У истоков Московского герба
Исследователи древней геральдики Москвы постоянно обращали внимание на особую популярность среди сюжетов монет, выпущенных здесь в Х1У-ХУвв., двух эмблем - вооруженного всадника "ездеца" и "барса". Интерес к первому возник давно, когда в нем вполне закономерно увидели раннюю форму позднейшего московского герба. Что касается "барса", то особое внимание к нему было проявлено после того, как академик А.И. Соболевский в 1914 г. впервые высказал мысль об особом характере изображения "леопардообразного зверя" в белокаменных рельефах домонгольских Владимиро- суздальских храмов. Ученый трактовал его как "родовой знак" суздальско-ростовских князей. Позднее такой тезис принял и подкрепил новыми материалами член- корреспондент АН СССР А.В. Арциховский. Он считал, что во всех случаях на владимирской эмблеме изображен не барс, а лев.
Использование того и другого символа на московских монетах породило, однако, различные толкования их политического смысла. Трактовка "льва" была нацелена на определение связей политической доктрины Москвы в эпоху ее выдвижения на первое место среди русских земель со сформировавшейся ранее политической доктриной великокняжеской власти Владимира и Суздаля. Исследователи "ездеца" главные усилия направляли на выявление его связей с позднейшей эмблемой будущей столицы, на подтверждение чисто московского происхождения "вооруженного всадника" как геральдического символа.
Подводя итог этим изысканиям, приведу слова историка, археолога и искусствоведа Г.К. Вагнера (1962), который, отметив бесконечное разнообразие сюжетов на московских монетах XIV-XV вв., подчеркнул: "Логично было бы думать, что поскольку Москва считала себя политической наследницей великого Владимирского княжения и на такую же роль претендовала Тверь, то естественнее всего было возродить владимиро-суздальскую эмблематику, т.е. изображение льва, вместо того, чтобы чеканить такое большое количество разных эмблем... Возвышение Москвы и Твери происходило на более широком историческом фоне и в иной международной обстановке, простое воспроизведение старой эмблемы, видимо, не обнимало новых сложных политических целей. Возможно, что и сама эта эмблема - лев - не представлялась достаточно содержательной и конкретной, поскольку лев в это время стал довольно распространенной эмблемой на многих гербах и печатях... Есть основание считать, что изображение льва продолжало сохранять прежнее эмблематическое значение именно для Суздаля, Нижнего Новгорода и Ростова, в то время как в Москве предпочитали изображение всадника". Проблема проникновения "льва" в эмблематику Москвы и вопрос о причинах его быстрого исчезновения из круга ее геральдических символов в значительной степени разъяснены. Однако этого нельзя сказать об ездеце, хотя многие важные вопросы, связанные с ранней историей московского герба, уже решены. К их числу относится, прежде всего, истолкование
сюжета.
Свинцовые вислые печати Александра Невского
с изображением св. Александра и св.Федора
Давно установлено: привычное ныне именование московского ездеца св. Георгием - очень позднее, относящееся к XVIII в., когда при императрице Анне Иоанновне он впервые был так "окрещен" в официальном описании герба города. Документы более раннего времени обычно объясняют ездеца как изображение самого великого князя, а позднее - царя. Вот некоторые из подобных свидетельств. В XVI в. архидиакон новгородского Софийского собора Геннадий на вопрос патриарха Александрийского, рассматривавшего печать на присланной ему Иваном IV Грозным грамоте, "На кони де благоверный царь на сей печати?", отвечал: "Государь на коне". Хранитель царской печати в 1659 г. во Флоренции на вопрос герцога Тосканского, не изображен ли в виде ездеца св. Георгий, возразил: "Великий государь наш на аргамаке". Толкование того же сюжета как "царь на коне победил змия" принадлежит и автору сочинения о России XVI в. Г.К. Котошихину.
Самый ранний случай такого истолкования ездеца относится к первой половине XVI в., когда летописец, рассказывая о монетной реформе Елены Глинской, дает описание старых и новых монет: "А при великом князе Василье Ивановиче бысть знамя на денгах князь великий на коне, а имея меч в руце; а князь великий Иван Васильевич учини знамя на денгах князь великий на коне, а имея копье в руце, и оттоле прозваша денги копейные".
Большой интерес в этой связи представляют наблюдения археолога Н.И. Булычева (1906), который указал на "портретность" всадника на монетах Ивана Грозного. Как подтверждено исследованиями И.Г. Спасского (1955), на ранних типах копеек Ивана IV ездец предстает молодым, безбородым, и только в 1550-х годах, т.е. когда царю было больше двадцати лет, у всадника появляется борода. Однако светский всадник на монетах, олицетворяющий самого великого князя, появляется впервые не в начале XVI в. Он присутствует на многих типах денег периода правления Ивана III, до него - Василия Темного, а еще раньше - Василия Дмитриевича.
Поскольку перечисленные изображения однородны, вряд ли можно поду мать, что на протяжении всего XV в. их воспринимали как-то иначе, нежели в начале XVI. В качестве эмблемы ездец в тот же период применялся и в оформлении печатей Василия Дмитриевича, Василия Темного и Ивана Ш. Но не только их: сходные сюжеты были на восковых печатях серпуховского князя Василия Ярославича, можайского Ивана Андреевича, тверских великих князей Бориса Александровича и Михаила Борисовича. Все эти материалы дают основание для двух основных выводов.
Во-первых, самые древние изображения ездеца на московских монетах и печатях относятся ко времени Василия Дмитриевича (1389-1425).
Во-вторых, на первых порах вооруженный всадник еще не стал чисто московской эмблемой, гербом. Как изображение князя его охотно помещают на печатях не только города и его уделов, но и тверских князей. Аналогичное явление наблюдается и в оформлении монет XV в. Не станет же кто-либо утверждать, что на свои печати тверские князья помещали московский герб!
Однако эмблематический характер данного изображения не подлежит сомнению. Сажая князя на коня и давая ему в руки копье или меч, со ставители монетных и сфрагистических композиций, видимо, вкладывали в это особый смысл и придавали вооруженному всаднику значение защитника, поднявшегося против врагов, оборонявшего свою землю от всяческого зла.
Самую позднюю реминисценцию такой идеи можно видеть в "Медном всаднике" - знаменитом памятнике Петру I скульптора Э.М. Фальконе.
В исследованиях московской геральдики истоки подобного изображения остаются неопределенными. Оно как бы возникает ниоткуда в конце XIV в., чтобы в дальнейшем стать особо популярным символом и превратиться в герб Москвы. Между тем на существование достаточно глубоких истоков эмблемы указывает распространенность ее в разных русских княжествах. По мнению историка Г.Б. Федорова (1949), ездец, возникнув в практике оформления монет, перешел затем на печати, вытесняя традиционных святых, тезоименитых князю.
В действительности процесс возникновения этой эмблемы происходил иначе. Главная особенность ездеца с тех пор, когда он стал популярным в конце XIV в., в том, что всадник с мечом, копьем или соколом в руках превратился в персонифицированное изображение князя. Моментом такого превращения исследователи признают потерю всадником нимба, трансформацию святого воина, не редко присутствовавшего на более ранних княжеских печатях в качестве небесного патрона ее владельца, в безусловно светского всадника.
Свинцовая вислая печать Дмитрия Донского
с изображением св. Дмитрия
Но персонификация облика князя порой достигалась и при сохранении очевидного канонического характера изображения. Известны свинцовые печати великого князя Василия Дмитриевича, на которых фигуре его небесного патрона - святого Василия Кесарийского, имею щей все необходимые иконографические атрибуты (нимб. Евангелие, крещатые ризы), - сопутствует надпись "Василий Дмитриевич" или "Василий великий князь" (а вовсе не "святой Василий").
Несомненно, именно при нем был сделан решающий шаг в изменении облика всадника, поскольку ездец на его печатях вообще не имеет отношения к небесному патронату князя. Тем не менее, есть достаточные основания утверждать: этот процесс был результатом длительного переосмысления первоначальных традиционных патрональных изображений на печатях русских князей.
Дело в том, что впервые ездец как таковой появляется на печатях Александра Невского в середине XIII в. В ту эпоху княжескую печать оформляли обычно так: на одной стороне - святой, соименный владельцу печати, на другой святой, соименный его отцу. Александр Ярославич Невский в крещении назывался Александром Федоровичем. В соответствии с обычаем, на лицевой стороне его печатей воспроизведен всадник, поименованный в надписи Александром, а на обороте - св. Феодор в композиции "Чудо св. Феодора о змии".
Первоначально всадник на печати Александра имел нимб, затем вместо него появилась корона, которая отнюдь не была атрибутом мученика Александра.
Иными словами, святой патрон князя преобразовался в светского коронованного всадника, т.е. ездеца, а еще точнее - в образ самого князя, поскольку надпись "Александр" сохранена и в этом варианте.
Тот же прием повторен на печатях сына Невского - князя Даниила Александровича, где его имя выражено патрональным изображением св. Даниила Столпника, а отчество - изображением светского всадника в короне, поименованного в надписи Александром. Если печати Александра Невского и Даниила демонстрируют некую двусмысленность, если подмена патронального изображения на них ездецом осуществлена как бы контрабандой, поскольку и небесный патрон Александра имел обличье вооруженного всадника, то вполне откровенный "портретный" характер носит сокольник, тот же ездец, на печатях другого сына Невского - Андрея.
Небесный патрон князя вообще не мог быть запечатлен в виде всадника, поскольку им был св. Андрей Критский (святитель, а не воин). Добавлю: всадник, но не светский, а в нимбе, постоянно встречается на печатях еще одного сына Невского - Дмитрия, внука Невского - Юрия Даниловича, на печатях Дмитрия Донского. Там они носят сугубо патрональный характер, олицетворяя соответственно святых Дмитрия и Георгия.
Следовательно, самой заметной, бросающейся в глаза особенностью великокняжеских печатей ХШ-ХIУ вв. было преобладание над другими сюжетами изображение всадника, которое уже в XIII столетии испытывало тенденцию к превращению из патронального в светское. А раз так, то популярность ездеца как символа во времена Василия Дмитриевича и его преемников сродни популярности льва как символа преемственности владимиро-суздальской княжеской власти. И здесь князья XIV.XV вв. усваивают древнюю эмблему, постоянно присутствующую на печатях последних великих князей Владимира. Москва, думается, имела на нее особое право, коль скоро такая эмблема употреблена уже на печати основателя московской династии Даниила Александровича.
Есть нечто глубоко символическое в том, что московским гербом стал ездец, впервые появившийся на печатях великого защитника Руси - Александра Невского, а затем (с перерывом) вновь утвердившийся на печатях другого великого ратника - Дмитрия Донского. И вне зависимости от того, когда это изображение стали воспринимать как обобщенный символ борьбы за Русскую землю, оно имеет все права на такое истолкование, будучи "повито под трубами и взлелеяно под шеломами" Ледового побоища и Куликовской битвы.
Академик В.Л. Янин
По материалам журнала "Наука в Росии", ╧5, 1996 год.
святая рожа сказал:
Румелихисар, слева — башня Заганос-паша15 апреля 1452 было начато строительство крепости Румелихисар (Богаз-кесен). Это был первый шаг к началу войны, так как по мирному соглашению с Византией, османы обязаны были согласовывать любое строительство на ее территории. Каждый из трех визирей, привлеченных к этому грандиозному замыслу (Халиль-паша, Саруджа-паша, Заганос-паша), стремился превзойти другого. Султан лично надзирал за общим ходом строительства, и оно было завершено в рекордный срок (30 или 31 августа 1452 года). Одновременно было завершено перевооружение и обучение армии, оснащение ее новым для того времени огнестрельным оружием, отлит целый артиллерийский парк. Император Константин спешно отправил посольство к своему соседу, но, по одним сведениям, грекам не удалось получить аудиенции, по другим же их обезглавили и головы, по традиции, выставили на копьях на берегу залива. Подобная смелость объяснялась очень просто: за время проведенное на посту второго визиря, Заганос-паша фактически исполнял также обязанности «министра иностранных дел», и к моменту завершения строительства располагал достаточно вескими доказательствами того, что Византия вряд ли получит помощь с Запада.
Дело ясное , что дело тёмное... !!! Заганос Мехмет паша= Махмуд-паша?! 
... Ой , тепло , Уважаемый Магистр...! Тепло , тепло.... Нет... Горячо !.. 
http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B5%D1%85%D0%BC%D0%B5%D0%B4_I
Помощь
