[АлександрСН]

Об обрах, их царстве и его пределах

Кто не слышал или не читал кое-что о деяниях народа, который в русских летописях слывет обрами, в западных abari, habares, а у византийских некоторых писателей αβαροι, αβαρεσ?
Народ этот бушевал в Европе в VI и отчасти в VII веке. Нынешнее историческое мышление придумало себе название, которое довольно сильно звучит в учебных исторических руководствах. Это название есть: Awarisches Reich; le royaume, l’empire des avares, des abares. Генрих IVсказал: «Paris vaut bien une messe»; нынешнее любопытство заставляет нас сказать: «Un royaume, un empire, enfin, une grande nation vaut bien quelques etudes».
Если перелистаем каталог всех исторических исследований, то найдем, что обры, или авары, почти совершенно забыты вместе с их Империею, несмотря на то, что почти всякий изыскатель или компилятор исторических сочинений больше или меньше спотыкается об Аварскую империю, или обрский народ. Вот почему и Карамзин волею или неволею должен был сказать что-либо об обрах.
Из всего того, что сказал нам Карамзин об обрах, мы не можем извлечь ни малейшего определительного понятия. Точно таким же образом и в компиляциях Роттека, Мюллера или Michelet обры остаются для нас народом неопределительным обращали внимания на этот народ, на это царство.
Об обрах говорится в русских летописях; об обрах говорится в юго-восточных, т.е. греческих, летописях. Само собою разумеется, что невозможно назначить пределов этому народу (следовательно, дать о нем определительное понятие) по одному Нестору, по одним западным писателям или по одним византийцам, потому что все эти летописи касались обров только со стороны своих границ.
Народ обры делается действительно любопытным, если видим со всех сторон, что он осаждал Царьград во Фракии, боролся с франками на Рейне и, по Карамзину, делал нашествие и на Россию. Следовательно, определительное понятие об этом народе важно не только для русской истории, но и для истории Германии и Галлии, для истории Паннонии и Дакии, для истории Задунайского полуострова, т.е. решение этого вопроса важно для всей Средней и Восточной Европы.
Обры бушевали в Европе в 560–810 годах, т.е. в продолжение 250 лет. Период прекрасный, потому что это был период преобладания обров над Европою в то время, когда Италия была разбита на уделы, Испания тоже, то же и Франция, в которой едва только, и очень медленно, зарождалась французская монархия. Наконец Карл Великий затеял семилетнюю войну с обрами и отнял от них значительную часть Австрийского герцогства и гористой Штирии. Конечно, с этого времени исчезает из истории и имя обров (скажу в скобках хотя, впрочем, такой мощный народ исчезать не мог, потому что дело номенклатуры исторической нейдет за одно с физическим существованием целого народа). Если Карл Великий и разрушил бы, как говорят, аварское или обрское царство на таком же основании, как и турки Греческое и Болгарское, то все еще порабощенный и лишенный имени народ обрский не перестал бы существовать и впоследствии, точно так же, как и греки и болгаре не исчезали и доселе. При сем случае я замечу, что исчезание имени с ландкарты не должно быть принято за вещественное исчезание народа; что номенклатура может представлять историко-оптические обманы, et la pauvre raison humaine plus ou moins, en a été bien dupe. Доселе, сколько мне известно, почти никто не делал различия в этих двух родах исчезаний; ландкартное или, что одно и то же, летописное принималось за вещественное; это то же значит, что погнаться за призраком, за оптическим обманом.
Но положим, что обры исчезли при Карле Великом, и обозрим эпоху их в 560–800 годах. Чтобы не погнаться за призраком, мы поступим осторожно. Чтобы открыть подлинные жилища обров, мы сделаем различие в их пределах, т.е. между общими пределами царства и теми, до которых простиралось племя обров; первые назовем политическими, последние природными или народными; например, политический предел русского народа к западу составляет линия польско-прусская, природный составляет река Висла; к югу политический – линия между Галициею и Российскою империею, народный – река Тиса в Венгрии в ее течении с востока к западу и т.д. Следовательно, взявши наобум какое-либо место из хроники и не делавши различия в пределах, можно снова составить себе призрак и принять его за действительность. Как ни будем точны в ссылках, в приведении цитат, сколько ни окажем начитанности, не избегнем обману, если с точностью не постановим себе различия как в вещах, так и в словах.
На этом-то основании, чтобы понять, чем владели обры, надобно прежде указать, где же они сами жили? Таким только образом избавимся от призраков, т.е. от увлечения.
Начнем с западных, современных свидетелей. Григорий Турский (Gregorius Turonensis, живший до 592 года) в своей Франкской хронике (IV кн., 23 гл.): «Ибо после смерти Хлотария гунны вторгнулись в Галлию, против которых король Сигиберт двинулся в поход (1)».
В 29 главе: «Гунны опять напали на Галлию; против них вышел Сигиберт…» и пр. «Но как войско его, разбитое, бежало, то он окружен и взят в плен гуннами, коих царя умягчив подарками, заключил мир никогда с ним не воевать. Но и Гаган, так называются все короли того народа (2), дал Сигиберту многие подарки».
Это происходило с 559 по 570 годы, только сто лет спустя после смерти Аттилы. Следовательно, тех, которые относят разрушение Аттилиной Империи ко дню его смерти, можно бы заставить прочесть Григория Турского, прежде нежели примутся они за свои компиляции; можно бы тоже заставить их читать Прокопия Кесарийского и Иорнанда, живших в это же время. То же самое гуннское правительство, которое воевало и трактовало с королями франкскими за Рейном; в это же самое время вспомогательные войска императору Юстиниану Великому против персов, вандалов африканских и готов в Италии. Прокопий, секретарь Велизария, это войско называет гуннами; епископы же Эннодий Павийский и Иорнанд Равенский называют болгарами. Il était très – honorable pour une nation comme ca, que de pouvoir voir les bords du Rhin, et ceux de l’Euphrate, les figuiers de l’Afrique et les colonnes assez impertinentes de Rome. Итальянец, или римлянин, давно уже разлучился с этими разными странами; грек едва ли слышал о Рейне и его Сигиберте; и VI столетие представляет новый великий народ, ужасный от востока до запада. Это продолжался еще век Аттилы. Отец Фредегарий (живший в 658 г.), продолжатель Григория Турского, говорит следующее о делах своего времени (гл. 48): «В 40-м году царствования Хлотария (II) и при третьем сыне его, Дагоберте (т.е. в 632), словене (3) стали возмущаться против обров, именуемых гуннами, и пр. Гунны приезжали всякий год зимовать помежду словен, отнимали у них жен и дочерей, и сверх многих угнетений словене платили гуннам ежегодную подать (4)».
Действительно, с этого времени начинается история Богемии, Сорабии и Моравии как стран независимых. В этой революции, или изгнании обров, фигурирует некто Samo, а нынешние богемские, моравские и даже немецкие историки историю этих славянских племен начинают этим же Samo. Как будто податное состояние народа до 630-х годов не принадлежит к его истории! Зачем предполагать, что за 80 лет, т.е. около 559 году, или во время трансакций обров или гуннов с Сигибертом Франкским не было этого народа в Богемии и Моравии от того только, что Григорий Турский в трансакциях не упоминает о нем, как о податном, а упоминает, как и следовало, о господствующем племени или правительстве, которого интерес в Германии был нарушен франками? Да и почему не думать, что эти Германские slavi находились в податном состоянии и в зависимости от обров со времени Аттилы, т.е. с 450-х годов? Да и почему же там бы не жить этому народу и до Аттилы? Но это в сторону. Куда же девались обры, т.е. где же были народные их жилища? Разумеется, в странах, граничащих с Моравиею и Силезиею, а именно с востока. Где же именно? Мы принуждены сказать, что обры должны были жить по Неману, по Днепру, по Днестру или по Венгрии.
Теперь мы немного оттенили природные жилища обров от их владений со стороны западной.
Где же, собственно, жилища обров, или гуннов? Новейшие ученые полагают: одни – в Паннонии, другие – в Дакии. Это разноречие показывает, что ни те, ни другие не убеждены совершенно в том, что говорят; а наоборот, всякая вещь, объясненная определительно, не допускает разногласия.
Чтобы легче и вернее можно было сообразить вопрос, мы рассортируем нынешние пределы Венгрии и Австрийского герцогства. Известно, что Дунай во всем своем течении был вечным, естественным пределом, как между государствами, так и между языками, т.е. был границею не только политическою, но и филологическою. Только с X века образовалось Венгерское королевство, так что Дунаю пришлось протекать по его средине. В продолжение первых четырех веков Дунай был границею Римской империи; часть Австрийского герцогства, задунайская часть Венгрии с частью Славонии и Кроации составляли Паннонию. Природные жители этой Паннонии, равно как и Норика, части Ретии, Истрии под самую Верону и Венецию нынешнего Иллирийского королевства составляли искони отдельное славянское племя, известное под природным именем словенцев и краинцев. Из всех славянских племен только это одно было действительно старожильным по ту сторону Дуная, потому что болгаре и сербы перешли за Дунай в Мизию, Македонию и Фракию только по разрушении Империи.
Итак, наречие этого племени с Норических гор простиралось к северу и востоку только до Дуная; но от Дуная к северу до берегов реки Лабы (Эльбы) простиралось другое славянское наречие под названием чешского языка, который, как в старину, так и теперь, занимает северо-западный угол Венгрии (словаков), Моравию и Богемию. Язык чешский к западу граничит с языком сербским, или сервским (lingua sorabica, servica), который от пределов Богемии простирался к западу по той части Баварии и окружных герцогств, которая искони слыла землею франков (Franken-Land, Franconia), по Лужицам, по нынешней Саксонии, чрез Туринген до самого Гарц-Вальда к Рейну. Язык этот и доселе уцелел в Лужицах, в Саксонии и отчасти в Бранденбурге; 300 лет тому назад все деревни вокруг Лейпцига (Липска) говорили на этом языке; но в древности этот язык далеко простирался к западу, где примыкал к немецкому (lingua allemanica). Этот немецкий язык занимал западную часть Баварии, часть Швейцарии, Виртембергское королевство и Баден. Таким образом, посреди Баварии и около Касселя сталкивались два противоположные языка. Древние весьма рачительно их отличали, так что allemani значило Deutchland, а сербщина слыла franki, francones, Franken-Land.
С другой стороны, т.е. к северо-востоку, чешский язык граничит с ляшским, состоявшим из слезаков, кракусов и мазуров. Висла искони отделяла ляшский язык от русского.
Надобно заметить, что чешский язык от пределов нынешней Саксонии переходил через горы в Моравию, а через Карпаты в Австрийское герцогство и Венгрию по самый Дунай. Таким точно образом и русский язык переваливался через Карпаты в Венгрию к берегам реки Тисы, так что если в Скифии нашей русский язык простирался к югу мимо ляшского, то в Карпатах и за Карпатами стремился рядом с чешским; и если по реке Бугу и Нареву он подвергался ляхизмам, то в Шарошском, Земплинском и других графствах Венгрии и доселе он подвергался чехизмам. Граждане вольного королевского города Пряшова (Eperies) имеют своего русского архиерея, молятся на языке нашем церковном, но с трудом определить могут, точно ли они русаки или словаки! До того они чехствуют! Но разбор этого обстоятельства необходим будет для особых исторических надобностей.
Русь от ляшских и чешских пределов простиралась да¬леко к востоку; на юге она занимала все Восточные Карпаты и всю Трансильванию: эту природную, древнейшую Русскую Швейцарию.
Однако русский язык в протяжении к югу не останавливался на том же градусе, на котором и чешский, задержанный течением Дуная с запада к востоку. Дунай не хотел ворваться в Русь; как только приблизился к ее пределам, тотчас возле Песта заворотил к югу, чтобы бежать параллельно с Русским горами (известными под греческим или цыганским названием Карпатов, и о котором народ ничего не знает) с твердым намерением не допустить всем Русскими горам перебежать в систему Балканскую. И как только прибыл под Белград, остановился, чтоб выглядеть, как Наполеон под Аустерлицем, самое слабое место в тянущейся к югу линии Русских гор; кинулся на нее, подобно удаву, и неподалеку от Оршова грудью разбил линию. С невероятною быстротою и шумом проскользнул он сквозь пробитое отверстие пересеченного хребта и, перевалясь на спину, как будто измученный ударом, тихо и безжизненно едва тянется на спине к востоку в море, греясь на теплом солнце юга. Там уже ползает по нем не только человечество, но и корабли, а он лежит, как бесчувственен, и только когда находит на него лихорадка и стужа, тогда кожу его подергивает дрожь, и он судообразные насекомые стряхивает на берег:
Ой, Дунай, Дунай,
Сила Дунаевич!
И доселе помнит тебя Русь, что ты не дал ей уйти в Грецию, а пустил одни только вереницы журавлиные!
Наблюдая за Дунаем, мы должны сообразить его характер. Висла была всегда домашнее животное между русью и ляхами (un fleuve apprivoisé); на восточные ее берега приходили дети и девы русские мыть полотно или ноги, или расплетать косы; на западные берега приходили ляшенки. Такая же смирная река была и Лаба чешская, и Одра померанская, и Двина. Но реки мужеские, каковы Дон, Днепр, Днестр, Дунай, только в молодости своей возились с девами возле гумен, садов и дворов и поили рогатую скотину. Так и Дунай вырастал между словенами и чехами; но как только возмужал, удалился в степь и принял характер разбойничий.
Кому-либо могло бы показаться, что я слишком поэтизировал такое существо, какое есть река. Да, не одна река, но вся местность составляет или имеет свой особенный характер. Это особенное ощущение известно только тому, кто родился и вырос в горах, а после перенесся в противоположность, на равнины, в степь; кругом необозримая равнина действительно наводит на душу какое-то уныние, страх, опасение, потому что безлесная, безводная, необитаемая даль всегда неприязненна, негостеприимна. Проезжая в 1830 году по Валахии из-под Гирсова через Слободею в Силистрию, я не раз думал себе, что если бы конь мой бросил меня одного и безоружного на степи, то я впал бы в отчаяние. Нигде человек не прилепляется так сильно к лошади, как на степи, потому что нигде не имеет в ней такой нужды, как на степи. Вследствие этого народы именно от свойства местности могут быть больше или меньше конные. Не вдруг мог бы я вам сказать, что такое Царьград, что такое Париж, что такое Лондон и что такое Копенгаген. Для меня здесь важнее сказать, что такое Москва. Ужели никто не видит, что Москва не иное что, как только кавалерский или конный лагерь. Это слово конный заключает в себе все ругательства и все похвалы великорусскому народу, т.е. легко объясняет все то, над изложением чего философ истратил бы многие годы и многие книги. Слово «конный» дает полное понятие не только о городе, но и обо всем племени, так как великороссы и конница суть синонимы*.
Помню, какие оттенки принимал мой характер в проезде чрез места необозримые; проезжая в Силистрию, за 30 верст видел я южные берега Дуная; за 15 видел всадника, который ехал мне навстречу. С южных берегов молодой римлянин за 40 верст мог во все стороны видеть по Валахии; если он, этот Lucius Flaminius, стоял на караульной ставке, то легко мог отличить, как по этому необозримому пространству носятся тучи кавалерийские. Молодой римлянин с ужасом смотрел в эту мрачную даль, из которой я подъезжал к нему и в которую он едва ли решился бы пуститься пешком и с ранцем за плечами.
Я сравнивал его ощущения и мои; он из Рима прибыл в Силистрию пешком в продолжение 40 дней, несмотря на двойное расстояние. Если бы я посадил к себе какого-либо баварского или виртембергского аллемана и тащил бы его в телеге в Силистрию день и ночь и во всю прыть, то он не мог бы не удивляться такой варварской езде, so barbarisch fahreu! Несмотря на то, езда эта сделала бы порядочную операцию на его внутренность, и мой немец возвратился бы в свою Немецию уже не немцем, а скифом, он был бы тогда сложное существо, allemanus scythisatus; аллеман, наверное, подошел бы к нему с подобострастием, потому что он имел бы непре¬менно высокое понятие об ein römischer Officier. Я бы не мог чувствовать этого уважения, потому что мои ощущения распялены бесконечностью и опасностью скифского небоскло¬на, как необозримостью моря, и приняли бы характер гордый, надменный, саркастический. Кто испытал влияние ужасного, кто превозмог опасное, тот непременно делается отважнее, гордее. Притом же, если пехотинец или ездок на волах и ослах (как римлянин) приучается к терпению, то конная и быстрая езда сделала из меня, как скифа, человека самого нетерпеливого. Пока аллеман с подобострастным терпением ожидал бы выхода из пограничной ставки des Herr römischen Officier’s Lucius Flaminius, я бы закричал с презрением от нетерпения: «Ну! Мусье, выдыбай!» – с презрением, потому что я выучился презирать с опасностью и самого Луция Фламиния.
Фламиний, наверное, принял бы меня с большею недоверчивостью, чем аллемана, но презреть меня не мог бы, потому что скиф в глазах итальянца всегда представлял что-то достойное если не удивления, то, по крайней мере, внимания. Известно, что Италия была и есть страна вовсе не конная; она всегда была страна коровья, как и самое ее имя выражает, потому что ιταλος значит по-гречески то, что по латыни vitulus, теленок, или даже осел. Рим никогда не имел своей кавалерии, потому что нельзя назвать кавалерией находившихся при всяком 6-тысячном пехотном полке 60 всадников, которые на своих аргамаках тянулись за полком шагом, подобно немецким маркитантам; всякий уроженец нашей необозримой Скифии, или Сармации, захохотал бы во все горло, видя подобных рыцарей. Бедному Луцию Фламинию никогда не посчастливилось бы видеть в своей армии такие великолепные конные позы, какие он видел в Риме у триумфальных мраморных колесниц, у коих мраморные или живописные кони изображены в полном скаку, а буйные шеи пристяжных нарастяжку. Как мог бы Луций Фламиний презреть всякого скифа, который бы скакал в полностью подобной триумфальной скульптурной позиции и колеснице, именно во всю дорогу от гор Рифейских (то есть от Москвы) до берегов Мизии! Если хотите осуществить фантазию скульптора греческого или римского, то велите заложить себе в дрожки тройку русскую, садитесь и поезжайте по-русски, и будьте уверены, что триумфальные греческие и римские модели Юлия Цесаря или Траяна сняты именно с вашей русской тройки. В одном только можно бы упрекнуть ваятелей, а именно в том, что забыли дугу, если бы ее отделке не мешал или мрамор, или самое искусство. Самые даже колесницы суть исключительно скифское изобретение, потому что они представляют первую необходимость Скифии.
Может быть, я сам не показался бы Луцию Фламинию слишком изящен при виде моей бурки. Пусть он бы меня называл barbarus, я бы, однако, похвалил его Цицерона или Сенеку; сказал бы, что у них много прекрасного, но что нередко городят околесную; всякий скиф сказал бы это непременно, потому что Скифия, страна конная, имеет свои исключительные ощущения и образ воззрения на вещи. Платон у нас, сказал бы я ему, сделал бы у нас странное впечатление, и если он великий человек в Афинах, то у нас со своим городовым уложением он ни к чему не годился бы, кроме разве в бургомистры в городе Смоленск. Может быть, аллеман с Фламинием меня осудили бы одинаково; может, они решились бы взять меня в плен для того, чтобы продать; но я, скиф, решился бы пленить и немца и римлянина для того только, чтобы их оседлать и поездить на них. Да и в самом деле, поездивши тирански на коне, что может помешать мне захотеть поездить и на человеке?
Таким образом, разнообразная местность доводит человека до разнообразных привычек.
Это небольшое отступление я допустил из необходимости показать: 1) что местность имеет влияние на характер в народе; 2) что местность имеет влияние и на историю, т.е. что в наших исторических мечтаниях мы не должны расквартировывать народ вопреки обитаемости или необитаемости стран.
Чтобы кончить определение русской полосы, должно прибавить следующее: Венгрия состоит из необозримой равнины. Так как эта равнина кругом окружена высокими горами, то Венгрия представляет глубокий таз.
Другой таз глубокий представляет поверхность Валахии. Я уже выше сказал, что южные берега Дуная видны за 30 верст. Силистрия лежит на самом Дунае у подошвы высоких гор. Я вскарабкался на эту вершину в надежде опять спуститься на ту сторону, как вдруг вместо вершины горы я очутился на самом краю Болгарской, или Задунайской, равнины, отчасти покрытой деревьями. Если провести от моих ног через Дунай к северу горизонтальную линию, то она пронеслась бы очень высоко над Валахиею и уперлась бы в горы Трансильвании или в возвышенную поверхность Молдавии и Бессарабии.
Южные берега Дуная вовсе не речные; они представляют все черты морских берегов. Не стану здесь доказывать и пояснять, что Венгрия и Валахия были некогда морями (5), а скажу только, что дно обеих этих стран и доселе представляет безлесные и безводные равнины. Где воды нет, там и лесу нет; там человек не может завести постоянного жилища. Вот почему Валахия и Венгрия суть страны неудобонаселительные. В степной части Венгрии, по Дунаю и Тисе, есть пустыни необитаемые; целые сутки скачешь, не видевши ни кола, ни двора, ни деревца. Но зато где проявился прудок или удобный водопойный источник, там накопилось огромное село. Вот почему в степной Венгрии есть такие села, каких нигде в мире, – например, Сарваш в 17 000, Русский Дом (Orosz-háza) в 12 000, Чаба в 20 000 душ. По той самой причине Крашовское жупанство ничуть пространством не меньше других, имеющих 400 селений, хотя оно состоит только из трех. Кто езжал по степям Валахии, тот припомнит себе ее пустоту. Селения только по рекам; по междуречному же пространству человечество, подобно кротам, роет себе ямы в покатой земле и накрывает их соломою. Этого рода селения называются там бордеями.
Но зато и приятность и свежесть местоположений, и достаток воды и леса есть в долинах гор, спускающихся из Трансильвании как в Венгрию, так и в Валахию; тут народ свежее и здоровее.
Итак, русский народ искони мог проникнуть к югу по местам удобонаселимым, по Молдавии, Трансильвании, до степей Венгрии и Валахии. Вот какая граница отделяла Русь от Римской империи; не Дунай только, но, что ужаснее, необозримая и негостеприимная степь. Если моравские и словенские девы ежедневно могли мыть ноги в Дунае, то русские слышали о нем только понаслышке от русских наездников. Не с корчагой пешком ходила Русь на Дунай; она бросалась на копья, с саблею на боку, с пикою и стрелою за плечами, и три дня и три ночи скакала, чтобы увидеть этого степного удава.
Я имел случай испытать влияние этих обеих степей, и если что сказал, то оно, по крайней мере, тем хорошо, что снято мною с самой натуры.
Таким образом, гористая Русь повисла к югу меж степей; выдалась, подобно Морее, в бывшее некогда море; там оканчивался мир Европейский от мира Заморского – ныне Задунайского; там оканчивались древнейшие жилища Славянщины от Заморской Скиперии, от Задунайского полуострова, который, впрочем, есть плотный кусок, насильственно отрезанный от Анатолии, от Азии, Цареградским быстротечным каналом. За этим высохшим морем было человечество, совсем противоположное европейскому; так как и доселе язык Скиперии, язык старожилов албанцев, не имеет ничего общего с основою языков европейских, но зато он сроден с языками Малой Азии и Кавказа.
Таким образом, геология послужит нам отчасти к исправлению истории. Хотя море давно истекло в другие места, но влияние его дна осталось и впоследствии. Римляне не могли смотреть без ужаса в эту необозримую даль, в которой то являлись, то опять исчезали кавалерийские толпы. Но наезды опаснее были со стороны Русских гор зимою, когда лед везде постлал наездникам открытый мост через Дунай. Нигде римское правительство так не опасалось, как со стороны Русских гор, которые одинаково насылали свою кавалерию как в Паннонию (Словению), так и в Мизию (в Болгарию). Почти невозможно было, да и опасно, посылать пехоту в эти степи, так что Рим находился с этой точки только в защитительном положении, а необозримая Скифия отправляла в поиски за Дунай. Наконец римляне нашли необходимым завоевать гористое место между Банатом и Малою Валахиею, заселить военными поселениями, назначение которых было действовать на наездников сбоку или с тылу – в обе стороны, и по Валахии и по Венгрии. Это завел Траян; но как содержание и защита самих поселений стоили правительству чрезмерных издержек и трудов, то Аврелиан перевел все поселенные полки снова за Дунай и велел разломать каменный мост, соединявший их с правым берегом Дуная.
Так как горы Русские тянулись к югу рядом с Паннониею, то русский язык, простиравшись к югу, плотно, мимо ляхов и чехов, потянулся дальше, и мимо задунайских словенцев, с тем, однако, что их отделял не только Дунай, но и негостеприимная и дальняя степь.
Ныне в Трансильвании с ее опушками в Венгрию и Валахию давно уже нет ни души русской. Эта гористая полоса занята тремя разными языками: 1) Трансильванию населяют волохи (румуне) – племя итальянское; 2) долины населяют мадьяры, племя манджурское; к их наречию и племени принадлежат и половцы (siculi, székelyek), занимающие семь горских округов; 3) саксонские колонии в южных округах Трансильвании. Это иноплеменное заселение Русских гор, Русской Швейцарии, немало мешает хорошему историческому мышлению, потому что как только дело дойдет до так называемой Дакии, тотчас мысль там прекращается о природной Руси при взгляде на новое ее иноплеменное заселение. Так, многие попали в сети от этого обстоятельства, разбирая эпоху гуннов, или обров (аваров), и других племен народных, относящихся к той стороне, до 800-х годов.
Но все эти иноплеменники заняли Русские горы только с 800 года.
1. Волохи. Вообще говорят, что они потомки колоний Траяновых. Но колонии эти были переведены обратно за Дунай императором Аврелианом во II веке и расселены по разным местам как Мизии, так и Македонии. Вследствие этого часть Мизии, Верхней и Нижней, соединена была под особое управление и название Средней Мизии, или Побережной Дакии (Mys Mediterranea или Dacia Ripensis). Таким образом, снова исчезла так называемая Дакия по сию сторону Дуная, потому что опять вошла в состав Скифии.
Константин Великий, переводя столицу в Царьград, перевел еще некоторые итальянские колонии во Фракию, которую посему велел именовать Романиею (Romania).
В войнах болгар с византийцами болгарское правительство, отняв у них большую часть этой Романии и Македонии, чтоб ослабить греко-римлян, почти все эти колонии в числе 30 000 семейств переселило в свои владения по сию сторону Дуная и расселило по разным местам гористым (Трансильвании и Валахии), откуда, наоборот, переместило за Балканы значительное количество болгар.
Итак, с IX века эти 30 000 семейных румынов, или романцев, или, как русь их называла, волохов, были рассадником всех ныне существующих волохов и молдаван по Венгрии, Трансильвании, Валахии, Молдавии.
2. Мадьяры или угры (венгры) вошли в Венгрию в X веке; с XI установили королевство, а особенная их орда под начальством Тугутума завладела Трансильваниею.
3. В XII столетии от нашествия татар на Новороссийский край половцы оттуда удалились в горы Трансильвании, где и ныне разделены на округи (sedes siculorum).
4. По опустошении татарами Венгрии правительство поселило в Южной Трансильвании саксонские колонии около городов Сибина и Брашова (первый из них эти колонисты называют Hermanstadt, а последний Kronstadt).
Вот краткая история заселения Русских гор IX века тремя иноплеменными, но совсем разноязычными народами.
Итак, обозначив эпохи новых поселений в Загорской, Закарпатской Руси, очищаются нам подлинные ее старожилы, а именно племя русское. Если возвратить саксонцев – древней Бременской Саксонии, мадьяров с их единоязычными половцами – Дону, а волохов – Македонии или, лучше, Италии, то останется на месте одно племя – русское. Да и могли ли быть другие старожилы этой Швейцарии Восточной Европы, если она подымается на русской почве?
Сколько ни потерпела народность Руси, Горской и Загорской, от поселений иноязычных, однако и доселе уцелела. Еще с лишком 500 000 русских жителей живет и ныне по разным графствам Северо-восточной Венгрии; и если к этому числу закарпатской руси прибавить 700 000 руси, живущей в горах, с северной стороны Карпатского хребта по Галиции, Буковине и горной части Молдавии, то выйдет более 1 200 000 природной горской руси. Что касается до гор Трансильвании с их окрестностями в Венгрии, Валахии и Молдавии, то везде по ним рассеяны непреложные следы руси, но изложение которых должно быть предметом особенного рассуждения.
При сем не могу не упомянуть о ложном мнении венгерских историков, будто русь переселилась за Карпаты вместе с венграми только в IX веке. Принимая то, что перенесение мадьярских кочевьев с Дона за Карпаты, на Дунай, в тамошнюю степь, точно, можно назвать переселением, я не понимаю, каким образом можно назвать переселением в Венгрию (т.е. Загорскую Русь) русского народа, если он ис¬кони обитал не только до Карпатов, но сплошь и в Карпатах. Из этого положения оседлого и некочевого русского народа невозможно вывести ни малейшего движения, которое можно бы назвать переселением. Дело в том, что Загорская Русь с 1000-х годов стала носить название Венгрии; но как в ней оказался и русский народ, то хронисты вообразили себе прибытие его вместе с венграми из такой страны, которая в их время называлась бы Русью! Русские летописи помнят о переходе (888 г.) угров за Карпаты, но о переселении руси ничего не знают; венгерские же летописи начались гораздо позже и о переселении руси намекают вследствие того только, что это им так показалось. Хотя мнение это чисто опрометчиво, однако оно и доселе в общем ходу в Венгрии. Остается только увериться окончательно, что старожилы стороны Карпатской и Закарпатской по самый Дунай составляли искони часть русского племени.
Таким образом, определив себе народные или филологические, язычные пределы разных славянских племен до 800 года, мы отправимся далее к определению и отысканию подлинного жилища обров.
Мы уже видели, что обры к словакам, моравцам, богемцам ездили только гарнизоном и собирали подати. Рассмотрим теперь их отношение к Паннонии, или Словении (т.е. Задунайской Венгрии, Задунайской части Австрийского герцогства, восточной части Штирии, Каринтии, Кроации, Славонии и части Боснии). Эта страна после ее отторжения Аттилою (в 452 году) от Италии подверглась разным нашествиям. Ардарик, служивший верно Аттиле, приобрел этой стране или племени существование независимое, которым она пользовалась около 100 лет, будучи управляема преемниками Ардарика до смут лонгобардских.
Имя Паннонии давно уже забыто; писатели VI века одни называли жителей ее личным их именем, sthlavini (сло¬вене, словенцы), а другие называли их по-гречески, гепидами, т.е. туземцами, для отличия от преобладающих народов; γηπαύδες (от γή – страна, и παιδες – мальчики, сыновья) значит природные сыны страны, или туземцы.
В половине VI века лонгобарды с берегов Одры завладели всем к югу до реки По и до Генуи. Павел Диакон, писатель VIII века, в своей истории лонгобардов пишет следующее об отношениях между правителями словенцев и лонгобардами.
561 год: «Между тем скончался Туризенд, правитель туземцев (Rex Gepidorum); ему наследовал Кунимунд, который, желая отомстить за старые обиды, нанесенные туземцам, сделал разрыв мира с лонгобардами. Но Албоин (лонгобардский) заключил (как видно, еще прежде) вечный мир с обрами, которые прежде назывались гуннами, а после от имени их царя (?!) обрами, и после отправился воевать с туземцами. Когда туземцы двинулись против него, обры, согласно с тем, как условились с Албоином, напали на их страну. Кунимунд пал духом, когда получил печальное известие, что обры вошли в его область. Будучи стеснен движениями с двух сторон, он убедил прежде своих напасть на лонгобардов, которых, если бы удалось поразить, то тогда обратились бы на изгнание гуннов из отечества. Итак, завязалось сражение, в котором лонгобарды одержали победу и до того губили туземцев, что едва ли кому удалось спастись с места сражения, в котором Албоин убил Кунимунда, а из его черепа велел сделать себе чашу. Тогда лонгобарды приобрели такую добычу, что чрезвычайно обогатились. Но племя туземцев так расстроенно, что с тех пор не имели более своего собственного правителя (ut ex illo iam tempore ultra non habuerint regem), но или подчинены лонгобардам, или же стонут под жестким игом гуннов, которые и доселе владеют их отечеством». Кажется, что к этому не нужен комментарий. Албоин женился на дочери Кунимунда, Розамунде, единственной наследнице.
Прибавим еще следующее место из Павла Диакона (lib. 4, cap. 7), чтоб пояснить отношения лонгобардского правительства к гуннской или обрской державе.
568 год: «Албоин собственную свою область, т.е. Паннонию, уступил друзьям своим, гуннам, с тем, что если когда-либо нужно было лонгобардам возвратиться в нее, то тогда возвратили бы назад. Таким образом, лонгобарды, выступив из Паннонии с женами и детьми и всем подвижным имением, отправились в Италию. Пробыли же в Паннонии 42 года, а выступили в апреле месяце, I индикта, на другой день Светлого Воскресения, а от воплощения Господня в 568 году».
Надобно заметить, что Павел Диакон под именем Паннонии не подразумевает здесь всей Словено-Краинской страны, так как уже прежде, по его же словам, гуннам или обрам принадлежала большая ее часть, но он разумеет только тот участок, которым владел Албоин со времени раздела, может быть, по праву жены, наследницы. Упоминаемые выше обиды, нанесенные туземцам, за которые произошло восстание как против гуннов, так и против лонгобардов, подтверждают их 40-летие. Этот участок, оставленный гуннам Албоином, был самый западный в Иллирии, или Австрийском герцогстве, или Штирии.
Но в то же время обры бушевали не только по Иллирии и Штирии, но и по Эльбе, в Ганновере и Турингене.
561 г. Пав. Диак. (II. 10): «В то время гунны, которых называют обрами, узнавши о смерти Клотария, напали на сына его, Жигиберта, который встретил их в Турингии, поразил у реки Альбы (Лабы)».
567 г.: «Обры опять воевали с Жигибертом и в тех же местах поразили войско франкское».
Там же, в 591 г.: «В это же время, король Агилулф (лонгобардский) послал какану (Бояну), царю обрскому, кораблестроительных мастеров, при помощи коих какан завладел во Фракии каким-то островом» (Paul. Diac. IV. С. 21).
В 599 г.: «В это время послы Агилулфовы, возвратившись от какана, объявили, что с обрами заключен вечный мир. С ними приехал и посланник какана проездом во Францию; он ехал объявить королям франков, чтобы так же соблюдали мир и с лонгобардами, как и с обрами. А между тем лонгобарды с обрами и словенцами (штирийцами) напали на Истрию и Далмацию и все опустошили огнем и мечом» (Paul. Diac. VI, cap. 25).
В 604 г.: «Агилулф, правитель лонгобардский, выехал из Милана в июне месяце и осадил Кремону вместе со словенцами (штирийцами), которых послал ему в помощь царь обров, и взял город 18 августа, и стены разрушил до земли» (Paul. Diac. IV, cap. 29).
Из этого видно, как далеко на запад тяготела Обрская империя. Взглянем теперь вкратце на юг, за Дунай, чтобы обойти обров со стороны Византийской империи.

Отношение обров к югу
С 560 года Дунай был границею между обрами и Византийскою империею, восстановленною Иустинианом Великим. Имя обров гремит с 560 по 620 годы по всему Дунаю, в войнах и распрях с царьградским двором. Эти подробности сохранил для нас в VII книгах Феофилакт Симокатта, писавший около 610 года, следовательно, современник отца Фредегария.
Из всего рассказа Симокатты ясно видно, что народные жилища обров были между Дунаем и Черным морем. Выпишем из Менандра и Симокатты некоторые приблизительные известия.

558–570 гг.
1. Посольство к обрам о союзе и посланные им подарки.
2. Анты разбиты обрами; умерщвление антских послов.
3. Второе посольство обров к Иустиниану I об уступке области.
4. Тайные намерения обров открыты Иустиниану. Послы их долго задержаны в Царьграде. Византийцы рачительно стерегут Дунай.
5. Послы обров возвращаются; оружие от них отнято.
6. Новое посольство обров ко Иустиниану об истребовании 80 000 червонцев ежегодной платы.
7. Речь послов к императору; их просьбы, угрозы и ответы императора.
8. Обрское посольство отправляется во Францию.
9. Союз и мир между обрами и франками.
10. Посольство лонгобардов к двору обров о союзе против словенцев и краинцев (γήπαιδεσ) и война против них.
Читатель видит здесь, что сношения обрского двора с царьградским совпадают со сношениями миланскими и франкскими. В царстве обров монарх Боян, в Царьграде Иустиниан II; в Милане Албоин, во Франции Жигиберт. Отношение обров к Западу было чисто тяготеющее влияние первостепенной державы.

Сношение обров в 570–582 гг.
Обрский царь, желая завладеть страною между Савою и Дравою, заключает в оковы послов царьградских; отправляет посланцев к Бону, губернатору этой области; Бон, несмотря на свою болезнь, выходит им навстречу, не соглашается на требование посланцев, презирает угрозы обров. Боян велел 10 000 гуннов кутогорских (τϋν κουτριγουρων, λεγομενον ουννων) пере¬правиться через реку Саву и опустошить Далмацию, а сам со всем своим войском переправился через Дунай и расположил¬ся между туземцами (ίών γηπατδων).
Боян соглашается на перемирие за полученные деньги; отправляет посла в Царьград о возвращении себе области Сремской (Sirmium). Речь посла; отказ императора, который отпускает посла и велит приготовляться к военным действиям. Опять посольство обров; угрозы Таргича, посланника, и гордость на аудиенции; император обещается отправить к Бояну цесаревича Тиверия чрезвычайным посланником. Новое безуспешное посольство обров. Война. Поражение Тиверия и мир. Обрское посольство ограблено на возвратном пути.
Некоторые сношения между дворами царьградским и обрским, относительно обуздания далматских славян.
Здесь необходимо заметить, что нынешняя Босния, Кроация, часть Славонии, Герцеговина, Черногорье и Далматские берега были независимы как от византийцев, так и от обров. Примыкая к морю, защищаемые горами от пределов обрских и византийских, жители этих стран предавались беззаконному грабежу на сухом пути, корсерству на море. Жители этих стран были сербского племени, и языка, и нравов. Трудно было задавить этих горцев-моряков, так что обрское, византийское и миланское правительство попеременно давали друг другу руку помощи против этого племени. Дипломат Менандр и Феофилакт Симокатта, описавшие события этого времени, обыкновенно называют их sthlavi, sth¬laveni; но эти sthlaveni были, собственно, сербы боснийские, черногорские и далматские; и доселе еще славонец говорит по-сербски или по-кроатски.
Мы уже видели, что природные словенцы, т.е. жители Задунайской Венгрии, Штирии и краинцы, называются у них туземцами (γηπαίδεσ), что их страны обращены уже прежде в обрскую провинцию. Вообще, с 500-х годов страна между Дравою и Савою, как пограничная, была вечным яблоком раздора между гуннами (по Прокопию), обрами (по Менандру, Симокатте), болгарами (по Эннодию и Иорнанду) с этой стороны, а sthlavi(по Менандру и Симокатте), gothi (по Иорнанду, Прокопию и Эннодию) с той стороны. Но Велизарий, который этих gothi изгнал из Италии по сию сторону реки По, приобрел для Империи около 550 года и эту областцу. Около 510 года было жестокое сражение за нее между готами и болгарами, как описывает Павийский епископ Эннодий, дипломат Феодорика Великого. Первыми начальствовал Peiza6, вождь Феодорика, последними Мунд, внук Аттилы. Из этого видно, что владения готов из Италии простирались к северо-востоку до реки Савы и до пределов Сербии; но Велизарий, отнявший от них Рим и Равенну, жестоко ограничил их в этом поморском углу. Едва прошло 15 лет, правительство царьградское решилось доконать этих готов, которые у Менандра слывут не готами, как у Эннодия и Прокопия, а славенами. Менандр хорошо их называет потому только, что и доселе по Далмации кроато-сербский язык называется словинским. Весьма странно и достойно внимания, что три разные славянские наречия называются словинским, или словенским. Чешское или богемское наречие в северо-западных жупанствах Венгрии сами жители называют словенским, а себя словаками; природные штирийцы и карниольцы себя называют словенцами, а язык словенским. Несмотря на это, между жителями Пожуна (Presburg), Любляны (Laibach) и Дубровника (Ragusa) такая же разница, какая только может быть между тремя разными народами. Это тождество имени в трех разных нациях такое собачее обстоятельство, от которого историки непременно должны сойти с ума. Природные словенцы одни только жители Штирии; несмотря на это, очень легко спутать понятия и вещи. Кто не знает этого различия, тот не имеет права брать в руки древних писателей и хронистов. Никакой Шлецер, никакой Гердер или Геерен, никакой Гизо, никакой Карамзин, никакой член Академии не имеет права судить об истории, приводить цитаты, если он не знает этого различия, ибо как ему понять, о ком, собственно, из этих трех племен говорят древние писатели? Если россиянин в XIX веке как славянин не имеет понятия об этом различии и путает понятия и вещи, то как их не спутать и иноплеменнику!
Надобно, однако, отдать честь древним, что они, приглядевшись к вещам вблизи, старались делать различие в вещах, называя их разными именами. Так, например, Прокопий и Иорнанд, писавшие около 550 года, далматских и боснийских лжесловенцев называют готами, а природных словенцев – словенами, как и чешских лжесловенцев. Менандр же и Симокатта первых называют стлавенами, а природных называют природными же: ведь же слова туземцы или γηπαίδες значат то же, что природный?
Три дня сряду я с ума сходил, когда прочел у Симокатты, что Боян, царь обров, с 60 000 отличной кавалерии вступил в пределы стлавенов как неприятель. Да и как с ума не сойти, если прежде прочесть у Павла Диакона, что природная словенская страна давно уже превращена в обрскую провинцию? Как согласить это? Но, слава Богу, на четвертый день я попал на спасительную мысль, что Менандровы стлавены значит именно то, что у Прокопия готы, а в самом деле то, что, собственно, было кроато-сербское племя. Но послушаем дальше содержание событий.

578–583 гг. Обрские послы убиты сербами
1. Обрский царь отправил в Лаврите и другим засавским старейшинам (των Συλαβηνων) послов для истребования дани. Но как те отказались, то дело дошло до ссоры, а после и до дра¬ки, в которой (эти славонцы) убили послов обрских.
2. Обры, из дружбы к византийцам, объявили войну славонцам.
Так как в 581 году (говорит Менандр) славонцы (т.е. сербы-кроаты-далматинцы) опустошили Грецию в такое время, когда царьградцам предстояла война с Персиею, то император через посольство упросил обрского царя Бояна пойти на них войною. Так как Баян был в дружбе с Тиберием, то охотно вступил в поход и из Паннонии переправился в Иллирик с 60 000 тяжелой конницы и опустошил страну славунов вдоль и поперек. Поход этот случился не только по просьбе Тиберия, но и по личному негодованию Бояна (за умерщвление послов) (Menandr. I).
Из этого видно, что вся Сербия, Босния с Кроациею и Герцеговиною, называемая у Менандра Иллириком, ничуть не зависела от византийцев. К этой независимой стране принадлежал тогда и Истрийский полуостров.
С 582 по 610 гг. продолжалась жестокая война между обрами и византийцами по Сербии и Болгарии. Но после смерти Симокатты, описывавшего эти события, никто больше из греческих писателей не упоминает об обрах.
Теперь обозрим еще то, что о них говорят западные хронисты.
670 год. Павел Диак. (V, 17): «После смерти Агона сделан князем Фриульским Луп. Но как Луп в отсутствие короля Гри¬моальда (лонгобардского) совершал у Павии многие жестоко, то, по возвращении его…» (7).

Коментарии

Публ. по: I. О готах. II. Об обрах, их царстве и его пределах. III. О споре между южанами и северянами насчет их россизма. М., 1848.

1 Lib. IV. 23. Nam post mortem Chlotarii Regis, Chunni Gallias adpetunt, contra quos Sygibertus exercitum dirigit.

2 Cap. 29. Chuni vero iterum in Gallias venire conabantur, con¬tra quos Sygibertus etc. Fugiente autem exercitu Sygiberti, ipse in¬clusus a Chunnis retinebatur… datis muneribus foedus cum rege iniit, ut omnibus vitae suae diebus nulla inter se proelia commoverent. Sed et Rex Chunnorum multa munera Regi Sygiberto dedit, vocabatur au¬tem Gaganus, omnes enim reges gentis hocce appellantur nomine.

3 Под этим именем Фредегарий подразумевает чехов, моравцев и сербов.

4 Cap. 48. Anno 40-mo regni Chlotarii et 3-o ejus filii Dagober¬ti… Sclavi iam contra Avaros, cognomento Hunnos, et regem eorum Gaganum coeperant rebellare, etc Hunni hyemandum singulis annis in Sclavos veniebant: uxores Sclavorum et filias corum stratu sume¬bant, tributa, super alias oppressiones Sclavi Hunnis solvebant, etc.

5 См. «Опыт идравлической географии, или некоторые черты предполагаемой науки», сочинение Юрия Венелина (находящееся еще в рукописи). – Прим. И. Молнара.

6 См. том II, стр. 133 и след. изысканий Венелина. – Прим. И. М.

7 Здесь статья эта прерывается. – Прим. И. М.