и в отношении всякого предмета, брошенного с какой-либо высоты в воздушное пространство. Большая, или меньшая, быстрота падения обусловливается собственною тяжестью предмета и тою силою отпора, которую он на пути встречает в самом воздухе.

Привожу в подтверждение этого весьма замечательный и убедительный опыт: если из большой стеклянной трубки, или другого какого-либо, приемным насосом выкачать весь воздух, и потом пропустить сквозь эту трубку ружейную пулю и перо, то они оба одновременно упадут на землю, или на дно приемника. По тому же закону, если бы можно было в самый верхний слой атмосферы, в уровень с самыми высокими тучами, прикрепить трубку, и выкачать из нее воздух, то самая легкая частица снега, или атом пыли, сброшенной сверху, упал бы на землю, как свинец. Из всех этих примеров можно заключить, что сила тяготения, или вообще стремление к средоточию, до того сильна, что уничтожает сопротивление воздуха, вследствие чего всякий предмет, падающий со всех сторон земного шара упадет непременно к средоточию. Из этого явствует, что никакая частица влажности, или атом пыли, не может (без особого вмешательства силы Божией) ни лететь за пределы нашей атмосферы, ни утратиться на веки с земного шара. Во-вторых: что по самому свойству воды и всяких других жидкостей, на поверхности их может держаться и плавать только то, что легче их самих, а всякий предмет более тяжелый непременно опускается ко дну; таким же образом и в воздухе поддерживается только то, что равносильно его весу; следовательно, движение росы и дождя не может производить ее никаким другим способом, как тем, о котором только что, было говорено; по этому случаю следует заметить удивительную премудрость Бога, который, во-первых, создал температуру атмосферы гораздо более сплошную и упругую в нижних слоях, и несравненно более разряженную в верхних, что и поддерживает тучи в известной высоте над землею, не позволяя им опускаться на столько низко, чтоб задевать за верхушки дерев и крыши домов, обдавая нас, вместе с тем, внезапным холодом. Во-вторых: Бог так уравновесил и обоюдное влияние теплоты и холода, так определил свойства воздуха и воды, что, в общей сложности, количество дождей остается постоянно одинаковым, никогда не бывает чрезмерно скудно, ни чрезмерно обильно, и тем оплодотворяет землю.

Если остается непоколебимым общий закон или правило, что та же самая причина должна вызвать то же самое действие, и что земля постоянно совершает свое вращение в тот же самый промежуток времени и на том же расстоянии от солнца, согреваемая этою великою действующею силою, которая отражает лучи свои посредством атмосферы и освещает в ту же самую минуту более половины земного шара; если принять все вышесказанное за достоверное, то несомненно, что с тех пор, как мир существует, количество испаряющейся воды на всей поверхности земного шара должно быть одинаково, хотя Бог, вмешательством своего провидения, направляет, таким образом, ветры и тучи, что в одном месте бывает более, а в другом менее, дождя.

В дополнение к тому, что было сказано касательно обыкновенного движения росы и туманов, частицы которых (едва видимые простым глазом) поднимаются в атмосфере, быв по сущности легче воздуха, в дополнение ко всему этому, я считаю уместным сказать нечто о двух ниже следующих вопросах:

Во-первых: о причине туманов, которые бывают видимы над поверхностью земли и еще чаще над водою; они также появляются на вершинах и на скатах гор не настолько возвышенных, чтобы быть покрытыми снегом и находиться в том слое атмосферы где царствует мороз.
Во-вторых: о том, каким образом град, который есть твердое тело (не смотря на то, что было сказано касательно атмосферы), образуется в верхних слоях воздуха и ниспадает на землю; каким образом и во сколько времени может он ниспуститься на нашу планету?

Начнем с тумана. Обыкновенно замечают, преимущественно в Англии, что туманы являются осенью и зимой, т. е., в такое время года, когда тепло убывает, а не весною, или среди лета, когда жар становится все сильнее и сильнее. Это обстоятельство служит, по моему мнению, несомненным доказательством причины туманов: когда солнце всего сильнее действует теплом на ту часть земного шара, на котором мы живем, и обратно возвращается к южному полюсу, то, по мере того, как солнце переходит через равноденственник, воздух становится холоднее самой земли, а особенно ночью; также еще в большой степени бывает холоднее море, где тепло, проникающее глубже от поверхности, не может так скоро исчезнуть. В это время, когда от наклонения солнца воздух становится холодным, а море и земля продолжают еще сохранять сравнительную теплоту (особенно море), то я считаю достоверным, что это и есть главная причина появления и распространения туманов, что особенно замечательно на берегах Ирландии, орошаемых океаном, где, вследствие глубины, вода сохраняет большую теплоту в зимнее время. Моряки замечают, что туман всегда сильнее на этих берегах Англии и Британском канале.

Причина этого, мне кажется, та же самая, как и та, которая обусловливает сильное испарение сырости и туманов, поднимающихся, во время жестоких морозов, из ручьев, водопадов и рек, и когда они, как и погреба (о которых говорено было выше), становятся теплее воздуха. Однако было бы грубой ошибкой в тех случаях, где существует малейшее сообщение, или проницание, воображать, что воды теплее зимою, чем летом; но это уже не относится к тому предмету, который я имел в виду. Достаточно будет предположить, что море, или всякое другое собрание вод, в это время кажется теплее воздуха, и что два противоположные свойства холода и тепла постоянно стремятся (если я могу так выразиться) к тому, чтобы слиться и доставить одну общую температуру. В этом же случае, чем сильнее разница температуры воздуха и воды, тем сильнее стремление жара, переданного посредством солнца, высвободиться на поверхность земли, или воды, и тем обильнее выделяются из него частицы влажности; особенно ясно проявляется это на воде, куда влияние тепла глубже проникает. То же было замечено и в отношении теплой комнаты, и вообще известно, что роса, поднимаясь в верхний слой атмосферы, дает возможность холоду вытягивать из нее все частицы влажности, во всех тех случаях, когда она свободно движется в воздухе. В этом случае, чем сильнее действует причина, заставляющая росу, или пар, подыматься вверх, т. е., чем сильнее разница температуры холода и тепла, тем крупнее эти частицы. Быв одинаковой тяжести с нижним слоем воздуха (который в это время лишен обыкновенной своей упругости), они не могут подыматься выше, следуя непрерывно друг за другом, как то бывает, когда они только что начинают подниматься с поверхности земли, или моря, прилегая друг к другу и составляя сплошную массу, видимую простым глазом, которая носится над поверхностью земли до тех пор, пока сила солнца нагревает воздух и дает новый толчок воздуху; тогда частицы эти распадаются и поднимаются в более легкие и разряженные слои атмосферы. В ясную погоду, когда солнце восходит утром, на облачном и холодном небе, при небольшом ветре, можно видеть туман, который поднимается над землею и не рассеивается в течение нескольких дней и ночей. Это явление весьма обыкновенно около моря и всякого другого большого собрания воды. Но, подвигаясь в глубину материка, в такую полосу, как та, в которой находится Москва, воздух гораздо чище и редко бывают туманы. Далее, было также замечено во всех частях света, что в жарких странах, при жаркой погоде, на вершинах и по склону гор, на возвышающихся до того слоя воздуха, в котором находилась бы под влиянием сильного холода, и не подверженных также тем условиям зноя, которые причиняют испарение росы и пара в нижних слоях воздуха над самою землею, т. е., находятся в таком слое воздуха, где степень температуры и упругость ее та самая, о которой только что шла речь, например, на вершине Тенерифского пика, покрытой вечным снегом, случается иногда такая полоса воздуха разряженного, тонкого, что он делается неспособным поддерживать тяжелые частицы, вследствие чего туманы не могут образоваться над землею, тогда как, спускаясь ниже по склону пика, мы встречаем в этих местах, равно как и во многих других возвышенных местах на Канарских островах, резкий переход от крайнего зноя в нижних слоях воздуха к крайнему холоду, царствующему в верхних слоях воздуха, вследствие чего в тихую, ясную, погоду весьма быстро поднимаются туманы.

Возвратимся к примеру, более близкому, встречающемуся в нашей родине на возвышенных местах Графства Валлийского, преимущественно же на горах, лежащих к югу от города Дублина, которые, конечно, не могут сравниться в высоте с горами, о которых только что упоминалось. На вершине этих Валлийских гор воздух гораздо холоднее, чем в долине, и частицы влажности, испаряющиеся и движущиеся в нижнем слое воздуха, притягиваются холодом и носятся около вершин этих гор, подобно тому, как в теплой комнате притягиваются к холодному предмету. Особенно при тихой погоде и легком ветерке, когда воздух недостаточно упруг, чтобы поднять их выше, они натыкаются друг на друга, сгущаются и составляют туман (или то, что обыкновенно принимают за облака, так как во внешнем виде представляет много сходства с ними). Туманы эти остаются в известном расстоянии от горы, на некоторое время, т. е., до тех пор, пока силою солнца, или ветра, не разгоняются. Я изложил мое мнение о туманах вообще, предоставляя людям, более сведущим, судить, правильно ли я определил причину этого явления, в одном только уверен, что обстоятельства во всех приведенных мною случаях согласуются, и что действие (по крайней мере), по-видимому, всегда верно.

Во-вторых, по поводу града следует заметить, что, не смотря на все то, что сказано было о свойстве росы и дождя, и о том, что воздух может поддерживать только такое тело, которое равной с ним тяжести, или легче его, и что верхний слой воздуха гораздо легче нижнего; не смотря на это, мы видим, что град в то время, когда он спускается с облаков, ниспадая на землю (как бы он ни образовался и ни поддерживался в воздухе), есть не что иное, как сгущенное тело.

О причине, обусловливающей это явление, я не буду здесь распространяться, и упомяну только об одном обстоятельстве, а именно о том, что град всегда, или, по крайней мере, часто, ниспадает на землю после того, как была молния, и всегда не далеко от того места, где была гроза. Замечают, что самый крупный град бывает всегда при самой жаркой погоде и после самой сильной грозы, так что я, несомненно, убежден, что это-то и обусловливает его происхождение. Молния, как известно, имеет громадную силу, и когда она, сверкая, пронизывает тучи, то на пути своем причиняет таяние снега, который сжимается, принимая вид капли, или другую какую-либо неправильную форму, замерзает в воздухе, прежде чем падет на землю, как то всегда бывает при сильных морозах. Таким же образом и вода, произведенная таянием снега в тучах посредством молнии, немедленно замерзает при падении. Если молния пролетит через верхнюю часть тучи, которая носится в высоких слоях воздуха, где всегда самый сильный холод, эти первые растаявшие частицы, падая через тучи, захватывают на пути своем отдельные частицы снежинок в нижнем слое тучи, которые, в свою очередь, замерзают; это-то и может служить объяснением того шероховатого вида, в котором представляется нам град при падении своем на землю. Если же молния пролетит только через нижний слой тучи, то в таком случае мы всегда видим, что, после сильного грома и молнии, начинает лить ливнем дождь. В противном же случае бывает и дождь, и град.

Также замечательно, что эти сильные потоки дождя, равно как и сильный град, не распространяются на большом протяжении, и занимают на поверхности земли пространство не более, как в четверть мили.

Таким образом, я рассмотрел со всех сторон предмет, которого вовсе не имел ввиду, приступая к этим запискам, но, дойдя до описания Каспийского моря, о котором всегда упоминали с большими, или меньшими, подробностями все, писавшие об этом крае, мне казалось, что исчисления количества вод, изливающихся в это море, могли бы удовлетворить любознательность многих, так как и мне самому это весьма занимательно. То же могу сказать и о наблюдениях, сделанных мною над тем, как влажность испаряется, или высыхает, в теплой, нагретой печью, комнате, куда не проникает внешний воздух. Если я, начав говорить об этом предмете, распространился о нем слишком подробно, стараясь по возможности уяснить его, то я надеюсь, что это не покажется читателю излишним. Подвергаю мои суждения суждениям математиков в ученых, открытиями и опытами которых я руководствовался в изложении наблюдений, сделанных мною во время странствований моих по свету.

Возвращаясь опять к предполагаемому мною обзору Царских владений, приступаю к описанию Крымских Татар (Grim-Tartars), населяющих земли около берегов Черного моря, где Царь имеет положительное намерение распространить свои завоевания.

Живописный край этот чрезвычайно плодороден; полуостров (который собственно и называется Крымом) окружен, с одной стороны, Черным морем, а с другой стороны Меотийским болотом (Азовским морем), и занимает все пространство, находящееся между 44 1/2 и 40 1/2 градусов северной широты, а также и значительную полосу земли к северу и западу до устьев Днепра. Татары эти уже несколько сот лет находятся в прямом родстве с Турками, так что в случае, если б Оттоманская мужская линия пресеклась, то Хан этих Крымских Татар наследовал бы венец Турецкой Империи. Этот же Татарский Хан, завидуя возрастающему владычеству Царя, присоединился к Шведскому Королю, убеждая, вместе с ним, Турок объявить Московии войну, вследствие которой Царь не только принужден был возвратить Азов и другие крепости, но (как говорят) вынужден был также выплачивать Туркам ежегодно сумму 100,000 червонцев, которую прежде Русские платили Туркам и от уплаты которой (согласно с переданными мне сведениями) только что избавились лет 26 тому назад. Если же дело и не дошло до этого, то, по крайней мере, достоверно то, что на этой статье Турки сильно настаивали. Однако, так как в то же время они, с другой стороны, были заняты столкновениями с Немцами, Поляками и Венецианцами, то Татары принуждены были отказаться от своих притязаний, тем более, что победоносное войско Царя все более и более подвигалось во внутрь страны и легко могло окончательно завладеть ею. Если же в то время Русские не воспользовались преимуществами своего положения, то это случилось по причине следующих обстоятельств:

В то время Князь Голицын (Duke Gollitzen), родственник вышеупомянутого Голицына, под начальством которого я служил в Камышенке, быв тогда Генералиссимусом над Царским войском, вступил уже с этой могущественной армией на перешеек, ведущий в Крым, и, польстясь на поднесенные ему Татарами бочонки золота (в числе червонцев, как говорят, было много поддельной монеты) и, самовольно подписав в поле условия мира, отступил с войском назад. За это дело, равно как и вследствие обвинения его в приверженстве к Великой Княгине Софье (о которой я буду говорить далее), он отправлен был в ссылку до конца жизни своей, получая на содержание по шести пенсов в день, а имения его были взяты на Царя.

Татары эти, после заключения в Карловцах (Carlowitz), в 1699 году, мира с Христианскими Государями, построили на границах своих несколько крепостей, чтоб оградить себя на случай новой опасности. По заключении того же мира, Турки, вынужденные отдать Царю Азов, который был взят у них в 1696 году, начали воздвигать сильные укрепления на обеих сторонах Керченского или Кафского (Kertzi or Caffa) пролива, с целью владеть проходами между Азовским и Черным морями, и тем препятствовать дальнейшему развитию Царских морских сил. Работами этими, как говорят, занимался Брекель, тог самый, который предпринял устройство водяного сообщения в Камышенке и бежал за границу, покинув эту работу; поступив в Турецкую службу, он переменил имя.

В прежнее время Татары одерживали победы над Русскими и часто проникали в самое сердце России. В 1671 (Показание это ошибочно; надобно разуметь сожжение Москвы Татарами в 1571 году. О. Б.) году они сожгли Москву, и принудили предшественников Царя к весьма постыдным условиям мира. Кроме подданства Татарам, Русские Цари, вследствие известной статьи в этом договоре, обязывались держать стремя Великого Хана каждый раз, когда им, где бы то ни было, случалось встречаться с ним. Теперь же, если только Христианские Государи опять соединятся в войне против Турок, и Русский Царь хоть временно освободится от настоящей войны со Шведами, то Крым, несомненно, сделается кровавым местом битвы, и Царь употребит все свои усилия, чтоб смыть прежнее унижение и завоеванием этого края проложит себе путь к Черному морю.

В то время, когда занимались построением кораблей и приготовлением складочных мест и магазинов, преимущественно тогда, когда я сделал предложение на счет способа сохранения кораблей, предназначавшихся для войны против Турок, мне самому не раз приводилось слышать, как Царь говорил, что он надеется дожить до той минуты, когда овладеет Керчью, и сделает это место сборным местом для своего флота. В Азовском мелководье глубина воды обыкновенно не превышает 7 футов, за исключением бурной погоды, когда дует юго-западный ветер, а также в пристани, которую предполагалось устроить в Таганроге, глубина оказалась не превышающей 7 футов, тогда как в Керчи достаточно воды, чтоб поддержать корабль самого большего размера, и величайший флот в мире мог бы быть тут в безопасности.

Рано, или поздно, Царь имеет в виду, и надеется принудить Турок силой, или добровольно, заплатив им дань (как это делается в Зунде), заставить их предоставить его кораблям возможность плавания по Средиземному морю, для сбыта там разных рукодельных и прочих произведений страны своей, чтоб, расширив торговлю, тем способствовать богатству народа своего.

Таковы великие намерения Царя, для осуществления коих страна его находится в самой благоприятной обстановке: он мечтал о том, чтоб шагнуть далее пределов, в которых вращались его предки, и, построив корабли во всех краях своих владений, дать подданным своим возможность вести торговлю в морях Балтийском, Белом и Каспийском, а также и на Средиземном море. Предполагает также (как было сказано выше) исследовать путь, и, если окажется возможным, посылать корабли в Индию через Татарское море. По поводу любимой его мысли о построении флота, а равно и путешествий, с целью изучить разные усовершенствования в чужеземных странах, нельзя не обратить внимания на гениальное развитие ума его с самых ранних лет и любознательность, которая побуждала его изучить причину всего виденного им.

Во вседневных, разговорах своих он до сих пор проявляет эту любознательность, с неутомимым вниманием вникая весьма основательно в подробности даже самых мельчайших предметов; склонность же его к чужестранцам и удовольствие, которое он находит в их беседе, можно отнести к нижеследующему случаю.

Во времена прежних Царей Московии никакой простолюдин, а также чужестранец, не смел приближаться к особе Царя, так как это могло помрачить блеск Царского величия. Очи простых смертных не дерзали останавливаться на священной особе Царя, и в то время, когда ему, или прочим Князьям Царского рода, случалось проезжать по городским улицам, нарочно для сего назначенные Офицеры заставляли народ сторониться и падать лицом наземь. Старые Бояре умышленно поддерживали этот обычай, чтоб сохранить правительственную власть в своих руках. Они внушали Царю свои суеверные понятия, уверяя его, что так как грешным людям не подобает обращаться прямо к Богу, и они нуждаются в посредничестве Святых, то и на земле было бы крайне горделиво и самонадеянно обращаться к Царю иначе, как через посредство Бояр. Правило это (не смотря на меры, принятые настоящим Царем) и до сих пор в стране этой еще имеет до некоторой степени силу и применение. В бытность мою в России обнародован был Указ, постановляющий, что, в случае какой бы то ни было причины неудовольствия, или обиды, никакой человек не имеет права обращаться прямо с жалобой к Царю, но должен предварительно подать просьбу в Приказ (или судебное место) на имя того Боярина, ведомству которого подлежат подобные жалобы. Каждый человек имеет право подавать жалобу дважды; если же и после этого не получит должного удовлетворения, то, буде пожелает, может обратиться к самому Царю, подвергаясь, однако, нижеследующей строгой ответственности: после того, как дело будет рассмотрено Царем, тот из двух, который окажется виновным, т. е., Боярин, или проситель, подвергается смертной казни. Указ этот распространил такой страх в народе, что, со времени его обнародования, сколько мне известно, даже и в самых замечательных случаях очевидной несправедливости, не было примера, чтоб кто-либо решился подать просьбу Царю; каждый считал благоразумнее притвориться довольным и удовлетворенным и не входить в борьбу с высшими силами, зная, что ему же чрез это пришлось бы пострадать, так как в стране этой нет присяжных заседателей (juries), ни стряпчих (counsel), которым предоставлено было бы право защиты, как то существует в Англии. Здесь все зависит от воли судьи: опираясь мнимым образом на какою-нибудь статью закона, он может направить его по произволу своему в ту, или другую, сторону.

Отец теперешнего Царя, Алексей Михайлович (Allexyea Michalovitz), по смерти своей, оставил двух сыновей, Федора и Ивана (Feodor and Evan), и дочь, по имени Софию (Sophia), от первого брака; от второго же брака имел он единственного сына, ныне царствующего Царя. Федор, старший сын, умер после шестилетнего царствования. Перед смертью своей он назначил меньшего своего брата, Петра (от второго брака), наследником престола, считая брата своего, Ивана, неспособным царствовать, по причине слабости зрения его и вообще болезненного сложения. Вследствие этого Петр был объявлен Царем, имея тогда 12 лет от роду. Но Царевна София, красивая молодая девица (тогда лет 23-х), участвовавшая в правлении во время несовершеннолетия брата своего, Федора, огорчилась тем, что родной брат ее, Иван, отстранен был от престолонаследия и, склонив на свою сторону начальника стрельцов (the General of the Streletzes), равно как и большую часть дворянства и духовенства, вместе с ними решила возложить венец на голову брата своего, или, чтоб выразиться правильнее, на свою собственную голову в лице его. Чтоб привести в исполнение этот умысел и вернее влиять на народ, искусно распространен был слух, будто бы Царь Федор лишился жизни от руки врачей, пользовавших его и действовавших по наущению некоторых лиц, находящихся во главе правления, имена которых коварным шепотом передавались в толпу, чтоб еще более разъярить стрельцов и привлечь их к своей стороне (стрельцы нечто вроде Турецких янычар). Царевна София распространила также молву о том, что Царь и придворные злоумышляли подсыпать яду в вино и пиво, назначенные для угощения народа во время похорон Царя Федора. В заговоре Царевны Софии участвовал Генерал или Начальник стрельцов, равно как и большая часть офицеров, в числе коих находились многие из меньших сыновей важнейших Русских родов, а также принимало живое участие в этом заговоре войско, разъяренное против Двора наущеньями своих начальников. Они начали с того, что умертвили двух врачей, пользовавших покойного Царя, изрезали в куски некоторых придворных, против которых направлена была месть их, других сбросили с висячего крыльца Царского дворца на копья воинов, стоявших под этим крыльцом с поднятыми вверх копьями нарочно, чтоб принять на них несчастных жертв. Они совершили еще много других насилий и произвели всеобщее смятение в городе; неистовство их длилось в продолжение нескольких дней, по истечении которых Иван был провозглашен Царем, вместе с братом своим, Петром Алексеевичем. В самый разгар возмущения Князь Борис Алексеевич Голицын взял на руки теперешнего Царя и принес его в Троицкий монастырь (Troitsky monastery), укрепленное место, находящееся за 60 Русских миль от Москвы, с целью укрыть особу Царя в верном убежище до тех пор, пока не утихнет ярость народа. Все это кончилось тем, что Генерал Стрелецкий, завлеченный в засаду около Троицкого монастыря и захваченный в плен, приведен был к Царю в Троицкий монастырь, где и отрубили ему голову. Царевну Софию также схватили и отвезли в монастырь около Москвы, где она оставалась в заточении до самой смерти, постигшей ее 4 года спустя (Июня 3-го дня, 1704 года. О. Б.). Многие из стрельцов которые оказались зачинщиками этого бунта, были казнены, вместе с семействами своими, а дома их срыты до основания. Бунт этот случился в 1683 году. По истечению 11 лет после этого события вышеупомянутый Иван, который, по неспособности своей, принимал мало участия в деле правления, умер (29-го Генваря, 1696 года. О. Б.) и был похоронен без всякого церемониала в церкви, где погребаются обыкновенно тела всех членов Царского семейства. Во время этого стрелецкого бунта некий Лефорт (Le Fort), Француз, бывший в учении у одного купца в Амстердаме, и служивший в то время Капитаном в Русском войске, назначен был, в числе прочих офицеров, начальствовать стражей, охранявшей Царя в монастыре. Человек этот, весьма деятельный и даровитый, обратил на себя внимание Царя, которому тогда было 12 лет от роду. С этого времени он приблизил его к своей особе, чрезвычайно полюбил и находил большое удовольствие в частых беседах с ним, расспрашивая его о странах, в которых он жил, о военных порядках, об устройстве армии, о морских силах, богатстве и торговле, распространенных по всей Европе, а оттуда и по всему свету посредством мореплавания. Вследствие этого Царь приказал, сначала для своей потехи, построить суда с мачтами, парусами и пушками, на Переяславском озере (Perrislausky Lake), не вдалеке от Москвы, и часто потешался, плавая по этому озеру и устраивая потешные морские сражения, в которых лично участвовал, начальствуя в качестве шкипера; с тех пор он усвоил себе это наименование.

В 1694 году, когда Император, вместе с Поляками и Венецианцами, вел войну против Турок, Царь также объявил войну этим последним. Он велел на реке Воронеже соорудить и вооружить несколько небольших галер и, лично начальствуя ими, напал на Азов, с помощью некоторых других судов, принадлежащих тем Казакам, которые обитают на протяжении 700, или 800, Русских миль по течению реки Дона, при устье, которого и построен город Азов.

В первое лето, по открытии войны, т. е., в 1695 году, Царь выступил против этой крепости с войском в , или 90, тысяч человек, но Турки, получая подкрепление с моря, упорно защищались в продолжение двух месяцев; тогда некто Яков (Jacob) (Выписанный инженер Яков Янин, управлявший при осаде артиллериею. О. Б.), иноземец, служивший в Русской артиллерии, не получавший долгое время своего жалованья и, кроме того, претерпевший весьма худое обращение со стороны Боярина, под начальством которого служил, решился заклепать пушки на батареях и ночью бежать к неприятелю, чтоб предупредить его о своем изменническом деле и посоветовать немедленно сделать сильную вылазку, что и было исполнено весьма успешно. Русские в эту ночь понесли сильное поражение; они были взяты врасплох, и когда заметили, что пушки их были заклепаны, то пришли в смятение; вследствие чего, лишившись лучшей части войска, принуждены были на этот год снять осаду и заменить ее обложением.

На следующий год Царь назначил сильный набор для пополнения войска и заготовил также флотилию, состоящую из судов небольшого размера и галер, предназначавшихся для того, чтоб препятствовать Туркам получать помощь со стороны моря. Когда Турецкий флот, прошед чрез Черное море, появился около Азовского мелководья с целью, как и в предыдущем году, снабдить город продовольствием, деньгами и людьми, то Царь, с вышеупомянутыми своими судами и лодками (на которых сам лично действовал), устроил засаду, укрывшись за небольшим островом. Сначала он притворился будто бы бежит от лица неприятеля, и дал ему проплыть несколько времени вверх по реке; но потом напал на него, потопил несколько судов, а другие захватил, вместе с находящимися на них воинами, продовольствием и деньгами. В другой раз, во время вторичной попытки пробраться к городу на небольших судах, Царь, владевший ровной с Турками силой, заставил их отступить в то время, когда они на малых лодках переправлялись через мелководье. В этом месте на переправе, где большие военные суда не могли проходить, за недостатком глубины, устроена была на острове батарея таким образом, что пушечные выстрелы долетали до противоположного берега. Вскоре после этого поражения крепостная стража потеряла всякую надежду получить помощь извне. Осада продолжалась самым настойчивым образом и весьма успешно, благодаря распоряжениям Генерала Гордона (Gordon), достойного и искусного Северобританца (North Britain), который для того, чтобы облегчить себе доступ к крепости, выдвигал вперед высокие ограды или земляные насыпи и воздвигал их до такой высоты, что, превышая городские укрепления, они давали возможность наблюдать за всем тем, что происходило в городе, где при дневном свите ни один человек не мог двинуться с места без того, чтоб не быть убитым на повале с вершины этих земляных насыпей. С начала эти последние воздвигались в некотором расстоянии от городских стен и вне неприятельского ружейного выстрела. На эту работу Русские сгоняли большое количество людей, которые сменялись через каждые четыре часа; люди стояли сплошной массой на таком близком расстоянии друг от друга, как только было возможно без того, чтоб стеснять свободу движения. Сначала они выкапывали лопатами землю с внешней стороны вала, а потом перебрасывали ее через вершину его на противоположную сторону, находящуюся ближе к городу: часть земли скатывалась и падала обратно, и ее снова перебрасывали лопатами. Таким образом, менее чем через неделю, или две, эти насыпи или земляные стены, превышавшие высотою неприятельские бастионы, придвинуты были на половину расстояния ружейного выстрела, так что, наконец, во многих местах продолжительный и постоянный огонь с батарей образовал несколько проломов в стенах городских. Неприятель видел себя в крайне бедственном положении, вследствие изумительной силы действия Царского войска, и не имел никакой надежды получить подкрепление, которого мог бы ожидать со стороны своего флота, что и принудило Турок сдаться, с условием что крепостной страже будет предоставлена свобода с оружием в руках выступить из крепости, и что выше упомянутый Яков (Jacob) (он был известен под этим именем) выдастся Русским и подвергнется наказанию, соразмерному его преступлению. Этого человека живого свезли в Москву, где его три раза пытали, колесовали, и потом, во время пытки, внушали, что в то время, когда он имел повод считать себя обиженным и жаловаться на это, ему следовало искать справедливости у Его Величества, к которому имел он всегда свободный доступ, а не прибегать к измене, в коей он оказался виновным (Во время торжественного въезда в Москву, 30-го Сентября, 1696 года, Немчина Якушку везли на высокой телеге в Турецком платье с осилом (веревкой с петлей удавкой) на шее, под виселицей, на перекладине которой воткнуты были два топора и перегибалось 10 кнутов; над головой у него привязан был полумесяц, а на груди доска с надписью: “Сей злодей веру свою четырежды переменил (Католическую на Протестантскую, Греческую и Магометанскую) и изменник стал Богу и человекам”. Подле Якушки стояли по обеим сторонам палачи. В 3 день Октября (по другим в 7-й) колесом ломан в Преображенском и казнен, а голова его на кол поставлена. О. Б.).

Царь был весьма доволен успехами своего нового Флота и приобретением столь значительной крепости, открывавшей ему путь к Черному морю. Когда он с торжеством возвратился в Москву, Бояре приветствовали его и поздравляли с победой, приписывая ее столько же действию флота, сколько и личной храбрости и распорядительности Его Величества, начальствовавшего флотом, который препятствовал городу получать подкрепления извне. Его Величество, убедившись в великом преимуществе, заключавшемся в морской силе, объявил своим Боярам, что он решился основать флот в этом крае, чтоб иметь возможность удержать за собою эту значительную крепость и при случае тем успешнее сразиться с Турками в Черном море. Он немедленно выписал строителей и мастеров из Голландии, для построения кораблей, а из Италии и Венеции таковых же для построения галер, и решил соорудить 40 военных судов, 10 перевозных судов и бомбардирских лодок, 20 больших галер и 30 меньших, и все их оснастить и вооружить в трехлетний срок. Согласно с этим составлен был список всего необходимого; список этот представлении был на утверждение в совет, нарочно для сего созванный Царем. Вследствие этого многие из знатных Бояр (владевших большими поместьями и имевших в распоряжении своем значительное количество рабов, числом коих и определялось их имущество) обязывались построить на свой счет одно военное судно, с предоставлением им права назвать его собственным своим именем. Таковым же образом монастыри, города, купцы и дворяне, проживавшие в своих владениях, обязывались платить соразмерную с этими последними часть в пользу нового предприятия, помимо обыкновенных сборов на содержание войска и покрытие издержек предстоящей войны. В приказе сказано было, что если корабли и лодки не будут готовы в течение означенного трехлетнего срока, то количество их тем самым удваивается. Тем лицам, обществам и сословиям, на деньги которых строились корабли, дозволено было назначить своих поверенных для производства работы, с правом нанимать рабочих, делать условия и распоряжаться, как они сами пожелают. Несколько Голландцев (Dutchmen) и других мастеров назначены были агентами в этом предприятии, и привели его к окончанию с должной быстротой и согласно приказанию. В то же время Его Величество объявил о своем намерении путешествовать, пока будут строить и приготовлять вышеназванный флот, и назначил некоторых молодых дворян из страны своей ехать с ним для изучения нововведений у других народов; некоторым из этих лиц он приказал отправиться в одно место, а другим в другое, для того, чтобы, по возможности, делать наблюдения во всех частях Европы.

Подобная постройка кораблей в России была делом невиданным, равно как и приказание Боярам и Дворянам, владетелям поместий, посылать сыновей своих путешествовать за границу, показалось им крайне притеснительным. В первом случае на них налагался расход вне пределов обыкновенных повинностей и, кроме того, для постройки вышеозначенных кораблей, в стране их водворялись иноземцы. Касательно же последней меры, т. е., отправления детей их за границу, это было такое нововведение, которое им было трудно перенести, так как, по внушение Священников, они боялись, что посредством этого дети их развратятся в правилах Религии своей (Об Русской Вере вообще я повременю говорить, и здесь замечу только, что людям всех Вероисповеданий, какие только существуют на свете (или, по крайней мере, учителям этих Религий), свойственно считать свое собственное Вероисповедание единственно истинным, а все прочие без зазрения совести обрекать на погибель (за исключением Христианской любви, преобладающей в Английской Церкви, в которой многие духовные лица считают, что всякий честный человек, какому бы Вероисповеданию он не принадлежал, может быть спасен). Таким образом, и Русские не отстают в этом отношении от своих соседей: они считают, что всякий человек, не принадлежащей к их святой Греческой Вере, идет прямо по пути проклятия и погибели. До сих пор, т.е. до времен нынешнего Царя, между знатными Господами и владетелями поместьев считалось великой заслугой приобретать переходящих в их Веру. Они до такой степени непримиримы в отношении всех других Христиан, что какой бы то ни было человек, переходящий в Русскую Виру, непременно должен быть перекрещен, а без этого не может быть принят в число Христиан и считается язычником. Во время обряда перекрещения он должен три раза плевать через левое плечо и повторять за Священником следующие слова: “Да будут прокляты родители мои, воспитавшие меня в Вере, которой научили меня; я плюю на них!”. Произнося эти слова, он обязан плевать изо рта и говорить: “Я плюю на них и на их Веру”. Этот недостаток Христианской любви и все выше сказанное, чем они хотят доказать что они религиознее всех других Христиан, имеет источником их суеверие и обрядность, обращение к Святым, соблюдение постов, способ складывать пальцы, чтоб совершать крестное знамение: обо всем этом они много спорят, и в то же время оставляют в стороне более существенные стороны Христианства.). Они считали это положительно противным законам Бога, основываясь на тех текстах Священного Писания, в которых воспрещается детям Израиля иметь сообщения с Народами, окрест их живущими, чтоб не заразиться их идолопоклонством; по этой причине даже Послам, отправляемым до сих пор к иностранным Дворам, не позволялось брать с собою сыновей своих, и под смертною казнью воспрещалось всякому Москвичу выезжать из страны без особенного позволения Патриарха. Теперь они роптали на то, что Царь вполне прилеплялся к иностранцам, сам ежедневно ходил в дома их и свободно допускал их беседовать с собою.

Все это возбудило неудовольствия стороны, не пользовавшейся милостями Двора и взволнованной после неудачи, испытанной в последнем мятеже; сторона эта все еще была привержена к стороне Царевны Софии, и желала стать во главе правления: вследствие этого она воспользовалась случаем, в надежде повернуть дело в свою пользу. Для того, чтобы лучше привести в исполнение это намерение, был составлен заговор, имевший целью поджечь некоторые дома, находящиеся близ пребывания Царя, а его самого убить, как только он, по обыкновению своему, явится тушить пожар; затем предполагалось освободить из заточения Царевну Софию, возложить венец на ее голову и водворить старых стрельцов в качестве телохранителей, чего они лишились по поводу участия в вышеупомянутом мятеже, происшедшем при вступлении на престол Царя, когда все его новые любимцы и иностранцы, приближенные к его особе, были перерезаны, так как Русские подозревали, что по их совету Царь намеревался вводить новости.

В этом умысле участвовали трое из знатных бояр: один из главных Полковников Донских Казаков и четыре Капитана стрелецких. 2-го Февраля, 1697 года, решено было привести в исполнение эту трагедию; но накануне этого дня двое из вышесказанных Капитанов, пораженные угрызениями совести, пришли к Царю в то время, когда он находился в доме любимца своего, Лефорта, и бросились к ногам Его Величества, прося помилования. Они признались в своих собственных преступлениях и открыли имена всех главных лиц, замешанных в заговоре. Царь встал из-за стола: на лице его не выражалось особенного удивления; он немедленно сам, в сопровождении немногих лиц, отправился, и захватил всех зачинщиков, которые собрались было совещаться о своем злодеянии; между ними находился член его собственного тайного совета. Все заговорщики были преданы пытке, и открыли всю истину об их умыслах; по прошествии месяца, 5-го Марта, все они были казнены следующим образом на большой торговой площади, находящейся перед Царским дворцом: сначала им отрубили правую руку и левую ногу, а затем левую руку и правую ногу, и наконец, головы их отделили от туловища и воткнули на железные колья, прикрепленные к высокому каменному столбу, воздвигнутому для этой цели перед дворцом; руки и ноги их также развешаны были вокруг этого столба, а туловища их не позволено было похоронить. Они выставлены были на торговой площади зрелищем для проходящих до тех пор, пока, наконец, с прекращением морозов, зловоние стало до такой степени противно жителям, что туловища эти приказано было убрать и бросить в общую яму, вместе с телами мошенников и воров. Многие другие лица были также обвинены, но, так как оказалось, что они не злоумышляли против жизни Его Величества, то они были прощены и оправданы.

Избавившись, таким образом, от угрожавшего ему заговора, Его Величество начал старательно приготовляться к предполагаемому путешествию. Он решил путешествовать неведомкой (incognito), чтоб освободиться от всех обрядностей и иметь больше случаев и свободы для наблюдений своих. Он взял с собою вышеупомянутого любимца своего, Лефорта, который был произведен в Генерал-Лейтенанты армии и сделан Адмиралом флота, равно как нынешнего своего любимца, Князя Меньшикова, который тогда не находился еще в этом положении, также ныне умершего Государственного Канцлера, Графа Головина, и еще другого знатного Господина (Этот другой был Думный Дьяк, Болховской Воевода, Прокопий Богданович Возницын, до того Посол в Царьграде (1681), в Варшаве (1688), в последствии заключивший перемирие на два года с Турками в Карловцах. О. Б.). Эти два последние, вместе с Лефортом, должны были взять на себя и звание Чрезвычайных Послов Царских, и в Голландии и в Англии представляли из себя Министров. В сопровождение его находились также некоторые молодые дворяне и любимцы не столь значительные. На время своего отсутствия Царь поручил управление Государством трем Господам; первый из них был брат его матери, Лев Кириллович Нарышкин (Leof Corilich Nariskin) (двое из сыновей его недавно были в Англии), второй Князь Голицын (Duke Gollitzen), о котором упоминалось прежде, а третий вельможа Петр Прозоровский (Peter Procorofsky) (Князь Петр Иванович, сын Астраханского Воеводы, Ивана Семеновича, убитого Стенькой Разиным в 1670 г., был одним из определенных Царем Алексеем Михайловичем пред кончиною приставников к юному Петру I-му, в 1682 Боярин, 1689 убедил Царевну Софию выдать Щекловитого, потом управлял Приказом Большой Казны, отличался примерною бережливостью и честностью; умер около 1718 г. О. Б.). Этим трем Господам он поручил полное управление делами, равно как и заботу о сыне своем, нынешнем Царевиче Русском (Prince of Russia). Стрельцов, находившихся в подозрении (т. е., таких, виновность которых в последнем мятеже не была доказана, так что они не подверглись смертной казни), приказано было отправить на границы Государства для действия против Турок, война с коими продолжалась под предводительством Генералиссимуса, Алексея Семеновича Шеина (Generalissimo Allexsea Simmoniwitz Schein). Войско из 12000 других солдат с офицерами, большею частью из иностранцев, размещено было в окрестностях Москвы, для того, чтоб содержать город в страхе; этим войском предводительствовал Генерал Гордон, вступивший в Русскую службу во времена отца нынешнего Царя, и который своим удивительным поведением и успехами приобрел любовь войска, равно как и уважение целого народа.

Устроивши, таким образом, положение дел на время своего отсутствия, Царь отправился в путешествие в Mae месяце (По другим сведениям в Марте. О. Б.) 1697 года. Первый большой город, куда он прибыл, была Рига, сильная крепость, правильно укрепленная новейшим способом, находящаяся в руках Шведов. Царь, не видавший до сих пор ничего подобного, был увлечен любопытством далее, чем жители города того желали. Они, вследствие ли желания оградить свою собственную безопасность, или из страха попасть в ответ перед Королем, отказались предоставить Царю свободу лично осмотреть укрепление, согласно его желанию, притворяясь, будто не знают, кто он и откуда он. Такое грубое и невежливое обращение с ним возбудило отвращение и гнев Царя против города, и, возвратившись в Москву после путешествий своих, он упомянул об этом, между прочими статьями объявления войны со Шведами, как об одной из причин, побудивших его начать войну.

Пока царь был на пути к этому городу, он через гонца получил известие о том, что Курфюрст Саксонский избран в Польские Короли, но что Кардинал Примас заявил протест против этого избрания в пользу Принца Конти (Prince of Conti), который, с эскадрою Французских военных кораблей, стоял перед Гданском, угрожая городу за то, что он, по праву свободного выбора, отказывался высказаться в его пользу. Царь, узнав об этом, отправил к Послу своему, находившемуся тогда при Польском Дворе, приказание поддержать право избрания и заверить Короля Августа, что Царь имеет наготове к его услугам 60,000 человек для того, чтоб поддержать справедливые его притязания на венец, и что войска, расположенным около Смоленска и в Украйне, уже послано приказание подвигаться к границам. Литвы, чтобы удержать это Великое Княжество в его пользу. Полагают, что в этом случае немало повлияло уважение и внимание, которое Поляки имели к столь близкой и сильной помощи. Отсюда также произошло известное неблаговоление Французов в отношении Царя.

Следующее значительное место, куда приехал Царь, был Королевец (Koenigsberg), во владениях Короля Прусского (тогда Герцога Бранденбургского) (Duke of Brandenburg). Город этот оказал более внимания к Царю, соглашаясь удовлетворить любознательности и желаниям его. В распоряжение его предоставлены были Королевские (или Герцогские) яхты. Так как в этом месте в первый раз представлялся ему такой приятный случай, то он остался там на некоторое время, потешаясь в Пилаве (Pillau) и плавая на Гафе (Haff): это узкое средиземное пространство воды, лежащее между Гданском и Королевцем, на протяжении более 30 миль длины. Тут, в Гданске, равно как и во всех других приморских местах, где он путешествовал, ему подносили весьма красивые подарки, которые и предлагали Послам его; им же оказывали знаки великой почести, но Его Величество не позволял обращаться к своей особе ни с какими обрядностями. Не смотря на то, его сопровождали частным образом, без почетной стражи и формальности, все Губернаторы и значительные люди всякого города, где он появлялся, и везде самые искусные люди служили ему, представляя образцы всего любопытного в искусстве и природе, которые могли быть ему приятными и полезными. Расположение его духа не влекло его ко Дворам владетельных Князей, чтобы изучить там Государственную политику, или наслаждаться роскошными удовольствиями. Он проводил время в разговорах с простыми работниками и мастерами тех искусств, недостаток которых чувствовался в его стране (народ его в то время не обладал основаниями и правилами ни одного искусства и ни одной науки). Он особенно был любознателен и тщательно осматривал все нововведения, касающиеся мореплавания, торговли и, военного искусства и дисциплины.

Его Величество путешествовал иногда в платье, которое носит народ его, а иногда одевался как дворянин, но большею частью, приезжая в морскую пристань, он ходил там в одежде Голландского шкипера, чтобы смешаться с толпою прочих моряков и менее обращать на себя внимание. Ни в одной из морских Балтийских пристаней он не оставался долгое время, а в Гамбурге пробыл только несколько дней, хотя этот город также прекрасен и приятен, как самые большие города в Европе, а жители его, ведущие значительную торговлю с Архангельском, донельзя старались быть ему приятными и полезными, но Царь всего более желал быть в Голландии.

Перед отъездом Его Величества из Москвы, проживавшие там Голландские купцы обратились к Царю, через посредство главного любимца его, Лефорта, воспитывавшегося в Амстердаме, а ныне сопровождавшего его в путешествии. Они, как сказано было уже выше, предлагали ему людей из своей родины для построения кораблей, и выхлопотали подряд на поставку всех тех материалов, которые необходимо было выслать из-за границы для сооружения флота.

Когда Его Величество вознамерился путешествовать, чтобы осмотреть некоторые страны Европы, Голландцы, ревнуя и опасаясь, чтоб он не получил благоприятное впечатление о тех, кто были их соперниками в торговле с Россиею, употребили крайнее усилие и всевозможные способы, чтоб заставить его ценить и любить страну их и народ. Они старались убедить его, что во всех самых полезных науках и искусствах в мире они мастера своего дела, и что флот их (в коем заключались слава, сила и богатство их, и который, как им известно, Царь намеревался изучить) был самый многочисленный и могущественный в мире, построенный по лучшему способу и могущий принести наибольшую пользу.

Когда Его Величество продолжал свое путешествие к границам Соединенных Областей (United Provinces), то назначены были от Генеральных Штатов нарочные для встречи Посольства, под прикрытием коего Царь путешествовали, не под своим именем. Посольству поднесены были значительные подарки и оказывались высочайшие знаки почета, какие только можно было выказать в подобном случае. Нарочные объявили, что высшими властями отдано было уже приказание принять на свой счет путевые издержки Посольства на всем протяжении их владений. Градоначальники приветствовали его, войска строились на пути его, и с укреплений каждого города, через который проходило Русское Посольство, стреляли из орудий. Особенно в Амстердаме все молодые люди города выехали верхом на великолепно убранных лошадях, и лица первых статей и достоинства вызвались участвовать во встрече Посольства, которое прославилось тем, что столь великий Государь скрывается в его поезде. Госпожи, толпившиеся на окнах, и висячих крыльцах, составляли часть украшения этого дня; вечер закончился великолепными потешными огнями, спущенными на воде перед домом, приготовленным для Посольства.

Но сам Царь, проехав несколько миль по краям Соединенных Областей, оставил Посольство, чтоб с большею поспешностью достигнуть города Амстердама и там наблюдать все то, что было достойно его любознательности. На пути встретили его некоторые значительные купцы, бывавшие в Москве и лично ему знакомые; они, получив частное уведомление об его прибытии, сопровождали его по городу; Царь был переодет и имел около себя не более двух, или трех, особ. Градоначальники, получившие также уведомление, отрядили выборных из важнейших членов своих, чтоб служить ему всем тем, что было необходимо и прилично его высокому сану; а для пребывания его они приготовили великолепный дом.

Но Царь имел свою особенную прихоть, и решился лично изучить искусство построения кораблей так, чтоб самому сделаться мастером этого дела. Для этой цели, еще до выезда из Москвы (в среде тех моряков, которые уже находились в стране его), выучился несколько говорить по Голландски, преимущественно изучая термины, относящееся до кораблей и корабельного искусства. Он отклонил все докучливые предложения и не принял ни одного из приготовленных для него жилищ в городе, но сам избрал себе небольшой домик на Восточно-Индийских верфях, около самого берега; затем отданы были строгие приказания, чтобы ни толпа извне, ни люди, находящиеся при работах в доках, не собирались около него, не беспокоили и не глазели на него, так как он очень не любил этого. Тут прожил он несколько месяцев с двумя, или тремя, из своих любимцев, которых взял в товарищи себе для изучения искусства построения кораблей. Часть дня он вместе с Голландцами, работал топором, и, чтобы нельзя было узнать его, он носил такое же платье, как и прочие плотники; по временам он потешался, плавая на парусах, или в лодках, где сам действовал веслами.

Не смотря на это, он принимал частным образом некоторых значительных лиц города, приносивших ему собрание всех достопримечательных предметов по части искусства, или природы, какие только находились в Голландии. Во время пребывания своего в Амстердаме он часто в том, или другом, платье посещал Градоначальника Витсона (Whitson) (Этот джентльмен славился богатством своим, множеством принадлежащих ему кораблей, любовью своею ко всякого рода искусству, и тем, что он на свой счет посылал людей для научных открытий в разные страны света; он также участвовал в расходах для устройства телескопов, чтобы наблюдать небесные светила.) и некоторых других, устраивавших для него частные увеселения. Там, в небольшом кружке, он бывал весьма свободен и весел, что и до сего дня ему свойственно и чрезвычайно приятно.

В это время он уже имел случай видеть некоторые из наших Английских кораблей и остался доволен размерами и красотой их. В Гаге (the Hague) Послы его совершили торжественный въезд, а он, пробыв там некоторое время, имел частное свидание с Королем Вильгельмом, и отправился в Англию, где для него приготовлен был дом на берегу, в Йорк-Бильдинг (York-Buildings). Он провел несколько дней в Лондонском Кремле и имел несколько свиданий с Королем, с Ее Королевским Высочеством, Великой Княгиней Анной Датской и со многими из членов Английского Дворянства, но преимущественно привлекала его беседа, тогдашнего Маркиза Кармартена (Carmarthen), который сходился с ним во вкусах и принимал участие в его занятиях во всем том, что относилось до мореплавания. Он сам греб и управлял парусами во время прогулок по воде, которые составляли восторг Царя, и я сам не раз слышал, как об этой обязательности и внимании к нему Маркиза Царь вспоминал с большим чувством, как и вообще, вспоминает об Англии и обо всем том, что имел случай видеть здесь. Мне ни раз доводилось слышать от него самого о намерении его совершить поездку в Англию, как только в собственной стране его восстановится спокойствие; и в те минуты, когда он находился, в веселом расположении духа, он часто объявлял своим Боярам, что жизнь Английского Адмирала несравненно счастливее жизни Русского Царя. Так как приготовленный для него дом в Лондоне не согласовался со вкусами его, ни целью его путешествия, то, несколько дней после его прибытия, приготовлен был для него другой дом в приятно расположенной даче Мистера Эвелина (Mr. Evelyn) в Дептфорде (at Deptford); в этом доме был второй выход и задняя дверь, отворявшаяся на Царский двор, что было весьма удобно для предполагаемых деловых разговоров с нашими Английскими строителями; они показывали ему свои чертежи и способ построить пропорционально какого бы то ни было рода корабль, или ладью, объясняя при том правила для построения корабля по этим чертежам. Это очень занимало Царя и понравилось ему, так как он видел, что все это хорошо применялось к делу в торговых, равно как и в Королевских, верфях; он пожалел, что потерял так много времени в Голландии, где способ строения кораблей гораздо безыскусственнее и хуже Английского. Его Величество, который с тех пор сам сделался весьма великим мастером кораблестроения и находит в этом деле большое наслаждение, часто говорит, что если бы он не поехал в Англию, то на всю жизнь остался бы кропателем и пачкуном в этом ремесле, которое доставляет ему также наслаждение. По приезде своем в Англию он решил, что с этих пор в стране своей будет строить корабли только по Английскому образцу, и за тем, для устройства предполагаемого флота, благоволил пригласить несколько Английских строителей и мастеров: главный из них был сын Сэр Антоний Дин (Anthony Dean), весьма искусный джентльмен, отец которого, Сэр Антоний (был по какому-то случаю послан Королем Карлом II во Францию) изучил Французский способ построения кораблей, и за это, по возвращении его на родину, чернь не раз его преследовала так; что ему чуть-чуть, не пришлось поплатиться жизнью. Царь остался очень доволен оружиями, которые видел в Лондонской башне (London Tower): оно действительно превосходнейшее во всем мире. В Англии провел он около трех месяцев. В это время Король благоволил послать, для сопровождения его в Портсмут (Portsmouth), Адмирала Митчела (Mitchel), чтобы спустить на море флот, находящейся в Спитгеде (Spithead), с целью показать ему потешное морское сражение; это зрелище было ему уже показано в Голландии, но далеко не так его удовлетворило, как в Англии. Он также совершил поездку в Оксфорд (Oxford), чтоб осмотреть Университет; он посетил также Архиепископа Кентерберийского (Canterbury), в месте его пребывания, и часто ходил в наши церкви и кафедральные соборы, чтобы ознакомиться с порядком Богослужения, установленным в нашем Исповедании, он также полюбопытствовал видеть Квакеров, и посещал разные другие религиозные собрания (Meeting-houses) во время общих молитв.

Ему также были показаны обе палаты Парламента во время заседания, и раз или два его уговорили посетить Театр, но этого он не любил. Большую часть времени проводил он на воде, занимаясь тем, что относилось к мореплаванию и войне. Он часто брал в руки столярные инструменты и в Дептфордских верфях сам работал, как то бывало в Голландии. Иногда он посещал кузницы и мастерские оружейников, и, кажется, не было такого искусства, или ремесла, с которым бы он не ознакомился в больших, или меньших, подробностях, от гробовщицкого искусства до дела часового мастера; он даже заказал и велел отправить в Россию образец Английского гроба, и таким же образом распорядился в отношении многих других предметов. Пока он находился в Англии, он обыкновенно одевался по Английской моде, иногда как джентльмен, иногда как матрос, и здесь, как в Голландии, выходил обыкновенно в сопровождении нескольких лиц, чтоб не обращать на себя внимания; когда же случалось так, что присутствие его было замечено, и чернь начинала собираться вокруг него и глазеть на него, то он так, или иначе, тотчас же уходил из дому и места, где находился. Любимец его, Князь Меньшиков, и один из Послов его, Граф Головин, с некоторыми другими особами, находились с ним в Англии. Его Величество, в бытность свою здесь, приказал вышеназванному Послу заключить договор с некоторыми купцами на ежегодный вывоз в Россию значительного количества табаку, с условием, что предварительно получится свидетельство на свободный вывоз от Лорда Маркиза Кармартена, что и было охотно выдано этим последним, взамен обязательных разговоров, которыми он пользовался от Царя. Прибыль, которую Лорд извлек из этого дозволения, заключалась в пяти шиллингах с бочонка. До сих пор табак был воспрещен в России по приказанию Патриарха, как нечистая и противорелигиозная вещь, так что даже до сего дня ни какой Священник не войдет в комнату, где накурено табаком. Kopoлевские повара и слуги назначены были в служение к Царю, и он и окружавшие его были почетно содержаны на иждивении Короля во все время пребывания их в Англии и переезда морем в Голландию. Далее Король дал ему свободу и позволение выбирать из его подданных в свою службу тех, в которых представлялась ему надобность, и при отъезде его подарил ему Королевский транспорт (Royal Transport), одну из самых красивых и лучших яхт, тогда находившихся в Англии, построенный на подобие фрегата, 24-пушечный и приспособленный Лордом Маркизом Кармартеном нарочно для морских переездов Короля в военное время.

Когда Царь уезжал из Англии, Король Вильгельм позволил ему взять двух молодых математиков из Крист-Черч-Госпиталь (Chrest-Church Hospital); он также взял в свою службу никоего Фергарсона (Fergharson), весьма искусного джентльмена, преподавателя математики, который был воспитан в Абердинском (Aberdeen) Университете, и был предложен Его Величеству, чтобы наставлять и учить его подданных Математике и применению ее.

Вышеозначенные математики, корабельные строители и художники, вместе с некоторыми офицерами, бомбардирами и другими особами, взятыми в Царскую службу, были посланы на Королевском транспорте и другими способами до Архангельска; четыре дня спустя заключено было со мною условие, перед самым отъездом Его Величества в Голландию (как уже было выше сказано, в первой части этого повествования). Мне приказано было сопровождать Его Величество на яхте до Гельверфлюса (Helverfliuce), а оттуда до Амстердама, где Его Величество выхлопотал для меня дозволение, по которому мне и, сопровождавшему меня, лицу показаны были камели (это плоские суда, устроенные таким образом, что, прикрепленные к подводной части корабля, прилегают друг к другу и составляют нечто вроде ящика по обеим сторонам); посредством этих камелей Голландцы поднимают суда свои через Пампус (Pampuss) широкое мелководье, находящееся в Сод (Sauda) море (To есть, Зюйдерзе. О. Б.), лежащем между городами Амстердамом и Текселем (Texel). Таким же образом была послана особа, чтоб показать мне все снаряды и инструменты, употребляемые Голландцами для сооружения их водопусков (sluices) некоторые мастера уже были высланы оттуда в Россию, для устройства предполагаемого водного сообщения между реками Волгою и Доном, которое я должен был взять на себя после побега Брекеля.

В Амстердаме, где я провел только семь, или восемь, дней, я расстался с Царем, который предполагал оттуда продолжить путешествие свое в Вену и в другие места. Я же был послан прямо через Нарву в Москву, чтоб осмотреть вышеозначенную работу в сообществе сына Сэра Антония Дина (Sir Antony Dean), главного Царского строителя. Вскоре после того этот последний умер в Москве, и на место его послан был мастер Козенс (Cozens), о котором я уже прежде упоминал.

Первый большой город, в который я приехал в России, был Новгород (Novogorod), построенный в верховьях реки Волхова, впадающей из озера Ильменя в Ладожское озеро. Это один из самых значительных и населенных городов России. В тогдашнее время он вел весьма обширную торговлю с Нарвой и Ньюшанцом (Narva and New Shans) на реке Неве (где теперь построен Петербург). Но с тех пор, город этот сделался сборным местом для войск, и во время войны служил складочным местом. Царь устроил это, ввиду своего намерения сделать Петербург столицей Русской Империи.

В Новгороде и окрестностях его находится 72 монастыря; главнейший из них посвящен знаменитому Святому Антонию, о котором Русские рассказывают следующую повесть. Руководимый явлением Ангела, он прибыл в город Новгород от устьев реки Тибра (Tiber), с берегов Италии, обогнул Великий Океан и Балтийское море, а затем, через озеро Ладожское и реку Волхов, явился в Новгород, и все это путешествие совершил на мельничном жернове в четырехдневный срок. Это чудо, случившееся лет 600 тому назад, вызвало обращение всего края в Христианскую Веру. Я приехал в это место около конца июня, и имел случай видеть, как образ этого Святого носили по городу в торжественном ежегодном крестном ходе, в воспоминание дня его прибытия.

Вышеупомянутый монастырь на берегу реки Волхова, в некотором расстоянии от города, на том самом месте, куда пристал Свят. Антоний, а мельничный жернов, на котором он прибыл, и до сих пор можно еще видеть: он поставлен ребром в церкви, принадлежащей вышеназванному монастырю. В той же церкви, недалеко от мельничного жернова, лежит и тело Св. Антония. Русские утверждают, что сам Бог предохранил его до сих пор от разрушения, и смотрят на это, как на неоспоримое доказательство истины вышеупомянутого чуда. Они обыкновенно открывают и показывают тело Св. Антония всем тем, кто со смирением и благоговением приходит к гробу его. Не только в этом случае, но и во многих других, они прибегают к подобным доводам и доказательствам, для подтверждения истины их Вероисповедания. Также говорят и о многих других Святых, что хотя прошло несколько сот лет с тех порт, как они погребены, но все-таки Бог не допустил тела их до разрушения, особенно же тело Сергия (Sergee), почивающего без истления в монастыре Троицком (Troitski), в 60 верстах от Москвы. Есть, между прочим, место, особенно, прославившееся чудесным охранением тел их Святых: монастырь около Киева (Kiow), где ведется особенный список заслуг их Святых и чудес, ознаменовавших жизнь их. Священники сохраняют все это с особенным тщанием, и это оказывается для них весьма выгодно. Место это пользуется таким великим уважением, что были случаи, что набожные и твердо верующие особы, платившие за это поместьями своими, изъявляли в духовном завещании желание, чтоб тела их были перенесены из Москвы в Киев, и там похоронены.

Доктор Арескин (Areskin), очень искусный джентльмен, главный Царский Врач и член Королевского Общества в Англии, у которого Царь обыкновенно справляется обо всех достопримечательностях природы, находясь, в 1709 году с Его Величеством в этом крае отправился нарочно, по приказанию Царя, посмотреть вышеупомянутых Святых, почивающих под сводом в монастыре близ Киева. В разговорах он при мне не раз говорил, что Русские в их притязании на эти чудеса значительно превзошли всевозможные притязания Папистов в Европе.

Когда я в первый раз прибыл в страну эту, я не обратил большого внимания на вышеозначенный рассказ о Св. Антонии, но в 1710-м году, быв послан с поручением осмотреть этот край, для устройства сообщения от Волги до Петербурга, спускаясь по реке Волхову в Ладожское озеро, я послал Подьячего (Subdiack) или Писаря, приставленного ко мне на время этой службы, относящейся до водного сообщения в этом крае, и имевшего предписания ко всем Губернаторам, Наместникам и Губернаторов и разным чиновникам, оказывать мне помощь и содействие, послал его с просьбою получить позволение взглянуть на вышеупомянутое чудо Св. Антония и мельничный жернов. Вследствие этого я был допущен в монастырь, и там, без всяких затруднений, мне показали тело особы, которую, сколько я помню, назвали основателем монастыря, и еще другого какого-то Святого, которому при мне сняли покрывало с лица и рук; эти последние были несколько сухи и сморщены, но все- таки казались свежими; я также видел мельничный жернов, который мне показывали, и думаю, что никакая пробка не могла бы плавать подобно ему. Не знаю, сочинили монахи, показывавшие мне все это, что вера моя была недовольно сильна, или самое зрелище тела Св. Антония требовало более обрядности, решить это я не берусь, но монахи или священники заставили меня ожидать долее, чем я считал это необходимыми, и Apxиерей (Arkerea) или начальствующий над их Чином (Order), весьма скучный человек, без которого они уверяли, что не могут показать мне тело Св. Антония, не расположен был, как кажется, выйти так рано утром из своего жилища, я же счел, что видел уже достаточно, и затем прилично распрощался до другого раза, когда буду иметь более досуга.

В это время был со мной некий Капитан, Александр Гордон (Alexander Gordon), Римско-Католической Веры, и находился при мне в качестве помощника, и до того времени уже был назначен моим переводчиком в Камышенке, когда я только что приехал в эту страну. Я знал, что он был несколько суеверен и иногда способен был горячиться по поводу своего Исповедания. Когда я на этот счет пошутил с ним несколько свободно, то он рассердился на Священников и монахов за то, что они отправили нас, не дав нам увидеть Св. Антония, и, придумав какой-то предлог, вернулся опять в монастырь. Когда он опять пришел ко мне, ожидавшему его на берегу, и не знавшему, где он был, то он сказал мне, что ходил упрекать монахов за то, что они совершили великий грех, не показав нам тело Св. Антония, и затем он сказал им, что он размышлял и приготовил молитву Святому, а что они препятствовали его благочестию и набожности.

Верст за сто от этого места, в той же Новгородской области, на реке Тифине (Tiffin), которая также впадает в Ладожское озеро и была в числе рек, которые мне приказано было исследовать, существует монастырь во имя Благословенной Девы, которую они называют Богоматерью (the Mother of God). Об этом монастыре Русские рассказывают следующее чудо, т. е., что церковь, стоящая ныне в стенах монастырских, была сначала построена на противоположном берегу реки, и что место, где теперь стоит монастырь, было не что иное, как болото, но что Богоматерь прилетела по воздуху из Константинополя (Constantinople) в 24 часа, и ночью перенесла церковь через реку на это болото, которое, вследствие этого, сделалось той твердой землей, какой осталось и до сего дня. Я не могу поклясться, что почва была болотиста до совершения этого чуда, но уверен, что в то время, когда я там был и осматривал берега вышеназванной речки, вверх и вниз по течению, на протяжении нескольких миль, нашел я на обоих берегах твердую песчаную почву. Они также утверждают, что Дева Мария по этому случаю сама явилась старику, который молился в церкви, и объявила ему, что она переносит церковь для того, чтобы жители города могли тем удобнее приносить ей там свои молитвы, и что она сделала это в удостоверение того, что не преминет услышать их во всех обстоятельствах. Рассказ о том, как Дева Мария пронеслась по воздуху (вследствие чего они называют ее Тифинскою Богородицею, или Тифинскою Богоматерью (Tiffinskee Bougharodiza or Tiffinskee Mother of God), Русские приводят в подтверждение и доказательство того, что рассказывают о плавании по воде Св. Антония, и выводят из этого заключение, что оба случая одинаково возможны для всемогущей силы Бога. Спорить с ними об основательности подобных вещей не стоит, и не хватило бы на это целой жизни человеческой.

Есть также в России другое место, в Царстве Казанском, с которым Русские связывают воспоминание о другом, менее значительном, чуде, т. е., явлении Девы Марии художнику, писавшему ее образ в этом самом Царстве Казанском: и кто бы усомнился в истине сего, того сочли бы безбожником. В коротких словах вот эта повесть: Художник изобразил Деву Марию со Спасителем на руках, и так расположил изображение, чтоб обе руки были видны; но в следующий раз, когда он пришел в комнату, где оставил изображение, и собирался окончить ее, он нашел, что вокруг младенца расположены были три руки; тогда, предполагая, что какой-нибудь человек, занимающейся тем же художеством, как и он, воспользовался ночью, чтоб сделать ему неприятность схватил кисть и в гневе стер третью руку; когда же он, окончил изображение свое, как следовало для продажи, то замкнул дверь и положил ключ в карман, а придя на следующее утро нашел, как и прежде, на образе своем изображение третьей руки; тут он перекрестился и был крайне изумлен. Поразмыслив об этом хладнокровнее, он все-таки воображал, что это было сделано каким-либо негодяем, и тогда опять стер руку, и снова окончил изображение; уходя, он еще с большим тщанием замкнул и запечатал двери, а также и окна; но, возвращаясь на третье утро, он, еще к большему своему удивлению, нашел третью руку, изображенную на полотне в третий раз; когда же он опять хотел стереть ее, то Дева Мария сама явилась ему, повелевая воздержаться от этого и говоря ему, что, по воле ее, должно так изображать особу ее; повелению этому Русские следуют и до сего дня. Они изображают ее с тремя руками, и когда она изображена таким образом, то называют ее Казанской Богородицей или Казанской Богоматерью. Они крестятся и падают ниц перед этим образом и, в знак благоговения к нему, касаются головой об землю.

Во многих церквах, особенно в Иерусалимском монастыре, миль 40 от Москвы, существует в Соборной церкви подробное письменное описание этого чуда; описание это находится около иконы, где Дева Мария изображена согласно ее повелению; образ этот можно встретить и во многих других местах. В каждом доме находится изображение Святых, но не резные изображения и не изваяния, так как Русская Вера воспрещает всякое изображение Святых, кроме писанного, на том основании, что в Законе Моисеевом запрещено покланяться и служить изваянным изображениям. Чудо иконы Богородицы они отстаивают, как одно из главных доказательств того, что их поклонение образам и священным предметам угодно Богу.

Они также говорят, что сам Спаситель, когда он быль на земле, совершил следующее чудо: один художник втайне неоднократно пытался начертить лик Спасителя, но не мог этого достигнуть; он всегда находил, что сходство, которое он схватывал в известную минуту, не было согласно с тем, что ему представлялось в другую минуту; это приводило художника в великое изумление и смущение. Наконец Спаситель, который все это время знал об его стараниях, сжалился над ним: он позвал его к себе и сказал ему не печалиться обо всех тех неудачах, которые он встречал до сих пор; просил его дать ему плат свой, и когда художник подал, то он, взяв, положил его на лицо свое, и потом тотчас же отдал художнику, сказав ему, что на этом плате образ его отпечатался как живой. Русские утверждают, будто бы они и до сего дня с этого подлинника с величайшею точностью списывают изображение Спасителя. Эти рассказы, истину которых весьма опасно было бы оспаривать, способствуют к выгодам живописцев и процветанию ремесла их. Я мог бы дать еще дальнейший отчет о суеверии Русских в вопросах Религии, о великом невежестве и недальности Священников их, коими обусловливаются в среде мирян недостаток чести и честности, вызвавший со стороны Царя попытку преобразований, с целью распространить в стране образованность и знание, (Этот и выше приведенные отзывы суть разглагольствования иностранца, обычные всем, ему подобным, в его, и даже отчасти и нынешнее, время, основанные частью на неведении, непонимании, а частью и на намеренном нехотении узнать истину и беспристрастно судить о нас. Предубеждение это идет с незапамятных времен и есть плод весьма сложных отношений наших к иностранцам и их к нам. Неблагоприятные, впрочем, отзывы их по большей части так очевидно несостоятельны, что не требуют никакого опровержения, и лишь вызывают улыбку сожаления к изрекающим оные. О. Б.), прежде чем распространяться об этом, замечу, что пока Царь в чужих странах занимался наблюдениями над всем тем, что, в виду его цели, казалось ему достойным внимания, до Москвы доходили повторенные слухи, через посредство лиц, сопровождавших его в путешествии, также и тех, кто возвращался обратно в Россию, о том, как Его Величество крайне доволен всем тем, что встречает в своих путешествиях, питает особенное пристрастие и уважение ко всему, виденному в Англии и высылает оттуда и из Голландии, а также из других мест, множество офицеров и разных лиц, которых определяет в свою службу. Эти известия о намерении Его Величества перетолковывались превратно всеми недовольными и всеми приверженцами Царевны Софии, которые, по этому поводу, возбуждали ревность народа. Священники также подстрекали его и поддерживали в убеждении, что действия Его Величества клонятся к уничтожению правой Веры, посредством привлечения в страну такого множества иноземцев, которые, сделавшись его любимцами и советниками, будут по произволу своему оскорблять туземцев, владычествовать над ними, искоренять учреждение стрельцов и изменят невозвратно все любимые ими привычки и обычаи.

Слухи, возбуждающее в народе эти ревнивые опасения, укоренялись в умах все более и более, и наконец, составился третий заговор, в котором участвовали многие из членов высшего духовенства, равно как дворяне и сановные лица, которых Царь считал преданными его пользам. Они условились перерезать горло иностранцам, препятствовавшим их целям, объявить престол свободным в отсутствии Царя, и возвести на него сестру Царя, которая, за участие в мятеже, последовавшем при восшествии на престол брата ее, была заключена в монастырь.

С этой целью привлечены были к участию в заговоре начальник стрельцов и большая часть офицеров, предводительствовавших стрельцов, около 10,000 человек, находящихся на зимних квартирах на границах Литвы, за 500 миль от Москвы. Для того же, чтобы дать какой-либо предлог возмущению, решено было придраться к неточной уплате жалованья, вследствие чего стрельцы должны были оставить стоянку свою и выступить прямо на Москву, где, соединившись с прочими недовольными, привели бы немедленно в исполнение свой умысел. Наместничество, в руках которого Царь, в своем отсутствии оставил Государственное правление, получив уведомление, что мятежники выступили самовольно и идут на Москву, устрашилось последствий их злонамерения, выказавшегося уже, не задолго перед тем, в двух местностях, и решилось попытаться сдержать их мерами кротости. Некоторые значительные лица отправлены были, чтоб остановить стрельцов на пути. Эти лица снабжены была полномочием и деньгами, чтобы удовлетворить не только всем требованиям касательно удержанного содержанья, но, кроме того, каждому человеку заплатить вперед шестимесячное жалованье (что иногда делается в этой стране). Гонец за гонцом посылались с приказаниями уговорить стрельцов возвратиться обратно, и так как поход уже начался, то бы шли они для соединения с другими военными силами, долженствовавшими составить войско против Турок; но они все-таки упорствовали в своем намерении, говоря, что хотят дойти до Москвы, чтоб навестить друзей и родственников, которых не видали в течение нескольких лет, и главное, чтоб узнать, жив ли Царь, или нет, и что сталось с ним.

Известие об этом произвело в народе великое смятение: многие из жителей оставляли дома свои, и удалялись во внутрь страны, опасаясь последствий похода стрельцов, беспорядков и своеволия со стороны этих мятежников, которые еще так недавно производили всеобщее опустошение в стране. Чтоб по возможности воспрепятствовать бунту и остановить бедствие, могущее произойти от их приближения к столице, войску, под начальством Генерала Гордона (Gordon), в коем большая часть солдат и офицеров были иностранцы, и которое не раз уже находилось в деле вместе с ними, приказано было выступить против мятежников.

Они встретились с мятежниками миль за 40 от Москвы, недалеко от Иерусалимского монастыря (Jerusalem Monastery), откуда Генерал послал к ним несколько офицеров, вместе с некоторыми знатными господами, вызвавшимися идти к ним в качестве охотников, чтоб заверить их в том, что они получат должное удовлетворение во всем желаемом, если только вернутся к своим обязанностям; но те упорствовали в своем намерении увидеть Москву и, как они говорили, узнать правду на счет того, жив ли Царь, или умер; они объявили, что если их братья (подразумевая под этим войско, которое выступило против них) будут препятствовать им, то они решились сопротивляться, не смотря на то, что войско, предводимое Генералом Гордоном, было почти вдвое многочисленнее их.

Получив такой решительный ответ, Генерал Гордон сначала сделал несколько пушечных выстрелов через головы их, чтобы испугать их и заставить сдаться; но как только выстрелы оказались безвредными, Священники тотчас же сочли это за чудо и сказали, что выстрел не мог причинить им вреда; затем мятежники с громким криком бросились на войско Генерала Гордона, и тут началась жаркая схватка, длившаяся, по крайней мере, два часа. Когда же мятежники увидели, что битва была важная, и что в их оказалось 2, или 3, тысячи убитых на месте, то они сдались пленниками, и весьма не многие из них спаслись бегством.

Генерал Гордон, сообразуясь с Римским обычаем наказания десятого, тотчас же, после окончания битвы, велел повесить десятого человека, а остальных отвел пленными в Москву: их там допрашивали на виске (on the pine?) (Это значило быть подвергнутым страшной пытке, подробности которой будут описаны далее). Они сознались в своем преступлении и назвали главных сообщников своих; сознались, что имели намерение освободить из заключения Царевну Софию и предоставить правление в ее руки, так как право это, в отсутствие Царя, принадлежало ей, тем более, что когда, во время несовершеннолетия брата ее, Федора, дела находились в руках ее, она управляла ими ко всеобщему удовольствию.

Известие об этом мятеже дошло до Царя в то время, когда он находился при Венском Дворе, где пользовался великолепным приемом со стороны Императора, с которым находился в союзе. Он имел намерение из Вены (Vienna) совершить поездку в Венецию (Venice), и готовился уже к этому путешествию, но, вследствие этих известий, изменил свое решение и немедленно выехал в Москву через Польшу, где имел краткое свидание с Королем Августом. Так как в то время шла речь о заключении мира с Турками, при посредничестве Короля Вильгельма (King William), то вообще предполагали, что эти два Государя согласились объявить войну Швеции, что в последствии и оказалось справедливым.

Царь, вследствие этих известий, поспешил в Москву, и прибыль туда с такою быстротою и тайною, что никому не было о том известно до тех пор, пока он не появился в Москве, что доставило великую радость и удовольствие его верным подданным и друзьям, и привело в страх и смятение всех тех, кто желал зла его особе и правлению.

В первый же день своего приезда он немедленно приказал выдать награды тем солдатам, которые честно за него сражались, а на следующий день велел привести к себе всех главных зачинщиков и тех, кто способствовал к вышеозначенному бунту. Он сам лично допрашивал их во второй раз, так как они предварительно уже были осуждены в полном собрании Бояр; приговор их заключался в смертной казни; между ними находились: Князь Колорин (Prince Colorin) (Такого Князя не было. Вероятно, Перри разумеет под этим Василия Зарина (или Зорина), Колзакова полка Десятника (у Корба Batska Girin), одного из заводчиков: он находился одно время под особым караулом у Князя П. И. Прозоровского и казнен 9 Февраля 1700 г. вместе с прочими заводчиками, в заключение казней. Точно также ошибается Перри и о Генерале Ромадановском. Князь Михаил Григорьевич Ромадановский был главным начальником войска на Литовском рубеже, в Великих Луках и Торопце, и к его-то отряду, для подкрепления, были переведены 4 полка стрельцов из Азова (Колзакова, Чорного, Чубарова и Гундертмарка). О. Б.), Генерал Ромадановский (Romanodoskowski), вместе с некоторыми знатными госпожами, монахами и духовными высшего сана. Некоторые из них были обезглавлены, некоторых колесовали, а других заживо похоронили; что же касается до вышеозначенных стрельцов (или солдат), участвовавших в походе и сражавшихся против Царского войска, то, так как они, с самого вступления на престол Царя, не пропускали случая принимать участие в заговорах и кознях Царевны Софии и приверженной ей стороны, и не раз выказывали готовность и желание возмущаться, то 2000 человек из этих стрельцов были казнены. Некоторым из них отрубили головы на торговой площади, других же повесили на виселицах, нарочно для сего устроенных на воротах всех трех стен, окружающих город. На этих же виселицах было написано их преступление. Казнь эта происходила среди зимы, так что тела немедленно замерзали. Тех из них, которые были обезглавлены, приказано было оставить в том самом положении, в котором они находились, когда им рубили головы, и головы эти рядами лежали подле них на земле. Повешенные же оставались во всю зиму в этом положении на виду народа, пока теплая погода, наступившая с весною, не привела к необходимости снять их с виселиц и зарыть в общей яме, во избежание заражения воздуха.

На протяжении 2 миль от города, по всем большим дорогам, ведущим в Москву, устроены были также виселицы, на которых повешено было множество этих мятежников, и на тех же дорогах воздвигнуты были огромные каменные столбы, на которых вырезано было подробное описание их преступлений; столбы эти приказано было поправлять и поддерживать беспрестанно. Самые дома, в которых жили стрельцы, приказано было срыть до основания, и имя стрельцов не должно было более употребляться в Русском войске: его изменили с этого времени на название: “солдаты” (Soldatee or Soldiers). Те из вышеозначенных стрельцов, которых считали более невинными, или не столь тяжко виновными, как прочие, остались в живых, но иные из них были отравлены в Сибирь, а другие сосланы в Астрахань, Азов и в другие окраины Царства, вместе с их женами, семействами и близкими родственниками, обреченными страдать вместе с ними, согласно обычаю всех Восточных стран.

Таким образом, Его Величество, по возвращении из путешествия, сам, примерным наказанием, уничтожил врагов Правительства, и тем удобнее получил возможность приводить в исполнение все то, что решил сделать для преобразования страны своей. Он начал с того, что поставил на совершенно новую ногу не только гвардию, которая состояла из полков, заменивших вышеупомянутых стрельцов, но и все войско подчинил новой дисциплине, почерпнутой им из наблюдений его за границей. Он приказал одеть его форменным образом, с некоторыми различиями цвета и опушки сукна, по обыкновению всех Европейских народов, чего не было в России до сих пор, так как каждый носил свое собственное платье, по собственному вкусу и покрою.

Он также велел подать себе список всех лиц из числа дворянства и знатных особ, владеющих поместьями, не находившихся до того времени на службе и не имеющих занятия. Из них он сделал выбор, и приказал большей части идти служить охотниками при войске, другим же назначил обязанности разного рода: некоторым повелел принять участие в сооружении флота, другим приказал поселиться в пограничных укреплениях, с тем, чтобы удалить их от возможности вредить, если они неспособны приносить пользу.

Сделав в Москве все эти распоряжения касательно войска, он отправился в Воронеж, чтоб осмотреть суда и галеры, строившиеся там в его отсутствие Голландцами, и поспешить сооружением флота, приготовлявшегося для плавания в Черном море. Он назначил главными строителями Англичан, которых привез с собою, и отставил всех Голландцев, кроме тех, коим оставалось докончить построение начатых ими кораблей, и еще некоторых других, оставленных в распоряжении Англичан. Приказано было на будущее время строить корабли только на Английский образец; между прочим, тотчас по приезде своем, Его Величество приказал приступить к построению одного 50-пушечного корабля, чертеж которого был сделан им собственноручно; он же сам придумал особенный способ построения, по которому даже, если бы и отбили киль, то все-таки корабль остался бы твердым. Когда работа была уже начата, он предоставил продолжение ее двум молодым Русским Господам, бывшим за границей и там вместе с ним учившимся корабельному искусству; однако отдал им приказание обращаться иногда, в случае нужды, за советами к Английским строителям. Он также оставил в Воронеже приказание Вице-Адмиралу Крёйсу (Cruss) и Контр-Адмиралу Реезу (Raes), вместе с Капитанами, Офицерами и матросами, которых он взял в свою службу в Голландии, еще до того времени, когда он был в Англии, и которые теперь прибыли в Воронеж, позаботиться о том, чтоб строившиеся тогда корабли и галеры были как следует оснащены и приготовлены, так как весною этого года он собирался спуститься на них к Азову, вместе с любимцем своим, Лефортом, который произведен был в Адмиралы, хотя не имел никакого понятия о море.

[АлександрСН]

Когда Его Величество устроил таким образом дела, относящиеся до флота, как прежде того устроил дела, относящиеся до войска, то он опять вернулся в Москву, где, кроме всего, сделанного им в первый приезд свой, он произвел новый выбор Господ для заседания в Совет, и начал приводить в порядок дела, касающиеся до управления Государства и Церкви. Раскладка повинностей и податей, лежащих на народе, сбор Царских доходов и решение всех тяжб (за исключением тех, которые подлежали духовному ведомству), были до сих пор вполне предоставлены тем из важных знатных Господ, которые были любимцами Царя и принадлежали обыкновенно к именитейшим родам в России. Во всех областях, на которые разделена была Империя, они действовали, как подчиненные Царю владетельные Князья, имеющие право пользоваться Царским именем, чтобы придавать большую силу издаваемым ими приказаниям; можно сказать, что в их исключительной власти и в их руках находились жизнь людей и их имущества. Для рассмотрения дел и приведения в исполнение их приказаний, каждый из этих Господ, или Князей, имел присутственное Место или Палату в Москве, где эти знатные Господа большею частью имели место жительства; туда подавали просьбы из всех меньших городов, находящихся в каждой из этих областей. В этом Присутствии, вместо судей, заседали Дьяки или Канцлеры (Diacks or Chancellors); обязанность их заключалась в том, чтобы выслушивать и решать дела, подписывать приказы, относящиеся до казначейства, военных, или гражданских, дел, и от времени до времени отдавать отчет в своих действиях тому из Господ, под начальством которого они действовали; вышеозначенные Господа редко сами приходили в Палаты, чтоб выслушивать дела. Дьяки представляли им вопрос в той форме и в том свете, как желали, а в случае неудовольствия в это время не существовало возможности подать прошение ни в какое высшее место.

Каждому из этих Господ предоставлено было исключительное право назначать и посылать Правителей во все малые и большие города, посредством которых каждая область подразделялась на меньшие округи. Всякий из Правителей во всех этих местах имел в каждом городе своего Дьяка или мелкого канцлера и особое Присутственное Место, подлежащее его ведению и называемое Приказом (Precause) (или местом для приказания, согласно со значением этого слова), в котором они заседали, как Комиссары, для совершения дел, относящихся до Царских доходов, и как судьи, с безграничною властью решать все вопросы без присяжных Заседателей и Стряпчих для защиты несчастных людей. Только в случае вопроса жизни и смерти они обязаны были, прежде чем кого-либо казнить, отправить об этом письменное представление в Москву, на имя Господина, управлявшего областью. Но всегда вопрос представляли так, что наказание было согласно их желанию.

Эти Правители назначались на места и сохраняли их обыкновенно не более 3 лет, если еще ранее этого срока не бывали удаляемы за какое-либо явное плутовство, или притеснение с их стороны. Жалованье им никогда не назначалось, но, напротив, существовал обычай давать Господину, заведующему областью, в которую назначались они, сумму от трех до четырех тысяч рублей, тотчас по получении звания Правителя; сумма была более, или менее, значительна, смотря по доходности места, кроме тех подарков, которые они частным образом делали Дьякам, или Канцлерам главного Московского Присутственного Места или Приказа, из которого отправлялись к месту назначения, и, не смотря на то, эти Воеводы (Weywods) или Правители (Governors) славились тем, что умели обогащаться в вышесказанный трехлетний срок. Из всего этого (чтоб не сказать более) легко можно представить себе, каково было правосудие в отношении Царя и народа, вверенного их власти. Я не буду останавливаться на подробностях, но только замечу читателю, что на всем пространстве земли Русской, в среде простого народа, в случае обиды, или ссоры, происходящей между людьми, подкуп судьи есть первый шаг, на который решаются; каждая сторона запасается деньгами, и обыкновенно тот, кто предложит больше, выигрывает тяжбу, тогда как обиженный, не имея исхода, должен оставаться довольным решением. Это вызвало известную в народе поговорку; жалуясь на притеснения, они говорят: “До Бога высоко, а до Царя далеко”.

Но доходы, которые Правители добывали себе посредством подкупа, и которых они до сего дня еще не лишились, не ограничивались исключительно преимуществами должности их; доходы эти извлекались также и из другого источника: на всем пространстве Царских владений, каждый из этих Правителей имел власть разлагать подати и назначать подвластных ему Целовальников или Сборщиков (Challavolnicks or Collectors) Царских доходов. Собранные суммы высылались, обыкновенно под прикрытием солдат, в главный Приказ или в собственную Канцелярию каждого из этих Бояр, живших в Москве, где подводился расчет сборов, сделанных в каждой области (смотря по тому, как для них было выгоднее), с приложением отчета об том, что было истрачено на разные вымышленные случаи, относящееся до служебных необходимостей и пользы каждой области; остаток денег, как уже было сказано выше, высылался в Канцелярию главного казначейства в Москве.

Царь предполагал, что существовала возможность устроить сбор доходов более добросовестным образом и препятствовать притеснениям, учиняемым этими Правителями, посредством неровного распределения податей. Его Величество благоволил созвать совет из Бояр, и предложил им устроить в Москве особое присутственное место для улучшения способа сбора Царских доходов, и назвать его Ратушей (заимствовав и имя, и образец этого от Голландцев). Тут должно было заседать известное число достопочтенных лиц, избираемых из среды купцов, получивших название Бургомистров (Burgomasters), они должны были, заседая ежедневно в Paтуше по пяти человек, назначать Писарей и Чиновников, во-первых, для того, чтобы подводить расчет и собирать доходы, которые платились городом Москвою в их собственную Канцелярию, и оттуда они уполномочивали и давали поручение разным лицам, которых, под начальством Бургомистров, отправляли в малые города владений Его Величества, чтобы собирать пошлины, относящиеся до общественной торговли и всех мелких сборов на торговых площадях, также доходы, извлекаемые в пользу Его Величества из продажи пива, водки и меда, которые в России не позволено делать иначе, как по особому разрешению, и продавать для непосредственной прибыли Царя, по известным установленным ценам столько-то с галенка (gallon), что и составляет одну из главных отраслей Царских доходов.

Простолюдинам или крестьянам не было позволено варить пиво, или гнать водку, для их собственного употребления, кроме известного количества, на производство которого они получали разрешение около больших праздников (в это время Русским самою Церковью дозволено веселиться), а в остальное время все необходимое количество напитков обязаны были покупать в кабаках (Cabacks) или общественных местах, установленных для этой продажи; таково было в то время положение этой отрасли Царских доходов. Но девять, или десять, лет спустя сделано было еще большее ограничение: ни один человек, кто бы он ни был, будь он самого высшего, или самого низшего, сословия, не имел дозволения ни в какое время варить пиво в своем собственном доме, для своего семейства, не заплатив столько-то за свидетельство на право пивоваренья каждый раз, когда это делал, в стране этой никому не дозволялось также гнать водку, ни покупать, или держать в доме своем, куб для перегонки; исключение существовало только в отношении тех лиц, коим препоручено было выкуривать водку в пользу Царя. В то время, когда издан был этот Указ, все кубы для этого употребления, в большом количестве находящиеся в каждой деревне, приказано было забрать.

Деньги, которые вышеозначенным способом предполагалось собирать по всем округам Царских владений, Его Величество предложил отсылать в главную Ратушу в Москве, где счеты, по приведению их в порядок, препровождались бы в главное казначейство, или в другое какое-либо место, куда Царь повелит, или куда потребуют нужды Государства. Правителям предоставлялось только взимать поземельную плату, плату с домов и поголовную подать.

Но когда, в торжественном собрании Господ, Царь сделал им это полезное предложение, то оно вызвало борьбу в среде Дворян, так как это отсекало у них значительную отрасль их власти. Они возражали Его Величеству, что честь собирать Царские доходы, как знак особого доверия, всегда возлагалась до сих пор на Дворянство, и что они надеются, что исполнили эту обязанность верно и добросовестно, и обращаются теперь к милости и справедливости Его Величества, умоляя не делать им такого всенародного оскорбления и бесчестия, отнимая у них этот знак доверия, и отдавая его в руки мужиков и рабов, недостойных стать наряду с ними. Видя, что эти просьбы и ходатайства не имели успеха, они предложили несколько других проектов и способов, могущих удовлетворить в этом отношении Царя и просили, чтобы хоть некоторые Вельможи, или Дворяне из знатнейших семейств, достигли чести быть назначенными в Главную Канцелярию, которая устраивалась по этому делу в Москве. Убедившись, что борьба ни к чему не ведет, и что под конец Царь начинал уже сердиться на них, они начали бояться, что несколько голов будет отрублено для примера за ослушание, и принуждены были покориться. Предложение Царя приведено было в исполнение, и оставалось в действии несколько лет сряду, с большою выгодою для Царских доходов, до тех пор, пока некоторые злонамеренные кознодеи, бывшие в числе Царских любимцев, не предложили другого способа для увеличения доходов и насильственного привлечения больших сумм в Царскую казну. Хотя этим способом они достигали цели в течение двух, или трех, лет, но наконец, все это оказалось столь разорительно для торговли, и вообще столь притеснительно для подданных Его Величества, что многие статьи, которые, благодаря хорошему управлению вышеозначенных Бургомистров, приносили 100, или 200, тысяч в год, не приносят в настоящее время и половины этой суммы; но об этом будет сказано далее, когда зайдет речь о торговле.

Скоро после возвращения своего из путешествий, Царь, также с целью облегчить в некотором отношении налоги, лежащие на торговых людях его народа, и вместе с тем увеличить доходы, отдал Указ Приказу или Присутственному Месту, где разбирались дела монастырские, взимать по всей России подать со всех монастырских земель, так как они владели лучшими землями и деревнями. Скоро после этого Его Величество издал Указ, по которому никто моложе 50 лет не мог быть принят в монастырь, так как Царь заметил, что заключение в монастырях такого множества молодых людей приводило их к бесполезной жизни и препятствовало размножению народонаселения в то время, когда люди были столь необходимы для войн его. Кроме этой цели Царь имел еще другую, политическую: он рассчитал, что, сократив число монахов, он мог взять в свою пользу часть их доходов, так как тогда потребовалось бы меньшее количество деревень на содержание их.

Русские имели обыкновение, наподобие древних Патриархов, носить длинную бороду, спускавшуюся на грудь; они гордились бородами, расчесывали их, приглаживали, заботились о красоте их, и старались сохранить в целости каждый волос. Усы они отпускали до такой длины, что каждый раз, когда им приходилось пить, они обмакивали оные в чашку так, что потом надо было обтирать их; а в то же время волосы на голове стригли очень коротко, только у одних Священников или Попов, для различия от прочих людей, было обыкновение отпускать на голове длинные волосы, спускающееся на спину. Царь, желая преобразовать этот глупый обычай и привести их к тому, чтобы они с виду походили на прочих Европейцев, повелел обложить податью всех дворян, купцов и других подданных своих (за исключением Священников и простых крестьян или рабов), чтобы каждый из них за право носить бороду платил ежегодно 100 рублей; также и простолюдины в России обязаны были платить по одной копейке каждый раз, когда проходили через ворота такого города, где приставлено было лицо для сбора пошлины. Это распоряжение считали в то время почти грехом со стороны Царя и покушением на религию, и смотрели на это, как на великое притеснение, приписывая его влиянию иностранцев. Но так как женщины предпочитают в этом виде мужей и возлюбленных своих (без бороды), то они уже почти примирились с этим обычаем

Русские положительно питали некоторого рода религиозное уважение к своим бородам, тем более, что это ставило различие между ними и иностранцами; а Священники поддерживали их в этом обычае, приводя в пример то, что все благочестивые мужи в древности носили бороду, согласно тому, как на иконах изображают Святых. Ни что не может заставить Русских расстаться со своими бородами, кроме самовластия Царя и страха, что (в минуту веселого расположения духа) он прикажет вырвать бороды их с корнем, и уничтожит их таким грубым способом, что, вместе с волосами, оторвется и кожа. По этому случаю на улицах подбрасывались напечатанные письма на имя Царя, в которых Его Величество упрекали в тиранстве и язычестве за то, что он заставлял их расстаться с бородами.

Около этого времени Царь приехал в Воронеж, где я тогда находился на службе и многие из моих работников, носившие всю свою жизнь бороды, были обязаны расстаться с ними; в том числе один из первых, которого я встретил возвращающимся от цирюльника, был старый Русский плотник, бывший со мною в Камышенке, отлично работавший топором и которого я всегда особенно любил. Я слегка пошутил над ним по этому случаю, уверяя его, что он стал молодым человеком, и спрашивал его, что он сделал со своей бородой? На это он сунул руку за пазуху и, вытащив бороду, показал мне ее и сказал, что когда придет домой, то спрячет ее, чтобы впоследствии положили ее с ним в гроб и похоронили вместе с ним, для того, чтобы явившись на тот свет, он мог дать отчет о ней Св. Николаю. Он прибавил, что все его братья (подразумевая под этим товарищей работников), которых в этот день тоже выбрили, как его, также об этом позаботились.

Что ж касается до одежды их, то платье, которое обыкновенно носили Русские, состояло из длинного одеяния, спускавшегося до половины икр их, на боках оно было собрано складками и с вида мало отличалось от женских юбок.

Вследствие этого Царь решил изменить этот наряд, и сначала отдал приказание, чтоб все его Бояре и все приближенные ко Двору и получавшие от него жалованье, обязаны были, под страхом подпасть в немилость, одеться по Английской моде в кафтаны из тонкого сукна, обшитые серебром, или золотом, смотря по средствам каждого. Затем он приказал вывесить на всех воротах города Москвы образец этого Английского сукна и объявить, что все (кроме простых крестьян, приносивших, в город товары и съестные припасы) обязываются шить себе платье по такому образцу, и что всякий, кто ослушается этого приказания и пройдет через городские ворота в длинном кафтане, будет обязан или заплатить две гривны (Grevens), что составляет 20 пенсов, или стать на колени у городских ворот, чтоб кафтан его обрезали в уровень с землею и окоротили на всю ту длину, которая окажется лишнею против его роста, когда он стоит, таким образом, на коленях. Подобным способом окорочено было несколько сотен кафтанов. Так как все это делалось добродушно, то и вызывали веселость в народе, и вскоре уничтожило обычай носить длинные кафтаны, особенно в местностях, смежных с Москвою, и в других городах, где проезжал Царь.

Также и женщинам, преимущественно придворным госпожам, приказано было изменить одеяние по Английской моде, но они с этим скоро примирились по следующей причине: в России всегда существовал обычай во всех общественных увеселениях не допускать женщин до разговоров с мужчинами; они даже не должны были показываться им; жилища всех знатных почетных людей строились с особым входом для женщин, которые содержались отдельно в своих отделениях. В виде исключения существовал обычай, по которому хозяин дома, если приезжал к нему гость, которого он хотел особенно почтить, выводил жену свою из этих покоев через заднее крыльцо; она появлялась, в сопровождении своих служанок, приветствовала гостя и подносила ему и всему обществу чарку водки, после чего женщины обыкновенно удалялись снова в свои покои и их уже больше не видали. Так как Царь не только желал ввести в употребление Английское платье, но и заботился об том, чтоб это было приятно Русским госпожам, то он издал Указ, постановляющий, чтобы с этого временя на все свадьбы и другие общественные увеселения женщины приглашались также, как и мужчины, но исключительно в платье по Английской моде. Их угощали в той же комнате, как и мужчин, подобно тому, как это делалось в чужеземных краях; вечер заключался музыкой и пляской, при которых он сам присутствовал вместе с большою частью высшего дворянства и придворных госпож. Царь не пропускал без внимания ни одной знатной свадьбы, особенно же свадьбы между иностранцами; он обыкновенно приходил почтить ее своим присутствием, и не редко давал невесте подарок, соответственный необыкновенным издержкам, которые требовались на эти угощения, особенно если жених был из числа офицеров, только что приехавших в страну. Во время этих увеселений Русские госпожи скоро примирились с Английским платьем, так как заметили, что оно делало их тем более приятными и привлекательными.

В нововведениях Царя было еще нечто, что чрезвычайно нравилось женщинам. В России существовал обычай устраивать свадьбы по обоюдному соглашению родителей с той и другой стороны, без предварительного свидания, любви и согласия жениха, или невесты, так как предполагалось, что они не в состоянии были сами судить и выбирать для себя; ибо в этой стране женятся весьма рано, иногда до 13 лет. Жениху дозволялось видеть невесту и говорить с ней только однажды до дня совершения брака. Во время этого свидания друзья и родственники с обеих сторон сходились в доме отца невесты, и тогда невесту, окруженную девушками-служанками, выводили в комнату, где находился жених. После короткого приветствия, она подносила жениху чарку водки, или другого какого напитка, в знак согласия и благоволения к его особе. Затем принимали все предосторожности, чтобы она не видала жениха до самого дня свадьбы; в этот день ее везли в церковь с покрывалом на лице, и покрывало это снимали только в церкви; таким образом, с закрытыми глазами, совершался этот торг.

Царь обратил внимание на этот неприятный способ соединения молодых людей, помимо их собственного согласия, что в большей части случаев можно было считать одной из главных причин несогласия и недостатка любви, столь обыкновенного между супругами. В России мужья бьют жен своих самым варварским образом, и иногда столь бесчеловечно, что те умирают от ударов, но, не смотря на это, мужья не подвергаются наказанию за убийство, так как закон перетолковывает это в смысле исправления, и потому не делает их ответственными. С другой стороны, жены, нередко доведенные до отчаяния, убивали мужей своих, чтобы отмстить им за дурное обращение; в этом случае существовал закон, по которому, за убийство мужа, жену заживо стоймя закапывали в землю, так что только одна голова оставалась над поверхности земли. Тут приставлялась стража, чтоб наблюдать за тем, чтоб никто не высвободил несчастную, пока она не умрет голодной смертью. Зрелище это весьма обыкновенно в этой стране, и мне известно, что осужденные таким образом нередко оставались в этом положении дней 7, или 8. Эти печальные обстоятельства понудили Царя, из сожаления к народу, устранить, по возможности, причину и повод подобных жестокостей. Так как предполагалось, что брак по принуждению составлял одну из главных причин вышесказанного, то издан был Указ, по которому никто не мог быть обвенчан без свободного согласия и любви, и всякий имел право посещать невесту свою и видеть ее, по крайней мере, шесть недель до свадьбы. Этот новый Указ весьма понравился молодым людям, получил их одобрение, заставил их больше полюбить иностранцев и новые обычаи, сочувствие к коим пробудилось преимущественно между более образованными людьми.

Высшие Бояре имели обыкновение, для большой пышности и важности, содержать около своей особы дворню, состоящую из множества бесполезных слуг. Когда Бояре появлялись на улицах Москвы, то некоторые из этих людей предшествовали им с непокрытой головой, а другие следовали за ними в длинном ходе одетые в разнородные платья всех цветов; когда же их Бояре или господа ехали по Москве верхом, либо в карете и в санях, то, для большей важности, обыкновенно ездили весьма медленно, даже и в самую холодную погоду, чтоб эти люди могли следовать за ними пешком. Боярские госпожи также имели многочисленных прислужников.

Но Царь, который обыкновенно ездит очень скоро, подает им совершенно противоположный пример: он выезжает только с несколькими слугами, которые сопровождают его верхом и одеты в красивые мундирные ливреи. Царедворцы делают то же, и примеру этому обязаны следовать все Бояре и значительные лица. Чтобы еще успешнее достигнуть этого, Царь, по возвращении своем из путешествий, приказал составить список всех лиц, находящихся без должности около Боярских домов, и велел отправить их в войско. Это было им весьма не по нутру, и они стали сильно ходатайствовать об изменении этого закона; за многих из людей этих вносили значительные деньги, чтобы избавить их от службы; преимущественно же делалось это в отношении тех лиц из дворни их, которые сами были настоящие дворяне и находились при этих господах единственно в ожидании повышения. Но как бы то ни было, Царским законам необходимо было покориться. Составлен был список нескольких тысяч бесполезных и лишних служителей, которые и отправлены были в войско. Пока Царь занимался всеми этими преобразованиями, в течение первых восьми месяцев после возвращения из путешествий своих на родину, Министрами его при Карловицком договоре выговорено было и заключено особое перемирие на 2 года, вследствие чего со стороны Поляков, Императора и Венецианцев, последовало немедленное соглашение на счет предварительных условий постоянного мира; по этому поводу Царь был вынужден написать Королю Вильгельму, избранному посредником в вышеназванном договоре, чтобы просить его выхлопотать для Его Величества дальнейшее продолжение этого перемирия. Согласно с этим Король Английский благоволил послать предписание Лорду Паджету (Pagett), Послу своему при Порте, чтобы он позаботился столько же о Царе Московском, как и о других Христианских Государях; вышеупомянутым посредничеством Царское перемирие, к крайнему удовольствию Его Величества продлено на 25 лет, затем, в 1700 году, объявлен мир с Турками, и на другой же день объявлена война против Шведов и отдано строжайшее приказание приступить к ней с величайшею поспешностью.

Сначала Царь не имел счастья в этой новой войне, и, при открытии похода, в первом же сражении потерял половину всего своего войска в знаменитой Нарвской битве, а также лишился почти всей артиллерии своей. Я не стану распространяться о различных случайностях войны и последующих успехах Царя, которые большею частью приписывают необдуманному поведению молодого Короля Шведского и его презрению к Русским силам, тогда как Царь с каждым днем укреплял все более и более свое войско, удерживая в службе своей иностранцев, и в среде собственного народа своего образовал лучших солдат. Все это хорошо известно всему свету, и я только замечу, что после потери вышеозначенной битвы, Царь преимущественно занимался распоряжениями для сбора рекрут, распределением офицеров по полкам, учением этих полков и заготовкою всего, необходимого для войска; не доверяя этой заботы никому из вельмож своих, он сам до мельчайших подробностей присматривал за всем.

Что же касается до артиллерии, то, за недостатком металла, он приказал снять колокола с нескольких церквей и перелить их в пушки, чтоб заменить те, которые он потерял во время похода, что вскоре и дало ему возможность устоять против неприятеля и действовать против него наступательно. Хотя в последствии, в продолжение войны, он проводил большую часть своего времени в войске, но со всем тем не упускал из виду постройку флота в Воронеже (куда, при начале войны, ездил каждую зиму), а также приводил в исполнение свое намерение преобразовать народ и образ правления.

Затем я буду говорить о Церкви и Исповедании Русских. Во времена предшественников Его Величества существовал обычай, по которому ежегодно, в день Вербного Воскресенья, Цари Московские проходили в торжественном крестном ходе по улицам Москвы, ведя за повод лошадь Патриарха; ход этот производился следующим образом:

Впереди всех шла лошадь, покрытая до самой земли белым полотном; из того же полотна были сделаны длинные уши, наподобие ослиных ушей. На этой лошади сидел Патриарх боком, как женщины; на коленях его лежала великолепная книга с золотым распятием на переплете; он придерживал ее левой рукой, а в правой руке имел золотой крест, которым, проезжая по улицам, благословлял народ. Дворянин, или Боярин, держал, для большей верности, лошадь под уздцы, а сам Царь, идя пешком, вел ее за повод уздечки одною рукою, в другой же руке держал пальмовую ветвь. Затем следовали высшее Дворянство и все Дворяне вообще, около 500 Священников, каждый в свойственном ему облачении, и толпа, состоящая из нескольких тысяч простого парода. В этом порядке они входили в церковь (и по всем улицам, по коим они проходили, сопровождал их звон колоколов, вовсе не похожий на наш звон); оттуда Царь, с некоторыми из Бояр, Митрополитами и Епископами, отправлялся обыкновенно обедать в доме Патриарха.

Русские говорят, что Патриарх их преемствовал власть свою и права от Патриарха Греческой Церкви, жившего сначала в Константинополе, а потом на остров Скиосе (Scio) или Xиocе. Они долгое время подчинялись его духовной власти и посылали ему ежегодно подарки. Преследуемый Турками и изгнанный оттуда, Греческий Патриарх Иероним (Hieronime) (Иеремия. О. Б.), в 1588 году, по приглашению Царя, приехал в Москву, и там предал свою Патриаршую власть Митрополиту Московскому, как главному Епископу, пастырю и главе Греческой Церкви. Насколько это правда, я не знаю, но можно сказать, что Патриарх пользовался величайшим уважением народа и принимал некоторым образом участие в управлении Империи: он не только был верховным судьею в делах Церкви, но также имел власть изменить своим собственным значением все то, что считал вредным для благочиния, и произносить приговор над теми, кого присуждали к смерти, не докладывая об этом Двору; все это, по Указам прежних Царей Московских, приказано было приводить в исполнение, без прекословия и сомнения.

Но после смерти последнего Пaтpиapxa, весьма престарелого человека, умершего вскоре после возвращения Царя из путешествий, Царь воспротивился избранию нового Патриарха, и сделался сам главою Церкви, присвоив себе исключительно управление ею. По смерти же вышеупомянутого Патриapxa, он тогдашнего Митрополита Рязанского (Razan), который из всего духовенства оказался самым ученым и способным, воспитывался в Польше и был родом Поляк (Как известно, Стефан Яворский родился на Волыни, в городке Яворе, откуда и прозвание его Яворский, бывшем в ту пору (1658 г.) под властью Польши, следовательно, он Русский, а не Поляк, что доказывается, между прочим, и тем, что родители его, бегая от притеснений Униатов и Шляхты, удалились в Заднепровье и поселились в Нежине. Скончался в Москве 27 Ноября, 1722 года, и погребен, по завещанию, в соборной церкви Переславля Рязанского или нынешней Рязани. О. Б.), назначил Управляющим (Администратором) всеми церковными делами, с тем, чтобы обо всех текущих делах он, от времени до времени, делал представления Его Царскому Величеству, и получал бы от него приказания и руководство.

Этот странный и изумительный оборот церковных дел возбудил сильное волнение в среде высшего духовенства. До слуха Его Величества дошло, что один из Епископов выразился слишком свободно касательно новой власти, которую Царь сам себе присвоил. Вследствие этого Его Величество приказал лишить его сана; но никто из прочих Епископов не выказал готовности исполнить это приказание, а, напротив, все они представляли Царю, что лишение сана лица, столь высоко поставленного в Церкви было бы делом неслыханным. Они особенно напирали на то обстоятельство, что все они, Епископы, были равны друг другу по положению, не имели власти исполнить то, что от них требовалось. Поэтому они просили Царя благоволить даровать им разрешение на избрание нового Патриарха, и обещали, что затем немедленно приступлено будет к лишению сана обвиненного; Царь, во гневе за их уклончивость и отказ, нарочно утвердил нового Епископа и повелел ему исполнить приказание. Согласно этому, виновный был лишен митры руками вышеозначенного нового Епископа, который, сколько мне помнится, и был тот самый нынешний Митрополит (или Архиепископ) Рязанский. В силу этого замечательного решения Царя, на улицах Москвы подбрасывались весьма вольнодумные письма (в России это делается обыкновенно, таким образом, так как там никто не смеет печатать и распространять пасквили).

Хотя обнародовано было обещание значительной награды тому, кто откроет сочинителей этих писем, и всех принимавших в них участие, но, на сколько мне известно, ничего не могли открыть.

До времен нынешнего Царя весьма редко можно было встретить в России, даже между высшим и более образованным духовенством, человека знакомого с каким-либо другим языком, кроме своего родного. Так как они сами были чужды всякого знания, и брали величайшие предосторожности против всех мер, способствующих к распространению знания, боясь, чтоб их собственное невежество тем самым не открылось. С этой целью они внушали прежним Императорами, что введение в употребление иностранных языков могло послужить к водворению в стране иностранных обычаев и нововведений, могущих со временем оказаться опасными не только для Церкви, но и для Государства; по этой причине в России положительно противодействовали изучению иностранных языков и книг, подобно тому, как до сих пор в Турецкой Империи не дозволено печатание ученых книг, или, по крайней мере, все это сопряжено с большими затруднениями.

Однажды привезен был станок с буквами в Москву, где с дозволения одного из прежних Царей, устроена была типография, но не долго после этого, ночью, дом, в коем она находилась, был подожжен, станок и буквы сгорели: полагают, что все это сделано было по наущению Священников, которые все книги, кроме истории их собственной страны и описания подвигов и побед Царей, а также жизни и чудес Святых их, считали опасным, подобно чародейству. Рассказывают с достоверностью о том, как, около ста лет тому назад проезжал Посол из Персии через Россию в Данию; ему случилось быть в Москве во время солнечного затмения; Секретарь его (Олеарий? О. Б.) был математик, и рассчитал, каким образом явление это будет видимо в городе; он определил, что до полного затмения не доставать будет двух, или трех, дюймов; в городе распространился слух о том, в какой день и час это случится; сначала никто не хотел этому верить, и много рассуждали о том, как может человек притязать на такое знание и сметь предсказывать вещи, только одному Богу известные. Секретарь заметил, что, после распространения этих слухов, когда случалось ему проходить по улицам, толпа народа собиралась около него и глазела на него; он принял это со стороны их за знак простого любопытства и не придавал этому никакого зловещего значения. Но когда наступил назначенный день, и солнечное затмение случилось именно в таких размерах, как он то предсказывал, то в тот же вечер чернь собралась вокруг дома и требовала выдачи Секретаря, чтобы сжечь его и разорвать на части за то, что он причинил вышесказанное затмение; но стража спасла его в эту ночь, а на следующий день его тайно выпроводили из страны, чтоб спасти от ярости народа, которая, без этой предосторожности, как говорят, неминуемо причинила бы ему смерть

Подобному невежеству не следует удивляться, если вспомнить, что они не дозволяют сыновьям своим путешествовать, и что до времен нынешнего Царя не существовало в этой стране ни Университета, ни какого-либо другого высшего училища.

Я уже упоминал о талантливом Мистере Фергарсоне и других лицах, которых Царь в бытность свою в Англии пригласил в страну свою для преподавания Математики.

Вскоре по возвращении своем Царь велел построить с этою целью обширное училище, в котором множество мальчиков, на счет Царя, обучались Арифметике (До тех пор не существовало никакой школы, где бы преподавалась Арифметика и им не известно было употребление цифр (кажется, во всей стране не было и 20 человек, имевших об этом понятие). Они употребляли способ собственного их изобретения, а именно: особого рода бусы, нанизанные на проволоку, расположенную рядами в рамке, нечто вроде того, что употребляют наши Английские женщины, чтобы ставить горячий утюг. Эти ряды проволок с нанизанными на них бусами, изображают единицы, десятки, сотни, тысячи и десятки тысяч; передвигая бусы взад и вперед, они помножают и делят любую сумму способом весьма скучным и подверженным грубым ошибкам, что еще и до сих пор в общем употреблении во всех Царских Присутственных Местах. Только весьма немногие лица умеют считать цифрами, и между собратьями своими они считаются весьма искусными людьми.). Кроме свободного обучения, он давал еще деньги на содержание всем тем, которые добровольно приходили учиться. Из числа их избраны были некоторые более способные, для изучения Математики, и около сотни обучавшихся мореплаванию были посланы за границу в Англию, Голландию и Италию, чтобы образоваться там и поступить потом на службу офицерами во флот Его Величества. Царь, также употребляет вышеназванного Фергарсона для преподавания Астрономии, и приказал ему исчислить, когда и как будут видимы в стране этой затмения солнца, и Царь всегда оставался им доволен. Его Величество приказал привезти в страну свою весьма xopoшие телескопы, равно как и все другие полезные инструменты и книги, требуемые вышеупомянутым Фергарсоном. Его Величество, в сопровождение господ своих, всегда сам с величайшею любознательностью наблюдает все случающиеся солнечные затмения, рассуждая с господами своими и окружающими его людьми о естественной причине этого явления, а также и о движении других небесных светил, вращающихся в солнечной системе согласно тому, что неоспоримо доказал современному миру великий Сэр Исаак Ньютон (Isaac Newton). Где бы ни находился Его Величество и куда бы ни собирался ехать, будь это в Польше, в Петербурге, в Воронеже, или Азове он всегда предписывает вышеозначенному Фергарсону посылать ему чертежи и описание затмений, преимущественно же солнечных затмений, долженствующих быть в тех местах, где он находится, или куда намеревается прибыть к этому времени. Так как я теперь говорю о вышеозначенном Фергарсоне, то не могу не упомянуть здесь о том, как с ним дурно поступали; он также, как и я, много пострадал на Царской службе, быв долгое время, несправедливым образом, лишен своего жалованья, и мы часто вместе с ним оплакивали нашу горькую судьбу. Вот в двух словах положение вышеозначенного Фергарсона. Когда он в Англии был принят в Царскую службу, то с ним заключено было условие, по которому обязывались выплатить ему все издержки его до Москвы, а по приезду туда назначалось ему хорошее жалованье и содержание до тех пор, пока он выучится языку сей страны. С этой целью к нему предполагалось приставить Латинского переводчика до тех пор, пока откроется приличное училище. Затем каждый раз, когда он выучит какого-либо ученика, преимущественно же обучит его искусству мореплавания настолько, чтобы из училища его можно было отправить в заморские страны изучать практическую часть мореплавания, то вышеупомянутый Фергарсон за каждого такого ученика должен был получать чистыми деньгами награду в 100 рублей. Хотя, согласно этому условию, он еще до прибытия моего в страну эту усовершенствовал и выпустил из училища более 70 учеников, но ни до того времени, ни до сего дня (как утверждали мне новоприезжие из Москвы) не получил и копейки из денег, следуемых ему за обученных и выпущенных им из школы учеников. До самой смерти Графа Головина (с которым заключен был этот словесный договор), не смотря на неоднократные просьбы, его только от времени до времени ублажали обещаниями; когда же он по смерти Графа возобновил свою просьбу, то ему приказано было отнестись к моему старому приятелю, нынешнему Адмиралу Апраксину, который притворяется, будто бы ничего не знает об [138] этом условии, но, вместе с тем, недавно (в тот самый год, когда я выехал из этой страны) увеличил до некоторой степени сумму, назначенную на содержание Мистера Фергарсона. Не смотря на то, этот несчастный и талантливый джентльмен все еще в ожидании, и надеется, что, хотя во время настоящей войны, столь тягостной для страны этой, он и не может получить своих денег, но все-таки, рано, или поздно, Царь по справедливости и по его достоинствам согласится уплатить должные ему деньги и дарует позволение возвратиться на родину. Что же касается до двух математиков, прибывших из Крист-Чурч Госпиталь, чтоб помогать Мистеру Фергарсону, то (около 7 лет тому назад) на одного из них напала шайка мошенников, и убила его в то время, когда он, в 9-ть часов вечера, проезжал по улице, возвращаясь из училища. Сам Мистер Фергарсон чуть-чуть не подвергся той же самой участи, а Мистер Гвин (Quin), другой помощник, оставшийся в живых, очень благовоспитанный и талантливый человек, ежегодно получает чистыми деньгами только половину содержания, назначенного Мистеру Фергарсону, хотя, без сомнения, мог бы гораздо выгоднее употребить свое время, если б имел счастье продолжать жизнь в Англии. Прося извинения за это отступление, я снова возвращаюсь к Религии и нравственным правилам Русских. Церковнослужители их (которых они называют Попами, или Протопопами, или Священниками и Архиереями) никогда не проповедуют народу, так как они не имеют к этому ни какого искусства и дарования. Только некоторые из лучших людей иногда, в дни великих праздников, в соборных церквах проповедуют в присутствии Царя. Можно сказать, что верх учености, требуемой в подобных предметах от обыкновенного духовенства, или, по крайней мере, то, что для них необходимо, чтобы быть принятыми Епископом в священнический сан, заключается в следующем: они должны петь и читать внятно, по порядку, установленному для церковной службы, не пользоваться дурною славою между соседями, иметь хороший чистый голос и способность повторять: “Господи, помилуй!” (Hospidi Pomilio), со всевозможною быстротою 10, или 15, раз сряду, не переводя дух, так как это делается обыкновенно в их церквах и при каждой их молитве. Они также не очень-то разборчивы касательно того, откуда берут своих Священников: я знал людей воспитанных в ремесленническом звании (преимущественно же знал одного деревенского кузнеца), которые потом допускались до Священнического сана. Во всей стране этой, сколько мне известно, не существует училища, устроенного для образования людей, предназначающихся к этой священной обязанности, за исключением Киева, находящегося в Казацкой Земле, на границе Польши, за 700 верст от Москвы, куда Русские весьма редко прибегают за наукою. Священники их не способны защищать свою Религию и выдержать удовлетворительного прения по этому предмету, и всякий раз, когда случится в разговоре с ними коснуться до вопросов о Боге, или нравственности, то они, как и миряне, преимущественно рассуждают о молитвенном обращении к Святым и о соблюдении постов (т. е., воздержании от всего мясного), что для них обязательно, по крайней мере, на половину дней в году. Рассуждают также о наложенном на них кратком покаянии за прошлые грехи, и испрашивании отпущения от Священника; когда же этот последний осенит их знамением креста и произнесет отпущение, то они отходят удовлетворенные и успокоенные, как будто не совершили никакого зла, хотя бы они и соделали самые страшные преступления в мире. Это-то, как я уже прежде имел случай заметить, и служит причиною вероломства и неблагородства Русских в отношении всех тех, кто имеет с ними дело; они постоянно перетолковывают неправильно свои слова и изменяют своему слову. Вследствие этого в стране этой между иностранцами существует поговорка: “Если ты хочешь знать, честный ли человек Русский, то посмотри, растут ли волосы на ладони его: если нет, так и не жди честности!” Когда они льстят, расточая ласковые речи, и с клятвой уверяют вас в своем уважении (что и есть обыкновенный их способ поставить вас в зависимость от них, и что они делают в отношении друг друга, равно как и в отношении иностранцев), то вы всегда должны быть на стороже, потому что можете быть уверены, что они имеют намерение предать вас. Чувство стыда вообще так мало в них развито, и так мало связано с понятием о низком деле, что быть хитрецом в народе считается похвальным качеством; они говорят: “Этот человек понимает свет, и, несомненно, будет иметь успех”. О честном человеке они говорят: “Он глуп и не умеет жить” (Un Cloup nemeit shiet). Они так мало уважают свое собственное слово, и понятие о чести так мало имеет для них значения в истинном смысле его, что на языке их не существует даже слова, чтоб выразить это понятие.

Другая причина, могущая объяснить в Русских недостаток чувства стыда даже и при самых дурных делах, заключается в том, что быть битым батогами (Наказание батогами делается следующим образом: человека, которого наказывают, кладут плашмя, лицом к земле, с вытянутыми руками и ногами и с обнаженною спиною; двое людей приставлены к нему, чтоб бить его по спине батогами, т. е., палками, или розгами, толщиною, по крайней мере, в мизинец. Один из них садится в головах того, которого наказывают, и припирает его к земле, придерживая голову его между коленями своими, тогда как другой коленями пригибает к земле ноги виновного. Иногда, когда он борется и не хочет терпеливо покориться, то назначают еще двух других людей, чтобы держать его руки, распростертые на земле, покуда двое других, стоящих у головы и ног его, продолжают бить его по голой спине батогами, делая это равномерно, как кузнец ударяет по наковальне. Они не останавливаются, покуда розги их не разобьются вдребезги: тогда они берут новые, и продолжают бить, покуда спина наказуемого, вся израненная, не превратится в живое мясо, или покуда тот, кто распоряжается казнью, не скажет, что пора прекратить ее. Это делается иногда с большею, или меньшею, строгостью. Бояре и крестьяне равно подвергаются этому наказанию, которое иногда производится с такою строгостью, что причиняет людям смерть, и, не смотря на то, власть назначать подобное наказание присуща всем тем, кто только имеет первенство и начальство над другими, как то: Бояре, Дворяне, Офицеры и Господа: все они, при первом неудовольствии, или за какую-либо мнимую вину, без всякого формального допроса и суда, кроме своей собственной воли, могут упражняться в жестокостях, В наказаниях подобного рода необходимо заметить два нижеследующие обстоятельства: первое заключается в том, что наказуемый обязан кричать: “Виноват!” (Vinavat), т. е., обязан признать себя виновным, а не то, его следует бить батогами, пока он этого не сделает. Во-вторых, когда наказание окончено, он обязан пасть на колени с распростертыми на земле руками и бить челом о землю у ног того, кто распоряжается наказанием, и благодарить его за милость не быть больше битым. Весьма нередко случается, что Подьячие (Subdiackshicks) и люди, занимающее такие же должности, подвергаются этого рода наказанию батогами, и все-таки остаются на занимаемом ими месте, так как в Poccии не существует обыкновения изгонять из службы людей за мелкие преступления и плутовские проделки, в которых они окажутся виновными; их только подвергают телесному наказанию, или лишают чинов и переводят на низшие места. Наказание кнутом совершенно другого рода и приводится в исполнение только после формального опроса перед лицом Правителя, или Судьи, или по приказанию какого-нибудь сановного лица, и обыкновенно исполняется рукою палача. Кнут состоит из толстого крепкого кожаного ремня, длиною около трех с половиною футов, прикрепленного к концу толстой палки, длиною 2 1/2 фута, на оконечности коей приделано кольцо или вертлюг, вроде цепа, к коему прикреплен ремень. Существуют два способа казни этим орудием; первый употребляется для наказания меньших преступлений. В таком случае виновного вздергивают на спину другого человека, снимают с него рубашку, и палач или кнутовой мастер (Knoutavoit Master) дает ему столько ударов по голой спине, сколько назначено было Судьею. При каждом ударе он отступает шаг назад, и потом делает прыжок вперед, от чего удар производится с такою силою, что каждый раз брызжет кровь и оставляет за собою рану толщиною в палец. Эти мастера, как называют их Русские, так отчетливо исполняют свое дело, что редко ударяют два раза по одному месту, но с чрезвычайной быстротой располагают удары друг подле дружки во всю длину человеческой спины, начиная с плеч и до самой поясницы.

Второй и самый строгий способ наказания кнутом (иначе называемый Рinе); в этом случае руки виновного связывают ему за спину и потом на веревке за руки поднимают его к верху, в то же время к ногам его привязывают гирю. Когда он, таким, образом, поднят вверх, плечи его вывернуты из суставов и руки распростерты над головой, а ноги притянуты вниз гирей, описанным уже мною способом, то палач дает ему столько ударов, сколько назначено было Судьею. Наказание это обыкновенно производится с расстановкой и в промежутках. Поддьяк, или писец, допрашивает наказуемого о степени виновности его в преступлениях, в коих он обвиняется, допрашивает и о том, нет ли у него сообщников, и также не виновен ли он в каких-либо других из тех преступлений, которые в эту минуту разбираются судом, как то: в изменнических делах, грабеже, или убийстве, в коих виновные не открыты. После всего этого их опускают опять на землю, палач вставляет руки их в суставы, и затем их отпускают на свободу, или обратно отправляют в темницу. Когда же кто-либо обвиняется в преступлении уголовном и таком, которое заслуживает смертную казнь, то наказание этим еще не оканчивается; около самой виселицы разводят мелкий огонь, и после того, как обидчика (потому что он не всегда оказывается преступником) сняли с виселицы и он отрекается от участия в том, в чем его обвиняют, ему связывают руки, ноги привязывают его к длинному шесту, якобы к вертелу. Двое людей поддерживают с обоих концов этот шест над огнем, и таким образом обвиненному в преступлении поджаривают спину, с которой уже сошла кожа; затем писец, как уже было выше сказано, допрашивает его и приводит к признанию. Он записывает все ответы, и, в случае, если обвиненный в уголовном преступлении, против которого не имеется достаточно сильных улик, не в состоянии выдержать этих различных наказаний три раза сряду (с промежутками трех, или четырех, недель), не сознавшись в вине своей, или если ответы его, данные во время наказания, не будут сочтены достаточно удовлетворительными, то после всей этой пытки он должен претерпеть смерть. Но если он достаточно силен, чтобы выдержать все это, не сделав признания, и никаким другим путем не будет доказана его виновность, он затем уже оправдывается.) или кнутом (Batoags or Knout), хотя бы это делалось рукой обыкновенного палача, все-таки у них не считается позором. В России вещь очень обыкновенная и часто встречающаяся, что после такого наказания допускают людей к местам почетным, требующим чести доверия, если только они имеют достаточно денег, чтоб подкупами достать себе новое место; они никогда не краснеют за совершенные ими плутовства, и когда зайдет речь об том, что они вытерпели, то они с важным и благочестивым видом говорят, что вытерпели это за грехи свои, и что Бог и Царь прогневались на них, хотя Царю ничего не известно было об их плутовстве. Во всех случаях у них вошло в обыкновение в речах своих соединять имя Бога и Царя. “Также силен, как Бог, и Царь!”, “Если Бог и Царь позволят”, а иногда они как будто приписывают Царю до некоторой степени свойства божества, и относятся к нему с таким же уважением, как к Богу. Когда они говорят о вещах, превышающих человеческое понимание, и об том, что может случиться в будущем, они говорят: “Бог да Царь то знает”.

С целью внушить народу своему правила добродетели и дать ему лучшее понятие о совести и человечности, Царь вот уже восемь, или девять, лет, как приказал разным лицам переводить с иностранных языков много прекрасных книг по части богословия и нравственности, равно как и относящиеся до войны, искусств и наук. Он устроил типографию и приказал книги эти печатать в Москве и распространять по всей России, не смотря на сопротивление со стороны духовенства. Кроме того, он устроил несколько школ и издал Указ; по которому в стране его каждый владелец поместья с доходами, равняющимися 500 руб. в год, обязан был обучать сына своего чтению, письму и Латинскому языку, или какому-либо другому иностранному, а не то, сын этот не мог наследовать отцовское имение, которое переходило к ближайшему в роде. Его Величество также на будущее время обязал духовенство учиться по Латыни, или лишится права священнодействовать в священническом сане. На основании всего этого можно надеяться, что со временем народ его придет к лучшему пониманию оснований Веры, нравственности и добродетели, равно как и военного искусства, торговли и других полезных наук.

Его Величество не ограничился только этим, но не пропускает случая в частных разговорах с высшими лицами духовенства и дворянства спокойно и беспристрастно беседовать и рассуждать обо всем этом; он желает, чтоб они говорили с ним свободно и представляли ему доводы и объяснения, какие только могут представить в оправдание своего ханжества, и преданности старым обычаям.

Между Русским существовало обыкновение (особенно между богатыми, которые могли позволить себе эту роскошь) ставить в комнатах своих, преимущественно же в переднем углу, против двери, множество изображений Святых; и до сих пор существует еще следующее обыкновение: каждый, входящий в комнату (приходит ли он в гости, или по другому поводу), первым делом, переступив порог, крестится и говорит: “Господи, помилуй!” и вместе с тем с большим уважением, кланяется образам, а потом обращается с приветствием к хозяину дома и ко всему обществу. В доме же бедного человека, где существует только один такой образ или изображение, и где бывает очень темно, а живопись уже стерта и цветом похожа на цвет стен, потемневших от дыма, свойственного Русским избам, да где не всегда перед образом горит и восковая свечка, которую зажигают только по праздникам, то чужому человеку, входящему в избу, трудно с первого раза рассмотреть, где находится изображение или образ, и он первым делом спрашивает: “А где же Бог”? (Ogdea Boag), на что кто-нибудь из присутствующих указывает ему, на каком месте стены весит образ. Он проявляет свою набожность, как вышесказано, а иногда, если имеет расположение, то кланяется в самую землю, касаясь головою об пол. Этот обычай стукаться головою об пол существует также и в отношении важных лиц. Когда вы с ними начнете рассуждать об этом идолопоклонническом обычае, кланяться изображениям (Суждение Протестанта. См. также примеч. на стр. 114. О. Б.), то они скажут вам, что необходимо иметь что-нибудь перед чем можно было бы креститься, и что, входя в комнату, или в дом, разумно и прилично начать с приветствия Богу, а потом и всему обществу. В этом они опираются на указания и постановления Святых, также и на обычаи отцов своих. При всем этом между ними есть люди с достаточным здравым смыслом, которые скажут вам, что они знают, что покланяются только изображению Св. Николая (St. Nicholo), или какого-либо другого Святого, но что все-таки, оказывая им эту честь, они оказывают ее Богу, и так как самый смиренный и успешный способ, чтоб получить желаемое, заключается в том, чтоб обращаться к любимцам Государя, то не может быть сомнения и в том, что Святые в небесах постоянно приносят молитвы наши ко Всемогущему. Они утверждают, что дотоле, пока они не делают изваянья Святых, поклонение изображениям их не может быть воспрещено. Некоторые из самых богатых Русских имеют в домах своих изображение Бога Вседержителя, которого изображают в виде весьма престарелого старца, с большою седою бородой. Когда же они изображают Деву Марию, то представляют ее молодою и прекрасною и в лучшем одеянии; икона ее обыкновенно отделана золотом, серебром и жемчугом; у них существует обыкновение выменивать эти образа на торгу за деньги, потому что сказать, что живописец продает их, или что они покупаются за деньги, считается грехом.

Царь же, который имеет более разумное понимание о Боге и Вере, равно как знает и набожность своих подданных в этом отношении, и, желая исправить заблуждение их, сократил, в своих собственных домах и местопребывании число Святых, ограничиваясь только Распятием или изображением Благословенного Спасителя нашего. Он убедил Господ и других особ из числа его любимцев следовать его примеру, за исключением некоторых немногих старых Бояр, которые, не смотря на то, что они любимцы его, все-таки не могут отказаться в этом отношении от старых привычек своих. На следующее лето после возвращения из путешествий Его Величество, сам, спускаясь на кораблях своих от Воронежа до Азова, назначил, чтобы каждым кораблем начальствовал один из его Господ, вместе с иноземными офицерами, которых он для этой цели привез с собою. Когда Царь пришел осматривать корабли, он увидел, что вышеозначенные Господа, по обыкновению своему наполнили каюту каждую корабля изображеньями, Святых, какие делают то у себя в домах. Увидев это, Царь сказал им, что и одного из этих изображений или икон достаточно будет, чтобы креститься перед нею, и потом приказал все прочие убрать, так как он не желал, чтобы было более одной иконы на каждом корабле, чему с тех пор всегда и следуют во флоте, в Воронеже и в Петербурге.

Из всех своих Святых Русские Св. Николу (или Св. Николая) всего больше уважают, и часто говорят о нем также как говорят о Боге, например, если спросить их, как мне случалось это делать, проезжая по озерам Онеге, Ладоге и Белому Озеру, от устья одной реки до другой? “Далеко ли до такого-то места? Как много времени потребно им, чтоб совершить в лодках своих такой-то переезд?” они тотчас же отвечают вам, что, “если угодно Св. Николе”, или: “когда Св. Никола пошлет им путный ветер, то они обыкновенно совершают путешествие в такой-то срок”.

Благодаря этому глупому и отвратительному суеверию, безграмотности Священников и вышеупомянутому вероломству народа не только Самоеды и Татары, живущие на границах Царских владений (о которых уже говорено было на предыдущих страницах), отказываются от Христианской Веры в томе виде, в каком представляется она им у Русских, но и Мордва и Меря (Murdaw and Morsie) (Morsie собственно Меря, общее название в старину для двух ветвей Мордовской и Ерзянской, теперь оставшееся за последней с небольшим изменением. О. Б.), также Черемышские Татаре (Cheremiss Tartars) по сю сторону Волги, покоренные за 140 лет тому назад, проживающие в деревнях, находящиеся в постоянных сношениях с Русскими и под непосредственным управлением Царя, также положительно отказываются от принятия Христианской Веры хотя им многократно предложены были значительные выгоды и преимущества, если они перекрестятся в Русскую Веру, не смотря на то, что им приходится ежедневно терпеть со стороны Русских оскорбления и обиды за то, что они упорствуют в своем отказе. Когда я занимался устройством водного сообщения в Камышенке, почти половина присланных ко мне работников для рытья канала была из числа этих Татар, и большая часть всадников, присланных для прикрытия рабочих, состояла из Дворян или высшего сословия того же народа. Я часто пользовался случаем разговаривать с ними об их Вере, и они говорили мне, что употребление икон между Русскими пугает их при мысли о принятии этой Веры. Так как Бог один, то люди не могут его изображать, или описывать, и они, поднимая глаза к небу, говорят, что там обитает Тот, которого они боятся, и который останавливает их от злато дела; они страшатся переменив свою Bepy, лишиться его благословения.

Вера их в некотором отношении сходна с Магометанскою; они очень разумно объясняют свои понятия, что Бог есть вечный творец всего существующего, что через него они получили жизнь, и что после смерти к нему возвратятся те, которые жили праведно. В разговорах своих с Русскими, они в лицо говорят им, что, глядя на вероломство всех дел их жизни, они не могут верить, чтобы в их Вере могло быть что-либо доброе. Они говорят им, что если их Bepa правая и истинная, от чего же они не поступают по истине? Что же касается до этих Татар, то я должен отдать им справедливость и сказать, что всегда, когда я имел случай довериться им, или употреблять их в дело, то я и мои помощники могли заметить, что они искренны и честны в жизни своей, а в разговорах гораздо смышленее всего того, что я встречал в среде Русского народа.

В разговорах моих с этими людьми я часто говорил им, что не сомневаюсь, что если бы Христианская Вера была изложена им, согласно учению Английской Церкви, в той чистоте, в которой Спаситель наш передал ее Апостолам, и если бы они жили в стране, где существовала бы проповедь и была бы образованность и нравственность, жизни такая, какою славится духовенство в Англии, и честность и бескорыстие в отношении друг друга, присущие Английскому народу, то, без сомнения, вышесказанные Татары, равно как Самоеды и другие народы, живущее по границам России, давно бы уже с охотой и с радостью приняли Христианскую Веру.

Я окончу эту часть моего повествования еще одним замечанием насчет образа жизни Русских. Не смотря на то, что они гордятся тем, что правильно соблюдают посты и воздерживаются от мяса, но в народе, а также между Священниками, в праздничные дни существует обыкновение утром ходить в церковь, а после обеда напиться пьяным до ночи, и чем больше праздник, тем более считается это извинительным и обычным. В такое время проезжая по улицам Москвы, в вечер великого праздника, вы видите Священников, равно как и других людей, лежащих пьяными на улицах. Если кто-либо заговорит с ними, или подойдут к ним, чтоб помочь им встать, они говорят: “Воля твоя, батька, праздник: я пьян! (Wolla fway Bachca Prosnick ya Pean)”. В России обыкновенно люди, обращаясь к кому-либо с ласковою речью, называют его отцом (батькой). Напиться же пьяным ни мало не считается непристойным, для женщины, и не только женщины низкого происхождения, но даже знатные и светские женщины, ни сколько не стесняются признаться, что они были пьяны, и, возвращаясь в общество, где их угощали, благодарят за то, что их напоили, как за вежливость и любезность. Действительно, в то время, когда я приехал в эту страну, и в течение нескольких последующих лет, существовало обыкновение, не только на больших праздниках, где присутствовал Двор, но и в частном собрании приятелей, перед тем как гости разойдутся, напаивать их до опьянения, а не то, считалось, что прием не был достаточно радушен. Обыкновенно их приневоливали и заставляли пить, и доходило до такой степени, что двери и ворота замыкали и к ним приставлялась стража, чтоб никто не мог выйти, прежде чем получит свою долю, а не то, это считалось скупостью и как будто хозяин не хотел радушно угостить приятеля. Обычай этот существовал между иностранцами столько же, сколько и между Русскими, но когда в 1705 году приехал в эту страну достопочтенный Мистер Витворт, Чрезвычайный Посол Ее Величества, он при первом своем представлении Главному Министру так сильно восставал против того, что в этом отношении лишают его свободы; и во всех благородных и приятных увеселениях, которые он у себя устраивал, он подавал пример и повод к уничтожению этого наиразрушительнейшего обычая; и вот уже несколько лет, как приневоливание не употребляется в общественных увеселениях, и всякий человек волен пить столько, сколько ему самому приятно и угодно. Та же свобода вошла в обычай и во всех частных беседах между более образованными джентльменами, которые уважают свое здоровье и разум, но в среде простого народа еще господствует обычай напиваться пьяным в день праздника какого-либо Святого, считая это знаком уважения к нему и делом религиозным. Таких праздничных дней у них бывает много в году. Сколько бесчинства, убийства и злых дел связано с этим обычаем, и все это от того, что Священники не просвещают их, они даже присоединяются к ним и поощряют примером своим. Я положительно тысячу раз видал их столь пьяными, что они не могли стоять на ногах. Предоставляю читателю судить: даже страшный грех Содомский в этой стране почти не считается преступлением; в пьяном виде они очень к нему склонны. Ничего нет более обыкновенного, как во время Русской Масленицы, и в другие дни утром после великих праздников, слышать о совершенных убийствах и видеть ограбленных и убитых людей, лежащих на улицах Москвы. Русские очень редко не убивают тех, кого они ограбили, придерживаясь варварской поговорки: “Мертвые не болтают”.

Между Русской Религией и Религией Папистов не существует большой разницы в отношении их поклонения Святым и соблюдения праздников, убеждения в том, что Священник имеет власть отпускать грехи, а также и в склонности их поносить и проклинать всех тех, которые не принадлежат к их Вере. В этом отношении Русские не лучше относятся и к Папистам, потому что считают Папу Римского хищником и богохульником, взявшим на себя титул главы Церкви, который, как они говорят, принадлежит только одному Христу. Они обвиняют Папистов за то, что они не женятся, между тем как Апостол Павел, в послании к Тимофею, положительно определил, что Священник должен быть мужем одной жены, и не более, и что если она умрет, то он не может более одного года служить в священническом сане, и уже более не называться Попом, но Распопом (Ruspopa), или былым (quondam) Священником, и тогда обыкновенно из-за хлеба насущного идет в монастырь. По этой причине замечено, что Священники обращаются с женами своими лучше, чем все прочие люди в этой стране. Они разнятся с Папистами в Таинстве Причащения, которое Русские преподают мирянам в обоих видах. Они признают еще два других Таинства, то есть, Крещение и Елеосвящение. Они не разделяют понятия Папистов о Чистилище, хотя молятся об умерших; они верят, что если человек перед смертью получил благословение Священника и небольшую записку, как удостоверение, написанное Священником Св. Николаю, в том, что умер в истинной Христианской Вере, и если с этой записочкой, сложенной между пальцами его, положат его в могилу, то ему открыт доступ в небо. Они также, как Паписты, придают преданиям Церкви, по крайней мере, такое же значение, как Священному Писанию, и наравне с Папистами верят, что изменить своему слову в отношении еретиков и язычников не есть грех. В отношении Св. Троицы они расходятся одинаково и с Папистами и с Реформатскими Церквами, веруя, что Св. Дух исходит только от Отца, а не от Отца и Сына, и столь почитают Св. Духа, нисшедшего в виде голубя, что между ними очень немногие едят голубиное мясо. Они также твердо верят, что чистота их Религии заключается преимущественно в строгом соблюдении постов, коих у них в году бывает четыре больших, кроме двух дней на каждой неделе. В это время они воздерживаются от мяса и от всего, что от него происходит; даже яиц и молока ни за что не станут есть, и во время болезни, они скорее умрут, чем примут какое- либо лекарство, не осведомившись предварительно и не получив удостоверения в том, что оно не скоромно (Scorumno), т. е., не осквернено чем-либо, происходящим от мяса. Они считают всех прочих людей, Папистов и Протестантов, еретиками и язычниками за то, что они едят мясо, как собаки, которые не соблюдают поста. Самые сильные и жаркие распри между ними, когда зайдет речь о каком вероисповедном разногласии, заключается в том, как складывать пальцы для совершения крестного знамения. Недавно Патриарх установил закон, по которому миряне должны креститься только двумя перстами, но, не смотря на это, между ними существует упорная секта, которая совершает крестные знамения тремя перстами (Совершенно наоборот. О. Б.). В числе поборников этой секты был некто Яков Нурсов (Jacob Nursoff), который произвел последнее возмущение в Астрахани и предводительствовал значительной шайкой, но потерпел поражение. До сих пор никакому человеку, не принявшему Русскую Веру, не дозволялось входить в их церкви; в тех же редких случаях, когда это было допускаемо, на это смотрели, как на великую милость, и после этого церковь очищалась святою водою и курением фимиама; иностранцев также не позволено было хоронить на их кладбище; но так как теперешний Царь сам, вместе с некоторыми из своих Господ, часто ходит в иностранные церкви, находящиеся в предместьях Москвы, преимущественно же на погребение иностранцев, пользовавшихся его особенным уважением, то с этих пор иностранцам открыт свободный доступ в Русские церкви. Мне также известно, что иностранцев, по приказанию Царя, иногда хоронят на Русских кладбищах, как, например, одного молодого джентльмена, Царского любимца, убитого, несчастным случаем в Воронеже, и над могилою которого воздвигнут там памятник.

Всем известен рассказ об обезьяне, принадлежащей Английскому Посланнику, присланному к одному из прежних Царей. Вот этот рассказ: Обезьяна эта однажды сорвалась с привязи и вбежала в церковь, бывшую недалеко от того места, где жил Посланник; в этой церкви она сбросила с полки несколько образов Святых (между Русскими существует обыкновение не вешать образа Святых, так как они считают это не довольно почетным, но ставить их на полку). По поводу этой случайности Посланнику представлена была жалоба, якобы обезьяна спущена была с привязи умышленно, чтобы нанести это оскорбление церкви, и сделано это было по дьявольскому наваждению, чтоб осквернить их святыню. Церковь была очищена посредством странного обряда, окропления святой водой, и по этому случаю были молебствия к Святым, а дьявола заклинали выйти из церкви. За это дело обезьяна была обвинена, и по особому Указу Патриарха, ее водили, как преступника, на показ по улицам, и потом предали смерти. Существует еще другой рассказ, которому я дам здесь место. С достоверностью рассказывают, что один Немецкий Лекарь, который в прежнее время находился в Царской службе, имел у себя скелет, висевший в комнате его около окошка, который при ветре приходил в движение. В один вечер, когда Лекарь этот сидел и играл на лютне, приятность музыки привлекла внимание нескольких стрельцов или Царских телохранителей, проходящих мимо: они остановились послушать; в то же время, заглянув в скважину двери, увидали, как двигается скелет. Это так их испугало, что они побежали во двор Царя, и объявили некоторым из его любимцев, что они видели, как мертвые кости пляшут под музыку Лекаря; это подтвердили и другие лица, посланные исследовать истину; Лекаря обвинили, как колдуна, и присудили к смерти. Он бессомненно подвергся бы казни, если бы Боярин, бывший его покровителем и вместе с тем любимцем Царя, не ходатайствовал об его жизни, представляя Его Величеству, что Лекаря употребляют скелеты и держат их в домах своих единственно для того, чтобы быть лучшими мастерами своего дела, изучив наглядно, как составлено и связано вместе человеческое тело; не смотря на это Лекарь обязан был после этого обстоятельства выехать из страны, а скелет таскали по улицам и сожгли (Об этом упоминает Олеарий. См. Русский перевод в “Чтениях в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских”, 1868 г., кн. III, гл. 6, стр. 166-167. О. Б.).

Когда я впервые приехал в страну эту, Русские вели летосчисление от сотворения мира, и считали тогда 7206 год, но я не мог добиться от них и понять, откуда и на каком основании они ведут этот счет, разве только то, что это делается по преданию отцов. Они также считают первым днем года 1-ое Сентября, и празднуют его с великой торжественностью. Вот причина, которою они объясняют, почему начинают год 1-м Сентября, причина, которую спорщики их, гордящееся тем, что они мастерски владеют доказательствами своими, считают весьма основательной и убедительной. Они говорят, что Бог премудрый и добрый, создал мир осенью, когда рожь была в полном колосе и плоды земные зрелые, так что только оставалось срывать их и есть, и что он не мог создать мир среди зимы, как полагают прочие Европейцы, т. e , тогда, когда земля замерзла и покрыта снегом. Но Царь (сознавая ошибочность их понятий) приказал своим Господам взглянуть на карту и, быв в приятном расположении духа, добродушно заставил их понять, что Россия не есть еще целый свет, и что, когда у них бывает зима, то в то же время всегда бывает лето во всех странах, лежащим, за равноденственником. Кроме того, сообразно с обыкновенным способом исчисления окончания года с самого создания миpa, времена года значительно изменились посредством всех тех лишних минут, которые остаются в конце каждого года сверх 365 дней и шести часов. И так, Царь, чтоб сообразовать страну свою с прочими станами Европы, постановил считать первый день года с первого Генваря, и вести летосчисление так, как и все прочие Христиане, начиная с воплощения Спасителя нашего. Чтоб привести в действие это нововведение, он избрал следующий способ:

Первого Генваря старого счисления 1700 года он провозгласил Юбилей, и приказал праздновать его целую неделю при пушечных выстрелах и со звоном колоколов; улицы во время дня должны были быть разукрашены развевающимися разноцветными знаками, а по вечерам назначено было освещение, обязательное для всех домов более значительных; тут же издан был Указ, по которому никто, под страхом наказания, не смел считать начало года по старинному обычаю, которого до сих пор придерживались Русские. Все это он сделал, не взирая на то, что недовольные смотрели на это, как на важное нововведение, подрывающее основание их Вероисповедания. Они подчинились этому Указу только из страха, но и до сих пор находятся еще некоторые старые Pyccкие, которые в день 1-го Сентября собираются между собою и с ревностным усердием празднуют этот день, как первый день Нового Года. В частных разговорах они тайно будут уверять вас, что свет действительно так стар, как они то полагают, согласно расчету их. Это составило бы теперь 7223 года.

Во времена предшественников Царя существовало обыкновение между самыми высшими Господами, равно как и самыми обыкновенными крестьянами, во всех просьбах и судебных делах именоваться холопами (Golups) или рабами (Raabs) Царя, и во всех просьбах и других делах как бы незначительны они ни были, в начале бумаги и далее в изложении самой просьбы прописывались подробно все достоинства и титулы Царя, что было весьма затруднительно и длинно, и всякий, кто при этом делал ошибку и неправильно обозначил титулы, подвергался за то наказанию. Чтобы примирить народ свой с изменением, которое он сделал касательно Нового Года, Царь приказал, чтоб с этого срока на всем пространстве его владений никто из народа его письменно не именовался рабом его (Slave), и чтоб слово раб (Raab), что значит подданный, употреблялось вместо холоп и невольник (Golup or Slave), хотя это не принесло им никакой существенной выгоды (так как все еще невольники), но все-таки самый звук и изменение слова нравится им. Его Величество также приказал, чтоб во всех тяжбах, военных и гражданских, и во всех судебных случаях, где необходимо излагать прошение Его Величеству (вроде того, как в Англии вписывают, или выписывают, жалобы и требование), во всех этих случаях титулы его не выписывались так пространно, как то делалось обыкновенно, но чтоб писали только следующие слова: Вашей Милости Высочайшего Государя (Uoffsea Millistea Uishia Sudaria), то есть, Высочайшего и Всемилостивейшего Царского Величества (То his most highly gracious Majesty).

Много еще и других вещей сделал Его Величество, чтоб преобразовать народ свой, и убедить его, как безрассудно придерживаться столь ревностно старинных обычаев, и что изменение их на новые не есть положительное зло, если только эти новые более благоразумны и более приличны. Описание всего этого было бы слишком скучно для читателя и для меня самого, и потому упомяну только еще об одной вещи, сделанной Царем, для того, чтоб показать народу, что все изменения Русских обычаев и преобразования должны действительно принести со временем пользу, и что когда это делается вдруг, то это нисколько не вреднее того, когда оно совершается в течение 500 лет. В доказательство этого он даль им следующее представление.

В 1701 году один из шутов женился на очень хорошенькой женщине; пригласив на эту свадьбу всех Господ и Дворян, пользовавшихся его милостями, равно как и некоторых иностранцев, приказал всем приглашенным (имена коих, мужчин и женщин, были записаны) явиться в таких точно платьях, какие носили в России во времена отцов их, около 200 лет тому назад. Обряд приказано было справлять так, как делалось это в то время, о чем и прилагаю здесь краткое описание. Bce Бояре были в высоких шапках, по крайней мере, на целый фут выше против тогдашнего обыкновения; на них надето было пышное и странное платье, которое я с трудом мог бы описать. Они ехали верхом. Украшения на лошадях их были приспособлены весьма странным образом; некоторые из Бояр первого разряда имели, вместо обыкновенных поводьев, серебряные цепи, звенья которых были шириною в 1 1/2, или 2, дюйма, плоские и выбиты из чистого серебра. Нагрудник и крестец украшены были также небольшими четырехугольными серебряными пластинками, которые при движении лошади ударяли друг о друга и на ходу звенели как колокольчики. Его Величество ехал в рядах этих Бояре и одет был в одинаковое с ними платье, так как на этот день назначен был один из старых Бояре, чтоб представлять из себя Царя в комичном наряде. Лица низшего разряда, которые не могли убрать лошадей своих серебром, украсили их блестящею жестью.

Женщинам, приглашенным на эту свадьбу, приказано было одеться по старому Русскому обычаю. Рукава их рубашек, длиною, по крайней мере, в 12 локтей (yards) были собраны складками, чтобы уместиться от плеча до кисти; верхнее одеянье их покрывало только стан, а башмаки или туфли их были на каблуках, вышиною примерно в пять дюймов; они ехали в колымагах, поставленных на осях и колесах без ремней, могущих сделать их более удобными; по бокам этих колымаг (на образец тех, которые употребляют Татаре) привязаны были лестницы, чтоб взлезать в них. Колымаги эти были крытые се одной стороны такие, что женщины сидели под навесом из красного сукна. Я видел, как в этом порядке они направлялись в дом покойного Генерала Лефорта, построенный на счет Царя. В большой зале накрыто было несколько столов, расположенных по разряду гостей, а на верхнем конце залы был поставлен стол на подмостках, около трех футов выше, чем прочие; за этим столом сидел мнимый Царь с таким же Пaтpиapxoм. Все общество медленно приближалось к ним и, подвигаясь, от времени до времени, на определенном расстоянии, склоняло головы до земли. Каждого человека вызывали по имени, чтоб они, в свою очередь, подходили и целовали руку, сначала мнимого Царя, а потом такого же Пaтpиapxa; затем подносили ему чарку водки от Царя и Пaтpиapxa, и он направлялся обратно от престола, пятясь спиною, и проходил, таким образом, расстояние 20 футов и во все время кланялся. Для гостей приготовлено было великолепное угощение, но, шутки ради, самые кушанья и способ подавания их на стол были неправильны и неприятны. Убранство блюд было скудно и неизящно, напитки были невкусные, и самые лучшие из них, как в старинное время, сделаны были из водки и меду; и все обязаны были пить их; и, не смотря на то, что со всех стороне поднимались самые усиленные просьбы и жалобы шуточные и нешуточные, но в этот день никто не получил ни одного стакана хорошего пива и ни капли какого бы то ни было вина. Им говорили, что отцы их не пили этого напитка, а потому и им пить его не следует. Танцы и музыка были в этот вечере по Русскому обычаю, и наконец, хотя это было среди зимы и мороз был очень сильный, но для новобрачных приготовили постель в саду, в беседке, где не было печи, чтоб согревать комнату. Это сделано было согласно суеверному обычаю этой страны. Так как Русские дома строятся без труб и каминов, и комнаты зимою нагреваются только посредством печей, то на потолке накладывают значительное количество земли, чтобы не пропускать тепло из комнаты (как мы уже имели случай заметить в другом месте нашей беседы). Русские, вследствие этого, находят, что молодой чете не подобает проводить первую ночь с землею над головами, так как это отзывается могилой и смертью и может служить дурным предзнаменованием; у них вошло в обыкновение, даже если свадьба случится среди зимы, укладывать молодых так, как Царь приказал это сделать в отношении шута своего. Некоторые из Русских до сих пор суеверно следуют этому обычаю, и первую ночь с молодой женой проводят в холодной комнате.

Затем я буду говорить о торговле в России и о разных препятствиях и затруднениях в промышленности, которым подвергаются подданные Царя, через самопроизвольные учреждения Правительства и дурное управление, существовавшее до сих пор и еще по нынешнее время одинаково тягостное и вредное для страны; я также упомяну о некоторых подробностях, которые положительно вредят непосредственным выгодам Царя.

[АлександрСН]

Россия, вообще говоря, страна ровная и плодородная и изобилует всем, что потребно для жизни человека. Так как в стране этой нет огнедышащих гор, и она отстоит далеко от тех глубоких мест в море, где оно не измеримо (разве только около самых берегов), то здесь ничто не подрывает землю и не заставляет поверхность ее понижаться, а также не бывает и землетрясения. Воздух в стране этой здоровый и хороший, и я полагаю, что не бывает тут и 20-той части туманов, и пятой части того количества дождя, которые выпадают у нас, в Англии, или в Ирландии. Страна эта испещрена пастбищами и пахотной землей, лесами, озерами, реками, и везде, где мне случаюсь проезжать (а я путешествовал почти во всех краях Царских владений), я встречал по большей части красивое и восхитительное местоположение. Русские говорят про себя что они богаты рыбой и хлебом, а я могу прибавить, что страна их изобилует лошадьми и скотом; также в лесах их водится множество дичи, особенно замечательное явление в природе, это существующая в России (и встречающаяся там весьма часто) порода зайцев, которые каждую зиму, как только снег покроет землю, делаются белыми, как молоко, а весною каждого года опять изменяют цвет свой, и тогда бывают похожи на наших обыкновенных зайцев. В России существуют два рода зайцев; тех из них, которые превращаются зимою и делаются белыми, Русские называют Заяц (Zaits), других же, встречающихся преимущественно в южном крае, они называют Русак (Rossac). Замечательно, что медведи, встречающееся в самых северных частях Царских владений, по большей части белые, равно как и большая часть лисиц, мех коих называется горностай. Эту породу я видал зимою, но никогда не случалось мне видеть ее летом.

По случаю сурового холода, царствующего в этой стране, не только журавли, лебеди, утки, гуси, барашки и все прочие разнообразные водяные птицы, которыми ни одна страна так не изобилует, как Россия, но также почти все птицы, живущие на суше, с наступлением зимы улетают на юг, и возвращаются только с наступлением весны, когда снег начинает таять и из-под него показывается обнаженная земля. В той полосе, в которой находится Москва, это бывает обыкновенно не ранее половины Апреля, или последних чисел этого месяца, когда дни становятся уже длиннее и солнце приобретает достаточно силы, чтобы проникнуть сквозь толстый слой снега, покрывающий землю, и заставить его таять. Тогда, дней через восемь, или много через две недели, поля совершенно зеленеют, погода становится чувствительно теплее, деревья пускают почки, трава начинает расти и на лугах тотчас же появляются цветы, а соловьи, равно как и прочие птицы, прилетевшие обратно с юга, везде чирикают и поют.

Русские два раза в год, при перемене времени года, изъявляют свою радость: во-первых, когда выпадает на землю первый снег и зима на столько установится, что является возможность в санях на лошадях переезжать через лед. Это изменение погоды, при сильном северном ветре, случается весьма быстро, а иногда в промежуток 24 часов. Накануне еще не было льда, а на другой день лошадь, запряженная в сани, уже может проезжать по рекам. Когда зима, таким образом, установится, то по всем направлениям через озера и реки открываются кратчайшие пути и возможность переезда в санях, что представляет самый удобный и быстрый способ сообщения для путешественников, равно как и для перевозки товаров. Сани их весьма легкие, устроены удобно, и без затруднения для лошади легко скользят по снегу и по льду. Везде, где проложены дороги, снег, от частой по нему езды в санях, делается гладким и твердым, как лед. В ожидании этого времена года, почти во всех местах России заготовляются большие запасы товаров, чтобы воспользоваться удобством и дешевизною зимнего перевоза. Исключение бывает только в тех местностях, где существуете водяное сообщение посредством плотов, лодок и кораблей. Во все время зимы, как только установится санная езда, к Москве направляется ежедневно несколько тысяч саней с кладью, запряженных в одну лошадь. Замечательно, что в России перевозка зимою на санях обходятся в 1/4, или 1/5 дешевле, чем летом на колесах. Русские обыкновенно летом в телеги свои запрягают по одной лошади, так как телеги их очень легки и дороги, вследствие этого, хорошо сохраняются и остаются гладкими и ровными; ибо колеса не глубоко врезаются в землю.

Другая пора в году, когда Русские предаются радости, бывает после того, как лед начинает таять, становится опасен для переправы и наконец, ломается на куски. Тогда сообщения по рекам снова открыты для лодок и кораблей. В этих двух случаях Русские устраивают нечто вроде праздников и веселятся с соседями своими.

Произведения и рукодельные изделия, которыми Россия поддерживает торговлю с иностранными землями, суть следующие: поташ, вайдаш, Русские кожи, меха, полотно, лен, пенька, тюленья кожа, ворванное caлo, канифоль, смола, деготь, икра, сало, мед, воск и рыбий клей двоякого рода: первый употребляется для окон в кораблях и проч., а из второго вываривают клей столярный. Также вывозят из России лес для корабельных мачт, строевой лес, дуб и сосновое дерево. Если Царь доживет до исполнения своего намерения устроить водяной путь между Волгой и Петербургом, то тогда легко и дешево будет привозить туда дуб и всякий другой лес, равно как и хлеб в большем количестве, что будет весьма выгодно для Царя и для страны, так как оттуда можно будет вывозить все это во все страны Европы. Грузка хлеба и привоз его будет обходиться гораздо дешевле, чем во всех прочих пристанях, в Риге, Гданьске, Королевце и других местах на Балтике, где одни Голландцы нагружают хлебом ежегодно 800, или 1000, кораблей.

Русские большею частью пекут хлеб свой изо ржи, считая его всего более питательною и укрепляющею пищей для человека. Во многих местах на Волге, между устьями Шексны и Казанью, четверик ржи обыкновенно продается по 6-ти, или 7-ми, пенсов, четверик пшеницы по 9-ти пенсов, и цена прочего хлеба соответственно этому.

В Царских владениях добывают также серу и селитру; в окрестностях Москвы, на многих небольших реках, устроены пороховые заводы, где иностранцы делают значительное количество пороху, не только для потребности Царя, но и чтобы сбывать его другим народам. В Казанской Губернии находятся также некоторые медные руды; в Царской стране есть тоже много железных руд, в особенности близ Венева (Venize) и Москвы и по берегам Онежского озера. Во всех этих местах вырабатывают железо для разнородного употребления в России, делают оружия для снабжения Царского войска, и довели его уже теперь до некоторого совершенства. Говорят даже, что по случаю дешевизны материала и рабочей цены, Россия будет снабжать и прочие Государства оружием и другими железными изделиями, образцы коих еще до приезда моего в эту страну были высланы с этой целью за границу. Вот что производит Царская страна по части войны и торговли, и если взять в соображение выгодное положение, представляемое этими большими реками, которые повсюду распространяют притоки свои и протекают через самое сердце России, впадая в четыре большие моря (как я уже прежде в другом месте сказал), то можно предположить, что при таком развитии промышленности, какая существует в Англии и в других свободных странах, производство всего этого могло бы быть значительно улучшено, торговля могла бы расшириться, народ стал бы счастливым, и Цари Mocковские (так как страна их весьма обширна) могли бы в непродолжительном времени сравняться могуществом и силою с любым Государством в мире. В отношении же Турок Царь более всех прочих Европейских Государей, которые обыкновенно ведут с ними войну, мог бы поколебать Империю их, так как дешевизна и изобилие леса дает возможность устроить флот и легко содержать войско по сю сторону Азова.

Здесь следует заметить два, три, обстоятельства, относящиеся к тому вреду, который причиняет Царским доходам развращенность нравов Бояр его и несправедливое управление, столь тягостное и притеснительное для народа, вопреки всем попыткам преобразования со стороны Царя. Из нижесказанного будет явствовать, что везде, где торговля стеснена, народ неминуемо беднеет, потому беднеет также и Государь.

Первое обстоятельство, о котором я помяну, оказалось весьма убыточным для Царских доходов и несправедливым в отношении народа. Когда я только что приехал в страну эту, самые большие серебряные монеты были только копейки (Copeeks) или пенсы, и самые меньшие денежки (Half-pence or Farthings), вычеканенные из того же металла. Монеты эти были чистого серебра и имели полный вес, соответствующий лучшим деньгам в других странах, так что при размене небольшой суммы, посланной мною в Англию, я получил тогда два, или три, процента прибыли. Но после бедственного поражения Царского войска, всей артиллерии и обоза при Нарве в 1700 году, при тогдашних стесненных обстоятельствах и необходимости поднять новые силы, чтоб продолжать новую войну, решено было привлечь в Царскую службу еще большее число иностранцев. Один из любимых Бояр Царских сделал предложение, которое поддержали и все прочие. Оно состояло в том, чтобы переплавить старые деньги и, вместо их, вычеканить новые копейки и денежки, весом в пять раз ниже прежних, и которые все-таки должны были бы иметь ту же ценность; но, что всего хуже, это то, что копейки делались не из чистого серебра, а с примесью.

Через год после того, как перечеканили деньги, заметно стало, что народ копит старые деньги и неохотно с ними расстается, не желая приносить их на Монетный Двор; поэтому издан был еще новый Указ, по которому всякий, кто возвращал старые деньги, получал за них новые с прибылью 10%. Приказано было вычеканить более крупную монету, как то: рубли, полтины, четвертаки, гривенники (10), пятачки (5) и 3 копейки. По этому случаю риксдолар (Rix Dollar) (монета, которою иностранные купцы обязаны были в Царских таможнях платить пошлину за все ввозные товары), ходивший во времена старых денег 55 копеек, ныне, перечеканенный с примесью, сделался рублем и получил ценность 100 копеек.

По случаю этого нового чекана Русской монеты, не только я (для которого это было поводом первого разногласия на счет уплаты жалованья), но и множество других иностранцев пострадали во время выдачи им жалованья. С тех пор, однако, люди, вступающие в Царскую службу, стали более предусмотрительны, преимущественно же те, которые делали условия в Англии: они выговаривали, чтобы следуемые им деньги выплачивались через купцов и рассчитаны были на фунты стерлинги.

Вслед за тем размен, на котором основана торговля, упал на 30%, или 40%, и цена всех предметов, преимущественно же тех, которые привозились из иностранных земель, увеличилась соответственно размену. В oбopoте оказалось множество ложной монеты c примесью, вышедшей, как предполагают, не из рук Правительства. Размен от этого еще более пострадал, и будет становиться все хуже и хуже, покуда это не будет исправлено. В итоге все это оказалось очень дурной политикой, так как все то, что требовалось из-за границы собственно на нужды Царя и Государства, как то: предметы, необходимые для снаряжения войска и прочие иностранные предметы, на которые существует запрос и которые посылаются в Россию, возвысились в цене соответственно курсу. Но зло это стало всего более ощутительно недавно при содержании Царского войска в Помории (Pomerania), где, при размене денег, терялось 40 % и 45 %, a также очень ощутительно оказалось это при покупке кораблей, которые Царь приобрел в Англии и Голландии, так что Царь в собственных своих делах понес значительный убыток от этой неправильной меры, от которой пострадали иностранцы в отношении их жалованья и купцы в своей торговле.

Это не единственное бедствие, под гнетом которого находится страна эта, страждущая от того, что у Царя нет честных и способных Министров, могущих помочь ему в делах, относящихся до торговли и распределения его доходов. Эти дела он предоставляет обыкновенно своим Господами, которые от времени до времени, по своему усмотрению докладывают ему об них, тогда как Его Величество занимается распоряжениями, относящимися до войска и приготовлениями для кораблей, делает часто чертежи собственными своими руками, строит корабли и исчисляет размеры мачт, парусов и такелажа, военных кораблей, яхт, бригантин, галер, полугалер и разного рода других судов, входящих в состав флота; в этом он находит великое наслаждение. Бояре же его, довольные тем, что внимание его отвлечено в эту сторону, сами тем временем стараются удержать в своих руках дела, относящиеся более непосредственно к торговле и повинностям, лежащим на народе. Я упоминал прежде о новом Присутственном Месте, устроенном Царем тотчас после возвращения его из путешествия, в котором он приказал заседать некоторым из значительных купцов и дал им власть распределять и собирать подати и обязательства, относящиеся до торговли. Но вскоре это было оставлено в стороне и другие предположения начали приводиться в действие. Назначены были новые чиновники, называемые прибыльщики (Prebulshicks) (или способствующие к пользе Царской казны). Эти лица, на основании сделанных проектов, получили полную власть (по старому Русскому способу) распределять ту, или другую, отрасль податей и пошлин, собираемых в пользу Царя. Они предполагали добыть с большою скоростью большие суммы в Царскую казну; ниже следует изложение всего того, что положительно повредило торговле и стеснило ее.

Во-первых: они скупают присвояют только себя многие из главных товаров, составляющих богатство Царской страны, как то: поташ, деготь и пр., покупают большое количество товаров и затем возвышают цены на них, запрещая Русским купцам продавать этого рода товар до тех пор, пока товар, скупленный таким образом для Царя (как они говорят), будет весь распродан по установленной ими цене. Помимо этого присвоения и возвышения цен на товары, что стесняло и убивало торговлю в России, также накладывают новую пошлину на разного рода товары, не предупреждая об этом заблаговременно, и часто это делается уже после того, как поверенные в Москве писали своим верителям за границу и корабли с товарами уже на пути. Случается это и тогда, когда они уже прибыли в Архангельск, что ставит иноземных купцов в величайшее затруднение, потому что они должны либо покориться и принять товар по ценам, надбавленным новыми пошлинами, либо корабли их должны возвратиться домой без груза, и, вследствие этого, обмануть надежды сообщителей (Correspondents) их, рассчитывающих на товары, которые они подрядились поставить.

Во-вторых, когда, по прибытии в Архангельск товаров из заграничных рынков, объявлено было, что они необходимы для нужд Царя, то, вслед за тем, отдавалось приказание, чтоб никакой Русский купец, или кто-либо другой, не смел покупать товаров, пришедших в пристань, прежде чем будет скуплено все то, что требуется для Царя. По этой причине иностранные купцы часто принуждены были отпускать товары свои по ценам, предложенными им лицами, посланными делать закупки для Царя, так что в первом из этих случаев туземный купец не может знать, поощрят ли ему заготовление товаров, и по какой цене ему следует продавать их, чтоб не пропустить возможности продать их со временем с выгодой для себя; во втором же из этих двух примеров, иностранные купцы, вследствие этого присвоения и наложения новых пошлин без предварительного уведомления, терпели часто значительный вред и неудовольствия. Я предоставляю самим купцам рассказать об этом. С ними нередко поступали самым постыдным образом и, под разными вымышленными предлогами, разрывали договор, даже и в таких случаях, когда он был совершен от Царского имени в Присутственном Месте. Во многих таких случаях добиться правосудия и исправить зло оказывалось весьма трудным и часто не возможным, не смотря на сильные жалобы и возражения. Вследствие всех этих причин, и во избежание на будущее время подобного же рода зла, сделаны были убедительные представления и ходатайства о том, чтоб заключен был торговый договор, или чтоб Царь определил, по крайней мере, какие именно следует взимать пошлины с товаров ввозных и вывозных, и чтобы об этом объявлено было десять, или двенадцать, месяцев раньше, дабы купцы могли распределить по этому дела свои. Но Господа и любимцы Царские воспротивились этому, так как этим они лишались случая обогащаться посредством подарков и подкупа со стороны тех, которые, нуждаясь в них, заискивали их расположение.

В-третьих: эти прибыльщики уполномочены были входить во все дома и делать обыск, в виду могущих находиться там товаров, имели власть распределять и взимать тягостные пошлины с внутренней торговли и рынков, и на всем протяжении Царских владений тревожить и притеснять народ, не зависимо от той общей подати, которую обязаны были вносить с каждого дома и с каждой семьи. Через эти своевольные действия, вместе с притеснениями со стороны Воевод, Правителей, Дьяков и мелких чиновников, простой народ утрачивает всякую охоту к промыслу и занимается им лишь настолько, насколько потребно для удовлетворения его нужд, потому что даже, если и удастся кому-нибудь из них, стараниями своими и искусством, добыть денег, то они по истине не могут назвать их своими, но с покорностью говорят: “Все, что мы имеем, принадлежит Богу да Царю”. Они также не дерзают казаться богатыми ни в одеждах своих, ни в домах своих, так как вообще между ними считается всего безопаснее казаться бедным, чтоб не обратить на себя внимание тем, то имеешь деньги. В этом случае их преследуют и мучают до той минуты, пока они не расстанутся с деньгами своими, прибегая к подкупам и подаркам, чтоб только оставили их в покое. Подобных примеров можно насчитать десятки тысяч. По этой-то причине, проезжая в России по деревням, особенно зимою, вы увидите большую часть простолюдинов, сидящих в праздности на улице, или в домах своих; главную заботу свою они прилагают к своему хозяйству: они стараются посеять и сжать вовремя и запастись грубым платьем, для предохранения себя от холода; все же деньги, добываемые ими, простолюдины имеют обыкновение прятать, зарывая их в землю, и, таким образом по смерти этих людей безвозвратно утрачиваются значительные суммы.

Правители и лица, власть имеющие, прибегают ко многим ужасным способам для притеснения народа, между прочим, самое обыкновенное заключается в том, чтобы, под предлогом какой-нибудь вымышленной вины, призвать человека к допросу, угрожая кнутом (Knout) и батогами (Bottocks). Также нередко поощряют подавать на него жалобы и доносы. В этом случае, каково бы ни было правосудие, всякий человек должен неминуемо либо подвергнуться ударам, либо, смотря по средствам своим, откупиться от наказания деньгами.

Простые крестьяне, посланные для работ под мое начальство, слезно жаловались мне на несправедливости и обиды, которым подвергались со стороны Городничих и Уездных чиновников, подчиненных этим Правителям. Это случалось особенно часто в бытность мою в Воронеже, и когда я предлагал им сделать представление обо всех этих несправедливостях нынешнему Адмиралу Апраксину (заведовавшему в то время этой областью), и обещал, что сделаю все то, что только в моей власти, ручаясь, что добьюсь для них правды, то они убедительно просили меня ни в каком случае не упоминать о тех вещах, на которые они мне жаловались. Они объясняли это тем, что если б даже в данную минуту они и добились правды, то все-таки в последствии им пришлось бы пострадать и быть разоренными за то, что они жаловались на людей, власть имеющих, кои открыли бы, что донос произошел через них.

Вот еще одно обстоятельство, относящееся до бедственного положения этих людей, о котором я не могу не упомянуть, a именно: если какой-либо бедный человек, по природе более смышленый и лучший работник, чем соседи его, бывает избран и назначен для исполнения какой-либо Царской работы, то он по двум нижеследующим причинам всегда старается скрыть свои способности и притворяется невежественным. Во-первых: если станет известно, что в какой-либо области, городе, или месте, живет такой-то человек искусный и способный, то его уже не оставят в покое и постоянно будут требовать и давать ему работу, или по приказанию самого Правители, или подвластных ему чиновников, или местных Дворян, у которых они находятся рабами, и с этой минуты такой человек уже не может распоряжаться своим временем, ни получить для себя приличного вознаграждения, а вместо того, если им будут недовольны, или если он начнет роптать, то часто за труды свои он получает удары. Во-вторых: в случае, когда из места жительства их высылается известное число работников на Царскую работу, если один из них окажется способнее и искуснее своих товарищей (кроме тех случаев, когда сам Царь тут присутствует, и знает об этом), то на него накладывается и больше труда и больше ответственности в работе, хотя это не доставляет ему никакого большого поощрения против других работников. В то время, когда я находился в Воронеже, я приказал Голландскому плотничному мастеру, служившему под моим начальством, выбрать, для сооружения снаряда, который тогда изготовлялся, двух, или трех самых искусных людей, каких только мог найти между Русскими плотниками, чтоб приставить их к этой работе. Между прочим, он назвал мне одного, которого из всех считал лучшим работником, я же расходился с ним во мнении, так как человек этот никогда ничем не выказался. На это он отвечал мне, что уверен в том, что названная им личность действительно хороший работник, и что он мог это заметить по тому, как он действовал инструментами, но что, по выше означенной причине, человек этот был совершенно прав, не выказывая своих способностей. На опыте все оказалось действительно так, как представлял мне Голландец.

Не смотря на все представления, деланные мною во время работ, которыми я занимался, и все мои старания получить из Царской казны хоть малое вознаграждение для работников, по моему мнению, заслуживающих оное, я не мог ни для одного из них выхлопотать ни одной копейки в день, так как в России не существует обыкновения при всех таких работах, как те, коими я занимался, платить деньги и жалованье простым работникам и мастеровым. Чтобы читателю легче было понять, каким образом получают плату эти люди, приставленные к исполнению общественных работ, необходимо рассказать следующее. В России все простолюдины или крестьяне (которые возделывают, пашут и засевают землю) суть рабы и принадлежат или самому Царю, или Боярам, или монастырям, или Дворянам этой страны, и когда Царь жалует кому-либо деревню (эти последние часто описываются и отнимаются от одного человека, чтобы отдать их другому), или когда покупают, или продают, в России деревни, либо поместья, то ценность их исчисляется не по пространству земли, принадлежащей к ним, а по числу жителей или рабов, населяющих землю. Каждый дом или семья получает в надел известный участок земли, за который обязаны они платить своему владельцу соответственную сумму деньгами, хлебом и всякого рода произведениями в натуре. Кроме общих налогов, накладаемых на них особыми Царскими Указами, для покрытия военных издержек, в России существует обыкновение для всяких Царских работ или дел, где требуется известное число простых работников, плотников, каменщиков, или кузнецов, посылать, по усмотрению, к Правителям областей, уездов и городов предписания набрать работников из среды крестьян или рабов, иногда приходится так, что каждый 3, 5 или 10-й дом обязан поставить человека, плотника, кузнеца, или простого работника с лошадью, или без лошади, на столько-то месяцев, или столько-то времени, смотря по назначению. Поставляются эти люди на счет города, или деревни, откуда велено набирать работников, и притом до тех пор, пока не сменит их новое число свежих людей, набранных из другого округа, или из того же самого места. До сведения моего дошло, что иногда половина народонаселения, принадлежащего известной деревне, или округу, высылалась поочередно сменять другую, не получая за это ни какого жалованья. Вследствие этого обыкновения в России, когда я старался, по мере сил моих, выхлопотать, в пользу некоторых лиц, действительно способных, вознаграждение, хотя бы по копейке в день, чтобы тем поощрить и прочих, то, в бытность мою в Воронеже, я получил от Господина Апраксина ответ, что не было до сих пор примера, чтобы из Царской казны выдавались людям деньги за исполнение их обязанностей в деле, на которое они были отправлены, но что, взамен этого, растут в России батоги, и что, если они не исполняют требуемых от них работ, то их следует за это бить. Если все это взять в соображение, то нельзя удивляться тому, что Русские из всех народов в мире самый вялый народ и тяжел на подъем, когда идет дело о преуспеянии в искусстве, или науке, и при всяком удобном случае готов возмутиться и принять участие в самых варварских жестокостях, в надежде избавиться от рабства, которое наследственно тяготит на нем.

Там, где Царь присутствует лично, он дает поощрения некоторым из тех мастеровых и простых работников, которые имеют счастье находиться у него на глазах и которых он признает достойными. Преимущественно же в деле построения и оснащения судов, где он ежедневно находится в среде работников, он часто берет в руки инструмент и сам с ними работает; но Бояре его совсем противоположного нрава и во всех частях Царских владений, во всех местах и случаях, общая сложность подданных его все еще находится под тем же гнетом, препятствующим развитию всякого дарования. Можно сказать с достоверностью, что если нынешний Царь умрет, прежде чем большая часть его старых Бояр отравится на тот свет, то большая часть всего того, чем он старался преобразовать страну свою, переправится в старую прежнюю форму, тем более, что предполагают, что сын его, нынешний Царевич Русский, нравом вовсе не похож на отца своего. Он склонен к ханжеству и суеверию, и его легко можно будет привести к тому, чтоб он возвратился к прежней системе и отложил в сторону все вещи, достойные похвалы, начатые настоящим Царем. Здесь, между прочими причинами, я должен упомянуть об одной из главных, вызывающей неудовольствие большой части Дворянства. Это то, что против их воли заставляют их переселяться на житье с женами и семействами в Пeтepбypг, где они обязаны строить себе новые дома, и где съестные припасы дороже, чем в Москве, а корм для лошадей в 6, или 8, раз ценнее, так как в Петербурге на него весьма большие требования, а страна эти производит его весьма малое количество: ибо более чем 2/3 ее состоят из лесов и болот. Не только одни Дворяне, но купцы и всякого рода торговцы, обязаны туда переселяться и торговать чем им прикажут; все это стечение народа возвышает цену на съестные припасы и приводит в стесненное положение тех, которые поставлены в необходимость жить тут для сухопутной, или морской, службы, для построек и для всех тех работ, которые Царь уже привел в исполнение и еще намеревается исполнить. Тогда как в Москве все господа и почетные люди имеют для жилищ своих не только огромные здания в самом городе, но также дачи и деревни, где устроены у них рыбные пруды и сады, с множеством разнородных плодовитых деревьев, и всякие увеселительные места. Петербург же, лежащий под 60° 15’ с. ш. не может производить ничего подобного. Кроме того Москва, — их родина и самое любимое место; тут они окружены друзьями и знакомыми, живут недалеко от деревень своих, легко и дешево могут получать оттуда съестные припасы, привозимые крестьянами их.

Что же касается Царя, то он большой охотник до воды: корабли и лодки составляют его восторг, и он так любит управлять парусами, что даже зимою, когда река Нева и устья ее у взморья замерзли, и нельзя уже более плавать по воде, он имеет нарочно устроенные лодки, искусным образом приспособленные для катанья по льду, и каждый день, когда дует ветер, если что-нибудь особенное не помешает ему, он в вышесказанных лодках с развевающимися флагами и вымпелами, управляет парусами и реит от ветра по льду точно также, как во время плавания по воде. Господа его не находят ни наслаждения, ни удовольствия, в подобного рода вещах, хотя по-видимому делают Царю вежливости каждый раз, когда он говорит им о красотах, или прелестях Петербурга, но как только они сойдутся между собою, то жалуются и говорят, что в Петербурге достаточно слез и воды, и что они молят Бога о том, чтоб вернуться опять на житье в Москву.

Москва находится почти в середине России, на реке того же имени, впадающей в Оку (Асса), и занимает большое пространство земли, где даже и в самой средине города каждый значительный человек имеет свой сад и внешний двор, принадлежащий к его дому. Когда путешественник подъезжает к городу, то этот последний представляется ему с множеством церквей, монастырей, Боярских и Дворянских домов, колоколен, куполов, крестов над церквами, позолоченными и раскрашенными, и все это заставляет думать, что это самый богатый и красивый город в мире. Так показалось и мне с первого взгляда, подъезжая по Новгородской дороге, с которой вид всего красивее; но когда разглядишь все это поближе, то является разочарование и обманутые ожидания. Проезжая по улицам, замечаешь, что дома, за исключением домов Боярских, принадлежащих некоторым богатым людям, все построены из дерева, преимущественно же лицевая сторона, выходящая на улицу, и очень не представительны с виду. Стены и изгороди между улицами и домами также деревянные, и сами улицы, вместо того, чтоб быть вымощены камнем, выложены деревом, посредством сосновых балок, длиною в 15, или 16, футов, положенных одна подле другой поперек улицы, и лежат на других нижних балках, расположенных вдоль улицы; они их обыкновенно возвышают над грязью, покрывающей улицу и находящейся по бокам их так, что с обеих сторон сырость стекает на них и они большею частью остаются сухи. Это дает мне случай упомянуть о частых и разрушительных пожарах, случающихся в этой стране, так как не только в Москве, но и во всех больших и малых городах России, все здания строятся таким же образом, и это часто причиняет такие страшные пожары, какие не встречаются ни в какой другой земле в мире. Например, в Москве раз начавшись, пожар, особенно летом, когда все сухо и готово вспыхнуть, распространяется во все стороны с такою яростью, что не возможно противостоять ему. В этой крайности Русские, в надежде остановить пожар, имеют обыкновение ломать дома и деревянные изгороди, и часто, не имея времени убрать их в сторону, оставляют лежать на земле, вместе с деревом, коим вымощены улицы, и тем дают большую пищу огню. Я знал случаи, когда менее, чем в полдня, горело пространство более, чем на расстояние Русской мили, и уничтожено было несколько тысяч домов, прежде чем пожар был потушен, и нередко даже прежде, чем жители имели возможность спасти и 10-ю часть своего имущества. Это привело многих людей к самой крайней бедности после того, как все их имущество сгорело; это и есть одна из главных причин, почему дома в Москве кажутся такими бедными: жители не имеют достаточно денег, чтобы возобновлять их в лучшем виде, так как уже не раз случалось, что как только перестроят их, то они опять сгорят до основания.

Царь, равно как и подданные его, много пострадали от этих повальных пожаров. Я помню, как однажды, в бытность мою в Москве, около Москвы реки сгорело в одном магазине, принадлежащем Царю, на 100,000 руб. табаку. Кроме того, подданные его, вследствие этих пожаров, часто лишаются возможности платить подати и налоги. Достоверно, что в течение времени, проведенного мною в России, собственно город Москва от этих случайных пожаров пострадал в пять раз более, чем от всех налогов и военных издержек. Это опять приводит меня к сделанным мною уже прежде, замечаниям на счет глупости и безрассудства Русских господ Советников Царских и клевретов их, так называемых, прибыльщиков (Prebulshicks), не смотря на то, что эти повторенные потери и разорения посредством пожаров столь велики, что я, как полагаю, в течение 20 лет равняются тому, что потребовалось бы для перестройки всего города Москвы камнем, или кирпичом, но ни они сами, ни отцы их (которых они так почитают), не остановились на этих соображениях, хотя могли бы уже давно рассчитать все это и подумать о способе, могущем предотвратить такую беду. Можно бы было, по общему согласию, посредством общей оценки, составить капитал для понижения цены кирпича, и отпускать его ниже обыкновенной цены тем лицам, кои имели несчастие лишиться домов своих от пожаров. Это послужило бы поощрением к перестройке главной столицы России кирпичными зданиями, тогда как теперь, не только самые дома, но и множество хлебных зерен, съестных припасов и богатых товаров, постоянно истребляются огнем, и от этого в большей, или меньшей, степени страдают и Царские доходы, и все Государство приходить в разорение, а все-таки нынешние Царские Советники так мало обратили внимание на то, чтобы изыскать средство врачевания подобного зла, но они даже действуют совершенно противоположно, и лет восемь тому назад наложили сильную пошлину на кирпич, приставив прибыльщиков взимать эту пошлину, так что теперь во всех Царских владениях кирпич стали продавать почти вдвое дороже того, что он стоил прежде, и многие люди, которые охотно бы построили дома свои из кирпича, с целью предохранить их от истребления пожаром, теперь не в состоянии этого сделать. В тех домах, которые Русские строят из кирпича (чтобы предохранить их от пожара), они выводят стены очень толстые, со сводом наверху, и по углам связывают их железными брусьями, также делают железные двери и ставни к окнам, таким образом, во время пожаров сгорает только крыша дома, покрытая обыкновенно сосновыми досками, за исключением тех немногих Московских домов, которые с некоторого времени стали покрывать черепицей, и других, принадлежащих богатым Господам, которые кроют их листовым железом. Еще многими другими примерами мог бы я доказать, что способ действия этих прибыльщиков положительно уменьшил значительным образом Цapcкиe доходы, убил торговлю и разорил народ. Но мне кажется, я уже сказал достаточно, чтобы читатель мог видеть, какое это счастье жить в свободной стране.

Еще замечу нечто, что было весьма неразумно применено к делу на основании предположения, составленного для того, чтоб принести значительную пользу Царской стране, но не достигшего предполагаемого выгодного последствия, а именно: лет 12, или 14, тому назад в Совет представлен был расчет великого количества сукна, употребляемого ежегодно в стране этой и привозимого из Англии и Голландии, и о том, как выгодно было бы для России, во избежание этого расхода, делать сукно в Москве, преимущественно для снабжения одеждой Царского войска. Не смотря на то, что иностранные купцы уверяли, что шерсть их слишком грубая и не годится для сукна, все-таки решено было сделать опыт, и затем отдано было приказание послать в Голландию за прядильщиками, ткачами, стригунами, красильщиками и проч., равно как и за всеми необходимыми орудиями, чтобы завести в России шерстяную фабрику. С этою целью на берегу Москвы реки отведена была большая четырехугольная площадь, обстроенная кирпичными домами для помещения нескольких сотен рабочих, долженствовавших находится под руководством мастеров-ремесленников, прибывших из Голландии учить Царский народ тому, как делают, приготовляют и красят сукно. Расходы по всему этому возвышались уже до нескольких сотен тысяч рублей, прежде чем для первого опыта сделан был хоть один локоть сукна. Когда же опыт пришел к окончанию, то оказалось, что Русская шерсть (которая весьма короткая, жесткая и почти такая же, как шерсть собаки) не могла годиться, чтобы прясть ее в нитку для сукна, так что потом пришлось посылать в Голландию и доставить оттуда шерсть, чтоб примешать ее к Русской шерсти. В итоге вышло, что даже самое грубое сукно, только годное для солдат, легче доставать, чем делать его в России.

Таким образом, они шли наперекор природе и разуму: ибо в стране их не имеется годной шерсти, тогда как, напротив, лен хорошо растет в России, и оттуда снабжаются им и другие народы. Несомненно, что если бы Царь употребил хоть 40% этих расходов на то, чтоб выписать нескольких иностранцев, могущих сообщить народу его разные улучшения по части льняного рукоделия, то, поучившись немного, и с помощью лучших, не имевшихся у них до сих пор, инструментов для пряжи льна и тканья полотен, употребление коих им не известно, собственные подданные его могли бы в скором времени (при должном поощрении) довести это дело до достаточного совершенства, что дало бы им возможность продавать за границу в чужие страны большее количество полотен и по более сходным ценам, чем могли бы это делать какие-либо другие Государства, теперь же, за недостатком этого усовершенствования, все, не имеющие понятия о торговле и покупающие Русское полотно, постоянно жалуются на то, что оно не имеет должной ширины, подобно тому, которое делается в других странах; полотно, которое они ткут для рубашек, не шире 20-ти дюймов, так что приходится для этого предмета употреблять четыре полотнища; и до сих пор еще не сделано опыта улучшения по этой части; не смотря на все убеждения иностранных купцов, Русские упорствуют в своей привычке, и ткут полотно слишком узкое для всякого употребления.

Я мог бы привести еще много подобных примеров заблуждения и упорства их, столь противных выгодам и пользам России, но я боюсь, что я и то уже слишком много распространялся, и потому дам только самый короткий отчет о преобразовании Царского войска, которое, благодаря его личной заботе и хорошему правлению, привело его к такому усовершенствованию, до которого не пытался привести оное ни один из его предшественников.

Я уже упоминал о том, что Русское войско одето было в длинные кафтаны, и что Царь, по возвращении своем из путешествия, одел некоторые полки в форменные мундиры, подобно войску других Европейских Государств. Я также заметил, что он установил в военном учении новую дисциплину, заимствованную от других народов, и что он принял в службу свою иностранных офицеров; я полагаю, что читателю занимательно будет узнать, какими приемами и каким способом он из собственного своего народа старался сделать солдат, матросов в проч. Чтобы иметь людей, способных для службы в войске, на кораблях и во всяких других должностях, он приказал составить список, сколько у каждого Боярина и Дворянина сыновей, и какими они владеют поместьями. Иных послал он путешествовать, других отправил в армию и во флот, чтоб служить там, на собственном иждивении, покуда они упражняется в деле и отличатся своим поведением на столько, чтобы удостоиться какого-либо значения и поступить на Царское жалованье. Сыновья самых высших Господ, прослуживши несколько времени солдатами, производились сначала в Прапорщики, потом постепенно повышались, соответственно их поведению. На общественных увеселениях и в общественных местах на них приказано было не обращать особого внимания, и не оказывать им ни какого особого уважения, кроме того, которое соответствовало занимаемой ими должности, коей удостоились на службе Его Величества.

Чтобы приказание это было более действительно, и чтобы все лица, которых он посылает в войско, или во флот, могли остаться этим довольны, Царь сам показал им пример, взяв на себя должность во флоте и в армии, действуя и пользуясь постепенными повышениями, как всякий другой человек. Обо всем этом необходимо сообщить более подробно.

Первый титул, который он взял на себя, был титул лоцмана в то время, когда он впервые построил корабли на Переяславском oзepе, а также и во время похода против Азова в 1695 году; Урядником же он записался перед тем, как пустился путешествовать по Европе. По возвращении своем, когда он изменил учреждение и имя стрельцов, назвав их солдатами, он ваял на себя начальствование ротой в одном из первых гвардейских полков. Я сам видел, как он шел впереди своей роты по улицам Москвы во время освящения воды в реке, что обыкновенно в Москве и по всей России делается два раза в год, при торжественном крестном ходе духовенства. По возвращении Его Beличества из путешествий, он собственными руками сделал чертеж 50-ти пушечного военного корабля, и начал его строить на Воронежских доках, приказав, в присутствии всех своих Господ, прежде упомянутому мнимому Царю, произвести его в строительные мастера; по этому случаю шут его приветствовал речью насчет его искусства и различных степеней знания, приобретенных им в путешествиях, а мнимый Царь удостоверял его в своей милости и в том, что он может ожидать дальнейшего повышения, соответственного его достоинствам.

Эти три титула он взял на себя, когда я только что приехал в страну, и ни в каком общественном собрании, или увеселении, никто не смел обращаться к нему иначе, как называя его Капитаном. Он продолжала таким образом служить в течение 8 лет, прежде чем достиг Полковничьего чина, что случилось после особенного успеха его в деле против Шведов в Польше; после же того, как он одержал великую победу под Полтавою и в торжестве вернулся в Москву, он был произведен в Генерал-Лейтенанты и, сколько я помню, два года перед тем был сделан Контр-Адмиралом Флота, и, согласно этому, поднял свой флаг. До меня дошли слухи, что в течение нынешнего лета он с обычной обрядностью произведен был в Вице-Адмиралы.

Во всех этих разных чинах, до которых его постепенно возвышали, он постоянно получал свое жалованье и давал расписку в том. Деньги обыкновенно приносились и вручались ему во время какого-нибудь великого праздника, на котором присутствовали все его Господа. По этому случаю мнимый Царь обыкновенно делал ему вежливые приветствия насчет того, что он хорошо служил и трудился для общественного блага. Пили за его здоровье, как за Капитана, Корабельного Строителя, Полковника, или Генерала, смотря по тому, какое ему в этот раз приходилось получать жалованье. Когда же спускают на воду корабль, строенный им самим, или такой, который строился под его именем Русскими его помощниками, то мнимый Царь и Господа всегда дарят ему серебряную посуду, деньги и сукно, чтоб сделал он себе новое платье, так как в тот день, когда он работает между плотниками, собственное его платье большею частью бывает достаточно испачкано. Это делается обыкновенно после того, как корабль уже спущен на воду и Царь начинает пировать и веселиться.

Шут его в этих случаях всегда много хлопочет: иной раз он его хвалит, а иной говорит, что с ним обходятся слишком милостиво и быстро повышают: он перечисляете все то, что ему следовало бы сделать прежде, чем по справедливости получить право на такое поощрение, и всегда при этом делает косвенные намеки на привычки и обычаи прежних Царей, их дурное управление Государством, дурное устройство войска, ханжество старых Бояр и проч. Вот какими мерами Царь добродушно и весело старается доказать своим Господам, что он ожидает от них, чтоб они не считали ни себя, ни сыновей своих, слишком важными лицами для служения земле своей, получая постепенное повышение в чинах. Сделав это, он тем не ограничился, но неусыпно старается вникать в достоинства и поведение всех тех, кто служит в его войске, награждая, или наказывая, каждого, смотря по тому, что он заслужил. Существует много разительных примеров подобного рода. Этим способом он из среды своего собственного народа снабдил войско хорошими офицерами, которые, быв родом Дворяне первостепенные, должны, вместе с чем, отличаться духом мужества и храбрости. Что же касается до войска вообще и простых солдат, из которых состоят полки, то те, которые служат в коннице, по большей части Дворянские сыновья низшего разряда, владеющие небольшими поместьями, а также некоторые сыновья Священников; потому что Царь заметив, что страна его переполнена Священниками малообразованными и воспитывающими обыкновенно сыновей своих в том же невежестве, предназначая их к тому же служению, приказал всех их переписать и отправить в войско. Он также неоднократно посылал туда значительное число излишних Подьячих (Subdiackshicks), находящихся в Приказах, и других лиц, набранных из среды мелких торговцев, так что между Царскими драгунами и в легкой коннице встречается весьма мало крестьян или крепостных.

Что же касается до пехотных солдат то, вследствие разных, нижеследующих, замечательных обстоятельств они более всех других людей в мире годны для службы. Во-первых: в России между простолюдинами (мужчинами и женщинами) существует обыкновение, по крайней мере, раз, или два, в неделю ходить в их баню (Bagnio) или потовые бани, и даже среди зимы они выходят голые из этих бань и бросаются в реку; если же нет тут реки, то выливают ceбе на голову два, три, ведра холодной воды. Таким образом, приучившись с самого детства к этим крайним и быстрым переходам от жара к холоду, они не боятся простуды и не подвергаются кашлю, о котором в этой стране не имеют понятия: они могут безопасно путешествовать по степи во время самых суровых морозов и ложиться на ночь спать около костра, разложенного на снегу. С одной стороны, эта способность переносить такого рода трудности, делает их годными для военной жизни, с другой же стороны, если Русский будет иметь сухари (Sucarie), что есть не что иное, как печеный ржаной хлеб, изрезанный на мелкие четырехугольные кусочки и высушенный потом в печи, если он только будет иметь эти сухари и простую воду, чтоб запить их, то он способен удовлетвориться этим и идти мерным шагом недели две без остановки. Если же он получает еще от времени до времени чарку водки, то считает себя вполне удовлетворенным и счастливым.

Во-вторых, Русские ни во что ставят смерть и не боятся ее. Вообще замечают, что когда им приходится идти на казнь, они делают это совершенно беззаботно. Я сам видел, как многие из них шли с цепями на ногах и с зажженными восковыми свечами в руках. Проходя мимо толпы народа, они кланялись и говорили: “Простите, братцы!” и народ отвечал им тем же, прощаясь с ними; и так они клали головы свои на плахи и с твердым, спокойным лицом отдавали жизнь свою. На этом основании все те, которые лучше меня могут об этом судить, считают, что при хороших офицерах Русские непременно будут отличными солдатами; и во многих случаях в недавнее время было уже доказано, что те из них, которых хорошо ведут и применяют к делу, могут также хорошо устоять и сражаются не хуже прочих народов.

Кроме собственного его народа, Царское войско состоит еще из нескольких Казацких (Cossacks) полков, находящихся под начальством их собственных офицеров. Все они принадлежат к легкой коннице и оказались весьма полезными в Русских войнах против Турок и Татар, а в настоящей войне против Шведов: их обыкновенно отправляли с отрядом Русской конницы во все те посылки, где приходилось сбирать подать и жечь, или грабить страну. У Царя есть также отряд Калмыков (Cullmicks), которые, согласно заключенному с ними мирному союзу, обязаны всегда сопровождать его войско. Это сильный воинственный народ, который только нуждается в дисциплине, чтоб образовать из него солдат. Калмыки доставили Царю значительную победу над Шведским отрядом около Пскова (Plesco), вскоре после потерянной битвы под Нарвой

Я уже прежде говорил о дромадерах, употребляемых Калмыками на восточном берегу Волги для перевозки своих пожитков. Лошади, не привыкшие видеть этих животных, очень боятся их, и в испуге, с великой поспешностью, убегают от них. При встрече Русских со Шведским отрядом, на который они собирались напасть, этим Калмыкам с несколькими дромадерами впереди, приказано было начать нападение: как только они приблизились к ним, Шведские лошади так испугались, что подались и выбились из строя; тут Русские напали на них и разбили их. Казаков обыкновенно насчитывали до 10,000 человек, а Калмыков около 6,000; все же Царское войско, находящееся у него на жалованье в разных местах, состоит, в общей сложности, из ста двадцати, или ста тридцати, тысяч человек.

Есть еще одна вещь, посредством которой Царь весьма усовершенствовал свое войско. До его времени Русские не имели правильной артиллерии и, сколько известно, никогда с успехом не осаждали ни одной значительной крепости; у них также не было хороших офицеров, исключительно принадлежащих к артиллерии; но нынешний Царь, около двух лет после возвращения своего из путешествия, завел правильную артиллерию и дал ей военный мундир, как у других народов. В настоящее время многие из его подданных находятся в артиллерии его Капитанами и Офицерами: они изучили артиллерийскую науку и сделались хорошими бомбардирами, а затем еще многих других ежедневно высылают из его Математического Училища в Москве, служить в артиллерии, равно как и на кораблях, сверх тех, которые посылались, и до сих пор посылаются, за границу изучат ремесленные искусства и науки, быв предварительно обучены только Арифметике и Геометрии. Таких-то именно прибыло в Англию, месяц тому назад, около двадцати человек, которых приказано поместить в учение по части разных ремесел, относящихся до кораблестроения и артиллерии; из них образуют кораблестроителей, канатных мастеров, парусников, кузнецов и проч.

Царь обращает особенное внимание на то, чтоб его подданные сделались способными служить ему во всех этих делах. Для этой цели он не жалеет трудов и постоянно сам работает в среде этих людей, отдает приказания, делает распоряжения во всем, что только относится до войска и флота, и находит в этом великое наслаждение. О нем можно оказать, что он сам вполне солдат и знает, что требуется от барабанщика, равно как и от Генерала. Кроме того, он инженер, пушкарь, делатель потешных огней, кораблестроитель, токарь, боцман, оружейный мастер, кузнец и проч.; при всем этом он часто сам работает собственноручно, и сам наблюдает, чтобы в самых мелких вещах, как и в более важных распоряжениях, все было исполнено согласно его мысли.

Не могу не заметить еще одного: так как те места, где изготовляются корабли и где расположены войска его, находятся иногда в весьма дальнем друг от друга расстоянии, то я полагаю, что (по соразмерности времени, проведенного мною в стране этой) он путешествовал двадцать раз более, чем какой-либо Государь в мире до него, и ни в какой стране, за исключением такой, где ездят на санях, не могло бы это быть приведено в исполнение. Обыкновенный его способ путешествия зимою равняется ста Английским милям в день, или около того. Он совершает эти переезды на переменных свежих лошадях. Хотя в России весьма удобно таким образом путешествовать зимою в санях, но в этой стране не существует нигде гостиниц, ни других порядочных мест, где бы можно было найти приют, за исключением больших городов, отстоящих друг от друга миль на сто.

Поэтому Царь, чтоб сделать путешествие более приятным для себя и для сопровождающих его Офицеров и Господ, приказал построить на дорогах, ведущих в Воронеж, Киев, Смоленск и Петербург, на 20, или 30, верстном расстоянии друг от друга удобные дома, где можно найти приют и пищу. Он также приказал на вышеозначенных дорогах поставить на каждой миле столбы, с четко написанным по Английски и по Русски означением расстояния от места до места, так что путники, находящееся на этих дорогах, легко могут знать, как далеко им еще остается ехать. Преимущественно же с целью сделать Петербург более приятным, он, около семи лет тому назад, приказал Мистеру Фергарсону и Мистеру Гвину (Gwin) обстоятельно осмотреть дорогу между Петербургом и Москвою, отыскать отношение одного места к другому, чтобы на всем протяжении провести дорогу прямой чертой через леса, озера, болота и реки, что и сокращает дорогу на одну пятую против теперешнего протяжения. С тех пор уже начертана была линия этой дороги и в 1710 году окончательно намечена в прямом направлении через леса, и как только кончится война, и Царю, возможно будет уделить людей и денег на этот предмет, он предполагает провести эту дорогу.

(пер. О. М. Дондуковой-Корсаковой)
Текст воспроизведен по изданию: Перри Д. Другое и более подробное повествование о России // Чтения императорского Общества Истории и Древностей Российских. №. 2. М. 1871