[АлександрСН]

НЕЧТО К ИЗЫСКАНИЯМ О ГОТАХ (1)

В кратком обзоре судеб Руси в древние времена я вкратце, и сколько нужно для поддержания нити в моих изысканиях, заметил (стр. 110–115), что первое, исторически известное на¬шествие на Русь было готское. Кто не знает сего имени? Оно так обширно, так громко! Кто не упоминал готов? Было время в продолжение нескольких столетий, что готы везде являлись: в Швеции (Gothland), в России, Анатолии, Византийской империи, Паннонии, Италии, Германии, Франции, Испании, Африке – словом, везде. Всякий их знает более или менее, ибо имя в свое время было почти всеобщее.
Но что за народ эти готы? Был ли один, который бы один под этим именем развернулся так широко и далеко; или же несколько народов, составляющих союз? И какой, где именно, был сей народ? Как, откуда, по какому поводу нашел он на Русь?
Зная, из каких полков были составлены корпуса Даву, Удино Виктора, Мюрата, Нея, зная, из каких мест были рекрутированы сии полки; зная язык, образ жизни, обычаи, имя народное, веру, искусство, науки, торговлю и физические свойства страны, то, я могу сказать, знаю – кто, какой народ и откуда сделал нашествие на Россию в 1812 году; могу сказать, что знаю политическое отношение России к этому народу, т.е. знаю политическое положение России, т.е. знаю ее историю 1812 года; если же эти условия мне неизвестны, то я скажу – не знаю. В подобном случае находится и нашествие готов на Россию. Но опять рождается вопрос: что же за народ эти готы?
Откуда они? К несчастью, до сих пор мы еще не имеем ни малейшего понятия о сем народе, несмотря на то, что имя его сто раз повторяется во всякой исторической книжке. Я знаю тот народ, который сделал нашествие на Русь, не потому, что он назван французами или вожди их Наполеоном Bonaparte, Мюратом, Нейем, Ожером, Фон-Раппом или паном Понятовским, или что такой и такой назывался Петром или Герасимом, но потому что я могу описать его неприятеля, не называя его имени; могу описать его родину, семью и местности жилищ. Так и я хочу знать и готов; в противном же случае и говорить о них не хочу; нашествие их на Русь так же историческое событие, как наполеоновское.
Имя готов рассмотреть можно:
1. Или оно собственное, или нарицательное;
а) Собственным оно быть не может, ибо до сих пор не удержалось ни в одном европейском народе;
б) Следовательно, оно нарицательное, потому что можем указать, что оно употреблялось одними греческими и римскими писателями;
2. Поскольку оно не собственное, то принадлежать одному племени не может, т.е. оно не может быть частным; следовательно, оно общее;
3. Если оно общее нескольким племенам, то оно не могло иметь верного, постоянного, определенного значения. Следовательно, имя готы, как общее, для критика, постоянно доискивающегося частностей, определенностей, подробностей, не годится по своей общности. Общим оно между так называемыми готскими народами быть не могло, ибо общее существует не между народами, а между учеными, если разве исключить из этого некоторые примеры немцев; но в общем смысле выразился один Прокопий: «Одно из важнейших имен в истории появляется готское. В продолжение нескольких веков оно было слышно глухо и издалека. По Тациту, народ, носящий это имя, мог обитать только на берегах Вислы; большею частию, по правую сторону оной, в нынешнем Польском королевстве» (pag. 53 et seqq.).
Но Польши и поляков вовсе не было тогда, как и впоследствии на восточной стороне Вислы, до соединения Красной Руси, а впоследствии и Литвы с мазовшанами, т.е. до XIV и XVвеков. Здесь надлежало историку-изыскателю выразиться точнее, ближе к местному подлиннику, ибо это есть важное условие в изысканиях. С тех пор, как луч точной истории озарил Русь, т.е. с X века по нынешнее время, мы видим, что Русь простиралась постоянно по Вислу. Зашедшие в новейшее время по сию сторону ляхи сюда не принадлежат; ляшские племена: мазовшане, кракусы, или горалы и слезаки (silesii), искони имели свою колыбель в завислянских их жилищах. Висла была важная физическая граница между разноплеменными славянами, и это показывает, что греческие и римские писатели не наобум, не по одному инстинкту назвали Вислу границей между Братовщиною (Germania) (2). Таким образом, мысль древних писателей объясняется, оправдывается местным подлинником; и сей, как наяву существующий, торжественно оправдывает древних писателей и показывает, что они действительно чувствовали сильный оттенок между жителями довислянскими и завислянскими. На это, может быть, кто-либо возразит, что это произошло от важности реки для ограничения Германии; нет, дело не в реке, а в том, что sarmatae простирались с вос¬тока до этой реки, а germani с запада.
Сверх сего, мы видели, что греки, торговавшие в черноморских городах, восточных русаков называли сарматами. Римляне, которые сначала выписывали из греческих сочинений, впоследствии в сих местах сами познакомились с народом, прослывшим уже ящероглазыми. Но римляне и с запада узнали, что сей самый народ через Подолье и Волынь простирается до самой Вислы. Вот по какому только поводу и вышла Sarmatia a Ponto et Tanai Vistulam usque. Вот римляне даже и этнографы, т.е. народописцы. Происхождение и определение границ слова Sarmatia не есть случайное, механическое, но оно основано на том же верном ощущении, на котором и определе¬ние границы между Германией и Сарматией.
Правда, многие жалуются на краткость и неопределенность известий у греческих и римских писателей насчет нашего европейского севера. Положим, что иное и справедливо; но, по крайней мере, вообще их нельзя упрекать в невежестве. Римляне постоянно жили лагерем на границах Сарматии и Германии; делывали в оные походы; имели своих переводчиков; многие жители Германии и Сарматии служили в римском войске; многие из римлян, преимущественно жившие или родившиеся вне Италии, знали даже язык Братовщины и Ящероглазии, словом: римляне не могли не иметь подробных и точных сведений о сих двух больших странах и ее жителях. Политика римлян требовала узнать даже и образ прав¬ления и характер оного; этого никогда не упускали из виду римские полководцы. Итак, беда только в том, что римляне были страшные неохотники до литературных занятий, преимущественно до описания походов, путешествий, записок, мемуаров и тому подобных брошюрок. Римляне делали 1000 походов, а описания ни одного!*
Другое то, что даже у существовавших писателей краткость и сжатость была главным условием если не в слоге, то в материи. Тому примером все они. Итак, если нельзя ручаться за все их подробности, то, по крайней мере, главные их понятия должны быть для нас священны; стоит только их понять и объяснить себе настоящим образом. Сколько ни кратко общее их понятие о России, однако оно, хотя и одно слово (Sarmatia), совершенно верно выражает местный свой подлинник; оно основывается на тех верных и точных сведениях, которые погребены от нас навсегда вместе с римскими воинами, но которые живо отразились в Риме и которые сосредоточились у скупых на повествование писателей в одном слове Сарматия.
Но мне скажут, что слово савроматы, сарматы, как греческого происхождения, взятое с физических свойств и означающее голубые глаза или вообще белокурых, могло означать и не русь, а другие племена белокурые, напр. латышей, чухонцев; посему сарматы не могло быть характеристическим нарицательным для оной руси, а могло быть общим. На сие отвечаю: правда, что слово σαυρομαται, sauromatae, или, по испорченному выговору римлян, sarmatae, взято с физических свойств. Но это было только при первом знакомстве древнейших греков с народом, а когда имя пошло в ход и утверждено за одним народом, то никто более не смотрел на этимологию оного, и тогда имя получило постоянное, определенное свое значение. Точно так же, как и ныне славяне под именем своего чекана немец подразумевают постоянно дайчера, а не немого, латыша, чухонца, итальянца, грека. Но опять возразят, что немец у русского простолюдина и француз, и итальянец? Это потому, что простолюдин не умеет различать языка ни того, ни другого при таких же фразах, при таких же ухватках у обоих народов; притом это самый грубый простолюдин, который чухонца не назовет немцем. А образованные русские как? Следовательно, древние писатели не простолюдины. Итак, сармат по-гречески и римски, а русь по-русски.
Во-вторых, гораздо еще яснее, определеннее, точнее выразились древние, когда те племена, которые по наружным чертам можно было смешать с русью, именно отделяют от нее и говорят отдельно; Тацит отдельно описывает чухонцев и латышей; Плиний, Птоломей, Страбон особо описывают и латышские, и чухонские племена; и Шлецер удивляется верности, с коею Птоломей схватил некоторые области прусских латышей. Итак, чухонцы и латыши в тех же местах известны и во втором веке, в которых они и ныне. Почему же иначе думать только об обширной руси? Или разве какого-либо пошлеца соблазняет то, что сармат не из тех букв составлено, из которых русь? Или разве кого забирает бешеное искушение вводить переселение потому только, что явилась русская летопись, в коей слово русь, или что из новейших греков иные вздумали неприличным называть ящероглазыми своих русских единоверцев? Но оставим пошлецов их сумасбродству и прибавим следующее, геркулесовское доказательство, что, говоря о руси VI, V, IV и пр. столетий, глупо и пошло ее называть сарматами. Снятое римлянами понятие с руси верно с подлинником; нельзя не отдать справедливости древним. Из этой верности римской формы, или рамки с подлинником, выходит, что рам-ка эта годится только для руси, ибо одна русь была и могла быть толикой массивности. Но тогда русь была пропорционально еще многочисленнее, нежели ныне, ибо тогда еще не выхлынута была значительная часть оной за Дунай, за Балканы и за Карпаты; тогда к оной принадлежали еще те миллионы, которые впоследствии уведены в неволю татарами, крымцами и буджакцами. Велика и тогда была Русь.
Теперь, положим, сообразно с иными поверхностными изыскателями, что в России в те времена была не русь, а другие, как говорят по слабым предположениям, народы, то тогда римская рамка не согласовалась бы с предполагаемыми подлинниками, ибо те народы не могли быть ни той величины, какой русь, ни занимать те же пределы. Это и физически, и исторически невозможно, чтобы другой как раз попал в те же рамки; ибо ни история, ни естественность не доказывают, что¬бы бывший в римских рамках народ замещен был другим, и цельным, и столько же огромным, и совершенно в тех же пределах. Не надо забывать, что Россия, занимая половину почти Европы, если бы была переменена в жителях, то непременно произошли бы в ней и Галлия, и Германия, и Бургундия, и Бог знает какие государства, чего, однако, не бывало.
Древние не были неучи и довольно просвещены для того, чтобы узнать хотя несколько о сродстве народов. Итак, если и признавали они местные названия по России, необходимые в подробном описании, однако они явно признавали всем им их общность поколения, называя populi или gentes Sarmaticae. Если Страбон разделяет Сармацию на Европейскую и Азиатскую, то он прав, ибо за Доном, между им и Волгою, жили тогда сарматы-болгаре. На границе болгар, к востоку, он оканчивает свой сарматизм; это Плиний буквально замечает. Удивитель¬ное и с востока согласие с подлинником, который другой быть решительно не мог, кроме русского. Мы увидим впоследствии, в VI веке, что Иорнанд оттенит русь и с севера.
Это кажется ясно и убедительно, но еще яснее будет, коли скажем, что римляне этих же сарматов называют roxolani, собственным, но несколько олатыненным именем народа. Да, сверх того, многое еще из мелочей указывает на народ. Славянское происхождение (от поляков или от руси – все равно: Висла встречается и в других славянских местах) имени Вислы торжественно засвидетельствовано древним внесением его в их сочинения.
Теперь обратимся к ляхам и готам.
Ляшские племена принадлежат исключительно Германии, которую, впрочем, кроме ляшских племен, населяли и другие славянские. Посему ляхи не только могут, но и должны искать, что говорит о них Тацит в своем Demoribus Germanorum, ибо они с полабами, сорабами, ободритами и пр. суть его германцы.
Таким образом, положив за аксиому вышесказанное, выходит, что какие бы ни носились впредь новые имена над Русью, они не могут уничтожать таящейся в Сарматии идеи руссизма, будут ли над Сарматиею носиться имена готов, вандалов, гуннов, фервингов и проч. и проч. Если и будет нашествие на оную, то народ от того вовсе не уничтожается, если даже и подпадает под чужое иго, хотя, впрочем, вообще изыскатели довольно легковерно воображали себе одни только племена в тех местах, в коих отзывалось их имя; ибо часто чужая армия или правительство могут заглушить народ. Об этом ниже, пространнее.
Обратимся к готам Тацитовым, которых Луден полагает на правом берегу Вислы, т.е. внутри Руси. Но как по сию сторону Вислы находились латышские племена, примыкающие к Балтийскому морю, то рождается вопрос: кого подразумевал Тацит под именем готов, прусских ли латышей и литовцев или смежных с ними русаков, от Плоцка далее к востоку? Чтобы подлинно разгадать сей вопрос, надлежит: 1) заметить, что имя готов у Тацита еще слабо, глухо, мелко, чуть отозвалось в его летописи, и что посему оно не означало той огромной, обширной массы людей, которые впоследствии под этим именем со всех сторон наносили удары Римской империи. 2) Полагать за достоверное, что подлинные готы, сильные, могущественные, сделавшие нашествие на Русь, не были старожилами, подлинными обитателями Руси. 3) Из этого следует, что завоевательных готов последующих времен у Тацита должно искать под другим, но обширным именем, именно же вне России. Это ясно, справедливо.
Это общее имя во время Тацита было germani, не народное, нарицательное, чужое; оно вылилось, неизвестно по какому поводу, впервые из головы Юлия Цесаря и было еще в употреблении во время Тацита.
Но что такое готы в пределах Руси? Наверное, или литовцы, или русь. Об этом были разные мнения. Вообще древние ставили сих первых готов у устья или около устья Вислы. Иорнанд в IVвеке то же пишет; но Иорнанд в этом случае имеет менее весу, нежели древние, ибо он их, как видно, только повторил. Сверх сего, Иорнанд годится для нас во всем том, что он повествует из ближайших ему времен; но там ему трудно уже верить одному, когда он пускается в отдаленную древность, каковой обыкновенно бывает изложение происхождения народа. Отсюда следует истина: писатели более или менее древние не могли писать о про¬исхождении народов; это предоставляется нам, позднейшим, которые можем сличить и сообразить все, что писано в древности. Иорнанд писал и о происхождении готов; Тацит же и его современники говорят о современном им народе; посему он верный наш источник.
Правда, впоследствии, во времена Иорнанда, по каким-то судьбам в Италии и в Греции Тацитовых германцев называли готами. Иорнанд, описывая их походы и завоевания, вздумал начать с происхождения сих германцев; он отыскал у Тацита готов у устья Вислы и пустился выводить отсюда всю Германию – явная и грубая ошибка сего писателя, смешавшего два народа, германцев Тацитовых с его же готами сарматскими! Отсюда-то неестественное и несбыточное расселение многочисленных и могущественных народов, или армии, у одного уголка Европы, самого лесистого, самого песчаного, болотистого и неплодородного.
Однако Иорнанд этою неестественностью не удовольствовался; его воображение простерлось даже до географического Адама. Поскольку имя готы впервые встречается у устья, у берега морского, думал он, то чтобы сюда, на берег, вывести, он вообразил себе остров Сканцию, из коего заставляет во время оно выходить своих готов. Тут-то он и взмечтал всю небывалую историю и лица во время перехода на берег и первые авантюры мнимых пришельцев. Мы увидим ниже, что Иорнанд мог слышать, что готы, воевавшие в его времена, действительно бывали и говаривали о своих балтийских островах и что эти острова наш старик вплел в сказку о происхождении.
Впрочем, кто ни говорил Иорнанду, однако все еще слово готы надобно ныне разгадывать; потому что ни один из европейских народов не носит этого имени. Пошли догадки. Немцы схватились с жаром за Иорнандову сказку; под именем остро¬ва Сканции они объявили Швецию, переименовав в Скандинавию; заключили, что эти храбрые готы, завоеватели мира, были добрые шведы; что шведы суть добрые братья добрых немцев и что готы посему не иное что, как немцы. Этому еще пособило то, что в Южной Швеции была областца Gothlandia. Впрочем, это словцо могло и должно было поселиться в Швеции тогда, когда готы громили везде древний свет. Это было почти во времена Иорнанда. Посему ни он, ни его толкователи не могли полагаться на это слово. Впрочем, по мнению немцев, готы были немцы, и поныне они слывут в историях немецкого произведения – deutsche Volker.
Однако если родина готов была Германия, то добрые немцы должны были вспомнить, что большую часть ее, если не всю, населяли славяне. Впрочем, это так думают без всяких доказательных притязаний. Но явился им противник, литовец Преторий, и сочинил фолиант Orbis Gothicus, посвященный им польскому королю. Он, со своей стороны, думает по праву местности, что готы были просто литовские племена. Но за эту патриотическую дерзость и нахальство досталось ему от добрых немцев. Великий Шлецер написал, что Преторий неучтив, что Преторий мелет чепуху, что готы – немцы. Но почему не вступились за своего земляка польские ученые, или даже, будучи сами германцы, почему не вступились за готов? Ответ: потому что поляки тогда были еще бритоголовы; они мечтали об одной Сармации и были в этом отношении так же правы, как и немцы. Как бы то ни было, но, смотря по распро¬странению готов по всей Европе, в новейшей исторической немецкой литературе вся Европа превратилась в Немецию, в Дайчерию. Хотя, впрочем, сил человеческого разума не достанет, чтобы понять, каким образом эта всеобщая Дайчерия Vвека вдруг рассеялась в VI веке, а в VII так сузилась, что очутилась в одной Баварии, Бадене и малом треугольнике между устьем Эльбы и Голландией!
Конечно, для поддержания сего не могут существовать никакие доводы; посему-то лучшие даже умы всячески силятся увериться и уверить в этой крайней нелепости, просто утверждая наголо. Но с какой стати им гоняться за этим мыльным пузырем, за этою мнимою, химерическою славой, которой не может допустить ни история, ни здравый рассудок? Вот что значит История немецкого народа Лудена, составляющая нынешнюю литературную гордость немцев! Это всеобщая европейская история, всех народов, под заглавием: Немцы.
Обратимся еще к Тацитовым готам. Вот источник длинных кривотолков! И Преторий справедливым быть не может: латышские племена никогда тем быть не могли, чем были готы (история застала их в бедном положении и в малом количестве); ему не должно было ссылаться на Иорнанда, который сам обманулся. Если же обозреть место у Тацита, то нельзя его толковать буквально, ибо Тацит, говоря из отдаленной страны, мог не придерживаться буквальности; смысл его слов реки Вислы, около ее устья; но это не должно значить на берегу моря; этот простирается и на Русь Полоцкую и Гродненскую. Наконец, латышские племена обозначены древними под другими именами. Если имя готы перенести на русь, то будет гораздо вероятнее. Это прекрасно оправдывается следующим. Известно, что старые прусские латыши своих соседей русских называли гуддами; а Русь Гудду-Земе. Это имя, разнесенное по Западной Германии, дошло до ушей римлян в Галлии или на Дунае, все равно. Да и как не дойти туда с прусским янтарем? Тацит просто отметил, и – вот наши готы впервые. Очень естественно. Итак, готы у Тацита значит русь. Следственно, готы эти были не готы, ибо русь не готы. Слово это здесь появляется на Руси как частное и принадлежало Сармации. Наконец, если слово готы на Руси не могло быть народным, собственным, то и в Германии оно не могло быть таким же, т.е. мы не надеемся сыскать где-либо этого имени в подлиннике. Одно остается: замечать за авантюрством сего имени и подмечать встречаемые под оным народы как под нарицательным: тогда взойдет солнце, слово готы исчезнет или прицепится к своему какому-либо уголку и появится История западных народов.
Из всего сего видно, как поверхностно, как криво толко¬вал и понимал Луден и понимали до него другие, и как мало можно было ожидать от подобных толков (3).

Коментарии

Публ. по:. О готах. II. Об обрах, их царстве и его преде¬лах. III. О споре между южанами и северянами насчет их рос¬сизма. М., 1848.
Готами в эпоху раннего средневековья называли разные племена, проживавшие между Балтийским (Венедским, Скиф¬ским) морем и Черным морем (Понтом). Они не были «герман¬цами», поскольку говорили на языках, родственных славянским. Вторжение аваров (обров) с востока в регион Подунавья разру¬шило единство славянского мира на юге Европы.

1 См. мой том I, стр. 110–115, 212–214.
2 Germanus, брат, – embleme de l’égalité republicaine, qui se laisse observer chez les Vollinois.
3 Здесь статья прерывается.