[АлександрСН]

В. М. Богданов, Н. В. Носов
«Слово о полку Игореве»
великая мистификация

Разгадка тайн великого памятника
древнерусской письменности

Санкт- Петербург
Москва
2005



В данном исследовании дается попытка расшифровки «темных мест великого памятника русской словесности - «Слова о полку Игореве. Поскольку рукописный оригинал сгорел в 1812 году, и наука располагает только списком конца XVII века - так называемый Екатерининский список, необходимо учитывать возможные ошибки Писчиков, осовременивавшие текст.
Кроме того, анализ авторского языка позволяет увидеть в «Слове не только литературное произведение очень странного стиля, но и набор шифров и намеренных загадок. В результате анализа удается выяснить не только имя автора, зашифрованное в тексте, но и факты его биографии.
Изложение не преследует академическую цель и является популярным и доступным самой широкой читательской аудитории, даже не знакомой с историей русской литературы, и историей Киевской Руси.

ГЛАВА 1

ПРОБУЖДЕНИЕ

Собирание летописей

В конце XVIII века бывшая голштинская принцесса, а ныне российская императрица Екатерина Великая играла уже привычную для себя роль «Просвещенной Монархини».
Была создана своя национальная Академия, с академ-девицею Дашковой во главе, основаны Университеты в обеих российских столицах, причем, первым открылся все же Московский – более удаленный от «августейших очей».
Просветительские идеи бродили и в самом российском обществе. Познакомившись с европейской культурой, русские энтузиасты пытались методами копирования внедрить их в родной стране.
В качестве пособий и руководства к действию в страну массово ввозили сочинения французских вольнодумцев, а сама императрица пробовала доставить в Россию и одного из их авторов - Дени Дидро, редактора («Энциклопедии», атеиста и, как поговаривали, знатного донжуана Дидро на пышные формы, в которые были облечены вызовы русской императрицы, не польстился.
Впрочем, «игра в свободомыслие» прекратилась после начала Великой Французской революции.
Казнь короля Людовика и вовсе вызвала у русской императрицы хроническую мигрень, вскоре сведшую могучую телом и душой императрицу в могилу.
Русское просвещение в последние екатерининские годы сконцентрировал ось вокруг идеологически безопасного дела создания отечественной истории, за которую не было бы стыдно перед «просвещенным Западом». Первым на этом поприще выступил Василий Татищев - самоучка и ярый поклонник старины. Однако его «История» грешила очень уж очевидными ляпами, связанными с тем, что автор был не склонен к анализу источников, а доверялся своей интуиции и энтузиазму.
Татищев с легкостью дополнял историю вымыслом, он довольно слабо знал язык Древней Руси, ввиду чего пересказы им первоисточников не отличались точностью. Некоторые интерпретации событий были столь уникальны, что возникло предположение о существовании летописных сводов, известных только Татищеву. Достаточно показательный пример работы Татищева с древними текстами показывает Сазонов: в описании осады города Римова: упавшие городницы - часть городской стены - превратились у Татищева в двух городничих, вышедших с войсками из города.
Более систематичную и менее субъективную работу вели приглашенные в Россию Екатериной иностранные ученые и университетские учителя.
Но это были немцы. Доверия к ним в широких кругах образованного (лучше сказать, полуобразованного) русского общества не было. Ведь именно немецкие историки Шлецер и Мюллер выдвинули ненавистную сердцам славянофилов всех времен «норманнскую теорию» начала русской государственности.
Русская «ученая» мысль готовилась к отпору.
Для этого надо было, прежде всего, иметь на руках исторические свидетельства - первоисточники.
Так было положено начало «охоте за рукописями », В результате которой великое «Слово о полку Игореве» явило свой светлый лик российскому читателю.
Екатерина учредила несколько комиссий по розыску письменных памятников древней Руси.
Члену одной из них и суждено было совершить судьбоносное открытие.
В 1791 году А. И. Мусин-Пушкин, известный екатерининский вельможа и энтузиаст отечественной истории, занимавший до этого времени пост управляющего Корпусом чужестранных единоверцев, был назначен обер- прокурором Святейшего Синода. В том же году, 11 августа, Екатериной II был издан указ, по которому Синоду предписывалось собирать материалы по русской истории. Ничто в указе не запрещало изымать из монастырских архивов и библиотек рукописи, представляющие интерес для «государева дела».
Делом этим и занялся А. И. Мусин-Пушкин. Однако изданию указа предшествовали некие события ...

Открытие «Слова о полку Игореве»

До 1787 года стоял в старинном русском городе Ярославле Спасо-Ярославский монастырь. Главой его был благочестивый архимандрит Иоиль, в миру - господин Иван Быковский. Но в упомянутом 1787 году монастырь был упразднен, хотя одно из зданий осталось за почтенным архиереем, отчего и получило название Архиерейского дома. Иоилю назначили пенсион в пятьсот рублей, что было совершенно равно его прежнему архимандритскому довольствию. Но, как говорится, «чтоб вам жить на одну зарплату» ... Отставной архиерей оказался, как тогда говорили «в недостатке», ввиду чего стал приторговывать древними рукописями. Поговаривали, что сии старинные фолианты были им, как бы это помягче сказать, «изведены» из монастыря. Известно, что рукопись СО «Словом ... » хранилась с 1776 по 1787 годы в монастырской ризнице.
Нуждающегося архипастыря приметил вельможный собиратель рукописей Алексей Иванович Мусин-Пушкин. Надо сказать, что рукописи в «Золотой век Екатерины» покупали не как сейчас:- поштучно, а чаще всего возами. Так, уже в начале ХХ века в Астрахани воз «старинных бумаг» был куплен каким - то казахом и увезен в степь для растопки очага. Предполагают, что в этом возе был другой список «Слова ... ». Сам Мусин-Пушкин случайно приобрел рукопись Лаврентьевской летописи, в котором содержится единственный список «Поучению) Владимира Мономаха, в 1792 году, купив его с возом книг у наследника петровского комиссара Крекшина.
А вот в возе, приобретенном Алексеем Ивановичем у архимандрита на пенсии Иоиля, обнаружился самый знаменитый русский рукописный сборник, получивший имя своего последнего покупателя - Мусин-Пушкинский сборник. Событие это произошло в 1788 или 1789 году.

Первая публикации и первые сомнения ...

Открытие свое Мусин-Пушкин обнародовал не сразу, да и не он сам. Позже это объясняли тем, что Мусин-Пушкин него сотоварищи по «Кружку любителей отечественной истории»: Бантыш-Каменский, Бардин, Елагин усиленно работали над расшифровкой и переводом поэмы, а также подготовкой текста к печати. Первым о старинной поэме рассказал просвещенной публике тогда еще не историк, а поэт Карамзин в октябрьском номере журнала Spectateurdu Nord («Северный наблюдатель») за 1797 год под заглавием «Письма о русской литературе», в которой он в частности писал: «Два года тому назад в наших архивах был обнаружен отрывок из поэмы под названием "Песнь воинам Игоря"».
Только в 1800 году Мусин-Пушкин печатает свой вариант расшифровки рукописного текста и перевод «Слова ... » на современный язык. Нельзя сказать, что публикация эта вызвала в мире фурор...
Более того, в ней сразу же очень многие усмотрели подделку. И повинно в этом было не что-нибудь, а качество работы первых издателей.
Более чем десятилетний труд вышел темным, неудобочитаемым и полным нелепых ошибок. Так и хочется переиначить первые слова названия Мусин-Пушкинской публикации - «Ироническая песнь ... » - в «ироническую песнь». Не удивительно, что «Слово ... » билось со скептической исторической школой.
Олжас Сулейменов в книге «Азия» пишет: «М. Т. Каченовский, главный представитель школы, провозгласивший принцип "Для науки нет ничего приличнее, как скептицизм", в первой же своей статье "Об источниках русской истории" подверг сомнению договоры Олега и Игоря с греками. В статье "Параллельные места в русских летописях" он усомнился в подлинности многих сообщений древнерусских хроник, полагая, что известия эти вписаны были позже, т. е. в XVI веке». Под сомнение было поставлено и «Слово ... ».
Суждения профессора Каченовского изложил в своей статье его студент И. Беликов. Он указал на отсутствие следов знакомства со «Словом ... » В других древнерусских памятниках, на наличие в поэме «поздних речений», характеризовал язык памятника как «смесь многих наречий и языков».
Свою статью Беликов заключал выводом, что «Слово ... » - плод обработки книжником XVI века старинной записи о походе Игоря, составленной обрусевшим норманном или греком. Над учеными, признающими древность «Слова ... », иронизировал О. И. Сенковский, усматривавший в нем близость к поэзии Оссиана и считавший автором его современного «карпато-росса или серба». Сомнения в древности «Слова ... » высказывали в своих работах такие известные деятели культуры как С. М. Строев, И. И. Давыдов, М. Н. Катков. Скептические взгляды разделяли также С. П. Румянцев и лидер славянофилов К. С. Аксаков. Поднялся вопрос, не могла ли быть поэма результатом работы фальсификатора?

Подделки

В XVIII и в начале XIX веков в России действительно появилось значительное количество исторических подделок. Большинство из них было разоблачено скептиками и не успело войти в официальную науку. Уникальность списка «Слова» не давала покоя некоторым «ревнителям» древности русской, и сразу же после публикации Мусина-Пушкина появились подтверждения в виде подделанных списков. Всего таких мистификаций было обнаружено четыре.
Известен рассказ археографа, собирателя и знатока древнерусской письменности М. П. Погодина в некрологе памяти сотрудника Мусина-Пушкина А. И. Бардина. Бардин умер в 1841 году.
« ... Покойник мастер был подписываться под древние почерки. И теперь между любителями рассказывается один забавный случай, как подшутил он над знатоками - графом А. И. Мусиным-Пушкиными А. Ф. Малиновским. Граф приезжает в восторге в Историческое общество:
"Драгоценность, господа, приобрел я, драгоценность!" - восклицает он, и все члены изъявляют нетерпеливое любопытство:
- Что такое, что такое?
- Приезжайте ко мне, я покажу вам.
Поехали после собрания; граф выносит харатейную тетрадку, пожелтевшую, почернелую ... Список "Слова о полку Игореве". Все удивляются, радуются. Один Алексей Федорович (Малиновский) показывает сомнение.
- Что же вы?
- Да ведь и я, Граф, купил вчера список подобный!
- Как так?
- Вот так.
- У кого?
- У Бардина.
Тотчас был послан нарочный, привезена рукопись. Оказалось, что оба списка работы покойного ... не тем будь помянут».
М. Н. Сперанский в 30-х годах ХХ века выявил в хранилищах Москвы и Ленинграда 24 рукописи, являющиеся бардинскими подделками. Сюда входят: 4 списка «Слова ... », 5 - «Русской Правды», «Поучение Владимира Мономаха». Предполагается, что Бардин сам изготовлял эти «древности » и даже сам украшал некоторые из них миниатюрами в иконописном стиле.
Впрочем, не исключено, что впоследствии Бардин, ставивший на изготовленных им рукописях свое имя и современную дату, и не рассчитывал на обман, а создавал просто курьезы, красивые книги, отвечавшие вкусу некоторых коллекционеров, желавших иметь у себя если не древние рукописи, то похожие на них копии.
Другим известным в то время Фальсификатором был А. И. Сулакадзев.
Он был потомком грузинских выходцев – дворян Цулукидзе, по-видимому, прибывших в Россию при Петре I с царевичем Вахтангов VI. Он учился в Московской университетской гимназии вместе с Фонвизиным и Новиковым. В 1825 году Сулакадзев был чиновником Комиссии погашения долгов, в 1827 представлен к чину титулярного советника.
Сулакадзев известен как коллекционер древностей и рукописей. Библиотека, которую Сулакадзев собирал 30 лет, насчитывала 1438 русских книг, 212 немецких, 198 французских, 76 латинских.
Он знал латынь и греческий, несколько европейских языков. А. Н. Пыпин в 60-х годах прошлого века приобрел полный список книг Сулакадзева под названием «Книгорек, то есть каталог древним книгам, как письменным, так и печатным, из числа коих по суеверию многие прокляты на соборах, а иные в копиях сожжены, хотя бы оные одной истории касались; большая часть оных писаны на пергамине, иные на кожах, на буковых досках, берестяных листах, на холсте толстом напитанном составом, и других». В этом списке наряду с подлинными древнерусскими рукописями перечислены фантастические названия, сочиненные владельцем собрания.
Предпринимал Сулакадзев и исторические исследования, составил «Опыт древней и новой летописи Валаамского монастыря», где ссылался на выдуманные им памятники. Таким же сочинением была «Боянова песнь Словену», названная в "Книгореке" более подробно «Боянова песнь в стихах и страхи, на Злогора, умлы и тризны, на баргаменте разными малыми листками, сшитыми струною. Предревнее сочинение от I-го века, или II-го века). Боянова песнь, или Боянов гимн, как его было принято называть, был сочинен Сулакадзевым около 1810 года.
Сулакадзев является автором еще одного сочинения, найденного в архиве крестьянина, «ростовского летописца XIX века) А. Я. Артынова, рукою которого оно переписано под названием «Сказание О Руси И о вечемъ Олзе списано съ харатейнаго листа ветхости его ради а списано верно тожь. Сказание о томъ како уставися прозвание Руси». В дошедшем до нас тексте о вещем Олеге не говорится ничего. Первая часть посвящена истории древних славян и священным курганам Ярилы, скрывающим сокровища. Вторая часть сочинения - «Сказание о Крепкомысле» - старейшине новгородском и о происхождении имени Русь.
Сулакадзев снабжал подлинные рукописи собственными приписками, писал имена древних владельцев. Например: «Лоб Адамль, Х века, рукопись смерда Внездилища, о холмах новгородских, тризнах 3логора, Коляде вендаловой и округе Буривоя и Владимира на коже белой», или Церковный устав XIII - XIV веков, в конце которого Сулакадзев приписал, что рукопись принадлежала Анне Ярославне, супруге французского короля Генриха 1.
Некоторое время Державин и такие знатоки древнерусской письменности, как Е. Болховитинов И Карамзин, допускали возможность существования подобных древних сочинений.
Д. С. Лихачев, отмечая роль подделок в начале XIX века для изучения особенностей эпохи, писал: « ... их можно изучать как явление истории книжной торговли, и как явление истории русской литературы, и как явление исторических знаний, связанное с оживлением научного интереса к прошлому России и к собиранию документального материала в начале XIX века» Однако «шутки» поддельщиков сгущали тень подозрительности, окружавшую «Слово ... ».
Если Мусин-Пушкин не смог распознать подлог Бардина, то где гарантии, что сгоревшая рукопись тоже не была чьей-то фальсификацией, Мусиным - Пушкиным не узнанной? И если бы Бардин продал только один свой список, так ли скоро мистификация бы открылась? Метод химического анализа чернил тогда не применялся, а бумага могла быть действительно старой с подлинными знаками XVI века. Запасы ее дошли до XVIII века в монастырских библиотеках.
Так что у скептиков была почва для скепсиса.

Утрата

Удивительно в истории скептической школы то, что ее представители были людьми консервативных, официальных воззрений. Своими реакционными взглядами был известен не только ее основатель М. Т. Каченовский, но и друг Ф. Булгарина - О. И. Сенковский, а также М. И. Катков.
Один из лидеров славянофильства К. С. Аксаков вовсе считал, что «Слово ... » написано даже не русским патриотом, а иностранцем, скорее всего греком. Вообще было отмечено немалое число причин для недоверия. Это и отсутствие христианских мотивов и принятых письменных форм обращения к Богу, Христу и Богородице. Это и стилистическая несогласованность отдельных частей.
Это и употребление выражений и слов, не свойственных XII веку.
Однако спорам первой половины XIX века суждено было быть спорами сугубо теоретическими. В 1812 году, после сдачи Москвы Наполеону и знаменитого пожара Россия лишилась единственного рукописного списка «Слова ... ». Дом Мусина-Пушкина сгорел вместе со всей библиотекой и архивом. Осталась только лишенная научных и художественных достоинств публикация 1800 года.
Отвечая в 1818 году на вопрос, поставленный п. Ф. Калайдовичем, одним из лидеров скептической школы начала XIX века, его брат К. Ф. Калайдович ответил, что «неизвестность почерка» рукописи и ее гибель «еще более умножили сомнение » в подлинности поэмы. Интерес к старинной повести стал угасать. Но через пятьдесят лет две находки вновь его пробудили!

Новые открытия

в 1852 году была открыта рукопись, которая по стилю и содержанию оказалась очень близка к «Слову о полку Игореве». Даже названия двух произведений практически совпадали: «Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче и о брате его, князе Владимире Андреевиче, как победили супостата своего царя Мамая» - так называлась находка. В одном из списков, правда, в названии стояло: «Задонщина». К настоящему времени было найдено шесть списков поэмы о Мамаевом побоище.
«И скажем так: лучше, братья, поведать не привычными словами о славных, о нынешних повестях, о походе великого князя Дмитрия Ивановича... »
Черт, сближающих вновь найденный памятник со «Словом ... », оказалось так много, что это обстоятельство поставило в затруднительное положение и защитников и скептиков, одинаково давая обеим сторонам «грозные аргументы». Первыми выступили защитники «Слова о полку Игореве». «Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче ... » объявили подражанием более ранней поэмы о походе Игоря. Хронологический порядок был на их стороне. Мелкие различия в практически дословно совпадающих отрывках объясняли тем, что автор «3адонщины» просто-напросто не понял старый язык «Слова ... » Но и сомневающиеся оставались. В подлинность «Слова ... » продолжали не верить даже такие авторитетные писатели как Л. Н. Толстой и И. А. Гончаров.
Спустя двенадцать лет после первой находки, в 1864 ГОДУ, историк п. п. Пекарский, разбиравший «кабинетные» дела царских дворцов в Государственном архиве Санкт-Петербурга, обнаружил рукописную копию «Слова ... », переплетенную в одном томе с рукописями сочинений по русской истории времен Екатерины Великой. В руках исследователей оказался список «Слова ... », приближенный к оригиналу. Однако и он нес в себе следы правки: текст был частично разбит на слова, некоторые слова были написаны с заглавных букв... Исследователи пришли к выводу, что эта рукопись была создана специально для Екатерины, но, зная слабость императрицы в русской орфографии, текст был существенно упрощен переписчиками: Считать его точной копией старинной
рукописи было нельзя. Так называемая Екатерининская копия мало помогла исследователям, но лишь поставила перед ними новые вопросы.

Зарубежные сомнения

в 1890 году французский славист Луи Леже выразил-таки на бумаге сомнения многих, в том числе и русских ученых. Он предположил, что не «Слово ... » было образцом для создания «3адонщины », а как раз наоборот. «Слово о великом князе Дмитрии ... » было по всем характеристикам творением своего века: лексика, стиль, характерные обороты - все указывало, что песня о победе на Куликовом поле создавалось по свежим следам. Был известен и автор - «резанец» Софоний. А вот «Слово о полку Игореве» ...
Первым скептикам, считавшим «Слово ... » подделкой, ответил сам Александр Сергеевич Пушкин, сказавший, что в XVIII веке не было поэтов, способных самостоятельно создать столь высокохудожественное произведение. Но теперь был найден прототип. Луи Леже предположил, что «Слово ... » было создано не поэтом, а кабинетным ученым, эрудитом, увлеченным средневековой литературой. Он нашел черты, сближающие «Слово ... » С произведениями западноевропейского эпоса, и, более того, увидел он в «Слове ... » И скрытую христианскую символику... Но, по мнению француза, это• была мистификация, игра ума.
В художественном же плане он считал, что «Слово о великом князе Дмитрии ... » было значительно выше знаменитой поэмы о походе Игоря.
Русская интеллигенция выводы Леже проигнорировала. Он, как и немецкие «первоисторики Руси» Шлецер и Мюллер, был чужаком. Взгляды Леже были развиты также французским исследователем Андре Мазоном в знаменитой книге «Le Slovo d'Igor». Мазон считал, как и Леже, что «Слово ... » - это приукрашенный вариант «3адонщины», которому автор придал оттенок далекого прошлого, даже слишком далекого, используя в этих целях языческие мотивы.
Мазон отмечает наличие в «Слове ... » анахронизмов, также вызывающих сомнение в его подлинности (слова автора о том, что следует говорить «старыми словесы», упоминание иконы Пирогощей в Киеве в 1185 году, в то время как она была перевезена во Владимир в 1160 году, намеки на господство России на Азовском море и в Полоцкой земле). Он отмечает сложность стиля произведения (автор стремится подражать стилю древнего языка). Подозрительным кажется Мазону неоднократное упоминание Тмутаракани, словно бы для того, чтобы польстить графу А. и. Мусину-Пушкину, который производил исторические разыскания об этом экзотическом русском княжестве, а также напомнить Екатерине II о победах русских на Азовском море.
Мазон полагал, что автором «Слова ... » был просвещенный человек, знавший древнерусский язык. Отсутствие религиозного чувства, использование языческих элементов, псевдоклассические клише, отсылки к известной фальсификации шотландской древней поэзии Макферсона, галлицизмов - все это, по его мнению, указывает на светского человека, занимавшегося литературой и наукой.
Свои выводы Мазон публиковал с 1925 по 1970 год, и все эти годы его имени произносили анафему «слово веды» и «словолюбы» Москвы и других городов. Но это были города уже другой страны.
В 1914 году Россия погрузилась в пучину мировой войны и Революции, вышли из которых совсем другие общество и государство.
В этом обществе «Слово ... », в котором полностью отсутствует христианская фразеология, в отличие от всех других письменных памятников Руси, стало очень удобным для возведения в ранг отца-основателя всей русской литературы. Оно и было в этот ранг возведено. Спорное, единичное, не подтвержденное сохранившимся первоисточником произведение стало в один ряд с «Капиталом » Карла Mapkca, «Евгением Онегиным» Александра Сергеевича Пушкина и «Что делать?»
Николая Гавриловича Чернышевского. Удивительным фактом было то, что Мapкс и Энгельс действительно упомянули «Слово ... » В одной из своих работ.
Но, в отличие от упомянутых столбовых для коммунизма произведений, «Слово ... » не имело автора. Поиск его стал в Советской России одним из самых увлекательных интеллектуальных детективов.

А автор кто? - . за древностию лет ...

«А судьи кто? За древностию лет к свободной жизни их вражда непримирима!» - жаловался герой «Горя от ума» Чацкий. И в нашем случае «горя от ума» хватает. Правда вражда судей в споре об авторе относится не к свободе, а к истине.
Предполагаемых авторов удивительного «Слова ...» - более сотни!!!
Вот уж поистине - имя ему легион.
Нелегко разобраться во всей этой безумной чертовщине! Да и стоит ли разбираться?
Но хотя бы перечислить некоторых можно.

Автор XII века

Итак, больше всего версий выдвинули те, кто считал, что повесть о князе Игоре и его злополучном походе написал современник похода на половцев.
Это мог быть:
а) летописец;
б) монах в монастыре Игорева княжества;
в) песнопевец при князе;
г) грамотный дружинник Игоря;
д) его родственник или родственница;
е) наконец, сам князь Игорь.

Все эти версии попеременно или сразу по несколько выдвигались учеными мужами.
Конкретно по именам, кроме князя Игоря, назывались:
Петр Бориславович, киевский тысяцкий, то есть глава боярства, и летописец князя Мстислава;
галицкий певец Митус, упомянутый в Галицко-Волынской летописи как «древле гордый певец Митус»;
Тимофей - «премудрый книжник»;
Ходына - песнотворец «старого времени»;
Кочкарь - княжеский милостник;
Тимофей Рагуилович - конюший;
Ольстин Олексич - воевода;
Мирошка Наздилович - тысяцкий.

Родня Игоря была переименована практически в полном составе:
Евфросиния Ярославна, жена Игоря;
князь Рыльский Святослав Олегович, участник похода, племянник Игоря;
Агафья Ростиславна - вдова князя Олега Святославича невестка Игоря;
великий князь Киевский Святослав Всеволодич, двоюродный брат Игоря;
Владимир Ярославич, князь Галицкий, брат Ярославны, шурин Игоря;
также называли безымянного внука певца Бояна (известна надпись в Святой Софии Киевской о покупке Бояновой земли у этого внука супругой князя Всеволода Ольговича, умершей в 1179 году. Эта «Боянова земля» упоминается в Киеве еще в XVII веке).
Среди экзотических версий были такие:
автор «Слова ... » - половец, нехристианин, возможно из тех, что пришли на Русь с Кончаковной - невесткой князя Игоря;
автор - европеец, с поэтическим опытом французских песен о Роланде и скандинавских саг, случившийся на Руси по торговым или посольским делам. Отсюда - отсутствие православных форм, обязательно имевших место во всех русских источниках;
автор - католический миссионер, засланный на Русь римским понтификом после разделения церквей в 1054 году (Русь формально не участвовала в этой распре греческой и римской церквей);
автор - греческий монах или певец, знакомый со светской византийской поэзией и увлеченный русскими народными сказаниями;
автор -... сам русский народ, а записанное «Слово ... » - это позднейшая литературная обработка народных былин, песен и плачей о походе и пленении русского князя.

Схожую с последней версию развивает упоминавшийся нами Олжас Сулейменов, который считал, что нет смысла выяснять автора XII века, поскольку большую роль в создании текста играли переписчики. Переписчики, если это не касалось священных текстов, искажали первоначальный текст, изменяли слова, если менялся их смысл, приближали произведение к современному им читателю. Он пишет: «Мы вправе считать "Слово" памятником языка и поэзии двух эпох – XII и XVI веков и относиться к Переписчику не как к бездумному копиисту, а как к творчески активному интерпретатору, редактору и в некоторых случаях - соавтору». В споре «верующих» В подлинность «Слова ... » И скептиков Сулейменов занимает промежуточное положение, считая, что известный нам текст - это «соавторство» человека ХН века и множества переписчиков вплоть до XVI - XVII вв.

Версия Гумилева

Л. Н. Гумилев в статье «Монголы XIII в. и "Слово о полку Игореве"» предложил пересмотреть вопрос о времени создания «Слова ... », полагая, что оно было написано в 1249-1252 годах. Эта работа вошла в главу «Опыт преодоления самообмана » книги «Поиски вымышленного царства».
По мнению Гумилева, «Слово ... » представляет собой «политический памфлет». Настроенный прозападнически автор, согласно Гумилеву, осуждает «протатарскую политику» Александра Невского, опиравшегося на союз с сыном Батыя Сартаком. Гумилев полагает, что «Слово ... » должно было побудить Александра выступить против татар в союзе с западными соседями. Важное датирующее значение для Гумилева имеет слово «хины». По его мнению, этот термин может соответствовать «названию чжурчженьской империи: Кин - современное чтение Цзинь – золотая (1126-1234 гг.). Замена "к" на "х" показывает, что это слово было занесено на Русь монголами, у которых в языке звука "к" нет. Но тогда возраст этого сведения - не XII в., а XIII в., не раньше битвы при Калке - 1223 год, а скорее позже 1234-й».
Таким образом, согласно гипотезе Гумилева, «под "хинами" надо понимать монголо-татар Золотой Орды, и, следовательно, сам сюжет "Слова" – не более как зашифровка». Гумилев также сформулировал свой основной принцип, согласно которому в средневековых исторических произведениях «всегда идет преображение реальных исторических лиц в персонажи .... В художественном произведении фигурируют не реальные деятели эпохи, а образы, под которыми бывают скрыты вполне реальные люди, но не те, а другие, интересующие автора, однако не названные прямо».

И все же ни одна версия авторства человека XII или даже XIII века не может быть признана доказанной - это все предположения, догадки, основанные на возможности. Ни у одной версии нет совершенно никаких доказательных источников.
Но нет их и у тех, кто считает «Слово ... » подделкой или мистификацией.

Автор-фальсификатор

Имен и версий здесь не так много, но и эти «авторы» «страшно далеки от народа», то есть от истины.
Самое поразительное, что в число этого легиона авторов попал и незлобивый архимандрит Иоиль, продавший возок со «Словом ... » Мусину-Пушкину. Профессор А. А. Зимин, начитавшись упомянутого нами Андре Мазона, решил, что бывший монастырский владыка, видать в отместку за свой уход на пенсию и внезапное обнищание накропал в своем Архиерейском домике атеистическое и языческое «Слово ... », подсунув его хитростью историку-любителю Мусину. Идея Зимина была растиражирована на ротапринте в количестве 90 экземпляров, и ее автор заслуженно считался в СССР человеком смелым и свободомыслящим. Впрочем, развитию научной дискуссии с Зиминым воспрепятствовало вмешательство, как партийных, так и академических инстанций, запретивших информацию о докладе ученого.
Сам Андре Мазон выдвинул куда более правдоподобную версию. Считая «Слово ... » игрой эрудита, он отвел роль игрока одному из соратников Мусина - Пушкина. Более всего он склонялся к фигуре архивиста и человека обширных познаний - к Бантыш-Каменскому. Человеком Бантыш-Каменский был и вправду замечательным. Во всяком случае. В отличие от Мусина-Пушкина, во время Отечественной войны 1812 года Бантыш-Каменский спас все архивные материалы, вверенные его попечению, отправив их из Москвы в сундуках на подводах сначала во Владимир, а затем в Нижний Новгород. Благодаря его неутомимой деятельности сохранились ценнейшие рукописные и печатные фонды Архива Коллегии иностранных дел. Однако вот литературных дарований за архивистом не было замечено.
Впрочем, не могли быть вне подозрений в авторстве «Слова ... » сам глава комиссии – МусинПушкин - И другие ее члены, в первую очередь, шутник Бардин.
Оригинальная версия принадлежит уже упоминавшемуся литератору начала девятнадцатого века О. И. Сенковскому. Он полагал, что «Слово ... » - стилизация нового времени, выдающая «сербскую или карпатскую руку человека, который изучал латинскую литературу... оно крепко пахнет Оссианом, в его языке можно найти не только полонизмы, но и галлицизмы». Говоря об авторе, Сенковский уточняет, что поэма есть плод творчества «питомца Львовской академии из русских, или питомца Киевской академии из галичан на тему, заданную по части риторики и пиитики», на что указывает обилие в произведении «червлено-русских идиотизмов и польских слов». Автор - «человек, уже занимающийся отечественною историей ученым образом», он - ритор, который «везде ищет словесных цветков». Что касается времени написания поэмы, то Сенковский склонен относить его к началу правления Станислава Августа, он пишет, что автор уже знает А. Шлецера.
Но и скептики вынуждены признавать, что истины в их версиях не больше, чем в гаданиях «правоверных ». Никаких точных свидетельств в пользу какого-нибудь одного имени из списка нет.
Пока нет.
Но сотни работ, посвященных автору «Слова ... » уже написаны. Странно, что среди них нет работ, основанных на данных астрологии, хиромантии и теории переселения душ.
Так что игра в «автора» может быть продолжена.

ГЛАВА 2

3АВТРАК НА ТРАВЕ

Из первой главы мы узнали, что у сегодняшнего исследователя «Слова о полку Игореве» нет ни исходного текста произведения, ни уверенности в том, что «Слово ... » не является фальсификацией, ни имени автора замечательной древнерусской поэмы.
Да и современный перевод, сделанный с учетом находки екатерининского списка, буквально нашпигован столь явными странностями, что это не может не вызывать удивления. Поневоле вспоминается совет историка, педагога и издателя XIX века Ф. И. Буслаева опускать «темные» и спорные чтения в книгах для учащихся.
Нам же приходится постоянно останавливаться и делать перерыв в чтении, встречаясь с очень странными явлениями. Для начала мы укажем на три самые показательные остановки.
По странному стечению обстоятельств некоторые особо странные места почему-то имеют гастрономический оттенок. Поэтому мы и назовем наши перерывы в чтении тремя современными понятиями, обозначающими время, отведенное на принятие пищи. Надеемся, что пища придется читателю по вкусу.

Начнем же мы с ошибки просто поразительной.

Первый перерыв, или завтрак

Итак, старославянский текст, в расшифровке и современном написании первых издателей, звучит следующим образом:
« ... И потече къ лугу Донца, и полетѣ Соколомъ подъ мъглами избивая гуси и лебеди, завтроку, и обѣду и ужине».
Академик Дмитрий Сергеевич Лихачев переводит это место так:
«И побежал к излучине Донца, и полетел соколом под облаками, избивая гусей и лебедей к завтраку, обеду и ужину».
Вот как чинно и упорядочен но бежит князь Игорь из половецкого плена! Сам побег, очевидно, продолжался не менее суток, бежал он ночью, затем утром позавтракал, в полдень или около того - пообедал, а к вечеру - совершил третью трапезу. А ведь от возможного места пленения князя до Донца - расстояние, как ни смотреть, совсем малое. Двести километров, самое большее - триста. За день же добрый конь легко пробегает сто пятьдесят - двести километров. За сутки - четыреста! Это в быстром, но не предельном темпе. А тут погоня! Коней князь и его попутчик загнали, значит, неслись они гораздо быстрее, чем обычно. Как-то не вяжется все это с гиперболами автора слова. Вспомним: вот князю Всеславу « ... в Полоцке позвонили к заутрене рано у святой Софии в колокола, а он в Киеве тот звон слышал». А вот другое описание: Князь Олег Святославлевич вступает ногой в стремя в «далеком Тьмутаракане», а Владимир Мономах в бытность свою черниговским князем, от звона этого стремени «затыкает уши» в своей княжеской резиденции! Наконец, самый близкий пример: тот же Игорь перед самым уже своим побегом « ... бдит, Игорь мыслью поля мерит от великого Дона до малого Донца». А уж перескочил бы он эти поля, мыслью уже обмеренные - за три прыжка своего могучего и «борзого» коня! И уж всяко, даже загнав коней и вынужденный бежать остаток пути пешим, Игорь должен бы таиться, прятаться и уж никак не останавливаться, чтобы вовремя утолить голод.
Ан нет, Игорь потихонечку едет, находя время не просто перекусить по дороге, но и охоту устроить на гусей да лебедей. Сам же дичь свою он, очевидно, ощипывает, потрошит, готовит на костре в чистом поле (далече видать тот дымок в степи) ... А где же рыщущие по его следу половецкие ханы - Гза и Кончак? Ладно; Игорь бежал без припасов, но они-то могли бы и запастись провизией на этот тяжкий путь километров максимум в триста. Неужели же и они вынуждены были останавливаться и устраивать где-нибудь неподалеку от своего беглеца обеденно-ужинные привалы? Скорее всего - да, иначе они бы догнали Игоря, скорее всего, прежде чем тот съел бы первое гусиное крылышко еще за завтраком! А уж пешего, загнавшего до смерти своего коня Игоря, они нагнали бы еще быстрее. Но вот ведь - суточную погоню (ночь плюс завтрак, обед, ужин), часть которой беглец преодолевал пешком, устраивая длительные охоты и остановки для гастрономических утех, выиграл князь. Удивительная беспечность и нерасторопность степняков, привыкших проводить в седле большую часть своей жизни!
Нам могут возразить, что Игорь не охотился специально, но по пути сшибал попавших под горячую руку гусей и лебедей. Также он мог не готовить их и есть сразу, но оставлять про запас, чтобы обедать, завтракать и ужинать после успеха своего предприятия. Однако пускай представит читатель удивление половецких князей, если бы они настигли Игоря с его спутником, которые, загнав лошадей, пробирались бы к реке, нагруженные тяжеленной сумой с гусями и лебедями (а лебедь весит не менее полупуда), чтобы поужинать уже несвежей дичью в своем Новгороде-Северском! А это был бы самый реальный исход охотничьих подвигов Игоря. К тому же и по поводу завтраков, обедов и ужинов в Новгороде-Северском есть некоторые сомнения ...
Товарищи академики должны бы знать совершенно точно, что сами понятия завтрака, обеда и ужина - довольно позднее приобретение русского языка. И более того, если придворные века Екатерины действительно имели официальное и упорядоченное этикетом расписание приемов пищи, то в военных походах это придворное расписание все-таки не исполнялось, и даже суворовские орлы принимали пищу в зависимости от множества условий. Бывало, и целый день голодными шли в походе, бывало, и более. Что там говорить! В современном сериале «Штрафбат) и то, в общем-то, вполне уже утвердившееся в армии пищевое расписание как-то не стало еще традицией. Завтрак, обед и ужин в армии - это достояние второй половины ХХ века. В восемь веков ошибочка!
В Древней же Руси перерывы на питание назывались совсем другими словами: пир – это праздничная трапеза, тризна - поминальная трапеза, были еще названия самого питания: выть, брашно, снедь, харч, употреблявшиеся с глаголами действия.
И, наконец, третье соображение. В тексте «Слова ... » помощник Игоря Овлур добегает до Донца «стряхивая студеную росу», то есть к утру, что вполне сообразуется и с расстоянием и с тем фактом, что, пользуясь небольшим отрывом во времени и ночным прикрытием, беглецы опередили свою погоню. « ... Овлур волком побежал, стряхивая собою студеную росу: ибо загнали они своих борзых коней. Донец говорит: "Князь Игорь ... "» и далее - диалог князя с рекой. Никакой дневной погони не было, следовательно, еще до завтрака Игорь был на берегу Донца, где мог бы, конечно, перекусить, но уж обедать он стал бы на другом берегу, что тоже проблематично, учитывая нагонявших его Кончака сотоварищи, князь ведь не знал, когда и почему они прекратили преследование беглецов. О прибытии же беглецов на Русскую землю говорится: «Солнце светит на небе, князь Игорь в Русской земле». Но метафоры автора «Слова ... » тем и хороши, что соединены почти всегда с реальностью! Это одновременно и полуденное солнце, которое светит князю, и сам князем - «солнце» для русских людей. То есть, к обеду князь уже достиг своей цели. А к ужину, можно предположить, учитывая гиперболы автора, он уже «едет по Боричеву ко Святой Богородице». А вот после молебна об успешном освобождении из плена - тут-то можно и пир закатить - хоть на весь день, хоть на всю ночь! Без всяких там обедо-ужинных разделений!
Столь явные противоречия почему-то укрылись от пристального взгляда товарищей академиков, языковедов и историков. И школьники до сих пор пребывают в полной уверенности в том, что древнерусский князь бежит из плена, по пути совершая три современных, перерыва для принятия пищи, ставших нормой для языка и распорядка дня только в царском дворцовом этикете в XVIII веке ...

Продолжим чтение перевода - ведь нам предстоит еще пообедать. Только чем?

Второй перерыв, или обед

Вот, на первый взгляд, совершенно невинное описание из жизни русских князей середины XI века.
«Всеслав-князь людям суд правил, князьям города рядил, а сам в ночи волком рыскал: из Киева дорыскивал до петухов до Тьмутороканя».
Конечно, зная, что от Киева до Тьмутараканского княжества, расположенного южнее современной Ростовской области, путь не близок, можно подумать, что переводчика привлекло то, что Всеслав, слывший в древности колдуном, якобы мог за одну ночь (до утреннего пения петухов) от Киева доскакать, дорыскать до южных морей - Азовского и Черного. Мы уже процитировали прекрасные поэтические гиперболы в тексте слова. Но там - звон колоколов и стремян, а здесь - почему-то петухи. Впрочем, пение петухов тоже может быть темой поэзии, особенно народной ... Кто не помнит замечательных славянских сказок, в которых нечистая сила исчезает с первым криком петуха.
Однако посмотрим на исходный текст. Мы увидим с удивлением, что петухов в нем нет. И звучит он совсем по-другому:
« ... Из Кыева дорыскаше до Куръ Тмутороканiя ... »
Вовсе не петухи здесь, громко указывающие на окончание ночи и наступление утра, а тихо квохчущие куры, причем, почему-то с заглавной буквы.
И зачем это было князю рыскать до тмутараканских куриц? Ведь если бы захотел автор «Слова ... » указать на скорость передвижения Всеслава, то так бы и написал - мол, до утренних петухов был уже в Тмутаракане. Так чего же хотел от домашних птиц русский князь, так что даже и написаны они уважительно с заглавной буквы? Может, полакомиться, вместе с советскими академиками нежного куриного мясца? Мы ведь уже знаем об «обеденных» привычках князя Игоря. А замена кур на петухов соответствует пристрастиям князя и авторов к петушиным гребешкам?
Оставим эти вопросы пока без ответа, ответам мы отведем отдельную главу, а пока что перейдем к третьему «темному» месту школьного перевода.

Третий перерыв, или ужин

Это место признается всеми исследователями самым непонятным и самым сложным для расшифровки. Нам придется процитировать довольно большой отрывок из «Слова ... »
Вначале приведем перевод Д. С. Лихачева:
«Я уже не вижу власти сильного и обильного воинами брата моего Ярослава, с черниговскими боярами, с могутами, и с татранами, и с шельбирами, и с ревутами, и с ольберами. Те ведь без щитов и с засапожными ножами кликом полки побеждают, звоня в прадедовскую славу».
Оставив пока в стороне неведомых и чуждых слуху русскому шельбиров и ольберов, сразу же укажем, что «черниговские бояре», имели написание в екатерининском списке как: « ... с Черниговьскими былями». А «были» - это пока еще не бояре, - это «бывалые» воины, «бывальцы». Конечно, боярство и возникло из таких опытных, заслуженных дружинников князя, но, к переводу литературного произведения следует подходить не с позиций исторических последствий, а лингвистически. Автор «Слова ... » пишет именно об опытных воинах из дружины черниговского князя, а не о боярах, которые у современного школьника ассоциируются с высшим управленческим слоем, причем уже не Киевской, а Московской Руси. Да и сложно представить себе гордого родовитого боярина, орудующего в бою не изукрашенным оружием (ведь общественное положение не только позволяет, но и обязывает поддерживать престиж класса), а засапожным ножом.
А вот еще могуты, татраны, ревуги и топчаки ...
Комментарий к школьному переводу делает из них «тюркские племена степных кочевников, издавна осевших в пределах Черниговского княжества и подпавших под культурное влияние русских ». Чернигов - ближайшее к Киеву княжество. Зачем же оседать степнякам-тюркам в непосредственной близости от главного врага своих родичей? Причем в таком количестве, что русских полян, кривичей, древлян в «Слове ... » вовсе нет, а черниговских тюрок - целых полдюжины поименно названных племен ... и почему это они тюрки? Очевидно, по странному звучанию некоторых названий. Но ведь большая - то часть этих названий - совсем не экзотичны!
Могуты - явный единый корень со словом «могут».
Ревуги - от слова «реветь».
Топчаки - от слова «топтать».
Почему бы это тюркским племенам принимать русскозвучащие имена? Может быть, это племена не тюркские? Зачем, действительно, тюркам, живущим своими племенами, ходить под стягом черниговского князя с его «бывальцами»? Да еще столь отважно и безрассудно класть за него свои жизни - с засапожными ножами, да криком.
Ох уж эти загадочные тюрки! То мотаются по степи, извека нападая на оседлых славян, то, будучи столетиями постоянной угрозой Руси, вдруг оседают целыми племенами в Черниговских лесах, подпадают под «русское влияние» и ходят в походы против своих же, по большей части, единородцев.
Но может быть, этих тюрок русские взяли в плен. Вроде былинного Соловья-разбойника, которого Илья Муромец приволок в Киев. Может, такой и мог бы стать по силе своей членом княжеской дружины, но вот сохранить свое племенное название. А чтобы русские целые племена кочевников у себя селили и ассимилировали, как римляне - этого история не знает. Если это и племена, то, скорее всего, - исконные, русские. Однако историческая этнография нигде больше не сталкивается с таким национальным разнообразием черниговской земли.
Итак, единственное, что можно сказать по поводу этого места в переводе «Слова ...» - странные дела творились в граде Чернигове! Прямо какой -то древнерусский плавильный котел народов, как современный Нью- Йорк!

Таковы три очень странных места из перевода «Слова ...», предложенного к изучению всем российским школьникам. Видим мы в них и явные логические нелепости, и буквальные ошибки, то есть элементарную подмену слов, и странные исторические комментарии, подменяющие реальность Руси обычаями Рима и Византии. Можно указать и на географические несуразицы. Да и комментарий тоже страдает упущениями ... И это всего лишь в трех местах... И это после двухсот лет научных изысканий и сотен томов академических писаний ... Чудны дела твои, современная наука!

Сообщение отредактировал АлександрСН: 27 октября 2011 - 09:44

[АлександрСН]

ГЛАВА 3

ПЕРЕПИСЬ СЛОВ

Прежде чем мы сможем начать истолкование выявленных ошибок, читателю следует узнать правду о том, с какого рода текстами он встречается, читая про изведения допечатной поры.
Итак, начнем.

Рукописи

Чаще всего, рукописная книга Древней Руси - это книга православного, религиозного содержания. Большинство рукописных книг в собраниях наших архивов и библиотек - это Библии, Апостолы, богослужебные книги, жития святых ... Грамотность возникла и поддерживалась в Киевской Руси, в первую очередь, интересами христианства. Требования к переписчикам Библии и книг, предназначенных для православных служб, были достаточно высокими. И, тем не менее; в середине XVII века, с появлением в России печатного станка, возникшая необходимость исправления церковных книг вызвала к жизни целую «революцию» - Великий Раскол в Российском обществе.
Переписыванием книг также занимались, в первую очередь, церковные люди - монахи в монастырях. Иногда переписывание налагалось даже в качестве наказания, епитимьи, но были и добровольные, можно сказать, профессиональные переписчики - те монахи, которые считали эту работу божьим призванием. Они относились к своему труду с благоговением и работали усердно. И все же, можно точно сказать, что рукописная книга не могла создаваться без ошибок. Человеку свойственно ошибаться, и даже сегодня редактура, корректура и прочие профессиональные издательские ухищрения не гарантируют стопроцентную безошибочность. Что же говорить о людях, которые получали образование чаще всего, будучи уже взрослыми, учителя которых также не всегда были сильны в грамматике. Ведь научиться грамоте монах в то время мог только у более старого монаха.
Совсем неважно обстояло дело с памятниками письменности, не относящимися к церковной области. Мало того, что их несравненно меньше, чем первых, но и за сохранность их практически некому было отвечать. Некоторые князья, например Владимир Святославович, серьезно относились к книжной культуре и образованию. При нем и школы первые были открыты, и летописание началось. Но потому и стал Владимир первым русским святым, а в народе получил прозвище Красно Солнышко.
Великие киевские князья по своему статусу «держателей» всей Русской земли все же обязаны были уделять книгам внимание. Ведь только в письменном виде можно было сохранить историю Руси и историю собственных деяний. Да и международные связи требовали грамоты. Трудно представить себе неграмотным князя Ярослава, породнившегося почти со всей Западной Европой. Но вот князья удельные, переходившие с одного «стола» на другой по правилу старшинства, отнюдь не всегда заботились о поддержании культуры на своем временном месте. Среднее качество книг и качество работы переписчиков в этих русских «провинциях» высоким быть не могло.

Двести двадцать описок

Каким же было это качество, мы можем судить по известной рукописи «Слова о полку Игореве», известной как Щукинская рукопись. Долгое время ее считали подделкой, созданной в начале XIX века. Однако анализ, проведенный исследователем Н. К. Гаврюшиным, в середине прошлого столетия показал, что, скорее всего, Щукинская рукопись является результатом переписи каким-нибудь энтузиастом печатного издания 1800 года, а не сознательной фальсификацией. «Можно предположить, что какой-то книжник-старообрядец, взяв печатное издание 1800 года, решил в меру своих возможностей воссоздать облик текста (графика, правописание, заставки), каким он должен был быть в "дониконовские» времена ... Ясно, что писец ... был не редактором текста и не сверялся с мнениями ученых-филологов. Он просто старательно копировал свой рукописный протограф «источник». Впрочем, развивая свою версию, Гаврюшин далее указывает на возможное списывание даже не с печатного текста 1800 года, а с самой мусин-пушкинской рукописи. Но нас в данном случае не столько интересует то, с чего был списан Щукинский вариант, сколько другие факты, выявленные при анализе этой рукописи.
Гаврюшин очень обстоятельно описывает ошибки переписчика - человека грамотного и относящегося к своему труду с любовью и тщанием. Мы процитируем в сокращении ту часть статьи Гаврюшина, в которой описываются огрехи, связанные с переписыванием уже напечатанного текста «Слова ... », то есть текста, с разделением на слова, с правкой «темных мест», которые были сделаны лучшими знатоками древних рукописей конца XVIII века - самим Мусиным-Пушкиным, Н. Н. Бантыш-Каменским и А. Ф. Малиновским.
«Не считая более или менее значительных сокращений (в тридцати местах), число расхождений с первым изданием в ней (Щукинской рукописи) превышает 220»!
Итак, переписывая от руки текст «Слова ... » с напечатанного оригинала, переписчик допустил двести двадцать отклонений от этого вполне удобочитаемого оригинала!
Конечно, большая часть таких отступлений была малосущественной. Это замена «ь» на «ъ» и наоборот, отсутствие титла - мелких значков над буквами и т. д. Но были и более заметные перемены.
«Скажем, чтение "орлом" вместо «умом" было впервые предложено М. А. Максимовичем в 1859 году, "славiю" вместо "славы" читал Ф. И. Буслаев, "усобицы" вместо "усобiцѣ" - Н. С. Тихонравов, "прiодѣшя" вместо "прiодѣ" - Ф. Е. Корш и т. д.»
Мы видим, QTO описки могли быть очень даже серьезными - «орел» вместо «ума»: Видим мы также, как много ученых приложили свои руки к толкованию этого варианта. А они тоже могли ошибаться! Читаем дальше.
« ... весомое свидетельство (того, что рукопись не является подделкой) дают многочисленные описки. Часть из них писец тут же исправил. Так, вместо "Дону", он сначала написал "дому", вместо "соловiю" - "сололiю", "Днепре" - "Дрепре", "лебеди" - "леведи"».
Это действительные описки, в них изменена только одна буква. Но и это маленькое изменение сделало из реки Дон - совершенно сухопутный дом.
«Довольно изящно писец вышел из положения, написав "студеною" вместо "студеную" - «о» было включено в лигатуру "ук". В слове "чрьлеными" писец непроизвольно вместо "л" начал писать "ч", но вовремя спохватился. Вместо "быстрой" первоначально он написал "бострой"; слово "поля" было пропущено и приписано сверху над строкой. Без исправления остались написания "нышняго" (вместо "нынешняго"), "лужецъ бы" (вместо "луцежъ бы"), "назнаемъ" ("незнаемъ"), "себренеи" ("сребренеи") ... Очевидно, в рукописи были трудно различимы "н" и "п", так как иначе не объяснить написания "паведе" вместо "наведе" и "напорзи" вместо "папорзи"».
Ошибки множатся, часть исправляется самим писцом, в результате качество рукописи отнюдь не улучшается. Часть описок превращаются в незнакомые современнику и потомку слова.
«Есть, однако, и описки, свидетельствующие о том, что писец стремился к предельной точности передачи своего оригинала. Так, слово «плъкы» сначала было написано с конечным "и", "дѣднеи" - через "е", в слове "млънiи" он начал было выводить "ер" перед плавным "л", но заметил ошибку».
Итак, мы видим, что ошибки писца связаны с тем, что написание некоторых слов изменилось ко времени переписывания. А в языке такие изменения происходят постоянно, так что, уже через сотню лет найдется немало слов, написание которых стало иным.
Продолжим вслед за М. Н. Гаврюшиным анализ описок грамотея - старообрядца.
«Особенно многочисленны описки в местах, связанных с предполагаемыми конъектурами. Например, в строке "Не ваю ли злачеными шеломы" в Щукинской рукописи стоит "значенiи", но, разумеется, после "з" должно стоять "л"».
Это уже серьезное изменение смысла.
Вот еще примеры описок.
«Как понять бессмысленное "номоея", вместо "на моея"?»
«Имя "Всеслав" было первоначально написано через "о"».
«Особенно замечательно написание «слатыми» вместо "златыми"».
«Писец протографа Щукинской рукописи вопреки всем источникам вставлял многократное "ѣ" там, где его не должно было быть или столь же произвольно заменял на "е"».
«Особенности начертания "к" дают основания предполагать, что слово «эстукну» «экликнуэ».
Несть числа опискам в написании «і», вместо «и», «ыя» и «iя» и так далее, и тому подобное. Более того, переписчик сделал и некоторую «редакторскую» работу:
«Он (писец) опустил малопонятные места и сделал текст легкочитаемым: уменьшил число выносных и сокращений над титлами, заменил паерок редуцированными, в ряде случаев ввел деление на слова ... Писец Щукинской рукописи, вероятно, начал ставить знаки ударения в соответствии с книжной традицией, но постепенно перестал заострять на них внимание».
Мы видим, что привычки возобладают в труде писца над точностью к оригиналу, так что переписанное произведение оказывается все же «осовремененным».
Интересно посмотреть на то, как объясняет Гаврюшин некоторые самые сложные разночтения.
«Скажем, чтение "умомъ" вместо "орломъ", возможно, возникло по той причине, что в последнем слове правая дужка "омеги" сливалась с "л", а выносное "р" напоминало "у". Писец, неважно читавший полуустав, составил из левой части «омеги» И мнимого выносного "у" "ук" ("оу"), а из ее правой дужки, соединенной сверху с "л" - "м"».
Мы видим, что даже при чтении печатного текста можно объяснить переделку «орла» в «ум». Что же говорить о расшифровке и переписывании исходного рукописного оригинала!
Этот пример показывает нам всю сложность сохранения точности написанного произведения в древности. Одно-единственное переписывание с хорошего печатного оригинала• привело к возникновению более чем двух сотен изменений по сравнению с исходным текстом! Некоторые описки привели к прямому изменению смысла слов и фраз. А если пришлось бы сделать новый список со второго?

Текучие письмена

А сколько раз могло переписываться «Слово ... » С XII по, скажем, XVII век? Пять раз, десять, или больше? Каждый век вносил изменения в русский язык, забывался и изменялся смысл слов, их написание, появлялись новые слова и значения ... Нельзя дважды войти в одну реку, но таков же и язык - стихия не менее текучая, нежели вода.
Если мы посмотрим, какие произведения не религиозного содержания сохранились в неприкосновенности с самых древних времен, то увидим, что это, в первую очередь, законодательные акты. И это понятно, потому что язык в них играет второстепенную роль. Главное здесь - действие. Преступление и наказание. Далее – хорошо сохранились летописи и хронографы. И здесь - основу составляет описание дел: события, имена, даты. Священные тексты тоже сохраняются без изменений, но у этих текстов есть защита, превышающая человеческое разумение ...
Художественное слово практически не имело шансов сохраниться без изменений, если не сохранилось рукописи, близкой ко времени его написания. Есть, конечно, исключения, которые лишь подтверждают правила. Например, «3адонщина», - озаглавленное так в одном из списков, «Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче и брате его, князе Владимире Андреевиче, как победили супостата своего царя Мамая». Но даже списков «3адонщины» сохранилось всего шесть, причем во всех шести текст читается все же в сильно измененном виде. Даже самый ранний список, 1470 года, сокращен и переработан. А ведь битва на Куликовом поле - центральное событие всей русской истории!
«Слово о полку Игореве», описывающее вовсе не самое героическое событие русской истории, созданное не в Киеве и не связанное напрямую с деяниями киевских великих князей, не могло быть тем про изведением, в сохранении которого мог быть заинтересован кто-нибудь из сильных мира сего. Еще менее была заинтересована в этом церковь - «Слово ... » буквально напичкано языческой символикой, а вот христианские мотивы в нем почти совсем отсутствуют. Если бы это произведение попало на глаза любому русскому епископу или митрополиту, он без раздумий приказал бы уничтожить этот варварский документ. Переписывать и сохранять «Слово ... » могли в лучшем случае энтузиасты, люди случайные, не связанные с «генеральной линией» русской истории. А это значит, что говорить о качественном сохранении рукописного оригинала просто не приходится ... Мы не удивимся, если даже в настоящей книге обнаружится немалое число ошибок, описок, типографских и авторских опечаток описок ... Что же говорить о рукописи XII века!
Этот удручающий факт и должен стать для нас одной из путеводных нитей в наших предположениях и истолкованиях. Если «Слово ... », это действительно произведение ХН века, то оно могло претерпеть самые невероятные превращения в своем долгом историческом путешествии. В нашем истолковании мы обязаны следовать за смыслом, а не за слабой рукой переписчиков, издателей
и энтузиастов.
И еще нам следует немного познакомиться с правилами правописания той давней поры, когда, по общему признанию, было создано гениальное русское «Слово ... »

Кириллица и глаголица

Итак, русская рукопись, какой она была, и как выглядел древнерусский письменный язык?
Изобретение русской письменности история приписывает двум греческим монахам – святым Кириллу и Мефодию из Солуни. Именно поэтому алфавит наш называется кириллицей. В Солуни издавна существовала большая колония, которую составляли славяне, приглашенные самим византийским императором для защиты от арабов. Именно поэтому солунские братья были знакомы с жизнью славян, их языком и Кирилл согласился на миссию к северным славянам. Вот его слова: «Рад иду тамо, аще имут буквы в язык свой», то есть «иду с радостью, чтобы и они имели письменный язык».
Впрочем, была у славян своя письменность и своя азбука, так называемая глаголица. Она представляла собой обработку древнего рунического письма. Однако широкого распространения этот вид письменности не получил, памятников его остались лишь единицы. Появление славянского письма - заслуга святого Кирилла и его брата. Церковное житие описывает это так: «Они ревностно преподавали учительское слово на эллинском языке и многих привлекли своею мудростию. Но как славянское племя, или же болгарское, не разумело писаний, изложенных на языке эллинском, то святые мужи считали это за великое зло ... Что же они делают? Обращаются к Утешителю, от которого исходит дарование языков и сила слова ... И действительно, получив это вожделенное дарование, они изобретают славянские письмена, переводят богодуховенные писания с эллинского языка на болгарский и стараются передать способнейшим из своих учеников божественные наставления. И немало было таких, кои пили от источника их учения ... »
Кирилл создал алфавит на основе греческого письма. Это сразу же сделало более доступным и перевод богатейшего греческого письменного наследия на новый славянский язык. Славяне и Русь получили возможность приобщиться и к культуре самого могущественного государства в Европе того времени - Византии.
Однако первыми русскими книгами были книги исключительно религиозного и церковно-служебного содержания. Библия, Евангелия, Апостолы и, как тоща говорили, «весь церковный чин». В чин это входили: служебник с требником - книги для совершения церковной литургии и треб, часослов, псалтирь - эти книги необходимы для ежедневного богослужения, октоих, или книга песней, общая минея - чтения из житий святых, а также годичный устав, в котором определялось церковное чтение на год. Именно эти книги и были переведены на славянский язык самими святыми братьями. Они же были и первыми объектами для переписчиков, поскольку в каждой новой церкви эти богослужебные книги должны были быть.

Книги

Что же до книг иного характера, то их проникновение на Русь было делом медленным и вовсе не массовым. Первыми сочинениями, сначала переведенными с греческого, а затем написанными в самой Руси были исторические. Но историю понимали в то время как историю мира от его сотворения. Поэтому большинство русских летописей начинается с известных событий, описанных в книге Бытия. Вскоре появляются церковные биографические произведения - жития первых русских святых: святого князя Владимира, его бабки - Ольги, мучеников Бориса и Глеба. Несколько позже появляются светские юридические установления - «Правды» Владимира и Ярослава.
А как же обстояло дело с художественными произведениями? Как это ни прискорбно, но долгое время письменная традиция их обходила стороной. Поэзия оставалась в устной традиции народной песни и былины. Проза, по сути, отсутствовала. Гораздо позже Игорева времени - в XIII - XIV веках - пере водятся византийские светские рассказы, античные повести.
Одной из причин такого слабого распространения художественного письменного слова был тот факт, что чтение и письмо представляло собой в то давнее время довольно трудный процесс. И вот, в частности, почему.
1. Древняя письменность не знала разбиения на слова. Письменные знаки писались в одну строку от, начала до конца.
2. Не было и порядка переноса слов, так что часть слова могла находиться на одной строке, а вторая - совершенно произвольно - на другой.
3. Поскольку рукописный шрифт гораздо крупнее печатного, то знаков на строке помещалось •немного - в среднем всего пятнадцать – двадцать букв на строке. А, значит, перенос слов производился очень часто.
4. Зачастую отсутствовала и разница между строчными и прописными буквами, а, значит, отличие имен собственных от нарицательных.
5. Для ускорения письма многие слова писались сокращенно, с опущенными гласными звуками. Многие древние рукописи являются скорее шифрами, скорописью, расшифровать которую очень нелегко.
6. В древней письменности существовало множество надстрочных знаков - титлов, которые также усложняли письмо и чтение.

От аза до ятя

И все же, самую большую сложность представляет собой тот факт, что многие звуки, которые мы сегодня обозначаем одной буквой, по правилам древнерусской орфографии писались двумя, тремя и даже более знаками. С этим надо разобраться поподробнее.
Рекордсменом следует признать звук «у». Он мог обозначаться пятью (!) различными способами. Помимо трех особых значков, этот звук мог писаться как диграф «оу», или «о» с титлом «о».
Звук «е» имел четыре варианта написания.
«В» и «и» имели по три знака.
Самый редкий звук - «ф» мог обозначаться «фитой» или «фертом».
Имелись и такие знаки, которых мы уже сегодня не имеем.
«ξ» - кси
«ψ - пси
Не забудем и об «яте» в конце слов, оканчивающихся на согласные.

ГЛАВА 5

ПЯТНАДЦАТЬ ИСТОЛКОВАНИЙ

Узнав начальные правила древнерусской орфографии, мы можем теперь попытаться по-новому перечитать те места в «Слове ... », которые вызвали у нас столько удивления и такое количество неразрешимых вопросов.
Начнем по порядку. Итак, первая ошибка, указанная в главе «Завтрак на траве», по смыслу которой эта глава и была названа.

Первое истолкование

Почему же Игорь во время побега из половецкого плена столь аккуратно соблюдает пищевой режим?
Самый поверхностный взгляд на древнерусский текст дает нам и самый верный ответ на этот вопрос.
Итак, мы уже знаем, что исходный текст не был разделен на слова - он шел сплошной буквицей. Посмотрим на него.

«завтрокуиобѣдуиужине»

Впрочем, даже чтение разделенного текста, дает первый проблеск истины: «и обьду», не лучше ли по смыслу факта пленения князя, причем, впервые в истории Руси, - читать не как «обеду», а и «за обиду»? Не обидно ли, первым, включая дедов и отцов своих, оказаться в плену у врага?
Пресловутый завтрак, если разделить предлог «за» от основы - превращается в «страх» С окончанием «Ъ». Буквы «Ю) и «Х» спутать легко, учитывая ветхость оригинала. Что же до превращения «с» В «В» - то это, скорее всего ошибка переписчика конца XVIII века, увидевшего знакомый ему (хотя, возможно, и экзотический) «завтраю».
И мы теперь имеем князя Игоря, избивающего лебедей и гусей, что можно понять и в прямом смысле, и в смысле избиения встречающихся одиноких путников, едущих ночью в степи, за обиду и страх. Ведь, еще раньше говорил ось об Игоре и его дружине: «О, далеко залетел сокол, птиц разя ... » Известно также, что тюркские племена сами часто называли себя гусями. Например, казах, это «каз аю), то есть Белый Гусь. Но что бы ни имелось в виду в этом месте, делает это князь «за страх и обиду», вызванными пленением и необходимостью бежать от более сильной погони.
После этого сложно не понять, что «ужине» - это «униже», то есть унижение для князя и его земли.
Конечный перевод звучит вполне в стиле всего остального произведения:
«И утек к лугу Донца, и полетел соколом под мглами (ночным, темным небом), избивая гусей и лебедей за страх, обиду и унижение».
Именно так - убежал к соседнему Донцу и потом уже - полетел соколом к Русской земле, избивая свидетелей своего не самого почетного возвращения на родину!
Теперь мы перейдем ко второму месту из «Слова ... » с гастрономическим подтекстом.

Второе истолкование

Как же обстояло дело с курами-транссексуалами? Может быть, это первый случай генетически измененного продукта питания в истории? И какая нечисть исчезнет с лика земли с первым петушиным утренним криком? Не будем мы также предполагать в князе Всеславе и приверженца гаитянского культа вуду, в котором курица играет действительно важную роль.
Все же гораздо естественнее было бы предположить, что дело здесь не в птицах, не в их мясе и не в антисатанинских качествах петушиного «кукареку». Простой взгляд на географическую карту подскажет правильный путь. Ведь в пределах Тьмутараканского княжества (бывшего Хазарского каганата) находилась река Кубань. И писалась она в старину как «Куба», а при нашей падежной форме - «до Кубе Тьмутороканя». Зная «внимательность » списчиков «Слова ... », нет ничего удивительного в том, что, встретив незнакомую форму написания знакомой реки, наш писец мог заменить ее, скажем, на более экзотическую реку Куру на Кавказе, для человека XVIII века более уместную рядом со столь же экзотической Тьмутараканью.
Однако это место можно трактовать и как намеренную ошибку самого автора «Слова ... ». Ведь написание Кубани как Кур (с большой буквы) вводит в контекст массу чрезвычайно любопытных ассоциаций. А именно.
Официальной религией Хазарского каганата, на обломках которого образовалось древнерусское Тьмутараканское княжество, была иудейская религия.
А в талмудических сказаниях имеется фантастический образ Кур - это исполинская птица, голова которой достигает неба, а ноги находятся по колено в море. Этот образ очень хорошо подходит к реке Кубани, исток которой теряется в Кавказских горах в самой высокой их части, а устье - разветвленная дельта, похожая на птичью лапку - впадает в море. Кстати это море, которое сейчас мы называем Черным, в годы князя Всеслава называлось не как-нибудь, а именно Русским морем. А сам город Тмутаракань (бывший хазарский Таматарх) расположен был именно в устье Кубани - «Куры», так что «куриная» лапка словно бы держала этот город в своих когтях.
При такой заведомой ошибке автора «Слова ... » вся фраза наполняется насыщенным и точным историческим смыслом, еще раз объединяя «века Бояновы» С «веками новыми».
Так что, если точный смысл требует перевода:
«Вячеслав-князь людей судил, князьям города рядил, а сам ночью волком рыскал: из Киева дорыскивал до Кубани Тьмутороканя»,
То не лишен смысла и другой, «описанный» перевод:
«Вячеслав-князь людей судил, князьям города рядил, а сам ночью волком рыскал: из Киева дорыскивал до Куры Тьмутороканя».
А вот в комментариях можно было бы указать на подтекст этой географической ошибки.
Но наши школьники читают странную историю о тьмутороканских курицах, изменивших по мановению пера переводчика, даже свой природный пол.
Вот, наконец, осталась у нас последняя третья ошибка из предыдущей главы и ее истолкование.

Третье истолкование

Кем же были эти многочисленные черниговские «были»? Ну, с боярами - засапожниками мы разобрались, а их однополчане? Кто они - могуты, татраны, шельбиры, ревуги, топчаки и ольберы? Обрусевшие ли татары, отуреченные ли русские?
Обращение к «первоизданному» списку на древнерусском языке ничего нового не добавляет нам в наших исканиях, более того - оно их усложняет. Ведь там все эти Шельбиры и Ревуги написаны с прописных букв! Как и немцы (Немци), венеды (Венедини) или греки (Греци). А это подтверждает академическую версию. Формально подтверждает. Но это не увеличивает смысла. Мы сделаем шаг, который, возможно, кое-кто из внимательных читателей уже предполагает. Мы откажемся от формы ради смысла!
Мы выложим древнерусские буквы, как они должны были быть в исходной рукописи – без пробелов между словами и начнем все слова со строчных букв.
...съмогутыистатраныисшельберыистоnчакыисревугыисольберытиибобесщитовъ. ..
Первые же буквы дают ключ! «Съ могут»!
Пропустив несколько слогов, обнаруживаем явное: «истопча их с рев(ом)». Оставим пока без комментариев.
И в самом конце: «беры(я)тии без щитов» и далее по тексту.
В богатом наборе тюркских переселенцев очень явно проглядывает описание того, как именно черниговские «были» снискали себе славу храбрых и непобедимых воинов. А именно, эти черниговские бывалые воины могут врага истоптать с ревом и взять его полки с одними ножами и боевым кличем, как прадеды их делали.
Тут-то и понятны леса черниговские и сравнение со «стольным» Киевом - прадедовы обычаи и засапожные ножи - не от хорошей жизни – в Киеве дружина новая - вооруженная оружием греческим и европейским («шеломы латинские»), а в маленькой Черниговской вотчине - одна дедова удаль, а степняки - ближе. Не татраны ли? То есть действительно степные тюрки – знакомые нам татары?
Тогда и академическая строка в песню войдет.
Черниговские храбрецы могут и татар (татран) перебить, растоптав их с ревом, и берут их полки без щитов и с засапожными ножами ...
Итак, осталось у нас одно известное тюркское племя, да красивое описание удали черниговцев. А шельбиры с ревугами осели и ассимилировались не в лесах русских, а в русском языке. Такой вот тюркский гамбит ...
Попытаемся же обобщить все, что увидели мы в наших многочисленных «турецких» соседях:
«Я уже не вижу власти сильного и многоратного брата моего Ярослава с черниговскими бывальцами, кои могут и татар перебить, топча их с ревом, коль берут их без щитов и с засапожными ножами, кликом полки побеждая, звеня прадедовой славой».
Единственная сложность в нашем анализе - это увидеть в шельбирах исковерканное донельзя слово «перебить». Но мы даже не будем настаивать, что это единственно возможный вариант.

Итак, мы завершили анализ трех ошибок в переводе «Слова ... », указанные нами в предыдущих главах. О результате судить самому читателю. Однако этими тремя ошибками школьно-академический перевод отнюдь не исчерпывается.

Четвертое истолкование

Читаем в школьно-академическом переводе «Слова ... »:
«Игорь к Дону воинов ведет. Уже беду его подстерегают птицы по дубам; волки грозу накликают по оврагам; лисицы брешут на червленые щиты. О, Русская земля! Уже ты за холмом/»
И далее:
«Спозаранок в пятницу потоптали они поганые полки половецкие, и рассыпавшись стрелами по полю, помчали красных девушек половецких ... Дремлет в поле Олегово храброе гнездо. Далеко залетело!»
Это описание первой победы Игоря, которая предшествовала разгрому. И еще дальше:
«На другой день рано утром кровавые зори свет возвещают, черные тучи с моря идут ... Быть грому великому, идти дождю стрелами с Дона великого! Тут копьям изломаться, тут саблям побиться о шлемы половецкие, на реке Каяле, у Дона великого! О, Русская земля! Уже ты за холмом!»
Не удивился ли читатель? Вот Игорь еще только готовится к походу, а Русская земля уже за холмом. Вот он идет в половецкую степь и разбивает в первом бою по граничные станы степняков, идет в глубь степи к морю ... А Русская земля и здесь тут как тут - за холмом!!!
Что же это за земля такая? Войско еще на Руси готовится - она за каким - то холмом прячется; войско ушло в дальний поход - она снова за тем же, очевидно, холмом. Она, земля Русская, видать движется вместе с войском. Или это холм такой странный, передвижной? В чем тут соль? Специалисты, конечно, знают, что собака зарыта именно под холмом. Обратимся к древнерусскому тексту:
«О Русская землъ! Уже за шеломянемъ еси!»
Вот об этот «шеломянь» И бьются уже третий век копья «слововедов». Возобладала версия такая, что шеломянь, это нечто похожее на древнерусский боевой шлем - шелом, то есть нечто этакое округлое. А чтобы не привязывать всю Русскую землю к шлему князя или его дружинника, порешили, что измененный шелом - шеломянь, это явление земного рельефа. Короче - холм в виде шлема! Этот-то шеломянь и преследует Игорево войско по всей половецкой степи, то ли как мираж, то ли как пограничная межа, то ли как будущая великоимперская идея расширить границы Руси на всю землю половцев.
А что если мы попробуем нашу старую тактику: напишем все слова вместе.

Орусскаяземляужезашеломянемъеси

«О, Русская земля» остается без изменений. А вот с остатком можно поработать: «за» отделим, далее - «шело», потом - «мя», это мы знаем, означает «меня», а потом - «не мъеси». Заглянем в словарь живого великорусского языка В. И. Даля
и прочитаем, что «месить» В древности означало - «бить», «ругать», «бранить», короче, порицать словом и делом. Тут уж и наше «шело» из слова превратится в «дело». И выйдет у нас вполне логичное:
«О, Русская земля! Уж за дело меня не брани!»
И все встанет на свои места. И Русская земля, в лице ее вождей и народа, и холмы земли Русской, и шеломы Игоревых воинов останутся там, где им быть положено - на головах.
Скороспелый, преждевременный поход Игоря вызван был желанием поскорее «сделать дело» - устранить половецкую угрозу. Известно, что половецкий хан Кончак - сын Атрака (в летописях - Отрок), потомок знаменитого половецкого рода Шарукана, - потерпел за год до похода Игорева поражение от киевского князя Святослава. А половцы были народом мстительным. Отойдя в глубь степи, они готовили ответный удар, и вся Русь это знала. Поход в глубь степи назревал и был у всех на устах. Этот поход и был «делом» Игоря. За него просит автор устами самого князя «не бранить» Игоря.
И когда он еще только собирался выступать на степняков, не все князья одобряли спешку. Все тот же великий киевский князь Святослав «изронил златое слово»: «О, мои сыновья Игорь и Всеволод! Рано начали вы Половецкой земле мечами обиду творить, а себе чести искать». И когда после первой победы углубился Игорь, как многим показалось, опрометчиво, в самое сердце степи - все это были звенья одной цепи, одного дела ...
И небесные знамения не испугали Новгород – Северского князя... И только когда обступили половецкие полчища слабую Игореву дружину на реке на Каяле, тогда только ясно стало, что дело должно соединять с умом, расчетом и осторожностью, а не только с мужеством, решительностью и везением ...
О, Русская земля! За дело меня не брани!
Правда, есть еще одно истолкование этого странного места. В упоминаемой нами повести «Задонщина» имеется очень похожее по звучанию выражение:
«Русская земля, то первое еси как за царем Соломоном побывала».
По мнению ученых, автор «Задонщины» так применил к своему рассказу увиденный в «Слове о полку Игореве» «шеломянь». Однако если взять контекст, в котором появляется обращение к Русской земле в <<3адонщине», то мы увидим существенные различия. В «Слове ... » речь идет о сборах войска и его выступлении на врага. В «3адонщине» описывается выступление Мамая на Русь. А далее: «А уж беды их подстерегают крылатые птицы ... вороны неумолчно грают, галки ... галдят, орлы клекочут, волки... воют, лисицы брешут - кости чуют». И сразу же после •этого – упоминается Соломон, мудрейший человек на земле, по утверждению Библии. А еще Соломону приписывалось умение понимать речь птиц и зверей! Так что вовсе не кажется неуместным заимствованием появление Соломона именно в этом месте «3адонщины». Хотя академический комментарий на этом очень настаивает: эта фраза – переосмысление восклицания «Слова о полку Игореве» - «О Русская земля! уже за шеломянем еси!». Но мы вполне вправе утверждать, что шеломянь - оно, конечно, не шеломянь вовсе, а вот Соломон - вполне и без шеломяня уместен. Русь, преодолевшая все эти звериные клики, Мамая побившая, и точно, как за Соломоном побывала! И вовсе незачем было автору «3адонщины» заниматься плагиатом непонятного для него выражения.

Пятое истолкование

В том же отрывке, повествующем о начале Игорева похода, встречаем мы такой эпизод:
«А половцы непроторенными дорогами побежали к Дону великому: кричат телеги в полуночи, словно лебеди распуганные».
Текст внятный, логичный. Телеги скрипят на бездорожье, это так. Вроде бы и скрип этот похож на лебединый клекот ... Те-ле-ги - ле-бе-ди ... И все же красиво.
Но в исходном тексте нет предлога «в» перед полуночи, да и переход к лебедям там другой:
«крычат тѣлѣхи полунощи, рцы лебеди роспущени».
А это значит, во-первых, что телеги не в полуночи скрипят, а сами это телеги полуночные. А во-вторых, рцы, это, скорее всего, «рщи», или «рпщи», то есть «ропщут».
Так и выходит, что «тълъги», не связаны с лебедями. Лебеди сами по себе ропщут, что их распугали, потревожили, а «тълъги» кричат сами по себе. Что же это за телеги-полуночницы отыскали наши переводчики?
Наше предложение новизной не страдает, «тъ», это очередная опечатка переписчика. А должно там стоять «iв», и слово само - это «iвлъги», то есть птицы иволги. Это они кричат по рекам, а лебеди, которые тоже по рекам спят, ропщут, потревоженные ночным бегом половцев.
В итоге получаем следующий текст:
«А половцы непроторенными дорогами побежали к Дону великому: кричат иволги полуночные, ропщут лебеди распуганные».
Ведь, если дороги непроторенные, то раньше этих птиц никто не тревожил, поэтому и иволги там не пуганные, и лебедей спящих не будили. В местах брода - иная картина. Что же до телег, то мало похожи телеги беглецов на прекрасных белых лебедей. Не верится, что такую метафору мог использовать автор «Слова ... » для описания скрипящих в ночи телег беглецов-половцев ... Даже несмотря на красоту аллитерации «телеги - лебеди».

Шестое истолкование

И снова мы оказываемся перед совершенно невероятным событием. После пленения князя Игоря и гибели его дружины, полка, земля Русская погрузилась в горе. И как погрузилась!
Читаем в переводе для школьников:
«Тут Игорь-князь пересел из седла золотого в седло рабское. Приуныли у городов забралы, а веселие поникло».
Вот так, дорогой читатель! Забралы у городов, это верхняя часть городских стен, с проходами по стенам. Задача его - защищать находящихся на стенах защитников - стрелков из луков, метателей камней ... Так вот эти стены и приуныли! Надо думать, что ажно склонились к земле от горя!!! Какое уж тут веселье ... У автора «Слова ... », конечно, часто происходит одушевление неживых предметов, но чтобы так ... Инда слезы на глаза наворачиваются!
И все же сквозь слезы, но взглянем на древнерусский текст:
«Ту Игорь князь высъде изо съдла злата, а в съдло кощиево; уныша бо градом забралы, а веселие пониче».
И как тут не увидеть в унышах - простых русских юношей, которых по городам русским позабирали в поход, а вот из похода они уже не вернулись? Пишет ведь автор слова об утонувшем во цвете лет князе Ростиславе: «Дн?при темн? берез? плачется мати Ростиславля по уноши Ростиславл?». Смена «о» на «Ы» - дело для переписчиков нехитрое. И незачем будет никнуть к земле городским стенам, незачем им, стенам этим, и унывать - враг-то пока еще в степи. А вот без молодцев, юношей, павших в неудачном походе, в городах - верно, что веселия немного. И родителям их, и женам, и невестам.
Что же касается «древесного уныния», то хорошо известна метафора, о живых деревьях, склонившихся от печали к земле. Присутствует она и в «Слове ... »: «никнет трава от жалости, а древо с тоской к земле преклонилось». Но это потому только, что ранее описывается, что землю, к которой травы и деревья (скорее всего, это ивы, растущие на берегу реки Каялы) в печали склонились, русские воины своей кровью напоили ... Но стены городов, даже если они и сделаны из бревен, склониться не могут даже по физическим своим характеристикам. А как иначе разглядеть их «уныние», мы не знаем.
Прочитаем же это место по-новому:
«Тут Игорь-князь пересел из седла златого в седло рабское. Юношей по городам позабирали, и веселие пропало».
То есть, ни князя в городах Северских нет - он в позоре пленения, ни молодцев-дружинников, которые пали в битве. Тут уж есть от чего печалиться горожанам, а не мощным стенам, которые следует к тому же укреплять в ожидании возможного ответного удара кочевников-половцев. Забралам городским точно не до уныния!

Седьмое истолкование

Видели мы, какие странные превращения произошли с «тюркскими племенами», осевшими по воле переводчиков в черниговских лесах. Не менее интересные превращения происходят в школьно-академическим переводе с персонажами славянской мифологии.
После поражения Игоря «поганые со всех сторон приходили с победами на землю Русскую». И далее:
«О, далеко залетел сокол, птиц избивая - к морю! А Игорева храбра войска не воскресить! Его кликнула Карна, и Желя поскакала, огонь мыкая в пламенном роге».
Школьно-академический комментарий к этому темному месту следующий: «Карна - по-видимому, олицетворение кары и скорби. Жля (желя) - плач по убитым».
Стоит заметить, что не только Карна, но и Желя как мифологические персонажи встречаются только в «Слове ... ». Так что и Желя - это тоже лишь, по-видимому, плач по убитым.
Конечно, интуитивно Желя должна быть связана со словом «жалеть», отсюда - плач по убитым.
Однако, почему Желя «мыкает огонь в пламенном роге»? Связь Карны и кары - не столь очевидна - вариантов возможно слишком много.
Посмотрим, однако, на исходный текст:
«За ним кликну Карна, и Жля поскочи по Руской земли, смагу людем мычучи в пламянъ розъ».
Чтобы разобраться с «Желей», следует сначала определить, что такое смага, которую эта «Желя» мечет в людей. Ведь «мычучи», это никак не мыкать, а именно метать, набрасывать. Известно следующее образное описание ада, которое приводит исследователь Н. С. Тихомиров в издании «Слова ... » 1868 года. «Грешники в аду в смаге висят, да в смоле кипят». Ясно, что смага, которую часто, кстати, смешивали с самой смолой, - это дым от смолы, густой дым пожарища. Кстати, во времена Ивана Грозного первые артиллерийские орудия на Руси назывались не как-нибудь, а смагницами, поскольку после выстрела орудие и людей, из него стрелявших, окутывал густой пороховой дым. Правда, это уже реалии куда более позднего времени ...
Соответственно, и «пламенный рог», - это само пламя, которое, будучи красным, вполне может ассоциироваться с розой. «Желя» наша окутывает людей дымом в пламенной розе. Ведь, если представить себе горящие стены дома, или стены, окружающие город, это похоже на огромный огненный цветок. Таким пожар часто изображался в книжных миниатюрах, на иконах... Грозная огневая «роза», В чашечке которой мечутся люди ... И никакая, стало быть, Жля, это не «жалость» и не «плач по убитым».
Впрочем, выдвигались предположения, что во времена Игоря могли сохраниться старинные славянские обряды сожжения тел умерших. И Желя - это древнее олицетворение поминального обряда, который могли совершать над телами павших воинов. Именно поэтому жалость связана с огнем и пламенем. Но это является совершенным историческим анахронизмом. В 1185 году христианство в княжеской среде вполне победило. Никакого трупосожжения, с неизбежным лишением возможности воскресения и вечной жизни, быть тогда не могло. Разве что в качестве надругательства над телом христианина. Но до такого даже половцы бы не додумались, тем более что есть данные о распространении и у них христианства.
А вот еще одно замечательное по остроумию предположение. В одной из летописей упоминается использование половцами в набеге 1184 года (за год до Игорева похода) своеобразной осадной техники. Это была катапульта, стреляющая живым огнем (смолой или сгущенной нефтью). Этой катапультой руководил какой - то «бесурменин». Кстати, первые огнестрельные орудия (пищали) на Руси назывались не как-нибудь, а смагницами, ведь после выстрела из дула выходит дым. Правда, это было гораздо позже времени событий, описанных в «Слове ... » Так что Желя, это, как бы олицетворение «бесурменьской» пушки, «мыкающей», запирающей огонь в стволе-роге.
И все же, даже если и произошло подобное военно-техническое нововведение на Руси, вряд ли автор «Слова ... » мог придать этому событию значение чего-то постоянно связанного с поражением. Это было событие, конечно, удивительное, но единичное. Или автор «Слова... » должен был быть очень внимателен и восприимчив к необычным явлениям, чтобы придать им смысл аллегорический, ставший привычным только в будущем ... Или ему требовалось хорошо знать
летописи...
Так или иначе, мы видим, что мифологический персонаж Желя или Жля, в написании первых переписчиков, это, скорее всего, - пожары, зажженные врагами по Русской земле. С помощью ли «бесурменского» орудия, или без. Отчего предполагаем мы и здесь описку. Скорее всего, «Жля» должна иметь правильное написание как «Жга». Тогда все окажется четким: «По Русской земле разлетелись половцы... и Жга поскакала, окутав людей дымом в пламенной розе».
Разберемся и с Карной. Есть в тюркских языках слово, относящееся к птице ворону. Это слово Карга. Ворон же отличается тем, что с большим удовольствием ест мертвечину. Образ черных воронов на поле битвы - с давних времен является самым употребляемым символом для печали по убитым воинам, особенно, если войско потерпело поражение на чужбине, и некому было похоронить убитых. Такова именно ситуация Игорева похода. «Игорева храброго полка не воскресить» ... Зачем же выдумывать неизвестную никому Карну, если Карга мало того, что означает ворона, но еще и вошла в русский народный фольклор и живой русский язык? Старая карга - старуха, стоящая сама у края могилы, но мешающая живым жить. Да и в самом «Слове ... » говорится: «ни тебе, черный ворон, поганый половчанин!»
Так что ...
«О, далеко залетел сокол, птиц разя, к морю! А Игорева храброго войска не воскресить... Над ним каркает Карга, и Жга поскакала, окутывая людей дымом в пламенной розе».
Здесь и плач по убитым воинам, и жалость, и скорбь, и кара за плохо подготовленный поход ...

Восьмое истолкование

Есть и другие интересные отношения переводчиков «Слова ... » С мифологическими персонажами. Попытаемся их проявить.
Буквально в предыдущем от «Карны» и «Жели» абзаце читаем следующий текст.
«Уже ведь, братья, невеселое время настало, уже пустыня войско прикрыла. Встала обида в войсках Даждьбожьего внука, вступила девою на землю Трояню, всплескала лебедиными крылами на синем море у Дона; плеская, прогнала времена изобилия ... »
Это произошло когда «пир закончили храбрые русичи, сватов напоили, а сами полегли за землю Русскую». Эвона! Полечь-то они полегли, а обижаться не разучились! Действительно, невеселое время, когда даже в убитых «обида встает» ...
Скажем прямо, обидная «ошибочка». Неужели мог гениальный автор «Слова ... » такое сморозить?
Чтобы уберечь его от позора, придется нам с читателями немного пофантазировать. В тексте Екатерининского списка действительно стоит слово «обида» или «Обида», именно так – обида с заглавной буквы. Но почему бы это обиде убитых воинов быть столь отмеченной? Зайдем-ка мы к этому с другой стороны - в тексте эта «Обида» очень хорошо описана. Вступила она на землю девою, но крыла у нее лебединые. Появляется она на поле битвы с моря, плещет крылами, как бы убаюкивая мертвых воинов. Боже, да это же птица Сирина! Издавна существует на Руси этот мифологический персонаж - прямой потомок гомеровских сирен. Полуптица-полуженщина, живет на море, сладко поет, усыпляет и убаюкивает до смерти. А то, что крыла лебединые, так ведь в христианской литературе лебедь - символ смерти, причем, смерти «честной», благородной. И даже соседство двух языческих персонажей - Сирины и Даждьбога - здесь очень уместно.
Но как же могла Сирина обратиться в «Обиду »? Путь вроде бы не близок, но он есть. Обратимся к древнерусской азбуке. «О» и «С» - по написанию близки. А вот «Бi» и «ip» тоже спутать можно. Что касается «н», то его писали как латинское «N», и до «Д» тоже недалеко.
Так вот и оказались обиженными павшие дружинники Игорева полка.
А нам осталось только устранить эту обиду:
«Уже ведь невеселое время, братья, настало. Уже пустынь силу прикрыла. Поднялась Сирина в войсках Даждьбожьего внука, вступила девою на землю Бояню, всплескала лебедиными крылами на синем море у Дона, плещущи, погубила добрые времена».

Девятое истолкование

Кстати, не до конца мы разобрались и в этнографических экзерсисах переводчиков школьного варианта «Слова ... »
В том же описании событий, последовавших сразу же вслед за поражениями на Каяле, говорится:
«Два солнца померкли, оба багряные столпа погасли, и с ними молодые месяцы - Олег и Святослав - тьмою заволоклись и в море погрузились, и великую смелость возбудили в хиновах».
И снова в комментариях для школьников читаем: «хиновы - какой-то неведомый народ, враждебный Руси».
Разберемся-ка с «неведомостью» этого народа.
Ведь имя это встречается в «Слове ... » еще дважды. Первый раз - при перечислении племен, враждебных Руси: Хинова, Литва, Ятвязи, Деремела и Половцы. Список этот включает в себя три племени западных: литва, ятвиги и деремелы. Половцы - это южные степняки. Про Хинову - пока ничего сказать не можем. Второй раз упоминается имя хинове, когда Ярославна, плачущая в Путивле-граде, заговаривает «хиновьския стрелочки» не лететь на войска Игоря. Мы видим, хинове наши были, очевидно, искусными стрелками из луков. И известно это было даже русским женщинам! Хороша «неведомость»!
Издавна существует Великий шелковый путь. Частично проходит он по Евразийской степи. Идет он из Китая, где шелковые ткани изготовляются. А китайцы - по европейскому произношению - чины или хины (французы называют их шины, шинуаз). Отсюда, кстати и чай – продукт из Чайны (англ. China) - Китая. Половцы, степные обитатели, кочевали не только на южной границе Руси, следы их находят и в Предкавказье, и в Поволжье. По летописным известиям, князь Мстислав, сын Владимира Мономаха загнал половцев, после разгрома, учиненного степнякам его отцом, «за Дон, за Волгу, за Яик».
А вот уральский Яик - это уже рядом с одним из ответвлений Шелкового пути. География контактов Киевской Руси была гораздо шире, чем это принято полагать. С Персией и Индией существовали непосредственные торговые контакты. Об этом свидетельствуют монеты в русских кладах, начиная еще с дохристианских времен. «Хинове», то есть выходцы от границ Китая, могли быть также хорошо знакомы русским людям. Да и половцы ведь проделали большой путь по Великой Степи, прежде чем стали кочевать по развалинам Хазарского каганата. Вспомним мы и умение восточных всадников стрелять из лука. Этих стрелков, пришедших от китайских границ или из районов Шелкового пути и мог метафорически назвать «хинове», то есть китайцами, автор «Слова ... » «Хинове», то есть восточные степняки, «люди с китайских границ».
Интересно еще вот что. В известнейшем памятнике, русской литературы «Задонщина», посвященном Куликовской битве, также употребляется название «хинове», но уже по отношению к действительным «китайцам» - татаро - монгольским завоевателям. Там же упоминается и битва на реке Каяле, в которой эти «хинове – поганые татары, басурманы» одолели русское войско. Но это не река Каяла «Слова о полку Игореве»! Это река Калка, на которой русские войска потерпели первое поражение от татар в 1223 году. Между двумя произведениями - 200 лет (1185-1380 гг.). Считается, что «Задонщина» во многом использует художественные достижения «Слова ... », однако, странно, что «хинове», вполне уместные в «слове» о Мамаевом побоище, оказываются все же чужеродными в «Слове о полку Игореве». Ведь половцы не были этнографически монголоидами, да и погаными, то есть «нехристями», их можно было назвать с натяжкой.
Впрочем, и античные гунны, и многие другие племена, проносившиеся с востока на запад по Великой евразийской степи уже в новой эре, были «хиновами» - китайцами или племенами, с китайцами соседствовавшими, или племенами, обитавшими в районе Великого Шелкового пути.
Однако есть здесь и другой возможный смысл, который мы постараемся раскрыть позже.

Десятое истолкование

А пока обратим внимание на фразу о двух солнцах и двух месяцах в начале предыдущего отрывка. Здесь под Солнцами и Месяцами подразумеваются русские князья и их сыновья, автор «Слова ... » сам показывает эту связь.
Но вот несколько ранее, когда после первой победы Игоря, половцы собирают все силы и идут на неосторожно углубившееся в степь русское войско, тоже говорится о солнцах, только о четырех солнцах.
«На другой день рано утром кровавые зори свет возвещают, черные тучи с моря идут, хотят прикрыть четыре солнца, а в них трепещут синие молнии».
Ничтоже сумняшеся наши переводчики дают точный комментарий: «Четыре солнца – четыре князя. В походе, кроме Игоря и его брата Всеволода участвовали Святослав Ольгович Рыльский
(их племянник) и Владимир (сын Игоря»). Ну, как же! Автор «Слова ... » сам их потом называет месяцами. Есть, конечно, неувязочка, но чего уж там, солнце, луна - все одно - небесные светила.
А вот, вспомнить древнеславянскую мифологию академикам почему-то было недосуг. А в ней четыре солнца - это четыре времени суток: солнце утреннее, солнце полуденное, солнце закатное и солнце ночное! Да, было и такое солнце - спящее, сокрытое. Но без него нельзя было объяснить солнце утреннее. Ведь не могло же светило умирать каждый вечер!
Прикрыть же четыре солнца тучами – означало метафорически лишить навсегда возможности видеть солнце, то есть убить все живое. И никакого намека на князей здесь пока еще нет. Обычная для того времени метафора, основанная на мифологических представлениях.
И только уже потом, когда проиграл и битву четыре князя, когда оказались кто - в плену, а кто - павшим на поле брани, возникает эта вторая ассоциация. Но она - откровенная авторская находка, вот потому он и говорит лишь о двух солнцах, к которым присовокупляет месяцы – называя по именам младших товарищей Игоря и Всеволода.

Одиннадцатое истолкование

Вообще, школьно-академический перевод дает немало поводов усомниться в действительном знании его авторов реалий описываемого времени.
Да и со знанием языка, географии и истории есть проблемы. Примеров - несколько.
Вот красочное описание того, как изменились мир, природа, вся жизнь после поражения Игорева войска. Даже старинные реки Русской земли стали другими:
«Уже Сула не течет серебряными струями для города Переяславля, и Двина болотом течет для тех грозных полочан под клики поганых».
В первом переводе, созданном «самыми известными в России знатоками», в этом месте значились вовсе не полочане, то есть жители рода Полоцка, действительно расположенного на реке Двина, а «половчане». Но это уже был явный нонсенс. Зачем русской реке течь ради степняков-разбойников, которых, к тому же автор почему-то так уважительно именует - грозными? И неужели поражение Игоря заставило русские реки изменить русло? Рискованный для поэта ход! Когда Солнце тучами закрывается, это понятно ... А вот когда река перестает течь к городу, здесь или город должен исчезнуть, или реку требуется отвести какими-нибудь мелиоративными мероприятиями. А тут еще сразу две реки текут не туда! Или второе, «двинское» «для» - повтор предыдущего описания Сулы? Раз Сула не течет для Переяславля, то и Двина течет не для русских городов, а для половецких кибиток? Есть и еще одно соображение, но оно требует проверки.
Посмотрим на исходный древнерусский текст.
«Уже бо Сула не течетъ сребреными струями кграду Переяславлю, и Двина болотом течет оным грозным Полочаном подъ клики поганыхъ».
Это текст из первого издания. Реконструированная версия древнерусского текста Н. А. Мещерского исправляет слово «Полочаномъ» на «полочяномъ», ориентируясь на старинное написание именования жителей Полоцка.
И теперь многое проясняется. Во-первых, в строках «Слова ... » говорится, что Сула не течет к Переяславлю серебряными струями, но не то, что она вовсе не течет по старому руслу. Так что даже первое «для» оказывается выдуманным. Кстати, некоторые переводчики «Слова ... » на современный язык понимали правильно смысл слов: («Уж не той серебряной струею потекла Сула к Переяславлю» - перевод Аполлона Майкова 1870 года).
А теперь, выскажем наше предположение относительно изменения течения Двины. Если посмотреть на карту, то можно увидеть, что Полоцк находится на территории современной северной Белоруссии. Половцы, даже в самых успешных своих набегах столь далеко на север не забегали. Далее. Двина течет по болотистой местности. Так что, никакого изменения не произойдет, если сказать, что течет она, словно болото - это так и есть. Другое дело - Сула - река на степном пограничье. И половцы здесь к месту, и болото становится красивой аллегорией зла, которое несут Руси половцы.
Наше предположение заключается в следующем. Слово «полочаном» или «полощаном» имеет вполне точное значение в древнем русском языке. «Полощань», «полощина» - это просто-напросто помои, то, что выплескивают после чистки или обмывки. Так что Двина течет вовсе не «для полочан», а «словно полощанъ», как грязные обмывки, помои.
Академикам это слово, видимо, не знакомо. В словарь Даля заглянуть им было, наверное, очень трудно. Им легче было, изменить русло рек, или поместить по ходу их течения еще не пришедших сюда половцев. Ведь после поражения Игоря Русь была в ожидании половецкого набега. И летописи говорят о начавшихся набегах на пограничные со степью княжества. «А иные половцы двинулись по другой стороне "Сулы" к Путивлю. Гза с большим войском разорил окрестности его и села пожег. Сожгли половцы и острог у Путивля и вернулись восвояси». Но на Полоцк половцы не пошли.
. Следующий шаг будет заключаться в том, что стала течь болотом вовсе не Двина. Двина и так течет болотом - поэтому она и возникла у переписчиков «Слова ... » рядом со словом болото. Может быть, это Десна, на притоке которой стоит древний Путивль-град, а со стен Путивля плачет Ярославна?
«Уже и Сула не течет серебряными струями к граду Переяславлю, а Десна болотом течет, этим грязным помоищем, под крики поганых».
Но есть и еще одна версия. Она заключается в том, что Сула сравнивается автором с Двиной, а не обе реки теряют чистоту своих вод.
Так что, географические фантазии академиков-реконструкторов мы оставим на их собственной совести, горюя только о юных читателях, которым они свои фантазии навязывают. Для них нам остается предложить еще один вариант перевода этого отрывка.
«Уже и Сула не серебряными струями течет к граду Переяславлю, как Двина болотом течет, этим грязным помоищем, под крики поганых».
Теперь становится логичным все. И крики поганых, то есть половцев, под по граничной Сулою, и болотистая местность, по которой протекает Двина, и изменение чистоты вод пограничной Сулы. Русская река не стала течь мимо городов, на ней стоящих, просто замутились ее воды, так что она стала походить на болотистую Двину. Такая метафора вполне в стиле автора «Слова ... » Замена «грязным» на «грозным» - остается также на совести переписчиков, или просто времени, затершего как смысл слова «полощина», так и первоначальный текст памятника.

Двенадцатое истолкование

Другой похожий пример. И опять загадка окажется в одной-единственной букве, а решение этой загадки - в словаре Владимира Ивановича Даля.
В данном отрывке тоже описывается состояние Русской земли после поражения.
«Тоска разлилась по Русской земле; печаль обильная потекла среди земли Русской. А князья сами на себя крамолу ковали, а поганые сами, с победами нарыскивая на Русскую землю, брали дань по белке от двора».
Опять-таки, на первый взгляд, все в порядке. И князья, друг с другом ссорящиеся, и победители-половцы, рыщущие по Русской земле. Ну и дань, возлагаемая на побежденных, присутствует - белка. Ведь читали же мы все в «Повести временных лет» о полюдье киевских князей, налоге натурой, в числе которого были и шкуры звериные. Но ведь княжеское полюдье - это действительно был натуральный налог, которым и содержалась дружина, княжеский двор, и сам князь. А вот дань - тем более дань во время набега - это не налог, это откуп! Неужели можно было от половцев откупиться белкой! Странно также и то, зачем степнякам в таком невероятном количестве нужны были беличьи шкурки? Следует предположить, что эти беличьи шкурки имели в среде половцев хождение вместо монеты. То есть были всеобщим эквивалентом торгового обмена. Ниже якутов и чукчей были по своему социальному и культурному развитию половцы - которые, кстати, имели наглость сватать своих дочерей за русских князей! Ведь женой сына князя Игоря стала Кончаковна - дочь того самого Кончака, пленившего Новгород-Северского князя и его сына.
Впрочем, данные археологии не подтверждают нашего предположения о половецкой «монете». Вовсе не находят ученые в становищах половцев несметных запасов беличьих шкур. А монета была у степняков обычная - металлическая, чаще - серебряная.
Посмотрим же на древнерусский текст, чтобы получше разглядеть наших «белок».
«А погании сами nобѢдами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по бѢлѢ отъ двора».
«Беля» - вот, что написано в «Слове ... » Ну, что же, пропустили букву переписчики ... Но ведь можно снова в словарь заглянуть! И обнаружить там, что беля - это мелкая серебряная монета, примерно 0,3 грамма чистого серебра. Дань бралась серебром, причем уже с незапамятных времен.
По свидетельству летописи, уже во времена Святослава, внука княгини Ольги, ходившей с полюдьем, вятичи платили хазарам дань монетой: «Хозарам по щелягу с сохи даем», говорили вятичи Святославу. И это вятичи, лесные жители. А тут - черниговцы, да жители Новгород-Северского - на границе со степью. Но современным переводчикам почему-то приглянулся мелкий пушистый зверек! Хотя ведь знают они, что «резань» - это 4 грамма серебра, а «ногата» - 10 грамм, и что раб мог бы стоить во времена князя Игоря резань, а молодая рабыня - ногату. Понятно, что не стоимость члена семьи могли брать половцы с одного двора, но сумму меньшую. Да и вряд ли подобная сумма вообще могла быть в крестьянском доме.
Что же имеем мы в результате?
«Тоска разлилась по Русской земле, печаль тучная течет среди земли. А князья сами на себя крамолу ковали, а поганые сами, победителями нарыскивая на Русскую землю, брали дань по беле от двора».
Есть от чего разлиться тоске - особенно для белок! Но пускай уж белки живые прыгают по древесным стволам в лесах, а серебро пускай остается самым распространенным в древности средством платежа!

Тринадцатое истолкование

А вот, действительно, темное место в школьно-академическом переводе! Тринадцатое ... Одно из самых темных ... и по звучанию, и по смыслу. Посвящен этот отрывок великому князю Всеволоду - будущему Всеволоду• Большое Гнездо. О нем говорится, что он может Волгу веслами расплескать, а Дон шлемами вычерпать. И это о нем говорит автор, что, будь он на поле боя с половцами, то разгром бы степняков был полный, так, что раб из пленников половецких стоил бы резань, а рабыня - ногату! А вот далее обращается автор «Слова ... » к Всеволоду со следующими удивительными словами:
«Ты ведь можешь посуху живыми шереширами стрелять - удалыми сынами Глебовыми».
А вот вам комментарий для школьников: «шереширы - возможно оно происходит от греческого слова, означающего "копье". Сыны Глебовы - сыновья Глеба Ростиславича, рязанские князья, зависимые от Всеволода».
Начнем разбираться.
То, что Глебовичи, это те самые, зависимые от Большого Гнезда, князья - это верно. Но зачем же ими, живыми стрелять? Это, надо понимать так, что автор «Слова ... » их сравнивает с греческими стрелами. Нам же это напоминает пушкинский «Анчар». «Но человека человек послал к Анчару властным взглядом, и тот послушно в путь потек ... » И далее - «А князь тем ядом напитал свои послушливые стрелы ... ». Кажется, источник академических аллюзий мы отыскали! Они же работают все почти в Пушкинском доме. Но как же быть с шереширами? Их-то Пушкин не мог задействовать в своем стихотворении ... Действительно, Пушкин жил «слегка» позже событий, описанных в «Слове ... » Но разве это может быть препятствием для пытливого ума. Если гора не идет к Магомету...
Но и это не все! Пускай шереширы, пускай даже и стрелять из лука живым человеком. Но стрелять-то надо посуху!!! Это чтобы репутацию, видно, не подмочить? Ох, Всеволод Большое Гнездо! Ну и сукин сын!
Но оставим в покое сложную природу поэтических взаимовлияний. У нас ведь есть источник - хоть и не вполне корректный, мы это знаем.
Итак, что же пишется в древнерусском тексте, и как это пишется? Методу нашему мы изменять не будем. Воспроизведем текст без разбивки на слова.

«тыбоможешuпосухуживымишереширыстрѣлятиудалымисыныглѣбовы»

Сложно даже решиться начать. Все кажется неубедительным. И все же ...
Даже на слух: «шереширы» - звучит как «что решили», или «аще решил», то есть «если решил». И на тот же слух - «по суху», не «по слуху» ли? То есть «как говорят». Ну что же, это уже зацепка. Потому что «стрѣляти» вполне могло быть изначально словом очень близким по написанию: «стрвляти», что означает - погубить, лишить, изломать.
Итак, Всеволод может по слухам людским погубить рязанских князей Глебовичей. Зачем? А затем, что Рязань ведь находится на краю Русской земли, и именно рязанские князья более всего выказывали независимость свою от Киева, да и вообще, они были всегда особняком. Так, часто рязанские князья вообще вступали в союз со степняками и выступали против остальной Руси. Вот как историк Карамзин пишет о времени, близком к Игореву походу: «Князь Суздальский изгнал Рязанского,- союзника Изяславова, заставил
его бежать к Половцам». И далее, под 1176 годом: «Глеб Рязанский, наняв Половцев, с другой стороны вступил в область Суздальскую, взял Боголюбов, ограбил там церковь, богато украшенную Андреем, жжет селения Боярские, плавает в крови беззащитных, отдает жен и детей в плен варварам. Таким образом, междоусобие Князей – открыло путь сим иноплеменным хищникам и в северные земли России ... ». Тут, правда, надо уточнить, что поведение рязанских князей открывало дорогу степнякам не в северные земли, а в северо-восточные. На пути к собственно северным (Новгород Великий, Смоленск, Полоцк) стоял все же сам Киев.
Так что была надобность в крепкой руке над Рязанью!.
Остается нам совсем немного - один только шаг сделать. «Живыми» - вполне возможно, это просто «жизнь». По тогдашнему написанию - «живот», «животми». Не такой уж безразмерный шаг. И тогда получается следующий текст.
«Ты ведь можешь, по слуху, живота, если захочешь, лишить удалых сынов Глебовых!»
И не надо нам будет князю Всеволоду Большое Гнездо живых княжичей на тетиву накладывать и посылать их сухопутными путями с гибельной целью в «мирные соседские пределы». Просто, потомки князя Глеба, водившего на Русь
половцев, доверием у великого князя не• обладали.
Да и шереширы сойдут со сцены «Слова ... », как растворились до них в русском языке шельбиры, ольберы, топчаки и ревути.

Четырнадцатое истолкование

Однако не только родными своими князьями стреляют в Древней Руси! Вот читателю еще один образец человекостреляния.
Галицкий Остомысл Ярослав!..
Грозы твои по землям текут, отворяешь Киеву ворота, стреляешь с отцовского золотого престола салтанов за землями.
Тут же и комментарий соответствующий: «Галицкий князь Ярослав ... стреляет за землями (то есть в дальних странах) турок султана Салладина».
То, что Ярослав Осмомысл действительно совершал далекие военные походы, это, несомненно, правда. Да вот только султан - это все-таки султан, то есть высший титул в могущественных восточных империях. Русский князь, с ними, может, и воевал, но вовсе не стрелял он султанов целыми пачками, да и в битвах он кроме стрельбы из лука использовал и другое оружие: мечи, копья, пращи ... И если посмотреть на наш несовершенный источник, то увидим мы следующее:
стрѣляеши сѢ отня злата стола салтанi за землями.
Вроде выходит, что Ярослав эти самые «султаны» И стреляет! Наподобие «Глебовых сынов», «посуху» посылаемых на верную смерть Всеволодом. И вновь мы встречаемся со странным обычаем использовать вместо стрел живых людей. Как же все-таки до конца побороть этот невежественный и дикий обычай древних русичей?
Способ есть. В тех же тюркских языках существует термин, обозначающий весь набор для стрельбы: лук, налуч, колчан и стрелы. Все это вместе именуется «сааташ» или «саадаш». А, посмотрев на написание букв «а» и «л», а также «ш» и «нi», вряд ли возникнет вопрос, почему бы это не превратиться непонятным «сааташi» в до боли знакомых «салтани».
В XVIII веке возникла легендарная переписка царя Иоанна Грозного с турецким царем Салтаном. В народе она была очень популярна, поскольку Салтан представлялся в ней хвастливым трусом, а русский царь - защитником веры и Отечества, сильным воином и государем. В XVIII веке это произведение снова стало актуальным, ведь вторая половина XVIII века - это время знаменитых Румянцевских и Суворовских походов, времена «Очакова и покоренья Крыма», которые только Чацкому казались давними, а для первых издателей и редакторов «Слова ... » - ценителей древности - это были времена еще современные. Поэтому Салтан мог возникнуть под пером позднего переписчика, но не в XII веке.
Поэтому мы настаиваем, что Ярослав Галицкий метал «за землями», то есть за пределами своего княжества, не лидеров восточных деспотий, а вполне обычные каленые стрелы. Слово «саадаш» на Руси было хорошо известно, а вот турецкие султаны и их полчища падали от русского оружия куда позднее.
Так что прочитаем по-новому хвалебную песнь галицкому князю:
« ... Галицкий Осмомысл Ярослав! Высоко сидишь на своем златокованом престоле, подпер горы угорские своими железными полками, заступив королевский путь, затворив Дунаю ворота... Угрозы твои по землям текут, отворяя Киеву ворота, стреляешь с отчего златого престола саадашами за земли. Стреляй, господин, Кончака, поганого раба, за землю Русскую, за раны Игоревы, храброго Святославича!»
Видим мы, что не кого-то, а именно половцев
стреляет Осмомысл своими саадашами. И если в
своей земле - Руси - хватает одних только угроз, чтобы смирить даже Киев, то вот за русской землей - требуется сила оружия. Турецкие же султаны - те пока что больше с Византийскими Мономахами, да Комниными воюют в районе Кавказских гор, а не Карпатских (угорских).

Пятнадцатое истолкование

Ну а напоследок, так сказать, на закуску посмотрим еще на одно «темное» место «Слова ... »
Когда Игорь бежит из плена с помощью своего друга-половца Овлура или Лавра, последний произносит очень странные слова:
«В полночь свистнул Овлур коня за рекой – велел князю разуметь: не быть князю Игорю».
Древнерусский текст соответствует переводу:
«Князю Игорю не быть»
Как же так? Игорь бежит из плена - а его сообщник говорит ему, что настал последний земной его час. Далее же князь благополучно добирается до своего родного Новограда. В некоторых переводах к словам Овлура добавляют переводчики от себя слова «в плену». И, это вполне правдоподобно: переписчик вполне мог пропустить два слова - такое случалось часто. В уже упоминавшейся Щукинской рукописи и вовсе опущены слова Овлура.
Но в данном случае это допущение противоречит известному логическому принципу, который называется по имени его открывателя: бритва Оккама. Принцип этот следующий: не следует умножать сущности без необходимости. Означает же он примерно следующее: если к вам в дверь кто-то стучит, то вам незачем предполагать, что в ваш дом пожаловала, скажем, английская королева.
Следует исходить из наиболее вероятных предположений.
В нашем случае мы можем написать текст без разбиения на слова, и увидеть, что предлагаемый переводчиками вариант разбиения не единственный.
Просто частицу «не» можно понимать не как отрицание, а как уменьшительно-ласкательное окончание имени князя.
«князю Игорюне быть!»
И уж если следить за ошибками переписчика, то можно скорее предположить, что исказил он первое слово: не «князю», а «князем». Хотя это предположение тоже противоречит «бритве» английского логика Оккама.
Все же прервем на этом пятнадцатом истолковании список странностей школьно-академического перевода, поскольку ждут нас открытия более интересные и менее раздражающие. Тем более что копаться в чужих ошибках - дело не самое почтенное.

[АлександрСН]

ГЛАВА 6

СЛЕПЦЫ И СЛОН

Споры об авторстве «Слова ... » начались с самого открытия этого замечательного литературного памятника. Но как можно определить автора, если имя его не значится в тексте рукописи, а со времени написания прошло предположительно восемьсот лет?

Легенда

Работа эта похожа на то, что описано в известной восточной притче о слепцах и слоне. Однажды подвели трех слепцов к слону и дали потрогать одному - ногу, второму хобот, а третьему - хвост одного и того же покладистого слоника. А потом спросили: на что же похож слон? Первый слепец, тот который трогал ногу, сказал, что слон похож на большой деревянный столб. Второй, имевший дело с хоботом, сказал, что слон - это толстая змея, а последний, которому достался хвост, сообщил, что слон более всего напоминает разлохматившуюся на конце пеньковую веревку. Все они оказались по-своему правы. Однако ни один не определил слона достаточно точно, чтобы можно было принять это определение за школьную истину.
Из каких же частей состоит не слон, а автор литературного произведения? Как нам его определить, если мы, как слепцы из легенды, не видим его, не можем прочитать его имени на обложке книги или в конце произведения?
Что же, слон, то есть автор, все же существует. И для нас он существует единственно в Своем собственном произведении, которое частично восприняло его качества. Именно поэтому мы тоже можем пощупать этого невидимого нам «слона».
За ногу этого «слона» можно принять авторский стиль. Если мы встречаем в рамках одного исторического периода несколько произведений, стиль которых похож, то часто мы можем говорить об общем авторстве этих произведений.
Хоботом нашего автора мы назвали бы словарный состав его произведений и наличие «привычек письма» - постоянных именно для этого автора словоупотреблений. Так, например, путешественник Афанасий Никитин часто вставляет в русский текст персидские• и турецкие слова.
Хвостом же слоника-автора станет то, что в современном литературоведении называется мудреным словом «интертекстуальность». Это набор тех текстов, которые имеют какую-то связь с текстом изучаемого автора. Так определяют круг произведений, с которыми был наш автор знаком, и из которых он намеренно или непроизвольно брал цитаты, заимствования, подражания. Писатель чаще всего пишет в соответствии с тем, что он читал и читает. А, зная круг чтения человека, уже не столь трудно определить, ЧТО это был за человек, по принципу: «скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты».
Понятно, что определение по стилю – самое точное. Даже два произведения иногда показывают такое родство стиля, что вопрос об авторстве может быть однозначно решен.
Словоупотребление может быть близким у нескольких авторов, пишущих в одно время, поэтому, чтобы добиться достаточной точности, требуется иметь и достаточное количество произведений.
Наконец, определение по признаку «интертекста », скорее всего, потребует от исследователя хорошего знания биографии автора. А еще лучше - его автобиографии.
Так что и мы начнем наше определение слона-автора с анализа стиля. Правда будет этот анализ очень коротким.

Анализ первый, или нога слона

Дело в том, что среди современных «Слову... » произведений схожих с ним по стилю нет вовсе. Да и вообще, Киевская Русь не оставила поэтических произведений - одно только великое «Слово ... » О злосчастном походе Новгород-Северского пленника. Есть отдельные летописные отрывки, в которых используются художественные приемы, но они рассыпаны как жемчужины по различным сводам, спискам, переложениям, так что говорить об авторстве не представляется никакой возможности.
А вот первый стилистический аналог обнаруживается ровно через двести (!) лет, после чего эта традиция уже не прерывается. Аналог этот - уже упоминаемая «3адонщина» - песня о сражении с Мамаем на Куликовом поле. Сходство стилей здесь настолько очевидно, что ничего кроме подражания одного произведения другому быть не может, поскольку авторы жили в разные эпохи. Автор «3адонщины» известен - это «резанец»
Софоний. В его распоряжении были и рязанские летописи и вышедшее из летописей, более художественное «Сказание о разорении Рязани Батыем». Но главный источник, да и не просто источник, а прямой образец для подражания, часто дословного - это наше «Слово ... ». Как ни крути, но инока Софония следует назвать плагиатором, а не автором.
Однако нам не помогут эти знания в поисках автора нашего «Слова ... ». В XII веке ничего не подскажет нам - как эта жемчужина древней словесности вообще могла возникнуть! Это первое и последнее произведение данного стиля, возникшее в Киевской Руси.

Анализ второй, или хобот слона

Обратимся к хоботу нашего «слоника» - К словарному составу произведения. И здесь у нас будут определенные вопросы и ответы.
Кстати, а ведь слово «хобот» собственной персоной присутствует в тексте древнерусского шедевра! С него мы и начнем.
В XIII веке на русский язык был составлен обширный древнерусский хронологический свод. Назывался он «Летописец Еллинский и Римский». Входили в него сведения из древней, по преимуществу античной истории. Объем этого переводного произведения столь велик, что до сего дня откладывается публикация этого интереснейшего памятника древнерусской письменности.
В составе этого «летописца» была повесть о деяниях Александра Македонского. Именно эта повесть получила на Руси особую популярность. Рассказ о деяниях Александра в дальнейшем много раз переписывался отдельно, а сама повесть получила название «Александрию». Именно из этой повести стал известен на Руси слон – поскольку в повести описывается кровавая битва Александра с индийским царем Пором, в которой принимали участие и боевые слоны.
Популярность «Александрии» объясняет тот факт, что часть боевого княжеского знамени - развевающиеся заостренные концы - стала называться хоботами. Знамя, возвышается над полками, словно могучий слон. Почему бы этому символу силы и мощи князя не иметь свой «хобот»?
Эти-то «хоботы» и упоминаются в «Слове ...».
« ... хоботы пашут. Копия поют».

В переводе, правда, хоботы превратились в простые знамена: « ... знамена развеваются. Копья поют».
Но тут мы встречам одно противоречие. В русском языке само слово «хоботы» появилось не в XII веке, а в XIV, что согласуется со временем перевода античной повести. А все указания, что «хоботы » на Руси существовали и раньше, основаны единственно на известной нам цитате из «Слова ... ». Даже Афанасий Никитин в своем «Хождении за три моря» (а это XV век) еще называет хоботы индийских слонов «рылами». Показательно и то, что, как и в случае с «не быть князю Игорю, эта фраза о хоботах отсутствует в Щукинском списке.

Хинове

Впрочем, это ведь не первая странность, отмеченная нами в словоупотреблении автора «Слова ... » Вспомним о «неизвестном» народе Хиновах, трижды упомянутых, причем, даже из уст женщины - Ярославны. И опять же, не во время половецких набегов, а гораздо позже - после Батыева нашествия стало это слово привычным на Руси для обозначения восточных племен завоевателя. В «3адонщине» хинове - это восточное племя, «удел сына Ноева Сима, от которого пошли хинове - поганые татары, басурманы». А дальше четырежды встречается устойчивое словосочетание «шеломы хиновские» - то есть шлемы, островерхие монгольские шапки, так разительно отличающиеся от русских и европейских шлемов. Интересно проследить, откуда могло появиться
на Руси это название монголов. Мамаево побоище произошло в 1380 году. А в 1299 году итальянец Марко Поло опубликовал свое знаменитое «Путешествие». Китай в нем и называется Хинова, а жители его - хиновы. Впрочем, есть данные, что Марко Поло вовсе и не совершал свое знаменитое путешествие, а, находясь в генуэзской тюрьме, записал рассказы авантюриста и путешественника Рустичано, соединив их с персидскими описаниями Китая. Но, так или иначе, быстро завоевавшая популярность книга сделала привычным это название Китая по всей Европе. Так во всех европейских языках страна Китай и официально стала называться одним словом - China. Произношение же немного отличается, в соответствии с фонетикой того или иного языка - это чина, шина или хина. Русские люди могли перенять это название либо напрямую с Европы, либо через крымских итальянцев-генуэзцев, чьи колонии в Кафе и Суроже-Судаке были хорошо известны на Руси с середины XIII века.
Широко употреблялось слово «хина» как название Китая в поэзии XVIII века.

Довольно ли Екатерина
Россиею тебе владеть?
Там, где лежит Япон и Хина,
где Музы древни стали петь.
М. Херасков. 1764 год

Лишь ты, простря твои победы,
Умел щедроты расточать:
Поляк, турк, перс, прус, хин и шведы
Тому примеры могут дать.
Ода на взятие Измаила.
Сочинения Г. Р. Державина.

Но откуда же могли появиться хинове в XII веке? Загадка ...
Вот еще одно слово, которое мы разбирали в прошлой главе. Смага. В XII веке оно встречается дважды. Один раз в «Слове ... », второй раз в переводном «Слове Василия Великого». Но там оно обозначает не дым от огня, а лихорадку, жар во время болезни тела: « ... устнѢ слипатися, на губахъ смага, и тѢло все загорится». А дальше мы встречаем это слово только в XV - XVI веках, встречается оно неоднократно и уже в том самом значении, в котором оно употребляется в «Слове ... » - d значении дыма, гари, иногда смолы. С появлением огнестрельного оружия это значение стало основным. Интересно, что в современных народных диалектах русского, украинского и белорусского языков сохранились оба эти значения. Но второе значение - более позднего происхождения. В «Слове ... » же используется именно оно.

Гнездо гепарда

И вот еще одно странное употребление известного слова. Говоря о половцах после неудачного Игорева похода, автор «Слова ... » пишет:
«По Русской земле рассыпались половцы, как выводок гепардов».
На первый взгляд, это вполне точное описание. Словно молодые гепарды, самые быстрые животные на земле, побежали половцы в набеги на Русь. Имеется и аналог в летописях: в «Повести временных лет» летописца Никона с гепардом сравнивается легендарный князь Святослав: он ходил «легъко аки пардусъ», то есть бесшумно и быстро.
Однако ... есть и вопросы.
Во-первых, в исходном древнерусском тексте стоит не слово «выводою», а слово «гнездо».
«по Руской земли прострашася половци аки пардуже гнѢздо».
Во-вторых, гепарды на Руси не водились. Их очень редко посылали в подарок русским вожди и правители других племен и государств. Поэтому ни гнезда, ни выводка гепарда, ни поведения котят русский человек знать не мог. Что же касается котят, то они не очень-то и быстры: ходят за кошкой, повторяют в игре ее охотничьи повадки, и вообще, любые котята (пока они «в гнезде») игривы, умильны и мало напоминают грозных хищников.
В-третьих, по этой последней причине трудно представить себе, что набег половцев могли сравнить в то время с охотой гепарда. Это было редкое, очень аристократичное, княжеское занятие. Походы летописного Святослава - его стремительные, скрытые от врага, смертоносные уколы - да, они были похожи на броски на свою жертву гепарда. Ведь гепард охотится в одиночку. Но половецкий набег? Это для русича трусливый, предательский ответ побитого врага. И никак не статный гепард, но в лучшем случае – черный ворон половчанин лез на Русь. А если вспомнить, что половцы полетели во множестве, с разных сторон...
Более того, некоторые исследователи отмечали фонетическую неправильность: от «пардус» прилагательное должно было иметь форму «пардуше», а не «пардуже».
По этим причинам мы предлагаем иное прочтение этого отрывка. Какое?
Мы уже видели как в «Слове ... » возникает латинизм «хинове» - европейское название китайских племен. В Европе общекультурным языком была латынь - наследие Великого Рима. В «Слове... » выводок гепарда именуется «пардужье гнездо». А в латинском языке есть слово «пердикс» - «perdix». Оно обозначает птицу куропатку.
Что если не гепарда, а куропатку и ее гнездо имел в виду автор? Многое тогда становится понятным. Птенцы куропатки сидят невидимые в гнезде, но стоит потревожить их, как они мгновенно вспархивают с места и рассыпаются в разные стороны. Далее, половцы очень часто сравниваются в «Слове ... » именно с птицами. «Далече залетел сокол, птиц разя». «Черный ворон, поганый половчанин». «Коли сокол в мытехъ бывает, высоко птиц избивает». Да и Игорь наш из плена: «полетел соколом под мглами, избивая гусей и лебедей». И даже половецкий хан Гзак говорит: «станут нас птицы бить в поле Половецком». Так что, скорее всего именно с куропаткой – глупой и трусливой птицей - мог сравнить автор «Слова ... » половцев. Кого же еще бьет сокол – никак не молодых гепардов. А вот скорость, бестолковость разбегания по земле выводка куропатки из своего спрятанного в траве гнезда, вполне соответствует смыслу набегов побитых недавно и битых впредь степняков, укрывшихся в высоких степных травах.
И встает у нас тот же вопрос, что и в предыдущих наших изысканиях: откуда в двенадцатом веке мог взять автор «Слова ... » этот латинизм? А если вспомнить галлицизмы, найденные в «Слове ... » французскими славистами Леже и Мазоном?
Итак, анализ словоупотребления автора «Слова ... » никак не приблизил нас к разгадке его имени. Более того, у нас появились сомнения относительно времени написания им «Слова ... ». Не слишком ли много слов, которых в то время быть не Руси не могло?
Но у нас остается еще одна возможность ухватить нашего «слона», если не за ногу или хобот, то хотя бы за хвост!

Анализ третий, или хвост слона

Чтобы разобраться с хвостом нашего «слона», то есть с другими произведениями, чей след просматривается в «Слове ... », вспомним еще раз, что основная часть письменного наследия Древней Руси - это тексты религиозные. Посмотрим, как эта обильная церковная литература представлена в интертексте «Слова ... », то есть, имеются ли прямые цитаты из христианских текстов.

Христианская литература

Нас ожидает разочарование. Это разочарование мы испытаем не первыми. Вспомним, что славянофилы, Л. Н. Толстой, А. И. Гончаров, А. Ремизов отказывали «Слову... » В подлинности именно по причине отсутствия в нем христианских мотивов.
Углубимся в разыскания. Слово «христиане», которое долгое время было синонимом русского человека вообще, употребляется в «Слове ... » всего один раз! Причем, в самом конце! В так называемой «Славе», которую многие исследователи считают добавленной в текст позже. Там же мы видим и слово «Аминь». Им заканчивается текст «Слова ... »
Несколько раз половцы называются «погаными», то есть язычниками, нехристианами. Причем поименно поганым именуется половецкий хан Кобяк, а Кончак и Гзак - нет. Это понятно. Сын Игоря женился на половецкой княжне. И, хотя, венчание произошло уже на Руси, есть основания полагать, что Кончак был крещеным. Крещеным был, скорее всего, и половец Овлур, помогавший Игорю бежать из плена. Но это лишь современные предположения.
И только раз встречаем мы в «Слове ... » Бога. «Игореви князю богъ путь кажетъ изъ земли Половецкои на землю Русскую» - это говорится перед самым побегом Игоря из плена. Но дальше, во время самого побега, место Бога заступают силы природы и животные.
И больше ничего!!!
Итак, делаем вывод: никаких прямых цитат из христианской литературы, основной литературы этого времени, мы в «Слове ... » обнаружить не можем.

Летописи

Теперь посмотрим на связь «Слова ... » С древнерусскими летописями. Подробные описания похода Игоря имеются в Ипатьевской и Лаврентьевской летописях.
Отметим, прежде всего, что летописная повесть - более подробно описывает события. Повесть эта пространна, написана с хорошим знанием обстоятельств, деталей событий, воспроизводит речи персонажей, как будто ее автор был одним из участников похода или писал со слов участников, в том числе самого князя Игоря. Конкретных сведений о походе в летописи гораздо больше, чем в. поэме. С одной стороны, это понятно - летопись, это историческое произведение. Но ведь «Слово ... » - специально посвящено одному событию. Однако никаких подробностей, кроме тех, что имеются и в летописи, в поэме нет. Все, чего нет в летописи - это поэтические описания природы, смутные сведения о языческом прошлом, метафоры и сравнения. Ничего нового в смысле историческом нам «Слово ... » не дает.
Изучение других летописных известий о походе Игоря нам мало что добавляет к сведениям, известным из ИпатьевскоЙ. Повесть о походе Игоря в Лаврентьевской летописи значительно короче, чем в Ипатьевской, независима от нее и написана как бы со стороны. В другом известном летописном своде - Степенной книге - не назван по имени ни один князь, участник похода, ни Игорь, ни Всеволод Трубчевский (Буй Тур), не отражены основные реалии и детали похода.
Имеется, правда, сообщение историка, в котором приведены факты, неизвестные в Ипатьевской летописи: это рассказ о походе Игоря, содержащийся в «Истории» В. Татищева. Там, в частности, рассказывается, как бежавшего из плена Игоря встречает Ярославна, приводятся сведения о том, какой выкуп потребовали половцы за плененных князей, рассказывается о потомках Овлура, которого Игорь женит на дочери тысяцкого Рагуила и некоторые другие. Однако, как мы уже говорили, отношение Татищева к первоисточникам было настолько своеобразным, что предметом споров стало, прежде всего, то, являются ли эти неизвестные Ипатьевской летописи подробности литературным вымыслом самого Татищева или же они извлечены историком из известных ему, но не дошедших до нас источников. В любом случае, доверия к этим фактам немного. Можно сделать такой вывод. За рамки летописи автор «Слова ... » не выходит. Получается, что любой человек, знакомый с рассказом одной только Ипатьевской летописи, вполне мог составить событийный ряд, нарисованный в поэме о полку Игореве. Но ему не обязательно было бы жить в XII веке. Скорее даже, наоборот, странно, что певец черниговского князя знаком с летописью киевской.

Античные параллели

В тысячетомной «Словоиаде» литературным связям первой русской поэмы уделяется не последнее место. Мы не будем изучать все, посмотрим на самые показательные и доказательные.
Цитата. «Так, из всех известных литературных произведений наибольшее число прямых текстологических параллелей "Слово о полку Игореве" имеет с VI книгой "Иудейской войны" римского писателя Иосифа Флавия (Бен Маттафи)». Это пишет исследователь Мещерский. Вот уж, не было печали ... Откуда бы это русичу XII века так хорошо знать и цитировать книгу римлянина, писавшего во втором веке? Ведь « Иудейская война» и сегодня - это огромный том, страниц в семьсот печатного текста. На Руси даже Библий было считанное количество! Какой расточитель мог потратить время, дорогой материал на перевод и переписывание «безбожной» книги. Мещерский ради того, чтобы автор «Слова ...» смог так обстоятельно изучить книгу римского еврея выдумал первый перевод ее, позже якобы утерянный и восстановленный спустя триста лет!
Интересные параллели были открыты в середине XIX века П. П. Вяземским. Интерпретация текста «Слова ... » как криптограммы, как цепочки аллюзий и намеков, позволило Вяземскому извлечь из поэмы целую серию античных реминисценций, облегчалась его пониманием жанра комментируемого произведения. По мысли ученого, «Слово ... » - это мистическое прорицание в духе пророчеств древнегреческих сивилл Поэма построена как трилогия греческой хоровой лирики - строфа, антистрофа, эпод; соответственно этой тринитарной структуре текст «Слова ... » делится на три части - поход, воззвание, освобождение Игоря.
Однако эти сложные построения еще более отдаляют нас от ХН века. Древнегреческая лирика стала известна на Руси достаточно поздно. А «Книги Сивилл» как колдовские языческие книги и вовсе были запрещены. За одно только их чтение можно было поплатиться жизнью. Исследования Вяземского и некоторых других были в советском «слововедении» не популярны, поскольку всеми признавалось, что: «вопрос о прямом влиянии античной литературы на ", Слово ... " может всерьез обсуждаться лишь в том случае, если расценивать поэму как позднейшую стилизацию или фальсификацию. Обращение книжника XII века за источниками вдохновения к сочинениям древнегреческих или латинских авторов было бы из ряда вон выходящим фактом, который потребовал бы коренного пересмотра всей истории древних славянских литератур».

Скрытое христианство

Удивительные истории происходят с библейскими источниками «Слова ... ». Мы уже обнаружили почти полное отсутствие прямых связей с христианской литературой. Однако многие исследователи обнаружили, что древнерусская литература содержит в себе потаенные, неявные отсылки к очень большому числу библейских источников.
Вот одно из таких наблюдений «слововедов». Автор его - итальянец Р. Пиккио, написавший работу «Слово о полку Игореве» как памятник религиозной литературы Древней Руси (ТОДРЛ. Т. 50. Спб.,1997). Композиция древнерусской поэмы напоминает композицию известной библейской книги пророка Иеремии. В русском языке было в ходу даже специальное слово: иеремиада. Оно означало речь, в которой обличались бы пороки правителей и самого народа. Тирады автора «Слова ... » о княжеских усобицах имеют непосредственную параллель со словами древнееврейского пророка.
И пошлю на них четыре рода казней, говорит Господь: меч, 'чтобы убивать, и псов, чтобы терзать, и птиц небесных и зверей полевых, чтобы пожирать и истреблять - это слова пророка. (Иеремия, гл. 15, стих 2-3).
А вот, что пишет русский поэт:
Уже бо беды его nасетъ птиць по дубию; влъци грозу въсторожать по яругамъ; орли клектомъ на кости звери зовутъ; лисици брешутъ на чръленыя щиты.
Другой пример.
Седлайте коней и садитесь, всадники, и становитесь в шлемах; точите копья, облекайтесь в брони (Иеремия, гл. 46,стих 4).
А вот - «Слово ... »:
Седлай, брате, свои бръзыи комони, а мои ти готови, оседлани у Курьска напереди. А мои ти куряни сведоми къмети: подъ трубами повит и, подъ шеломывъ злелеяни, конецъ копия вьскръмлени, ... луци у нихъ напряжени, тули отворени, сабли изъострени.
Учитывая, что затмение 1185 года, предшествовавшее поражению и пленению Игоря, произошло в день памяти пророка Иеремии - 1 мая - совпадения эти не кажутся уже случайными. Но они никак не вяжутся полным с отсутствием в поэме других, даже обязательно принятых христианских мотивов. Если автор не склонен к христианству, если оно его еще не захватило, то откуда эти почти дословные совпадения? И почему они спрятаны, утаены в языческом по форме произведении?
Имеется и еще один христианский текст, в котором имеется много параллелей со «Словом ... » Это - книга песен царя Давида «Псалтырь».
... Зачем мятутся народы, и племена замышляют тщетное?.
Ибо вот - нечестивые (поганые) натянули лук, стрелу свою приложили к тетиве, чтобы во тьме стрелять в правых сердцем ...
И мрак сделал покровом Своим, сению вокруг Себя мрак вод, от облаков воздушных ...
Там сокрушил Он стрелы лука, щит и меч, брань ...
Да шумит море и все наполняющее его. Да рукоплещут реки, да ликуют горы...
Простри с высоты руку Твою, избавь меня от вод многих, от руки сынов иноплеменных ...
День дню передает речь и ночь ночи открывает знание ...
Это только малая часть стилистических совпадений. Солнечное затмение, землетрясение, битвы, пленение и спасение князя из плена в «Слове ... » описаны языком, близким к афористическому языку библейских псалмов.
И снова мы видим противоречие. Откуда столь сложная и изощренная тайная христианская и библейская символика, если он, по словам исследователей еще не до конца воспринял христианство, если он по существу еще язычник?
В результате мы видим, что и хвост нашего слона никак не помогает нам определить древнерусского автора. Он знал летописи, но ничего не прибавил к тому, что было записано в них. Он почему-то использовал форму лирических стихов античных поэтов и языческих пророчеств. Он знал Библию, но создал произведение, языческое по форме. Он цитирует книгу римского историка, из которой были переведены в его время, в лучшем случае, отрывки, но полностью игнорирует имя Христа, да и самого Бога.

Исчезновение

В результате исследования отдельных частей нашего «слона» - предполагаемого автора XII века - наш аналитический объект исчез. Мы не смогли обнаружить следов автора великого русского «Слова ... » В XII веке. И положение наше оказалось даже более плачевным, нежели положение легендарных слепцов!
И все-таки, кое-какие выводы сделать можно.
Как это ни прискорбно, но говорить, что автор «Слова ... » жил в XII веке, очень проблематично. И французские скептики, наверное, были правы. Искать автора следует в века не Бояновы, но гораздо позже. Где?
«Язычество» этого автора однозначно указывает на времена после Петра. До «великого преобразователя» Русской земли такое было просто невозможно. Значит, мы оказываемся в XVIII веке, веке Просвещения. Правда нам предстоит ответить на уже упомянутый пушкинский вопрос: был ли в XVIII веке поэт, способный написать столь сложное и совершенное про изведение, такое, что споры о нем не утихают уже третье столетие, а версии и догадки множатся как грибы после дождичка?

[АлександрСН]

ГЛАВА 7

О ПРОМЫСЛ ПЧЕЛЬНЫХ ХОБОТКОВ!

Словесная тайнопись

Однако прежде чем начать гадания об авторе, процитируем уважаемого академика Д. С. Лихачева:
«Как это ни странно, но одно из самых достоверных свидетельств о принадлежности сочинения тому ИЛИ иному автору извлекается из тайнописных записей. Мне не известно ни одного случая, когда бы указания' тайнописи оказались неправильными. Объясняется это, как мне кажется, тем обстоятельством, что тайнописные записи делались о себе, но не о другом. Тайнописью запечатлевали свои имена по преимуществу сами авторы (поэтому-то в тайнописи и встречаются указания на русских авторов, но нет указаний на переводных авторов и очень редко - переписчиков) ... Типично древнерусское явление – тайнописные записи о своем авторстве русских писателей».
Это уже что-то конкретное!
Не показалось ли читателю, что «Слово ... », если уж оно написано поэтом ХУН века, представляет собой некий ребус? Это не прямая мистификация, уж больно искренне звучат многие фразы поэмы. Но вот игру ума, интеллектуальную загадку, вписанную в произведение, выражающее какую-то боль автора, мы вправе предполагать.

Древнерусские шифры

Посмотрим, а какими способами древние авторы вписывали тайно свои имена в ткань письма. Методов шифрования было немало.
Во-первых, это так называемые литореи: замена по определенному правилу одних букв на другие. Исследователь Сумаруков приводит следующий распространенный литорейный шифр; «Эта система предполагает замену одних букв кириллицы на другие, взятые из того же алфавита, причем замену производят по определенному правилу. Обычно заменяли только согласные, оставляя гласные без изменений. Самым простым и распространенным был следующий ключ.
Выписывали в строку подряд все согласные в количестве 10 букв. Под этой строкой составляли вторую из последующих 10 согласных, но их записывали в обратном порядке, т. е. справа налево. Получалась таблица:

БВГДЖЗКЛМН
ЩШЧЦХФТСРП

Пользоваться такой таблицей-ключом нетрудно. Чтобы затаить какое-либо слово, нужно каждую встречающуюся в нем согласную букву заменить на соответствующую, расположенную в таблице-ключе над или под нею. Такую же замену производят и при чтении тайнописи. В качестве примера можно привести запись в Ермолинской летописи под 1463 годом, в которой рассказывается о некоем жестоком княжеском слуге, чинившем произвол (в переводе): А прочих его чудес великое множество, невозможно ни описать, ни исчесть - потому что он во плоти есть цьяшос. Раскрываем последнее слово, пользуясь приведенным ключом: дьявол. Летописец, по-видимому, монах, воспользовался тайнописью для того, чтобы даже письменно не упоминать нечистую силу».
Широко известны также простые литореи в послании митрополита Киприана от 23 июня 1378 года. Их в этом небольшом произведении восемь. Приведем в качестве примера два:
«Одеюрееви мивроnродиву» (Олексееви митрополиту),
и
« ... игумену Семчию и ичуреnу Федору ... » (то есть ... игумену Сергию и игумену Федору ... ).
В последнем случае «г» заменял ось на «ч», «н» - на «п», а «м» и «р» менялись местами.
Наиболее же ранние тексты с литорейной тайнописью относятся к ХII веку.
Во-вторых, существовала так называемая цифровая тайнопись. Ее образец также был проанализирован Сумаруковым:
«Она основана на использовании определенныx букв кириллицы, имеющих известное цифровое значение. Такие буквы-цифры для тайнописи иногда преобразовывали, "раздваивая", в результате чего вместо одной буквы-цифры записывали две. Например, буква "Д" имела известное значение "4", а после "раздвоения" записывалась двумя буквами, из которых каждая была равна точно половине преобразуемой буквы. Писали рядом две буквы "ВВ" , каждая из которых означала "2". Так поступали при зашифровке четных букв-цифр. Для нечетных при меняли пары приближенных полевинок. Например, вместо буквы "Е" (5) писали "ГВ" (т. е. 3+2). Такой цифровой тайнописью в 1307 году зашифровал свое имя писец Домид в своей знаменитой приписке к Апостолу... писец свое имя проставил тайнописью: а писал ВВ.МЛ.КК.ДД.ВВ.Ъ. Здесь он "раздвоил" буквы-цифры. Для прочтения тайнописи нужно произвести обратное действие - "удвоение", пользуясь математическими таблицами «раздвоения -удвоения».
После дешифровки получаем: .. .а писал Д О М И Д Ъ. Это и есть имя писца Апостола 1307 года».
Этот шифр похож и на тот, который применяли еврейские каббалисты (и перенявшие его у них тамплиеры), разделяя напополам 22 буквы еврейского алфавита и переставляя их.
Еще одним шифром был часто используемый поэтический прием: акростих-краестрочие. Акростих - это стихотворение, первые буквы первых слов каждой строки которого образуют слово. Вот пример акростиха современного поэта С. Садовского (Назария):

Терцина, посвященная ей самой

Так сложно, право, огранить
Елейной формой рифмы строгой
Рассудок, двигающий нить ...
Царица терцина, убогой
И скудной мысли темп придав, .
Наверно, служишь ей подмогой.
А, впрочем, может я не прав ...

Читая по вертикали первые буквы, мы видим слово ТЕРЦИНА, которое зашифровано в этом акростихе.
Древний акростих приводит Сумаруков:
«Интересное первобуквие применил упомянутый ранее Домид, переписчик Псковского "Апостола" 1307 года. Записав свое имя цифровой системой (ВВ.МЛ.КК.ДД.ВВ.Ъ), он сразу же предложил для про верки правильности прочтения тайнопись другой системы: ... рекше: двдъ, органъ, мысль, истина ... (последнее слово из-за порчи листа рукописи не читается. Эта пояснительная, или проверочная, запись состоит из случайно подобранных, не связанных по смыслу слов. Если читать только первые буквы, то получится то же имя, которое мы видели в цифровой записи: Домид. Расположив эти случайно подобранные слова столбцом, получим акростих-первобуквие "правильного" вида:

Двдъ.
Органъ.
Мысль.
Истина ...
Д ...

Известны акростихи-первобуквия и "неправильного" вида. Так, Иоанн Величковский (ХVII в.) составил различные тайнописи с именем Девы Марии.
Одна из записей умещается на шести строках:

МАти блага,
РИза драга-
Я же нас крыет,
МАлодушных,
РИзо нужны,
Якъ руно греет.

Сумаруков приводит еще один неправильный акростих Величковского:
«Иоанну Величковскому принадлежит интересный акростих тоже "неправильного" вида. Написанный в строку, такой акростих воспринимается с трудом, несмотря на то, что все предназначенное для прочтения выделено заглавными буквами:

МногАя Из неСУщих Созда сей твоЕенИЯ даде ми ХеРyИмСкую ТОму пеСнь хВАления.

Здесь записаны два имени: Дева Мария (подчеркнуто чертой) и Исус Христос (подчеркнуто и выделено жирным шрифтом)».

Имя

Итак, шифры на Руси были довольно распространены, и способов шифровки имен было достаточно много.
Почему бы не проверить «Слово ... » на наличие шифров?
Начав по порядку, мы обнаруживаем, что шифров-литореи в тексте, вроде бы нет.
А вот с цифрами - сразу же возникают подозрения.
Итак, приступ им к дешифровке.
Числительных в «Слове ... » не много:
«а» или один - встречается дважды, и оба раза прописью;
«В» или два - трижды, тоже прописью;
«Г» или три - дважды, но одно написано прописью - «три»;
«I» или десять - дважды.

Попробуем теперь восстановить исходное имя:
Начнем с исключения - «ТРИ».
Далее - две двойки - это две буквы «В», но может быть - это и частица «ди» - удвоение.
Получаем «Триди».
Если идти дальше по нисходящей, то далее должна идти единичка - «а» -
«Тридиа» ...
И уже ничто не остановит нас от произнесения всей фамилии:
Василий Тредиаковский!
Или так:
B-АсIлIй ТРИ-ДИ-А-Г-овский.

Имеем:
две единицы «а»;
двойку «в» И удвоенную двойку «ДИ» - итого три;
три - «три» И «г»;
две десятки «I».
Имя и фамилия известнейшего поэта и ученого-лингвиста XVIII века полностью укладывается в цифровой шифр, соединенный с «неправильным акростихом»! Использованными оказываются все числительные «Слова ... »!

Название

Теперь, зная о наличии литорей и акростихов «правильного» вида, мы можем по- иному посмотреть на полное название поэмы:
СЛоВо о полку
ИгоревѢ,
Игоря,
Сына
Святьславля,
внука Ольгова.

Получается зачин, необходимый писателю для успешного завершения труда - «Слава Иисусу». Правда остается неиспользованным третий член названия - «внука Ольгова». Но недаром называли Василия Кирилловича Тредиаковского «поэтом цветущей сложности». Возможно, что внук по надобился автору для того, чтобы слово Иисусу получило второе «у». Первое - это первая гласная до «Игоря», а второе «у» - первая гласная после «Святославля».
Обильно цитировавшийся нами Сумаруков отыскал в слове и зашифрованное имя «Мария».
Предположив, что строки исходной рукописи «Слова ... » содержали по 30 - 35 букв, и выложив текст, как это делали и мы без разбиения на слова и пере носы по правилам современной орфографии, исследователь пришел к поразительному результату. Всякий раз, когда в поэме встречается слово «мысль» - возникает акростих «Мария».

МЫСЛИЮсмыслитинидумоюсдуматиниочим
Асъглядатиазлатаисребранималотогопот
Репатиавъстонабобратиекиевътугоюачерн
Иговьнапастьмитоскаразлис
Япорускойземлипечальжирнатечесред

МЫСЛИЮтипрелететииздалечаотнязлат
Астолапоблюститыбоможешиволгувеслы
Раскропитиадоньшеломывылятт
Иажебытыбылътобылабычагапоногате
Якощейпорезанетыбоможешuпосухужи

МЫСЛИЮnолямеритъотовеликагодонудом
Алагодонцакомоньвъполуночиовлу
Ръсвиснузарекоювелитькнязюразумет
Икнязюигорюнебытькликнустукнуземл
Явьшуметрававежисяполовецкииподви

МЫСЛЕНудревулетаяумомoподъобл
Акысвиваяславыобаполысеговремени
Рищавътроnутроянючресъполянагорыпет
Ибылопесьигоревитогоолгавнукунебур
Ясоколызанесечрезъполяширокаягали

МЫСЛЬноситъвасъумънаделовысокопл
Аваешинаделовъбуестиякосоколънавет
Рехъширяясяхотяптицювъбуйствеодолет
Исутьбоуваюжелезныипапорзиподъшеломыл
Атинскимитемитреснуземляимногистра

Правда желание верить в древнерусское происхождение поэмы сыграло с Сумаруковым злую шутку. Обнаружив этот акростих, он стал искать реальную Марию в ХII веке. И отыскал! Авторство поэмы он приписал Марии Васильковне, жене Святослава Киевского. Но чтобы женщина древности, жена князя - главы и головы семьи и народа - связала свое имя с понятием «мысль»! Да и нет подтверждений, что тайнопись была развита на ранних этапах русской письменности. Этим занимались монахи и переписчики позднейшиe когда письменная культура не только стала привычной, но и образовалась этакая «рутина», переписывание одного и того же.
Но «Слово ... », если оно написано в ХII веке - дело, далекое от рутины, заставлявшей писцов шифровать свои имена. Иное дело, когда ученый и поэт ХVII века тайнописью связывает «мысль» С Богородицей - Софией и Минервой - с Марией, издавна почитавшейся в католичестве как воплощение земной и человеческой христианской мудрости ... А ведь Тредиаковский был изрядный «своего времени латинист»! Тут же и подобие доказательства: везде написано «Мария», а вот в последнем случае - «Мариа», и именно там, где это последнее «а» является частью слова «латинский »! Maria ...
Ну что же, пожалуй, теперь, помолясь Иисусу И Марии, мы можем, с Божьей помощью познакомится с Василием Кирилловичем поближе.

Поэт цветущей сложности

Василий Кириллович Тредиаковский знаком широкой публике, в основном, по двум фактам биографии: как автор строк «Смутно в воздухе! Ужасно в ухе!»• и как поэт, которого постоянно били по щекам при дворе Анны Иоанновны.
И возразить здесь вроде бы нечему. Он действительно описал грозу «бывшую в городе Гааге» такими именно словами, и был он часто бит временщиком Волынским. Но главный курьез его жизни состоит в том, что именно эти события его жизни остались в «памяти народной». А вот в тени прозябают и тридцать томов древней истории, переведенных им с французского и латыни, и заслуженная репутация энциклопедиста и образованнейшего человека своего времени, и реформа стиxocлoжeния, и работа над первым словарем русского языка ...
Кроме того, он был одним из первых академиков русской национальности.

Появился на свет Василий Тредиаковский в один год с городом Санкт- Петербургом, в 1703 году, в семье астраханского священника. Первоначальное образование получил из духовных книг в Троицкой школе, но словесным наукам учился у капуцинских монахов, которые открыли в городе «Латинскую школу», на латинском, ясное дело, языке. Существует известие, что отец предназначал юношу к духовному званию и намеревался женить его против воли, но последний бежал за день до свадьбы в Москву и там поступил в славяно-греко-латинскую академию. По другим сведениям, он выказал в астраханской школе отличные способности к учению и был отправлен в 1723 г. в академию в качестве лучшего ученика. Сам он писал: «Дед и отец мой были священникaми. Я по желанию моего покойного ныне родителя словесным наукам на латинском языке еще в молодых моих летах в Астрахани, где моя и родина, у римских живущих там монахов учился, а по охоте моей к учению, оставил природный город, дом и родителей и убежал в Москву».
Так или иначе, но капуцины не препятствовали раскрытию талантов юноши, и в Москве он появился с приличным знанием латинского языка и с первыми стихотворными опытами. Продолжил он образование в Славяно-греко-латинской академии, где в то время обучали языкам; и кроме тех, что входили в само название, - еще немецкому и французскому, а также медицине, физике, философии. Студенты знакомились с «семью свободными искусствами», среди которых числилась и поэзия. Уже в юности Тредиаковский получает прозвище «труженик», которое в последние годы жизни преобразуется в «вечный труженик».
В 1726 году Тредиаковский отправился за границy опять же самовольно и не кончив курса в академии. В Голландии молодой человек жил у посланника графа И. Г. Головина и выучился здесь французскому языку, в Париже - у посланника князя А. Б. Куракина. Тем не менее, ему приходилось за границей бедствовать: просьба его в синод «определить годовое жалованье» для окончания богословских и философских наук не была уважена, потому что он справедливо числился бежавшим из академии. В Париже, куда он явился «шедши пеш за крайнею уже своею бедностию», он учился в университете Сорбонны математическим и философским наукам, слушал богословие, принимал участие в публичных диспутах. Кроме основательного знания французского языка, Тредиаковский приобрел в Париже обширные сведения в области теории словесности и классических литератур; он изучал и итальянский язык. Вернувшись в 1730 году в Россию, он явился одним из наиболее образованных людей тогдашнего русского общества.
Теперь на смену зарубежным посланникам в деле материального пропитания Василия Тредиаковского приходит российская Академия. В 1731 году он снова поступает в неоконченную славяно-греко-латинскую академию. Вскоре после ее окончания, в 1733 году Тредиаковского принимают на службу секретарем при Академии Наук Санкт- Петербурга с жалованием в 360 рублей в год. В основном его обязанности состоят в том, чта6ы «пере водить с французского на русский язык все, что ему дастся», но с обязательством «вычищать язык русской пишучи как стихами, так и не стихами; давать лекции, ежели от него потребовано будет; окончить грамматику, которую он начал, и трудиться совокупно с прочими над дикционарием русским». Ему пришлось также обучать русскому языку президента Российской академии Германа Кейзерлинга.
Однако известность Тредиаковскому приносят не научные труды, а труды поэтические, сыгравшие с ним в результате злую шутку. Начав с од императрице, Тредиаковский вынужден был писать стишки на шутовскую свадьбу. Но ...
В 1734 году ему удалось сделать большое открытие: он нашел причину ритмической неровности своих стихотворений (так же как и вообще стихов «силлабического» строя) - он изобрел способ писать ритмически гладкие стихи, открыл роль ударений в стихе, создал «тоническую» систему стихосложения, существующую и доныне в русской поэзии. Выпущенный им в 1735 году «Новый и краткий способ к сложению российских стихов ... » был книгой, по которой учились писать стихи и Ломоносов, и Сумароков.
К слову сказать, о пощечинах. Конфликт с обер-гофмейстером и кабинет-министром царицы Вяземским произошел в 1740 году. Поэт после княжеских пощечин прожил еще долгую и славную жизнь. А его обидчика Бог покарал. Бирон ненавидел Волынского и интриговал против него. Жалоба Тредиаковского бьmа прибавлена к другим обвинениям и подана Анне Иоанновне. Импepaтpицa поколебавшись, «сдала» своего кабинет-министра временщику. Состоялось следствие с пристрастием, то есть пытками, суд, и уже через полгода Волынский был казнен «отсечением руки и головы». Поэт получил из конфискованного имущества своего обидчика сумму, равную годовому жалованию ...
Всю свою жизнь Тредиаковский сильно нуждался и страдал от долгов. В ряде жалобных прошений и писем, в которых чувствуется истинная нужда и горе, он говорить о своем жалком положении, при котором, например, после пожара в 1738 году, ему не на что было купить дров и свеч. Академия туго исполняла просьбы Тредиаковского о вспомоществованиях и ссудах.
В 1742 году поэт женится, что усугубляет его незавидное материальное положение. Он засыпает императрицу жалобами и просьбами. Наконец в 1745 году Тредиаковский обращается с доношением в Сенат, излагает по пунктам свои права на звание академика и становится профессором Академии «как латинския, так и российския элоквенцию». Жалование его повысилось до 660 р. Тредиаковский переключается на научную деятельность. Будучи уже профессором, он в то же время читал лекции в Академическом Университете, и отправлял должность унтер-библиотекаря. Он пишет и издает «Разговор между чужестранным человеком и российским об Ортографии», «Слово о богатом, различном, искусном и несходственном витийстве», исторический труд «О древнем, среднем и новом стихотворении российском», «Истинную политику», изданную им на собственные средства. В 1747 году Тредиаковский пишет целый трактат по истории календаря - «Пасхалию» - И посвящает его новгородскому архиепископу Феодосию (Яновскому), с коим был дружен. В 1752 году Тредиаковский пишет большую поэму «Феоптия», тема которой – доказательство бытия Бога в новых русских стихах. В списке не дошедших до нас произведений Тредиаковского упоминаются также «Имны в защищение духовных лиц».
Из переводов выделяются «Стихотворческая наука Буало» (L'art poetique) и «Эпистолы о стихотворстве» Горация - классические работы по поэтике. В 1754 году он предпринимает полный перевод библейской Псалтири. Финансирует это предприятие даже не Академия, а Священный Синод, определив при этом всю выручку от продажи издания передать автору «за таковой его немалой труд и рачение».
Василий Кириллович знал следующие языки: древнерусский, церковно-славянский, латинский, древнегреческий, болгарский, сербский, французский, итальянский, немецкий, голландский. Основным полем деятельности Тредиаковского были науки о языке: классическая словесность, риторика, грамматика, поэтика. Однако он знал профессионально, можно сказать, на современном ему академическом уровне следующие области знания: философию, психологию, богословие, математику, физику, географию, этнографию, зоологию (в особенности орнитологию - науку о птицах), метеорологию, астрономию ...
Мнения и замечания Тредиаковского о русской истории изложены преимущественно в «Трех рассуждениях о трех главнейших древностей российских:
а) о первенстве славянского языка пред тевтоническим;
Ь) о первоначалии россов;
с) о варягах-руссах славянского звания, рода и языка».
Это рассуждение, свидетельствующее о немалой начитанности автора и в этой области, написано с предвзятым намерением доказать преимущество русского языка и народа. Впервые высказанное здесь мнение о славянском происхождении варяжских князей Тредиаковский основывает на предположении, что варяги-русь были поморские (прибалтийские) славяне; и что Рюрик вышел с острова Рюгена. Стремясь доказать древность русского языка и отыскивать повсюду следы первобытного пребывания славян, Тредиаковский обращается к филологическим сближениям и объяснениям, доходящими сплошь и рядом до комизма: слово «варяги» он понимает, как «предварятели» («варяю» - предваряю), слово «скифы» производит от скиты («скитаться»), «Париж» - от «парить», «Мадрид» - от «мудрить» И т. д. Однако для своего времени это произведение было очень актуальным. Известен труд Горопиуса, издавшего в 1580 году сочинение в Антверпене, с доказательством того, что в раю говорили на голландском языке. Особенно знаменитым было обширное сочинение профессора Упсальского университета Улува Рудбека (1630-1702) «Atland», выходившее на латинском и шведском языках с 1679 по 1702 год. Рудбек считал, что платоновская Атлантида - это Швеция и что именно Швеция является колыбелью европейской культуры. для доказательства этого тезиса широко использовались этимологические построения. Так, имя Геркулес выводил ось из шведских слов har «войско» и kulle «голова». Подобного рода идеи и способы их доказательства регулярно всплывают вплоть до нашего времени. Таким образом, есть все основания полагать, что работа Тредиаковского - это лукавая пародия на «труды» европейских ученых.
В 1759 году Тредиаковский, этот по выражению биографа поэта Е. Лебедева, «энциклопедически образованный ученый, культурно стоящий неизмеримо выше своего окружения, прекрасно знающий себе цену и не лишенный честолюбия» уволен из Академии из-за трений с начальством.
Это был настоящий .удар. Тредиаковский справляется с ним, погружаясь в грандиозную работу. Он предпринимает перевод на русский язык двух объемных работ по древней истории Ш. Роллена: «Древняя история» В 13 томах и «Римская историю). Затем последовала «История О римских императорах с Августа до Константина» Кревье (два последних произведения составляли в сумме 16 томов). И это не все! Тредиаковский отходит от своего увлечения юности - поэтических хореев. Он переводит гекзаметром прозаический французский пересказ Гомеровой «Одиссеи». А собственные стихи он пишет на чистом церковно-славянском языке.
Окончив свои титанические работы, «вечный труженик» Василий Кириллович Тредиаковский почил в мире 6 августа 1769 года.
В заключение приведем некоторые высказывания разных авторов относительно поэзии Тредиaкoвcкoгo за которую он столь пострадал от современников и потомков.
«Темнота Тредиаковского - от запутанности речи, от сложности и неестественности хода ее, ее конструкции. Это не "глоссолалия", не вдохновенное бормотанье одержимого поэтическим экстазом, а запутанный крючкотворский стиль канцелярского документа ... »
«Изысканные по содержанию и запутанные конструкции типичны для Тредиаковского ... »
«Кажется, нет поэта в русской литературе, который бы пользовался столь обширным и разнообразным по стилю выбором слов: здесь и церковные слова из священных книг, и слова самого "подлого" просторечия, и вошедшие в язык иностранные выражения, и многочисленные, составленные им самим, слова».
«Весь характер его многословной искусственной речи напоминает витиеватую, с не которой хитрецой, лукавством "семинарскую речь. В прозе это заметно еще более, чем в стихах ... »
«Все это придает слогу Тредиаковского впечатление какой -то непрямоты, хитрости, лукавства... »
«Для поповича Тредиаковского церковно-славянский язык - это близкий, хорошо знакомый язык, язык его быта. Недаром мы знаем, что он в юности не только писал, но и свободно говорил на этом языке. Для Тредиаковского, таким образом, церковно-славянские слова не имеют ореола высокости, важности, торжественности, и он легко и незаметно для себя употребляет их в обычной русской речи».
«В начале своей деятельности он решительно отрекся от церковного языка, а в конце - наоборот, так же решительно повернул к нему. Но в то же время в своей практике он постоянно в течение всей деятельности употреблял без всякого разбора слова церковные и тут же рядом самые обычныe выражения разговорного просторечия ... »
«Начав с такой крайней оппозиции "глубокословной славенщизне", Тредиаковский к концу своей деятельности постепенно вернулся в ее лоно: его стихи последних лет нередко написаны чистым церковно-славянским языком ... »
«Самые удивительные, необычно звучащие церковно-славянские обороты он как бы особенно смакует. Он настолько начитан в старославянской церковной литературе, что часто трудно решить, - сам ли он сочиняет редкие слова в стиле церковных или заимствует их из какого-нибудь источника ... »
«Сознавая себя просветителем России, творцом ее новой культуры, он почти не создает оригинальных сочинений и обрушивает на читателей целую лавину переводов».
«Если, согласно Достоевскому, Петербург – самый умышленный город на свете, то Василий Кириллович Тредиаковский сойдёт едва ли ни за самого вымышленного русского поэта».
«Поэт цветущей сложности».
Как тут не вспомнить высказывание о. Сенковского о предполагаемом авторе «Слова ... », что он «везде ищет словесных цветков».
Сообщим напоследок самые печальные известия о жизни нашего героя.
Последние годы жизни Тредиаковского изучены очень слабо. Он уже не был под опекой Академии, жил вдали от «света». Умер и похоронен Василий Кириллович в Москве, на Лубянке, в древней Гребенской церкви, позже снесенной. Могилы его до наших дней не сохранилось.

Игра в академики

Из биографии Василия Кирилловича можно выявить странную, почти мистическую связь его академической карьеры с числом 14.
Посмотрим:
1. Вернувшись из-за рубежа, Тредиаковский в 1731 году восстанавливается в Славяно-греко-латинскую Академию. Ему 28 лет (то есть 2 х 14). С тех пор его академическая карьера не прекращается.
2. В 1745 году, спустя 14 лет, он становится профессором Академии.
3. Спустя еще 14 лет, в 1759 году, его из Академии изгоняют в отставку.
4. Секретарем Академии Тредиаковский становится в 1733 году - сумма цифр этой даты – тоже 14.
Теперь прибавим к этому тот замечательный факт, что имя и фамилия самого академика составляют в сумме как раз 14 букв:
В. ТРЕДИАКОВСКИЙ.
Могло ли это укрыться от внимательного ока поэта-академика? Вряд ли.

А теперь обратимся к «Слову. .. » Его словарный запас исследован и исчислен практически побуквенно. Так что нам не составит труда выявить некоторые факты.
В «Слове ... » упомянуты следующие древнерусские города:
Киев, Новгород-Северский, Путивль, Куреск, Тмутаракань, Чернигов, Переяславль, Галич, Городец, Белгород, Полотеск, Римов, Плесненск.
Итого - 13 городов. Плюс Дудутки. Итого - 14.
Отмечены также следующие племена, известные на Руси:
Половцы, немцы, греки, моравы, касоги, авары, угры (мадьяры), ХИНОВЫ (китайцы), литовцы, дреговичи, ятвяги, ляхи (поляки), венеды, готы.
Итого - 14 племен.
А вот еще одно совпадение - 14 раз встречается в «Слове ... » слово храбрый (хоробрыЙ).
Не слишком ли много? Нет.
Видов вооружения в поэме об Игоре тоже 14:
Шелом, копье, лук, колчан, сабля, щит, стрела, нож-засапожник, личина, сулица, джерид, саадаш, меч, стремя.
Как могли возникнуть эти совпадения?
Если песня о походе Игоря - это вдохновеннaя поэма - то совпадения отдают мистикой, чертовщиной.
А если это - умышленный труд эрудита-пенсионера, досужего академика? Ничто не мешало автору выписать любимое и роковое, можно сказать - именное свое число городов, рек, птиц, народов, известных ему по старинным документам.
Века Трояна (Траяна) - это Рим и Византия - наследница великой античности. Века Ярослава - единая Русь, под рукой великого Киевского князя. Плеци же Ольговы - войны времени князя Олега Святославовича (Гориславича), одного из виновников княжеских междоусобиц. Связь этого времени с многочисленными дворцовыми переворотами середины XVIII века просто напрашивaeтcя.
« ... встала Сирина в силахъ Даждьбожа внука, вступила Девою на землю Трояию ... убуди жирня времена ... »
И тут уж сложно не увидеть в поэтическом описании вступление на престол Екатерины II, произошедшее в результате свержения внука Петра Первого, а также наступившие для Тредиаковского тяжелые времена, отлучение от Академии.
« ... на седьмом веце Трояни вреже жребий о девице себе любу. .. »
Что же, мы знаем, что Василий Кириллович Тредиаковский женился в 1742 году... Число 1742 интересно тем, что сумма составляющих его цифр равняется 14. Но что означает «седьмой век»? Разделенное на двоих супругов 14? Или иное? 1742 год - это время правления императрицы Елизаветы Петровны - седьмой по счету державной Романовой (Михаил, Алексей, Петр I, Екатерина I, Петр II, Анна Иоанновна, Анна Леопольдовна).
Но, может быть, мы не знаем каких-то фактов из биографии Тредиаковского?
А теперь вспомним о факте, который встретился нам в прошлой главе: в «Слове ... » очень много дословных совпадений с церковно-славянским текстом библейской Псалтири.
Украинский историк Перетц выявил несколько десятков совпадений текста «Слова ... » И древнерусского текста Псалтири:
«истягну умь крѢnостiю своею» - «истяжи мя и разумеи пути моя» (Псалтирь);
«луци ... напряжени» - «лук напряжен» (в Библии);
«сабли изоострени» - «стрелы сильнаго изострены» (Псалтирь);
«взмути рѢки и озеры, иссуши потоки и болота» - «ты разверже источникы и потокы, ты иссуши рекы Афамля» (Псалтирь);
«въ полѢ. безводнѢ. жаждею имь лучи съпряже» -
«удовлuл есть пустыню во жажю зноя», «въ безводне», «заблудиша в пустыни безводне» (Псалтирь);
«поостри сердца своего мужествомъ» - «поостриша язык свой» (Псалтирь)
Общим итогом исследования Перетца явилось заключение, что многие поэтические черты «Слова ... » имеют книжное происхождение и что мнение исследователей об обилии в памятнике народно-поэтичических образов значительно преувеличено.
Как же так? Ведь отсутствие упоминания Христа и Господа всегда считалось доказательством того, что автор ориентировался именно на народный фольклор, песни, былины. Оказывается же, что язык и стиль «Слова ... » - это язык человека «книжного», а не «народного».
Но теперь нам не сложно решить эту загадку - ведь мы знаем, что Василий Кириллович переводил Псалтирь на современный язык, причем удостоился
за этот свой труд похвалы Синода!
Впрочем, возникает вопрос: почему же в поэме отсутствует открытые христианские мотивы и образы?
Ответ дан самим автором. В сочинении «О древнем, среднем и новом стихотворении российском» Тредиаковский говорит о трех периодах русского стихотворчества. Первый он относит к временам язычества. Стихотворцами того времени являлись, по его мнению, «богослужители», т. е. языческие жрецы. Стихосложение было «тоническим, состоящим из стоп, но лишенным рифмы». Начавшееся у нас христианство истребило, по словам писателя, «идольские богослужения» и «лишило нас без мала на шестьсот лет богочтительского стихотворения». Древнее стихотворство существовало в это время лишь в песнях простого народа.
Второй период падает на ХVII и начало XVIII века. Поэзия этого времени - силлабическая. Она лишена стоп, ритма, но приобрела рифму.
Третий период ознаменован появлением тонического (т. е. силлабо-тонического) стихосложения. Роль первооткрывателя этого нового принципа принадлежит Тредиаковскому.
Итак, написав «песню древностю), Тредиаковский, в полном согласии с собственной своей теорией, исключил из нее все, связанное с христианством. При этом, оставаясь сам глубоко верующим человеком, он вписывает в текст тайнописью и имя Иисуса, и имя Богородицы. А его христианское воспитание и долгая работа над Псалтирью отражаются в «Слове ... » интертекстуальным следом.
И сколько еще загадок мог вплести Тредиаковский в ткань своей «древнерусской» поэмы? Не случайно у многих внимательных читателей и исследователей возникала мысль о «криптографическом» характере поэмы.
Напоследок давайте ответим на некоторые вопросы, которые могут возникнуть у оппонентов.
Вопрос первый - достаточно ли таланта у Василия Тредиаковского для написания такого сложного, изощренного, насыщенного историческими деталями произведения?
Ответ: процитированные нами отзывы о трудах Тредиаковского говорят вполне утвердительно. Тут нам и небывалая начитанность в древнерусской литературе, и изощренность, и умышленность, и хитрость, и лукавство ... А если прибавить к этому тот факт, что Тредиаковский создавал свою поэму, имея перед собой «Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче ... »?
Вопрос второй - зачем было Тредиаковскому писать подражание «3адонщине»? Не умаляет ли это славу первого на Руси поэта своего времени?
Ответ: он снова дан самим Тредиаковским. Цитата: « ... почтенно в предварительный ответ доношу, что во мне знатно более способности, буде есть некоторая, мыслить чужим разумом, нежели моим». Поэтому-то в последние годы жизни, в те самые, когда, скорее всего и бьmо создано им «Слово ... », переводил он с таким усердием исторические сочинения, а не занимался собственным творчеством. О переводческих воззрениях В. К. Тредиаковского многое говорит и принадлежащая ему фраза, давно ставшая крылатой: «Переводчик от творца только что именем разнится».
Вопрос третий - чем обусловлен выбор события, воспетого в «Слове ... »?
Ответ: его следует искать в судьбе Тредиаковского. для поэта, битого вельможами, осмеиваемого даже своими учениками, наиболее близким в истории был вовсе не победитель и герой, но князь, впервые в истории оказавшийся в плену, однако, из плена бежавший. Враги его – половцы - быстро сошли с исторической арены, как и Вяземский, обидчик Василия Кирилловича.

Наше исследование подходит к концу.
Остался последний штрих в нарисованной нами картине автора великого «Слова ... ».
Вернемся к одному из «темных» мест поэмы - к «хоботам», неведомо откуда взявшимся в тексте поэмы ХII века. В жизни Тредиаковского имеется следующий факт. В 1714 году персидский шах послал Петру Великому подарок - слона. Мы все знаем с детства, как «по улицам слона водили». Для русских детишек это было незабываемо! Персидского слона везли в столицу через Астрахань, где проживал в то время 11-летний Василий. И уже на склоне лет Тредиаковский несколько раз вспоминает это событие своего детства. Зрелище могучего животного невероятно сильно и надолго поразило воображение впечатлительного мальчика.
Описывая, как пчёлы собирают нектар из первых раскрывшихся цветков, поэт восклицал в своем стихотворении: «О промысл пчельных хоботков! » Очевидно, имел он в виду также и свой труд и изощренный, сладкий мед наук и искусства

[АлександрСН]

АВТОРСКИЙ ПЕРЕВОД
«СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»*

Слово о походе Игоря, Игоря, сына Святослава,
внука Олегова

Не лепо мне вам, браться, начать ветхими словесами трудное поветствование о походе Игоря, Игоря Святославича. Начнем же эти святые песни, по былинам сего времени, инда по замышлению Бояна! Боян ибо вещий, коли кому хотел песнь творить, то разгонялся белкой по дpeву серым волком по земле, сизым орлом под облака. Помнил бо, рече, первых времен раздоры. Тогда напускал 10 соколов на стадо лебедей: которую подтекают, та первая песнь пела старому Ярославу, храброму Мстиславу, кой зарезал Редедю пред полками касожскими, красному Роману Святославичу. Боян же, братья, не 10 соколов на стадо лебедей напускал. Он свои вещие персты на живые струны воскладал. Они же сами князьям славу рокотали.

Почнем же, братья, повесть сию от старого Владимира до нынешнего Игоря, который иссушив ум упорством своим и побудив сердце свое мужеством, наполнившись ратным духом, повел свои храбрые полки на землю половецкую, за землю Русскую. О, Боян, соловей старого времени! Лишь бы ты эти полки усладил(22), лаская словно воображаемую деву, взлетая умом под облака, сплетая славу вокруг сего времени, ристая ветром Бояню чрез поля на горы. Петь бы песнь Игореву внуку: «Не буря соколов занесла чрез поля широкие - галочьи стада бегут к Дону великому». Или воспеть бы вещий Боян, Велесов внучек: «Кони ржут за Сулою – звенит слава в Киеве; трубы трубят в Новгороде - стоят стяги в Путивле!» Игорь ждет мила брата Всеволода. И рече ему, буй тур(26) Всеволод: «Один брат, один свет светлый - ты, Игорек! Оба свет Святославичи! Седлай, братан, своих борзых коней, а мои то готовы, оседланы у Куреска наперед. А мои то куряне умелые конники: под трубами рожденные, под шеломами взлелеяны, концом копья вскормлены. Пути им ведомы, яруги им знаемы, луки у них напряжены, колчаны отворены, сабли отточены. Сами скачут как серые волки в поле, ища себе чести, князю славы». Тогда Игорь взглянул на светлое солнце и видит от него тьмою все его воины прикрыты.
И сказал Игорь дружине своей: «Братья и дружина! Лучше уж порубленным быть, чем полоненным быть. А всядем, братья, на своих борзых коней, да позрим синего Дону!» Страсть княжий ум полонила и жажда искусить Дону Великого ему знамение заслонила. «Хочу бо, сказал, копье преломить конец поля половецкого с вами русичи, хочу голову свою сложить, либо испить шеломом Дону». Тогда вступил Игорь-князь в злат стремень и поехал по чистому полю. Солнце ему тьмою путь заслоняло, ночь, стеная грозою, птиц разбудила, суслики засвистали(25).
Влез Див. Зовет сверху древа. Велит послушать землю незнаемую: Волгу и Поморье, и Посулье, и Сурож, и Корсунь, и тебя Тмутараканский болван! А половцы не проторенными дорогами побежали к Дону великому. Кричат иволги(1) полуночные, ропшут лебеди распуганные. Игорь к Дону воинов ведет. Уже победа его пасет птиц по дубравам, волки грозу ворожат по яругам, орлы клекотом на кости зверей зовут, лисицы брешут на червленые щиты. О, Русская земля! Уже за дело меня не брани!(2) Долго ночь меркнет, заря свет заронила, мгла поля покрыла, щекот соловьиный смолк, говор галок пробудился.
Русичи Великое Поле червлеными щитами перегородили, ища себе чести, а князю славы. Спозаранку, в пятницу потоптали поганые полки половецкие и рассыпавшись стрелами по полю умыкнули красных девок половецких, а с ними золото, и паволоки и дорогой бархат. Покрывалами, епанчами, шубами и всяким узорочьем половецким начала гатить по болотам и топким местам. Черный стяг, белую хоругвь, черную челку(3), серебрёное оружие храброму Святославичу! Дремлет в Поле Олегово хороброе гнездо. Далеко залетело! Не было оно в обиде порождено ни соколу, ни кречету, ни тебе черный ворон, поганый половчанин! Гза бежит серым волком, Кончакему след правит к Дону великому. Другого дня, весьма рано, кровавые зори свет возвешают, черные тучи с моря идут: хотят прикрыть 4 солнца(4), а в них трепещут синии молнии. Быть грому великому, идти дождю стрелами с Дону Великого! Тут копьям преломиться, тут саблям притупиться о шеломы половецкие на реке, на Каяле, у Дону Великого! О, Русская земля! Уже за дело меня не брани!
Это ветры, Стрибожьи внуки, веют с моря стрелами на храбрые полки Игоревы. Земля гудит, реки грязные текут, росичка поля(21) прикрывает.
Стяги говорят: половцы идут от Дона и от моря и ото всех сторон русские полки обступили. Дети бесовы с визгом поля перегородили, а храбрые русичи перегородили червлеными щитами. Яр-тур Всеволод! Стоя на защите прыщешь на воинов стрелами, гремишь о шеломы мечами булатными.
Куда тур поскачешь, своим златым шеломом посвечивая, там лежат поганые головы половецкие. Расколоты саблями калеными шеломы аварские тобой, Яр-тур Всеволод! Какая рана дорога, братья, коли забыл честь и жизнь и града Чернигова, отчий златой престол и своей милой желания, прекрасной Глебовны привычки и обычаи?
С рассвета до вечера, с вечера до света летят стрелы каленые, гремят сабли о шеломы, трещат копья булатные в поле незнаемом среди земли Половецкой. Черная земля под копытами костьми была усеяна и кровью полита, горем взойдя по Русской земле. Что мне шумит, что мне звенит давеча рано пред зорями? Игорь полки заворачивает. Жаль ведь ему милого брата Всеволода.
Бились день, бились другой. Третьего дня к полудню пали стяги Игоревы. Тут братья разлучились на берегу быстрой Каялы, тут кровавое вино лилося, тут пир докончили храбрые русичи: сватов напоили, а сами полегли за землю Русскую!
Никнет трава печалями, а древа с тоскою к земле приклонились. Темно было в 3 день: два солнца померкли, оба багряные столпа погасли и с ними молодые месяцы Олег иСвятослав тьмою• заволоклись и в море погрузились. И великое буйство придали хннови(5).
На реке, на Каяле тьма свет покрыла. По Русской земле разлетелись половцы как поршки(6) из гнезда. Уже насела хула на хвалу, уже рвется нужда на волю, уже сверзился Див на землю. Вот уже готские красные девы заплясали на берегу синего моря, звеня русским златом, воспевают время Осеня, лелеют месть Шурукана. А мы же, дружина, жаждем потехи! Уже ведь, братья, невеселое время настало. Уже Степь войско прикрыла. Поднялась Сирина(7) в войсках Дажъбожьего внука вступила Девою на землю Трояню, всплескала лебедиными крылами на синем море у Дону, плещучи поryбила добрые времена. О, далеко зашел сокол, птиц разя, к морю! А Игорева храброго полка не воскресить! Раздразнила кигиком Карга(8) и Жга поскакала, по русской земле, огонь мечучи пламенной розой. Жены русские всплакались, приговаривая: «Уж нам своих милых лад ни мыслию помыслить, ни думою подумать, ниочей рассмотреть, а злата и серебра совсем не поласкать). И восстанал, братья, Киев горем, а Чернигов напастями. Тоска разлилась по русской земле, печаль тучная течет среди земли Русской. А князья сами на себя крамолу ковали, а поганые сами, набегами рыская на русскую землю; взымали дань по деве от двора(9). Ибо те два храбрых Святославича - Игорь и Всеволод уже ложью разбудили распрю. Ее успокоил отец их Святослав грозный, великий, киевский. Стращая потрепал своими сильными полками и булатными мечами, вступил на землю половецкую, притоптал холмы и яруги, взмутил реки и озера, иссушил потоки и болота.
А поганого Кобяка из Лукоморья от бездушных, огромных полков половецких яко вихрь выдернул. И пал Кобяка в граде Киеве, в гриднице Святославовой. Тут немцы и венеды, тут греки и моравы поют славу Святославу, хают князя Игоря, кой потрусил богатство на дно Каялы, реки половецкой, русского злата насыпав. Тут Игорь-князь пере сел из седла злата в седло рабское. Юношей бог в рай забрал(10) и веселие пропало. А Святослав беспокойный сон видел в Киеве на горах. «Эту ночь С вечера одевали меня, говорит, черной попоною на кровати тиссовой, черпали мне синее вино с ядом смешанное, сыпали мне пустыми колчанами поганых толмачей крупный жемчуг на грудьи нежили меня. Уже доски без кнеса в моем тереме златоверхом. Всю ночь с вечера бусые вороны, раскаркавшись у Плесненска на болони(27), бежали дебрями Кисани и неслись к синему морю». И сказали бояре князю: «Уже, княже, горе ум полонило. Это ведь два сокола слетели с отчего стола злата добыть града Тмутараканя, а либо испить шеломом Дону. Уже соколам крылышки подрезали саблями поганые, а самих опутали цепями железными».
Но уже князю Игорю померк солнца свет древо не к добру листву сронило. По Роси и по Суле города поделили, а Игорева храброго полка не воскресить! Дон тебя, княже, кличет и зовет князей на победу. Ольговичи, храбрые князья, подоспели на брань... Тогда великий Святослав изронил слово, со слезами смешанное, и сказал: «О, мои племянники, Игорь и Всеволод! Рано вы начали половецкую землю мечами дразнить, а себе славы искать. Ибо нечестно одолели, нечестно бо кровь поганую пролили. Ваши храбрые сердца в крепкую броню закованы и в удале закалены. Столь много сотворили мне серебряной седины! Но сказали: «Мужаясь сами, грядущую славу сами добудим, а прошлую сами поделим». «А не диво ли это, братцы, старому помолодеть? Коли сокол в линьке бывает, высоко птиц взбивает, не дает гнезда своего в обиду. Но вот зло - князья мне не пособники. Наизнанку эти годы вывернули. Вот у Римова кричат под саблями половецкими, а Владимир под ранами. Печаль и тоска сыну Глебову! «Я уже не вижу власти сильного и богатого и многоратного брата моего Ярослава с черниговскими бывальцами(11), кои могут татар перебить топча с ревом, если берут их без щитов с засапожными ножами, полки побеждая, звеня прадедовой славой. Великий княже, Всеволод! Не думаешь ли ты прилететь издалеча отчего злата стола поблюсти? Ты ведь можешь Волгу веслами разбрызгать, а Дон шеломами вычерпать! Если бы ты был, то была бы пленница по ногате, а раб по резани(13). Ты ведь можешь, по слуху, живота(12), если решишь лишить удалых сынов Глебовых! Ты, глупый Рюрик и Давид! Не ваши ли позлащенные шеломы по крови плавают? Не ваши ли храбрые дружинники рыкают аки туры,раненные саблями закаленными на поле незнаемом?
Вступите, господа в златые стремена за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, храброго Святославича! Галицкий Осмомысл(28) Ярослав! Высоко сидишь на своем златокованом престоле, подпер горы угорские своими железными полками, заступив королевский путь, затворив Дунаю ворота, моща времянки чрез(24) овраги, суда снаряжая до Дуная. Угрозы твои по землям текут. Отворяя ворота Киева, стреляешь с отчего злата престола саадашами(23) за земли. Стреляй, господин, Кончака поганого раба, за землю Русскую, за раны Игоревы, храброго Святославича! А ты, глупый Роман и Мстислав! Храбрая мысль влечет ваш ум на дело. Высоко взмыли на битву в дерзости, как сокол на ветрах ширяясь, желая птицу в буйстве одолеть. Есть ведь у воинов железные личины под шеломами латинскими. От них дрогнула земля и многие страны: Китай, Литва, ятвяги, дреговичи и полочане сулицы свои побросали, а головы свои преклонили под те мечи булатные. Инвар и Всеволод и все три Мстиславича не худа гнезда шестокрыльцы! Не победными ль-нет жребьями себе власть расхитили? Загородите Полю ворота своими острыми стрелами заземлю Русскую, за раны Игоревы, буйногоСвятославича! Уже ведь, Сула не течет серебрянымиструями к граду Переяславлю, а Двина болотом течет, этим грязным помоищем(14) под кликом поганых. Один только Изяслав, сын Васильков позвенел своими острыми мечами о шеломы литовские, добыл славу деду своему Всеславу, а сам под червлеными щитами на кровавой траве изрублен литовскими мечами, истекая юной кровью сказал: «Дружину, твою, княже, птичьи крылья покрыли, а звери кровь полизали». Не было тут брата Брячислава, ни другого - Всеволода. Один он изронил жемчужную душу из храброго тела чрез злато ожерелье.
Уныли голоса, поникло веселье. Трубы трубят Городецкие! Ярославля все внуки и Всеславля! Уже склоните стяги свои, вонзите свои мечи зазубренные. Уж ведь вы скостили дедовой славы. Вы ведь своими крамолами начали наводить поганых на землю русскую, на жизнь Всеславля. Раздором натравили насилие от земли половецкой! Вражда князей на поганых пропала, ибо сказал брат брату: «Это мое и то - тоже мое!» И стали князья про малое «се великое» молвить, а сами на себя крамолу ковать. А поганые со всех сторон приходили с победами на землю Русскую. На седьмом веке Бояни загадал Всеслав жребий о девице ему милой. Тайком, коленями оперся на коней и сиганул к граду Киеву и коснулся оружием злата престола Киевского. Сиганул от них лютым зверем в полуночь из Белгорода, укрывшись синей мглою. Утром же вожжи(15) отбросив, отворил ворота Новгорода, расшиб славу Ярославу, сиганул волком до Не миги у Дутуток.
На Немиге снопы стелют головами, молотят цепами булатными, на току жизнь кладут, веют душу от тела. Немиги кровавые берега не мутовками(16) усеяны, усеяны костьми русских сынов. Вячеслав-князь людей судил, князьям города рядил, а сам ночью волком рыскал: из Киева дорыскивал до Кубани(17) Тмутараканя Великому Хорсу волком путь пересекал.
Тому в Полотеске позвонили заутреню рано у святой Софии в колокола, а он в Киеве звон слышал. Хоть и мудра душа внепокорном теле, он часто бедовал. Тому вещий Боян и главную припевку смысленый сказал: «Ни хитрецу, ни ловкачу, ни птице ловкой суда божьего не миновать». Были века Бояни, минули годы Ярослава, были походы Олеговы, Олега Святославича. Тот ведь Олег мечом крамолу ковал и стрелы по земле сеял. Вступал в злат стремень в граде Тмутаракане, звон же тот слышал в прошлом Великий Ярослава сын Всеволод, а Владимир каждое утро уши затыкал в Чернигове.
Бориса же Вячеславича похвальба на суд привела и за дурь безрассудную(18) на костер послала за обиду Олега храброго и молодого князя. С той же Каялы Святополк повез отца своего между угорскими иноходцами ко святой Софии к Киеву. Тогда при Олеге Гориславиче сеялись и росли усобицы, погибало достояние Даждьбожа внука, в княжьих крамолах век людской сокращался. Тогда по русской земле редко пахари покрикивали, но часто вороны каркали, трупы себе деля, а галки свою речь говорили, желая полететь на поживу. То было в те битвы и в те походы, а такой битвы не слыхано! О, стонать русской земле, вспоминая первую годину и первых князей! Того старого Владимира нельзя бьшо пригвоздить к горам киевским.
Ведь ныне его стяги стали Рюриковы, а другие Давидовы. Но розно эти им хоботы машут. Копья поют. На Дунае Ярославны голос слышится. Лебедушкой невиданной рано кычет: «Полечу, говорит, лебедушкой по Дунаю, омочу бобровый рукав в Каяле реке, утру князю кровавые раны на загрубевшем теле». Ярославна рано плачет в Пугивле на стене, причитая: «О, ветер-ветрило! Почто, господин, натужно веешь? Почто мечишь китайские джириды на своих легких крылицах на моего лады воинов? Мало ли тебе наверху под облаками веять, качая корабли на синем море? Почто, господин, мое веселие по ковьmю развеял?» Ярославна рано плачетв Путивле-городе на стене, причитая: «О, Днепр Славутич! Ты пробил каменные горысквозь землю половецкую. Ты лелеял на себе Святославовы насады до стана Кобякова.
Взлелей, господин, мою ладу ко мне, чтобы не слала к нему слез на море рано». Ярославна плачет в Путивле на стене, причитая: «Светлое и тресветлое солнце! Всем теплое и прекрасное». Почто, господин, простер горячий свой луч на воинов милого? В поле безводном жаждою им луки связал, горем им колчаны заткнул? Выплеснулось море(19) полуночное.
Идут смерчи пыльные. Игорю бог путь кажет из земли половецкой на землю русскую к отчему златому престолу. Погасли вечерни зори. Игорь спит, Игорь бдит. Игорь мысленно поля мерит от Великого Дона до малого Донца. Коня в полночь Овлур свиснул за рекою, велит князю понять: княже Игорюне быть!(29) Кликом аукнула земля, зашумела трава, кибитки все половецкие зашатались!
А князь Игорь попрыгал горностаем к тростнику и белым гоголем на воду. Вскинулся на борзого коня и скоком с него бусым волком утек к лугу Донца и полетел соколом под мглами избивая гусей и лебедей за страх, обиду и унижение(20). Коли Игорь соколом полетел, тогда Овлур волком утек, труся собой студеную росу: ибо надорвал своих борзых коней. Донец сказал: «Княже Игорю! Не мало тебе величия, а Кончаку ненависти, а русской земле веселия?» Игорь сказал: «О, Донче, немало тебе величия, лелеявшему князя на волнах, стлавшему ему зелену траву на своих серебряных берегах, одевавшему его теплыми туманами, под сенью зеленого древа, стерег его гоголем на воде, чайками на стуях, чоглоками на ветрах». Не такова, сказал, река Стугна. Худой ток имея, поглотив чужие ручьи и струи, растеклась к устью, юношу князя Ростислава затворила. Днепра темном бреге, плачет мать Ростислава по юноше князю Ростиславу.
Унылы цветы жалобою и древо с печалью к земле преклонилось. А не сороки застрекотали - по следу Игоря едет Гза с Кончаком тогда вороны не каркали, галки примолкли, сороки не стрекотали, полозы ползали только.
Дятлы стукотом путь к реке кажут, соловьи веселыми песнями рассвет возвещают.
Молвит Гза Кончаку: «Коли сокол к гнезду летит - соколенка расстреляем своими золочеными стрелами». Говорит Кончак Гзе: «Если, сокол к гнезду летит, то соколенка опутаем красной девицей». И говорит Гза Кончаку: «Если его опутаем красной девицей не будет нам ни соколенка, ни красной девицы и почнут нас птицы бить в поле Половецком ». Сказал Боян, находка Святослава, песнотворец старый, времени Ярослава, Олега порицая: «Хоть тяжко, тебе голова вне плеч, горе тебе тело без головы, русской земле без Игоря!» Солнце светится на небе.
Игорь-князь в русской земле. Девицы поют на Дунае, вьются голоса чрез море до Киева. Игорь едет по Боричеву ко святой Богородице Пирогощей.
Страны рады, города веселы. Спевши песнь старым князьям, пора молодым петь. Слава Игорю Святославичу, буй -туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу! Здравия князьям и дружине, одошевшим за христиан поганые полки! Князьям слава и дружине! Конец.

Санкт- Петербург
Сосновая Поляна
1996-1999 гг.
Пepeвoд Богданова Владимира Миxайловича


Комментарий к тексту

1) «тѢлѢгы» - ïвлъгы - иволги
рцы - говорят - ропщут

2) «за шеломянемъ еси»
за дело мя не мъеси - за дело меня не брани
дело - битва; месить - колотить, бранить

3) «чрьленъ - черкнъ - черен - черный
Княжий стяг бьш черного цвета. Знамя на поле брани служило указателем сборного пункта для войска. Поэтому оно должно быть хорошо видно и узнаваемо при любом освещении (по солнцу или против).
Чёлку изготовляли из конского хвоста черного цвета. И зачем и как можно и нужно было красить черный хвост в красный цвет? Стяг в бою всегда бьш развернут.
В Никоновской летописи читаем: « ... Великое (Большое) знамя черное повеле (кн. Дмитрий) рынде своему над Михаилом Ондреевичем Бренком возити» ... И в «Сказании О Мамаевом побоище» дважды читаем: «чёрное знамя».
Черный, белый, желтый (золотой) – государственные цвета (со времен Петра 1) (!).
Государев штандарт (на желтом фоне черный двуглавый орел), форма офицеров российского флота, окраска боевых кораблей.

4) «четыре солнца». У древних языческих славян солнце было живым и в его суточной жизни было четыре периода: солнце восходящее, дневное, закатное, «ночное». « ... прикрыть четыре солнца» - убить все живое, смерть, конец жизни.

5) « ... хинови ... » - CHINA - Китай.

6) « ... пардуже ... » - perdix - пердiа - пердiуз - пердуз - серая куропатка; поршки - ее цыплята.
О повадках серых куропаток и их птенцов можно узнать из рассказа «Оранжевое Горлышко» Виталия Бианки.

7) « ... обида ... » - срина (лигатура - р - ï, р) - сирина - полуптица, полуженщина. Живет на море, сладко поет, убаюкивает и убивает людей. А лебедь в христианской литературе - символ смерти.

8) « ... карна ... » - карга (татарск.) - ворона, охотно есть мертвечину.

9) « ... по бtле оть двора ... » - бела - 0,3 гр. серебра.
Представим себе, что у князя 100 дворов. Это много! Тогда он заплатит за всех всего 30 гр. серебра. А это очень мало! А вот если «по деве от двора», угоняемой в плен, то это и горе и серьезный убыток.

10) « ... уныша бо градамъ забралы ... » - юношей бог раiИ\М забрал - юношей бог в рай забрал (погибли).

11) « ... съ черниговьскими былями, съ могуты, и съ татраны, и съ шельбиры, и съ топчакыI' и съ ревугы, и съ ольберы ... » - были - бывальцы (бывалые воины); противоп. - небывальцы (добровольцы);
могуты - могут;
татраны - тарт - татар;
шельбиры - пн:рtби(ть) - перебить;
топчакыI - топча;
съ ревугы - с рев(Ом);
съ ольберы - коль бер(ут).

12) ногата - 10 гр серебра; резань - 4 гр. серебра.

13) « ... ты бо можеши посуху живыми шереширы стрѢляти ... » посуху - по с(л)уху;
живъми - живыми - живот(ми) - живот(а);
шереширы - ще реши - если реши(л) (лигатура и- i, л)
стрѢляти - стрвляти - стр(а)влять - изломать, погубить, лишить.

14) « …полочан ... » - полощан - полощина - помои.

15) « … вознзи стрикусы ... » - возизи (с)три(к)усы- вожжи (о)три(н)у(л) - вожжи отбросил.

16) « ... не Бологом ... » болого - болътъ - болт- болтень - мутовка.

17) « … до Куръ ... » (с большой буквы!) Куръ - Кубt - Кубе - Кубань.
В талмудических сказаниях, Куръ – исполинская птица (петух), голова которой достигает неба, а ноги по колено в море. Это образ реки Кубани, исток которой высоко в горах Кавказа, а устье впадает разветвленными рукавами (как куриная лапа) в Русское (Черное) море у гОрода Тмутаракань (по-русски);
Таматарх (по-еврейски) бывшего хазарского каганата, уничтоженного князем Святославом в Х веке.

18) « ... на ковылу зелену паполому постла ... » - за ковьту зелену на полом(я)...
ковьmа - дурь;
зелено - незрело, безрассудно;
поломя - полымя - пламя.

19) « .. .прысну море ... »
Вот объяснение Д. Лихачева:
«Коня В полночь Овлур (крещеный половец - друг Игоря) свистнул за рекою, велит князю разуметь: князю Игорю не оставаться (в плену)!
(Овлур) кликнул, застучала земля (под копытами коней), зашумела (потревоженная) трава, вежи половецкие задвигались (половцы заметили бегство
Игоря), а Игорь-князь поскакал горностаем к (прибрежному) тростнику и белым гоголем на воду. Вскочил на борзого коня ... »
А вот что бьmо на самом деле.
Землятресение 1185 года силой до 6 баллов с эпицентром у южного берега Готии (Крыма)
« ... прысну море ... » - выплеснулось море, тсунами:
« ... идутъ сморци мъглами ... » - сильные порывы ветра, пьmьные смерчи;
« ... кликну, стукну земля, въшумѢ трава, вежися половецкии подвизашася ... » - кликом аукнула земля (подземный гул), зашумела трава (при сильном ветре шумят только высокие травы), кибитки половецкие зашатались (колебание, качание земли).
Вспомним у А. Пушкина:
«Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Разольется в шумном беге ... »
Сказка о царе Солтане

20) « ... завтроку и обѢду и ужинѢ. ... »
завтроку (к - х) - за страх; обѢду - обiду - обида;
ужинѢ - у(ни)жѢ (перестановка) - унижение

21) « ... пороси ... » - порось (псковск.) – мелкая роса, росичка (ср. парос - мельчайший дождик).
Не пыль, а росичка. Вспомним у Гоголя: «между тем степь уже давно приняла их всех в своих зеленые объятья и высокая трава, обступивши, скрыла их, и только черные казачьи шапки одне мелькали ... Тогда весь юг, все то пространство, которое составляет нынешнюю Новороссию до самого Черного моря, было зеленою, девственною пустынею. Никогда плуг не проходил по неизмеримым волнам диких растений, одни только кони, скрывавшиеся в них, как в лесу, вытаптывали их». Тарас Бульба

22) « ... ущекоталъ скача славiю по мыслен древу... »
Ущекота - лъскаÝа (Ýа - 1&) славiю (iю - но) - ущекотал лаская словно помыслену (воображаемую) дъеву (деву).

23) « ... салтани ... » (опускаем вниз перекладины у Т и Н ; - Т-Д: лигатура ш,i) салдаши – саадаши - саадак (саадаш - татарск.) - набор: налуч, лук, колчан, стрелы.

24) « ... меча бремены чрез облаки ... » - меча - моща времены чрез овраги.

25) « ... свисть звЯѢрин въста ... » - свист звериный вста(л) - поднялся.
Свистеть в степи могли только суслики. В Южной России это суслик серый или овражек (spermophilus musicus - суслик музыкальный или свистящий).

26) Буй - глупый, неразумный, но и дерзкий, смелый, храбрый, кичливый.

27) « ... на болони ... » болонье - низменная равнина у реки, заливные луга; граять - каркать.

28) ОсмомыслѢ - Осмомысл - «шибко умный», не семи пядей во лбу, а аж осьми (восьми).

29) « ... князю Игорю не бытЬ» .. »
Некоторые переводы:
«Князя Игоря нет!!» (С. Шамбинаго, В. Ржига, С. ШервинскиЙ).
«Князю Игорю бежать!» (г. Шторм)
«Не быть князю Игорю!» (о. Творогов), (В. Жуковский)
«Князю Игорю не быть в плену!» Вот это перевод! (Д. Лихачев).
«Игорю не оставаться!» Тоже интересно (С. Ботвинник)
«Велит Игорю выходить!» Весьма оригинально. (И. Шкляревский)
«Княже Игорюне быть!» (В. Богданов) –князю - князи: - княже.

Написано в XII веке?

В «Слове» из пернатых обратим внимание на сокола и сокола малого (чеглока),• куропатку серую (perdix -'- пердiз - пердiуз(е) - пардуже), кукушку (cuculus) и лебедя (cugnes).
Cuculus и cugnus немудрено спутать. И кукушка (зегзица) не кычет как лебедь, а кукует.
«ШестокрилцИ» - шестокрыльцы.
Крыло сокола состоит из крьmышка, правильного пера и костыша.
*) не мог автор в ХII веке знать такие подробности о строении крыла птицы, как и основ систематики птиц по видам. Впервые это понятие было введено Дж. Реем в 1693 году, а первая попытка орнитологической классификации принадлежит ему в работе «Методические обзор птиц» 1713 год.
Основы же современной классификации птиц даны К. Линнеем в его «Системе природы» 1735 г.
*) латинский язык вошел во всеобщее употребление
в Европе в эпоху Возрождения в XIV – XVI веках.
*) « ... стрѢляй, тъй, хребий, буй-тур, възлелѢй, святѢй богородици Пирогошей, чайцами ... »
Буква «Й» появилась в азбуке русской в XVIII веке и введена академией Наук СПб в 1735 г.
*) знаки (!) и (?) вошли в употребление после изобретения книгопечатания XV в.
*) « ... хинови ... » china (хина, а не чайн) вряд ли это слово бьmо известно в ХII в. Следует напомнить что: первое посещение царским послом Байковым Китая случилось в 1653- 1656 годах.
Первым европейцем, давшим некоторое описание Китая в конце ХIII века, был якобы Марко Поло.
Картография возникла в Европе в XIV веке в России в XVI веке.
Первый «Атлас Российский» БЬDI издан в 1745 году.
*) « ... прысну море ... » - землятрясение 1185 года в Готии. Об этом явлении автор мог узнать из книги: «Тепа tremante» (Земля сотрясающаяся), изданной в XVI веке.
*) « ... завтроку и обѢду и ужинѢ ... »
В словарном составе славянских языков ХII века не было таких слов. Не бьшо их и в более поздние века.
Были: пир, тризна, трапеза, снедь, харч, выть, брашно.
*) « ... хобот(ы) ... »
В ХII веке на территории Руси и ближайших соседей не было ни одного животного с хоботом. И хотя В. Даль трактует хобот как хвост, то это было гораздо позднее. В 1714 г. персидский шах подарил Петру 1 слона. Караван проходил через город Астрахань. Конечно 11-летний мальчик видел это «диво» и запомнил на всю жизнь. Он встретил слона еще раз уже в Спб в 1741 г. Но кто ему сказал, что нос слона это хобот?

Кто же автор?

«Кто из наших писателей в XVIII в. мог иметь на то довольно таланта?!»
А. С. Пушкин

Автор «Слова ... » предстает под именем Боян-Троян.
Вспомним: Боян - певец, сказитель; Троян - плут, обманщик.
Полистаем «Слово ... ».
1) « .. .по замышлению Бояню ... » (по замыслу, по фантазии автора).
2) « ... Боянъ же брат ... » (Боян брат, друг).
3) « ... Боянъ бо вещiй ... » (колдун).
4) « ... 0, Бояне, соловiй старого времени ... » (красиво излагал).
5) « ... рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы! .. » (метался по Европе Трояню. Несколько лет автор жил и учился в Европе).
6) « ... въспѢти бьшо вѢщей Бояне ... » (воспеть бы, а не хаять мудрого Бояна).
7) «Въстала Обида въ силахъ Даждьбожа внука, вступила ДѢвою на землю Трояню ... » (поднялась обида в войсках Петра III - внука Петра I, вступила на престол Российский Екатерина II, настали для автора лихие годы. Годы забвения, старости и нужды).
8) « ... на седьмомъ вѢцѢ Трояни връже ... жребiй о дѢвицю себѢ любу. .. » (на седьмом колене царствования Романовых, в начале царствования Елизаветы Петровны автор женился) .
Давайте вспомним эти периоды царствования Романовых.
О) Михаил Романов (1613-1645)
1) Алексей Михайлович (1645-1676)
2) Федор и Иоанн Алексеевичи (Софья) (1676-1682)
3) Петр 1 (1682-1725)
4) Екатерина 1 (1725-1727)
5) Петр 11 (1727-1730)
6) Анна Иоанновна (1730-1740)
7) Елизавета Петровна (1741-1761)
8) Екатерина 11 (1762-1796)
Обратим внимание на то, что в этом списке нет Анны Леопольдовны (1740-1741) и Петра 111 (1761-1762), как нет их и на могильном камне Андрея Нартова.
«ЗдѢсь погребено тѢло Статскаго советника Андрея Константиновича Нартова Служившаго счестiю и славою Государямъ Петру Первому ЕкатеринѢ Первой Петру Второму Анне IoaновнѢ ЕлисаBeтѢ ПетровнѢ и оказавшему Отечеству многiя и важныя услуги поразличнымъ Государственнымъ департаментамъ родившагося въ Москве въ 1680 году марта 28 дня скончавшаroся въ Петербург въ 1756 году апрtля 6 дня.»
9) « ... тому вѢщей Боянъ и прѢвое ... » (вещий и первый)
10) « ... бьmи вtци Трояни ... минула лtта ... » (автор жил, учился, творил в указанные годы царствования Романовых и вот пришла старость)
11) « ... и рекъ Боянъ ... » (рассказал сие Боян)
Итак одиннадцать раз: Боян- Троян.
Один на дцать (на десять) – один за десятерых сотворил сие.
Еще раз:
Боян-Троян-Боян (лигатура «Б» - тр, а можно прочесть как «Б»)
Троян - Tpoiaн - Тредан (лигаТура Д - Д, i)
(10 - i; 2 - Д; J - Г) - Тредiан - Тредiак - Тредiак( овский)
С другой стороны:
Из всех числительных в «Слове» четыре написаны церковно-славянскими числами, (lO-i; 2-Д; 3-Г) а прописью: один - 2 раза; два - 3 раза; три - 1 раз.
« ... тогда пущашеть 10 соколов ... »
« ... не 10 соколов на стадо ... »
« ... хотят прикрыти 2 солнца ... »
« ... бѢ» в 3 день ... »
Итак имеем набор: i, i, Д, Г, а, а(2), В, В, В(3), и слово «ТРИ»
Отсюда
Василий Кириллович Тридiаroвскiй
Итак В. Тридиаковский - 14 букв.
В «Слове» упомянуто:
13 городов: Киев, Новгород, Путивль, Куреск, Тмутакарань, Чернигов, Плесненск, Переяславль, Городец, Белгород, Полотеск, Римов, Галич.
12 рек: Дон, Сула, Волга, Каяла, Дунай, Двина, Немига, Кубань, Днепр, Донец, Стугна, Рось.
14 видов оружия и доспехов: шелом, копье, лук, колчан, сабля, щит, стрела, меч, нож (засапожный), личина, сулица, джерид, стремя, саадак.
24 представителя фауны: белка, волк, орел, сокол, лебедь, галка, лошадь, суслик, иволга, лисица, соловей, кречет, куропатка, ворона, ворон, тур, горностай, гоголь, гусь, сорока, дятел, полоз, сокол малый (чоглок), чайка.
13 + 12 + 14 + 24 = 63 года автору, т. е. «Слово» закончено в 1766 году.
И последнее: в «Слове» 13 раз - «храбрый» и один раз - «хоробрый» (дерзкий) итого: 14 раз.
В. Тредиаковский - 14 букв - «воевал» храбро, дерзко во всеоружии.
Василий Тредиаковский родился 22 февраля (по ст. стилю) 1703 года в г. Астрахань в семье священника, учился в Астрахани до 1722 года.
В 1722 году Петру 1, посетившему Астрахань, был представлен, как лучший ученик - 19-летний Василий. «Вечный труженик» - так охарактеризовал Василия Петр.
1723-1726 - учился в славяно-греко-латинской академии Москвы.
1726-1730 - жил и учился в Европе (Франция, Голландия, Италия ... )
С 1732 - секретарь при Академии Наук СПб.
1742 – женился
1745 - профессор «латинской и российской элоквенции «(красноречия и ораторского искусства».
С 1759 - в отставке.
В 1768 скончался.

Автор

Выдающийся русский ученый, один из наиболее образованных людей своего времени. Это он о себе: «разгоняется белкой по дереву, серым волком по земле, сизым орлом под облака» (быстр умом, широко, высоко мыслил).
Энциклопедист, полиглот.
Владел вопросами: философии, психологии, богословия, словесности, классической литературы, риторики, математики, физики, истории, зоологии, орнитологии, географии, ботаники, метеорологии, астрономии ...
Владел др.-русским, церковно-славянским, греческим, болгарским, сербским, латинским, французским, итальянским, немецким языками.
Непризнанный современниками, живший в нужде среди глумления, насмешек, обид и унижения.
Он ушел без злобы на этот несправедливый мир и этих глупых напыщенных людей, оставив нам гениальную загадку, которая до сих пор будоражит, задает вопросы, притягивает к себе как магнит.

[АлександрСН]

АВТОРСКИЙ ПЕРЕВОД
«СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»*

Слово о походе Игоря, Игоря, сына Святослава,
внука Олегова

Не лепо мне вам, браться, начать ветхими словесами трудное поветствование о походе Игоря, Игоря Святославича. Начнем же эти святые песни, по былинам сего времени, инда по замышлению Бояна! Боян ибо вещий, коли кому хотел песнь творить, то разгонялся белкой по дpeву серым волком по земле, сизым орлом под облака. Помнил бо, рече, первых времен раздоры. Тогда напускал 10 соколов на стадо лебедей: которую подтекают, та первая песнь пела старому Ярославу, храброму Мстиславу, кой зарезал Редедю пред полками касожскими, красному Роману Святославичу. Боян же, братья, не 10 соколов на стадо лебедей напускал. Он свои вещие персты на живые струны воскладал. Они же сами князьям славу рокотали.

Почнем же, братья, повесть сию от старого Владимира до нынешнего Игоря, который иссушив ум упорством своим и побудив сердце свое мужеством, наполнившись ратным духом, повел свои храбрые полки на землю половецкую, за землю Русскую. О, Боян, соловей старого времени! Лишь бы ты эти полки усладил(22), лаская словно воображаемую деву, взлетая умом под облака, сплетая славу вокруг сего времени, ристая ветром Бояню чрез поля на горы. Петь бы песнь Игореву внуку: «Не буря соколов занесла чрез поля широкие - галочьи стада бегут к Дону великому». Или воспеть бы вещий Боян, Велесов внучек: «Кони ржут за Сулою – звенит слава в Киеве; трубы трубят в Новгороде - стоят стяги в Путивле!» Игорь ждет мила брата Всеволода. И рече ему, буй тур(26) Всеволод: «Один брат, один свет светлый - ты, Игорек! Оба свет Святославичи! Седлай, братан, своих борзых коней, а мои то готовы, оседланы у Куреска наперед. А мои то куряне умелые конники: под трубами рожденные, под шеломами взлелеяны, концом копья вскормлены. Пути им ведомы, яруги им знаемы, луки у них напряжены, колчаны отворены, сабли отточены. Сами скачут как серые волки в поле, ища себе чести, князю славы». Тогда Игорь взглянул на светлое солнце и видит от него тьмою все его воины прикрыты.
И сказал Игорь дружине своей: «Братья и дружина! Лучше уж порубленным быть, чем полоненным быть. А всядем, братья, на своих борзых коней, да позрим синего Дону!» Страсть княжий ум полонила и жажда искусить Дону Великого ему знамение заслонила. «Хочу бо, сказал, копье преломить конец поля половецкого с вами русичи, хочу голову свою сложить, либо испить шеломом Дону». Тогда вступил Игорь-князь в злат стремень и поехал по чистому полю. Солнце ему тьмою путь заслоняло, ночь, стеная грозою, птиц разбудила, суслики засвистали(25).
Влез Див. Зовет сверху древа. Велит послушать землю незнаемую: Волгу и Поморье, и Посулье, и Сурож, и Корсунь, и тебя Тмутараканский болван! А половцы не проторенными дорогами побежали к Дону великому. Кричат иволги(1) полуночные, ропшут лебеди распуганные. Игорь к Дону воинов ведет. Уже победа его пасет птиц по дубравам, волки грозу ворожат по яругам, орлы клекотом на кости зверей зовут, лисицы брешут на червленые щиты. О, Русская земля! Уже за дело меня не брани!(2) Долго ночь меркнет, заря свет заронила, мгла поля покрыла, щекот соловьиный смолк, говор галок пробудился.
Русичи Великое Поле червлеными щитами перегородили, ища себе чести, а князю славы. Спозаранку, в пятницу потоптали поганые полки половецкие и рассыпавшись стрелами по полю умыкнули красных девок половецких, а с ними золото, и паволоки и дорогой бархат. Покрывалами, епанчами, шубами и всяким узорочьем половецким начала гатить по болотам и топким местам. Черный стяг, белую хоругвь, черную челку(3), серебрёное оружие храброму Святославичу! Дремлет в Поле Олегово хороброе гнездо. Далеко залетело! Не было оно в обиде порождено ни соколу, ни кречету, ни тебе черный ворон, поганый половчанин! Гза бежит серым волком, Кончакему след правит к Дону великому. Другого дня, весьма рано, кровавые зори свет возвешают, черные тучи с моря идут: хотят прикрыть 4 солнца(4), а в них трепещут синии молнии. Быть грому великому, идти дождю стрелами с Дону Великого! Тут копьям преломиться, тут саблям притупиться о шеломы половецкие на реке, на Каяле, у Дону Великого! О, Русская земля! Уже за дело меня не брани!
Это ветры, Стрибожьи внуки, веют с моря стрелами на храбрые полки Игоревы. Земля гудит, реки грязные текут, росичка поля(21) прикрывает.
Стяги говорят: половцы идут от Дона и от моря и ото всех сторон русские полки обступили. Дети бесовы с визгом поля перегородили, а храбрые русичи перегородили червлеными щитами. Яр-тур Всеволод! Стоя на защите прыщешь на воинов стрелами, гремишь о шеломы мечами булатными.
Куда тур поскачешь, своим златым шеломом посвечивая, там лежат поганые головы половецкие. Расколоты саблями калеными шеломы аварские тобой, Яр-тур Всеволод! Какая рана дорога, братья, коли забыл честь и жизнь и града Чернигова, отчий златой престол и своей милой желания, прекрасной Глебовны привычки и обычаи?
С рассвета до вечера, с вечера до света летят стрелы каленые, гремят сабли о шеломы, трещат копья булатные в поле незнаемом среди земли Половецкой. Черная земля под копытами костьми была усеяна и кровью полита, горем взойдя по Русской земле. Что мне шумит, что мне звенит давеча рано пред зорями? Игорь полки заворачивает. Жаль ведь ему милого брата Всеволода.
Бились день, бились другой. Третьего дня к полудню пали стяги Игоревы. Тут братья разлучились на берегу быстрой Каялы, тут кровавое вино лилося, тут пир докончили храбрые русичи: сватов напоили, а сами полегли за землю Русскую!
Никнет трава печалями, а древа с тоскою к земле приклонились. Темно было в 3 день: два солнца померкли, оба багряные столпа погасли и с ними молодые месяцы Олег иСвятослав тьмою• заволоклись и в море погрузились. И великое буйство придали хннови(5).
На реке, на Каяле тьма свет покрыла. По Русской земле разлетелись половцы как поршки(6) из гнезда. Уже насела хула на хвалу, уже рвется нужда на волю, уже сверзился Див на землю. Вот уже готские красные девы заплясали на берегу синего моря, звеня русским златом, воспевают время Осеня, лелеют месть Шурукана. А мы же, дружина, жаждем потехи! Уже ведь, братья, невеселое время настало. Уже Степь войско прикрыла. Поднялась Сирина(7) в войсках Дажъбожьего внука вступила Девою на землю Трояню, всплескала лебедиными крылами на синем море у Дону, плещучи поryбила добрые времена. О, далеко зашел сокол, птиц разя, к морю! А Игорева храброго полка не воскресить! Раздразнила кигиком Карга(8) и Жга поскакала, по русской земле, огонь мечучи пламенной розой. Жены русские всплакались, приговаривая: «Уж нам своих милых лад ни мыслию помыслить, ни думою подумать, ниочей рассмотреть, а злата и серебра совсем не поласкать). И восстанал, братья, Киев горем, а Чернигов напастями. Тоска разлилась по русской земле, печаль тучная течет среди земли Русской. А князья сами на себя крамолу ковали, а поганые сами, набегами рыская на русскую землю; взымали дань по деве от двора(9). Ибо те два храбрых Святославича - Игорь и Всеволод уже ложью разбудили распрю. Ее успокоил отец их Святослав грозный, великий, киевский. Стращая потрепал своими сильными полками и булатными мечами, вступил на землю половецкую, притоптал холмы и яруги, взмутил реки и озера, иссушил потоки и болота.
А поганого Кобяка из Лукоморья от бездушных, огромных полков половецких яко вихрь выдернул. И пал Кобяка в граде Киеве, в гриднице Святославовой. Тут немцы и венеды, тут греки и моравы поют славу Святославу, хают князя Игоря, кой потрусил богатство на дно Каялы, реки половецкой, русского злата насыпав. Тут Игорь-князь пере сел из седла злата в седло рабское. Юношей бог в рай забрал(10) и веселие пропало. А Святослав беспокойный сон видел в Киеве на горах. «Эту ночь С вечера одевали меня, говорит, черной попоною на кровати тиссовой, черпали мне синее вино с ядом смешанное, сыпали мне пустыми колчанами поганых толмачей крупный жемчуг на грудьи нежили меня. Уже доски без кнеса в моем тереме златоверхом. Всю ночь с вечера бусые вороны, раскаркавшись у Плесненска на болони(27), бежали дебрями Кисани и неслись к синему морю». И сказали бояре князю: «Уже, княже, горе ум полонило. Это ведь два сокола слетели с отчего стола злата добыть града Тмутараканя, а либо испить шеломом Дону. Уже соколам крылышки подрезали саблями поганые, а самих опутали цепями железными».
Но уже князю Игорю померк солнца свет древо не к добру листву сронило. По Роси и по Суле города поделили, а Игорева храброго полка не воскресить! Дон тебя, княже, кличет и зовет князей на победу. Ольговичи, храбрые князья, подоспели на брань... Тогда великий Святослав изронил слово, со слезами смешанное, и сказал: «О, мои племянники, Игорь и Всеволод! Рано вы начали половецкую землю мечами дразнить, а себе славы искать. Ибо нечестно одолели, нечестно бо кровь поганую пролили. Ваши храбрые сердца в крепкую броню закованы и в удале закалены. Столь много сотворили мне серебряной седины! Но сказали: «Мужаясь сами, грядущую славу сами добудим, а прошлую сами поделим». «А не диво ли это, братцы, старому помолодеть? Коли сокол в линьке бывает, высоко птиц взбивает, не дает гнезда своего в обиду. Но вот зло - князья мне не пособники. Наизнанку эти годы вывернули. Вот у Римова кричат под саблями половецкими, а Владимир под ранами. Печаль и тоска сыну Глебову! «Я уже не вижу власти сильного и богатого и многоратного брата моего Ярослава с черниговскими бывальцами(11), кои могут татар перебить топча с ревом, если берут их без щитов с засапожными ножами, полки побеждая, звеня прадедовой славой. Великий княже, Всеволод! Не думаешь ли ты прилететь издалеча отчего злата стола поблюсти? Ты ведь можешь Волгу веслами разбрызгать, а Дон шеломами вычерпать! Если бы ты был, то была бы пленница по ногате, а раб по резани(13). Ты ведь можешь, по слуху, живота(12), если решишь лишить удалых сынов Глебовых! Ты, глупый Рюрик и Давид! Не ваши ли позлащенные шеломы по крови плавают? Не ваши ли храбрые дружинники рыкают аки туры,раненные саблями закаленными на поле незнаемом?
Вступите, господа в златые стремена за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, храброго Святославича! Галицкий Осмомысл(28) Ярослав! Высоко сидишь на своем златокованом престоле, подпер горы угорские своими железными полками, заступив королевский путь, затворив Дунаю ворота, моща времянки чрез(24) овраги, суда снаряжая до Дуная. Угрозы твои по землям текут. Отворяя ворота Киева, стреляешь с отчего злата престола саадашами(23) за земли. Стреляй, господин, Кончака поганого раба, за землю Русскую, за раны Игоревы, храброго Святославича! А ты, глупый Роман и Мстислав! Храбрая мысль влечет ваш ум на дело. Высоко взмыли на битву в дерзости, как сокол на ветрах ширяясь, желая птицу в буйстве одолеть. Есть ведь у воинов железные личины под шеломами латинскими. От них дрогнула земля и многие страны: Китай, Литва, ятвяги, дреговичи и полочане сулицы свои побросали, а головы свои преклонили под те мечи булатные. Инвар и Всеволод и все три Мстиславича не худа гнезда шестокрыльцы! Не победными ль-нет жребьями себе власть расхитили? Загородите Полю ворота своими острыми стрелами заземлю Русскую, за раны Игоревы, буйногоСвятославича! Уже ведь, Сула не течет серебрянымиструями к граду Переяславлю, а Двина болотом течет, этим грязным помоищем(14) под кликом поганых. Один только Изяслав, сын Васильков позвенел своими острыми мечами о шеломы литовские, добыл славу деду своему Всеславу, а сам под червлеными щитами на кровавой траве изрублен литовскими мечами, истекая юной кровью сказал: «Дружину, твою, княже, птичьи крылья покрыли, а звери кровь полизали». Не было тут брата Брячислава, ни другого - Всеволода. Один он изронил жемчужную душу из храброго тела чрез злато ожерелье.
Уныли голоса, поникло веселье. Трубы трубят Городецкие! Ярославля все внуки и Всеславля! Уже склоните стяги свои, вонзите свои мечи зазубренные. Уж ведь вы скостили дедовой славы. Вы ведь своими крамолами начали наводить поганых на землю русскую, на жизнь Всеславля. Раздором натравили насилие от земли половецкой! Вражда князей на поганых пропала, ибо сказал брат брату: «Это мое и то - тоже мое!» И стали князья про малое «се великое» молвить, а сами на себя крамолу ковать. А поганые со всех сторон приходили с победами на землю Русскую. На седьмом веке Бояни загадал Всеслав жребий о девице ему милой. Тайком, коленями оперся на коней и сиганул к граду Киеву и коснулся оружием злата престола Киевского. Сиганул от них лютым зверем в полуночь из Белгорода, укрывшись синей мглою. Утром же вожжи(15) отбросив, отворил ворота Новгорода, расшиб славу Ярославу, сиганул волком до Не миги у Дутуток.
На Немиге снопы стелют головами, молотят цепами булатными, на току жизнь кладут, веют душу от тела. Немиги кровавые берега не мутовками(16) усеяны, усеяны костьми русских сынов. Вячеслав-князь людей судил, князьям города рядил, а сам ночью волком рыскал: из Киева дорыскивал до Кубани(17) Тмутараканя Великому Хорсу волком путь пересекал.
Тому в Полотеске позвонили заутреню рано у святой Софии в колокола, а он в Киеве звон слышал. Хоть и мудра душа внепокорном теле, он часто бедовал. Тому вещий Боян и главную припевку смысленый сказал: «Ни хитрецу, ни ловкачу, ни птице ловкой суда божьего не миновать». Были века Бояни, минули годы Ярослава, были походы Олеговы, Олега Святославича. Тот ведь Олег мечом крамолу ковал и стрелы по земле сеял. Вступал в злат стремень в граде Тмутаракане, звон же тот слышал в прошлом Великий Ярослава сын Всеволод, а Владимир каждое утро уши затыкал в Чернигове.
Бориса же Вячеславича похвальба на суд привела и за дурь безрассудную(18) на костер послала за обиду Олега храброго и молодого князя. С той же Каялы Святополк повез отца своего между угорскими иноходцами ко святой Софии к Киеву. Тогда при Олеге Гориславиче сеялись и росли усобицы, погибало достояние Даждьбожа внука, в княжьих крамолах век людской сокращался. Тогда по русской земле редко пахари покрикивали, но часто вороны каркали, трупы себе деля, а галки свою речь говорили, желая полететь на поживу. То было в те битвы и в те походы, а такой битвы не слыхано! О, стонать русской земле, вспоминая первую годину и первых князей! Того старого Владимира нельзя бьшо пригвоздить к горам киевским.
Ведь ныне его стяги стали Рюриковы, а другие Давидовы. Но розно эти им хоботы машут. Копья поют. На Дунае Ярославны голос слышится. Лебедушкой невиданной рано кычет: «Полечу, говорит, лебедушкой по Дунаю, омочу бобровый рукав в Каяле реке, утру князю кровавые раны на загрубевшем теле». Ярославна рано плачет в Пугивле на стене, причитая: «О, ветер-ветрило! Почто, господин, натужно веешь? Почто мечишь китайские джириды на своих легких крылицах на моего лады воинов? Мало ли тебе наверху под облаками веять, качая корабли на синем море? Почто, господин, мое веселие по ковьmю развеял?» Ярославна рано плачетв Путивле-городе на стене, причитая: «О, Днепр Славутич! Ты пробил каменные горысквозь землю половецкую. Ты лелеял на себе Святославовы насады до стана Кобякова.
Взлелей, господин, мою ладу ко мне, чтобы не слала к нему слез на море рано». Ярославна плачет в Путивле на стене, причитая: «Светлое и тресветлое солнце! Всем теплое и прекрасное». Почто, господин, простер горячий свой луч на воинов милого? В поле безводном жаждою им луки связал, горем им колчаны заткнул? Выплеснулось море(19) полуночное.
Идут смерчи пыльные. Игорю бог путь кажет из земли половецкой на землю русскую к отчему златому престолу. Погасли вечерни зори. Игорь спит, Игорь бдит. Игорь мысленно поля мерит от Великого Дона до малого Донца. Коня в полночь Овлур свиснул за рекою, велит князю понять: княже Игорюне быть!(29) Кликом аукнула земля, зашумела трава, кибитки все половецкие зашатались!
А князь Игорь попрыгал горностаем к тростнику и белым гоголем на воду. Вскинулся на борзого коня и скоком с него бусым волком утек к лугу Донца и полетел соколом под мглами избивая гусей и лебедей за страх, обиду и унижение(20). Коли Игорь соколом полетел, тогда Овлур волком утек, труся собой студеную росу: ибо надорвал своих борзых коней. Донец сказал: «Княже Игорю! Не мало тебе величия, а Кончаку ненависти, а русской земле веселия?» Игорь сказал: «О, Донче, немало тебе величия, лелеявшему князя на волнах, стлавшему ему зелену траву на своих серебряных берегах, одевавшему его теплыми туманами, под сенью зеленого древа, стерег его гоголем на воде, чайками на стуях, чоглоками на ветрах». Не такова, сказал, река Стугна. Худой ток имея, поглотив чужие ручьи и струи, растеклась к устью, юношу князя Ростислава затворила. Днепра темном бреге, плачет мать Ростислава по юноше князю Ростиславу.
Унылы цветы жалобою и древо с печалью к земле преклонилось. А не сороки застрекотали - по следу Игоря едет Гза с Кончаком тогда вороны не каркали, галки примолкли, сороки не стрекотали, полозы ползали только.
Дятлы стукотом путь к реке кажут, соловьи веселыми песнями рассвет возвещают.
Молвит Гза Кончаку: «Коли сокол к гнезду летит - соколенка расстреляем своими золочеными стрелами». Говорит Кончак Гзе: «Если, сокол к гнезду летит, то соколенка опутаем красной девицей». И говорит Гза Кончаку: «Если его опутаем красной девицей не будет нам ни соколенка, ни красной девицы и почнут нас птицы бить в поле Половецком ». Сказал Боян, находка Святослава, песнотворец старый, времени Ярослава, Олега порицая: «Хоть тяжко, тебе голова вне плеч, горе тебе тело без головы, русской земле без Игоря!» Солнце светится на небе.
Игорь-князь в русской земле. Девицы поют на Дунае, вьются голоса чрез море до Киева. Игорь едет по Боричеву ко святой Богородице Пирогощей.
Страны рады, города веселы. Спевши песнь старым князьям, пора молодым петь. Слава Игорю Святославичу, буй -туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу! Здравия князьям и дружине, одошевшим за христиан поганые полки! Князьям слава и дружине! Конец.

Санкт- Петербург
Сосновая Поляна
1996-1999 гг.
Пepeвoд Богданова Владимира Миxайловича


Комментарий к тексту

1) «тѢлѢгы» - ïвлъгы - иволги
рцы - говорят - ропщут

2) «за шеломянемъ еси»
за дело мя не мъеси - за дело меня не брани
дело - битва; месить - колотить, бранить

3) «чрьленъ - черкнъ - черен - черный
Княжий стяг бьш черного цвета. Знамя на поле брани служило указателем сборного пункта для войска. Поэтому оно должно быть хорошо видно и узнаваемо при любом освещении (по солнцу или против).
Чёлку изготовляли из конского хвоста черного цвета. И зачем и как можно и нужно было красить черный хвост в красный цвет? Стяг в бою всегда бьш развернут.
В Никоновской летописи читаем: « ... Великое (Большое) знамя черное повеле (кн. Дмитрий) рынде своему над Михаилом Ондреевичем Бренком возити» ... И в «Сказании О Мамаевом побоище» дважды читаем: «чёрное знамя».
Черный, белый, желтый (золотой) – государственные цвета (со времен Петра 1) (!).
Государев штандарт (на желтом фоне черный двуглавый орел), форма офицеров российского флота, окраска боевых кораблей.

4) «четыре солнца». У древних языческих славян солнце было живым и в его суточной жизни было четыре периода: солнце восходящее, дневное, закатное, «ночное». « ... прикрыть четыре солнца» - убить все живое, смерть, конец жизни.

5) « ... хинови ... » - CHINA - Китай.

6) « ... пардуже ... » - perdix - пердiа - пердiуз - пердуз - серая куропатка; поршки - ее цыплята.
О повадках серых куропаток и их птенцов можно узнать из рассказа «Оранжевое Горлышко» Виталия Бианки.

7) « ... обида ... » - срина (лигатура - р - ï, р) - сирина - полуптица, полуженщина. Живет на море, сладко поет, убаюкивает и убивает людей. А лебедь в христианской литературе - символ смерти.

8) « ... карна ... » - карга (татарск.) - ворона, охотно есть мертвечину.

9) « ... по бtле оть двора ... » - бела - 0,3 гр. серебра.
Представим себе, что у князя 100 дворов. Это много! Тогда он заплатит за всех всего 30 гр. серебра. А это очень мало! А вот если «по деве от двора», угоняемой в плен, то это и горе и серьезный убыток.

10) « ... уныша бо градамъ забралы ... » - юношей бог раiИ\М забрал - юношей бог в рай забрал (погибли).

11) « ... съ черниговьскими былями, съ могуты, и съ татраны, и съ шельбиры, и съ топчакыI' и съ ревугы, и съ ольберы ... » - были - бывальцы (бывалые воины); противоп. - небывальцы (добровольцы);
могуты - могут;
татраны - тарт - татар;
шельбиры - пн:рtби(ть) - перебить;
топчакыI - топча;
съ ревугы - с рев(Ом);
съ ольберы - коль бер(ут).

12) ногата - 10 гр серебра; резань - 4 гр. серебра.

13) « ... ты бо можеши посуху живыми шереширы стрѢляти ... » посуху - по с(л)уху;
живъми - живыми - живот(ми) - живот(а);
шереширы - ще реши - если реши(л) (лигатура и- i, л)
стрѢляти - стрвляти - стр(а)влять - изломать, погубить, лишить.

14) « …полочан ... » - полощан - полощина - помои.

15) « … вознзи стрикусы ... » - возизи (с)три(к)усы- вожжи (о)три(н)у(л) - вожжи отбросил.

16) « ... не Бологом ... » болого - болътъ - болт- болтень - мутовка.

17) « … до Куръ ... » (с большой буквы!) Куръ - Кубt - Кубе - Кубань.
В талмудических сказаниях, Куръ – исполинская птица (петух), голова которой достигает неба, а ноги по колено в море. Это образ реки Кубани, исток которой высоко в горах Кавказа, а устье впадает разветвленными рукавами (как куриная лапа) в Русское (Черное) море у гОрода Тмутаракань (по-русски);
Таматарх (по-еврейски) бывшего хазарского каганата, уничтоженного князем Святославом в Х веке.

18) « ... на ковылу зелену паполому постла ... » - за ковьту зелену на полом(я)...
ковьmа - дурь;
зелено - незрело, безрассудно;
поломя - полымя - пламя.

19) « .. .прысну море ... »
Вот объяснение Д. Лихачева:
«Коня В полночь Овлур (крещеный половец - друг Игоря) свистнул за рекою, велит князю разуметь: князю Игорю не оставаться (в плену)!
(Овлур) кликнул, застучала земля (под копытами коней), зашумела (потревоженная) трава, вежи половецкие задвигались (половцы заметили бегство
Игоря), а Игорь-князь поскакал горностаем к (прибрежному) тростнику и белым гоголем на воду. Вскочил на борзого коня ... »
А вот что бьmо на самом деле.
Землятресение 1185 года силой до 6 баллов с эпицентром у южного берега Готии (Крыма)
« ... прысну море ... » - выплеснулось море, тсунами:
« ... идутъ сморци мъглами ... » - сильные порывы ветра, пьmьные смерчи;
« ... кликну, стукну земля, въшумѢ трава, вежися половецкии подвизашася ... » - кликом аукнула земля (подземный гул), зашумела трава (при сильном ветре шумят только высокие травы), кибитки половецкие зашатались (колебание, качание земли).
Вспомним у А. Пушкина:
«Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Разольется в шумном беге ... »
Сказка о царе Солтане

20) « ... завтроку и обѢду и ужинѢ. ... »
завтроку (к - х) - за страх; обѢду - обiду - обида;
ужинѢ - у(ни)жѢ (перестановка) - унижение

21) « ... пороси ... » - порось (псковск.) – мелкая роса, росичка (ср. парос - мельчайший дождик).
Не пыль, а росичка. Вспомним у Гоголя: «между тем степь уже давно приняла их всех в своих зеленые объятья и высокая трава, обступивши, скрыла их, и только черные казачьи шапки одне мелькали ... Тогда весь юг, все то пространство, которое составляет нынешнюю Новороссию до самого Черного моря, было зеленою, девственною пустынею. Никогда плуг не проходил по неизмеримым волнам диких растений, одни только кони, скрывавшиеся в них, как в лесу, вытаптывали их». Тарас Бульба

22) « ... ущекоталъ скача славiю по мыслен древу... »
Ущекота - лъскаÝа (Ýа - 1&) славiю (iю - но) - ущекотал лаская словно помыслену (воображаемую) дъеву (деву).

23) « ... салтани ... » (опускаем вниз перекладины у Т и Н ; - Т-Д: лигатура ш,i) салдаши – саадаши - саадак (саадаш - татарск.) - набор: налуч, лук, колчан, стрелы.

24) « ... меча бремены чрез облаки ... » - меча - моща времены чрез овраги.

25) « ... свисть звЯѢрин въста ... » - свист звериный вста(л) - поднялся.
Свистеть в степи могли только суслики. В Южной России это суслик серый или овражек (spermophilus musicus - суслик музыкальный или свистящий).

26) Буй - глупый, неразумный, но и дерзкий, смелый, храбрый, кичливый.

27) « ... на болони ... » болонье - низменная равнина у реки, заливные луга; граять - каркать.

28) ОсмомыслѢ - Осмомысл - «шибко умный», не семи пядей во лбу, а аж осьми (восьми).

29) « ... князю Игорю не бытЬ» .. »
Некоторые переводы:
«Князя Игоря нет!!» (С. Шамбинаго, В. Ржига, С. ШервинскиЙ).
«Князю Игорю бежать!» (г. Шторм)
«Не быть князю Игорю!» (о. Творогов), (В. Жуковский)
«Князю Игорю не быть в плену!» Вот это перевод! (Д. Лихачев).
«Игорю не оставаться!» Тоже интересно (С. Ботвинник)
«Велит Игорю выходить!» Весьма оригинально. (И. Шкляревский)
«Княже Игорюне быть!» (В. Богданов) –князю - князи: - княже.

Написано в XII веке?

В «Слове» из пернатых обратим внимание на сокола и сокола малого (чеглока),• куропатку серую (perdix -'- пердiз - пердiуз(е) - пардуже), кукушку (cuculus) и лебедя (cugnes).
Cuculus и cugnus немудрено спутать. И кукушка (зегзица) не кычет как лебедь, а кукует.
«ШестокрилцИ» - шестокрыльцы.
Крыло сокола состоит из крьmышка, правильного пера и костыша.
*) не мог автор в ХII веке знать такие подробности о строении крыла птицы, как и основ систематики птиц по видам. Впервые это понятие было введено Дж. Реем в 1693 году, а первая попытка орнитологической классификации принадлежит ему в работе «Методические обзор птиц» 1713 год.
Основы же современной классификации птиц даны К. Линнеем в его «Системе природы» 1735 г.
*) латинский язык вошел во всеобщее употребление
в Европе в эпоху Возрождения в XIV – XVI веках.
*) « ... стрѢляй, тъй, хребий, буй-тур, възлелѢй, святѢй богородици Пирогошей, чайцами ... »
Буква «Й» появилась в азбуке русской в XVIII веке и введена академией Наук СПб в 1735 г.
*) знаки (!) и (?) вошли в употребление после изобретения книгопечатания XV в.
*) « ... хинови ... » china (хина, а не чайн) вряд ли это слово бьmо известно в ХII в. Следует напомнить что: первое посещение царским послом Байковым Китая случилось в 1653- 1656 годах.
Первым европейцем, давшим некоторое описание Китая в конце ХIII века, был якобы Марко Поло.
Картография возникла в Европе в XIV веке в России в XVI веке.
Первый «Атлас Российский» БЬDI издан в 1745 году.
*) « ... прысну море ... » - землятрясение 1185 года в Готии. Об этом явлении автор мог узнать из книги: «Тепа tremante» (Земля сотрясающаяся), изданной в XVI веке.
*) « ... завтроку и обѢду и ужинѢ ... »
В словарном составе славянских языков ХII века не было таких слов. Не бьшо их и в более поздние века.
Были: пир, тризна, трапеза, снедь, харч, выть, брашно.
*) « ... хобот(ы) ... »
В ХII веке на территории Руси и ближайших соседей не было ни одного животного с хоботом. И хотя В. Даль трактует хобот как хвост, то это было гораздо позднее. В 1714 г. персидский шах подарил Петру 1 слона. Караван проходил через город Астрахань. Конечно 11-летний мальчик видел это «диво» и запомнил на всю жизнь. Он встретил слона еще раз уже в Спб в 1741 г. Но кто ему сказал, что нос слона это хобот?

Кто же автор?

«Кто из наших писателей в XVIII в. мог иметь на то довольно таланта?!»
А. С. Пушкин

Автор «Слова ... » предстает под именем Боян-Троян.
Вспомним: Боян - певец, сказитель; Троян - плут, обманщик.
Полистаем «Слово ... ».
1) « .. .по замышлению Бояню ... » (по замыслу, по фантазии автора).
2) « ... Боянъ же брат ... » (Боян брат, друг).
3) « ... Боянъ бо вещiй ... » (колдун).
4) « ... 0, Бояне, соловiй старого времени ... » (красиво излагал).
5) « ... рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы! .. » (метался по Европе Трояню. Несколько лет автор жил и учился в Европе).
6) « ... въспѢти бьшо вѢщей Бояне ... » (воспеть бы, а не хаять мудрого Бояна).
7) «Въстала Обида въ силахъ Даждьбожа внука, вступила ДѢвою на землю Трояню ... » (поднялась обида в войсках Петра III - внука Петра I, вступила на престол Российский Екатерина II, настали для автора лихие годы. Годы забвения, старости и нужды).
8) « ... на седьмомъ вѢцѢ Трояни връже ... жребiй о дѢвицю себѢ любу. .. » (на седьмом колене царствования Романовых, в начале царствования Елизаветы Петровны автор женился) .
Давайте вспомним эти периоды царствования Романовых.
О) Михаил Романов (1613-1645)
1) Алексей Михайлович (1645-1676)
2) Федор и Иоанн Алексеевичи (Софья) (1676-1682)
3) Петр 1 (1682-1725)
4) Екатерина 1 (1725-1727)
5) Петр 11 (1727-1730)
6) Анна Иоанновна (1730-1740)
7) Елизавета Петровна (1741-1761)
8) Екатерина 11 (1762-1796)
Обратим внимание на то, что в этом списке нет Анны Леопольдовны (1740-1741) и Петра 111 (1761-1762), как нет их и на могильном камне Андрея Нартова.
«ЗдѢсь погребено тѢло Статскаго советника Андрея Константиновича Нартова Служившаго счестiю и славою Государямъ Петру Первому ЕкатеринѢ Первой Петру Второму Анне IoaновнѢ ЕлисаBeтѢ ПетровнѢ и оказавшему Отечеству многiя и важныя услуги поразличнымъ Государственнымъ департаментамъ родившагося въ Москве въ 1680 году марта 28 дня скончавшаroся въ Петербург въ 1756 году апрtля 6 дня.»
9) « ... тому вѢщей Боянъ и прѢвое ... » (вещий и первый)
10) « ... бьmи вtци Трояни ... минула лtта ... » (автор жил, учился, творил в указанные годы царствования Романовых и вот пришла старость)
11) « ... и рекъ Боянъ ... » (рассказал сие Боян)
Итак одиннадцать раз: Боян- Троян.
Один на дцать (на десять) – один за десятерых сотворил сие.
Еще раз:
Боян-Троян-Боян (лигатура «Б» - тр, а можно прочесть как «Б»)
Троян - Tpoiaн - Тредан (лигаТура Д - Д, i)
(10 - i; 2 - Д; J - Г) - Тредiан - Тредiак - Тредiак( овский)
С другой стороны:
Из всех числительных в «Слове» четыре написаны церковно-славянскими числами, (lO-i; 2-Д; 3-Г) а прописью: один - 2 раза; два - 3 раза; три - 1 раз.
« ... тогда пущашеть 10 соколов ... »
« ... не 10 соколов на стадо ... »
« ... хотят прикрыти 2 солнца ... »
« ... бѢ» в 3 день ... »
Итак имеем набор: i, i, Д, Г, а, а(2), В, В, В(3), и слово «ТРИ»
Отсюда
Василий Кириллович Тридiаroвскiй
Итак В. Тридиаковский - 14 букв.
В «Слове» упомянуто:
13 городов: Киев, Новгород, Путивль, Куреск, Тмутакарань, Чернигов, Плесненск, Переяславль, Городец, Белгород, Полотеск, Римов, Галич.
12 рек: Дон, Сула, Волга, Каяла, Дунай, Двина, Немига, Кубань, Днепр, Донец, Стугна, Рось.
14 видов оружия и доспехов: шелом, копье, лук, колчан, сабля, щит, стрела, меч, нож (засапожный), личина, сулица, джерид, стремя, саадак.
24 представителя фауны: белка, волк, орел, сокол, лебедь, галка, лошадь, суслик, иволга, лисица, соловей, кречет, куропатка, ворона, ворон, тур, горностай, гоголь, гусь, сорока, дятел, полоз, сокол малый (чоглок), чайка.
13 + 12 + 14 + 24 = 63 года автору, т. е. «Слово» закончено в 1766 году.
И последнее: в «Слове» 13 раз - «храбрый» и один раз - «хоробрый» (дерзкий) итого: 14 раз.
В. Тредиаковский - 14 букв - «воевал» храбро, дерзко во всеоружии.
Василий Тредиаковский родился 22 февраля (по ст. стилю) 1703 года в г. Астрахань в семье священника, учился в Астрахани до 1722 года.
В 1722 году Петру 1, посетившему Астрахань, был представлен, как лучший ученик - 19-летний Василий. «Вечный труженик» - так охарактеризовал Василия Петр.
1723-1726 - учился в славяно-греко-латинской академии Москвы.
1726-1730 - жил и учился в Европе (Франция, Голландия, Италия ... )
С 1732 - секретарь при Академии Наук СПб.
1742 – женился
1745 - профессор «латинской и российской элоквенции «(красноречия и ораторского искусства».
С 1759 - в отставке.
В 1768 скончался.

Автор

Выдающийся русский ученый, один из наиболее образованных людей своего времени. Это он о себе: «разгоняется белкой по дереву, серым волком по земле, сизым орлом под облака» (быстр умом, широко, высоко мыслил).
Энциклопедист, полиглот.
Владел вопросами: философии, психологии, богословия, словесности, классической литературы, риторики, математики, физики, истории, зоологии, орнитологии, географии, ботаники, метеорологии, астрономии ...
Владел др.-русским, церковно-славянским, греческим, болгарским, сербским, латинским, французским, итальянским, немецким языками.
Непризнанный современниками, живший в нужде среди глумления, насмешек, обид и унижения.
Он ушел без злобы на этот несправедливый мир и этих глупых напыщенных людей, оставив нам гениальную загадку, которая до сих пор будоражит, задает вопросы, притягивает к себе как магнит.